Шрам: Красное Море

Глава 22

Оружейная встретила их привычным гулом металла и запахом масла.

Помещение было длинным, как кишка корабля: вдоль одной стены — стеллажи с ящиками и пластиковыми контейнерами, вдоль другой — стойки с оружием. Автоматы, карабины, дробовики, несколько пулемётов, ряд винтовок в специальных креплениях. В центре — тяжёлый стол, весь исцарапанный, как старое лицо, и два стула, на которых никто никогда не сидел, потому что всегда стояли.

Воздух был густым, пропитанным смесью запахов масла, пороха, ветоши и металла. Вдалеке слышался глухой стук молотка, сопровождаемый руганью. Кто-то, видимо, пытался вставить магазин не в тот ствол, и его усилия сопровождались раздражёнными возгласами. Металл позвякивал, как будто оживал, и затворы щёлкали с металлическим звуком, эхом разносящимся по помещению. Пластик шуршал, создавая ощущение движения и суеты. В этой атмосфере, наполненной звуками и запахами, каждый элемент казался частью единого механизма, работающего на пределе своих возможностей.

За стойкой, словно у алтаря, возвышался оружейник — невысокий, плотный мужчина лет пятидесяти. Его седые волосы были коротко подстрижены, а на лице, покрытом морщинами, читалась многолетняя усталость и опыт. В его взгляде, пронзительном и внимательном, отражалось понимание, что он видел многое в своей жизни, включая то, как его нынешние клиенты ещё даже не появились на свет. На груди оружейника виднелась выцветшая футболка с логотипом некогда популярной рок-группы, а поверх неё был надет жилет с множеством карманов, наполненных инструментами и мелкими деталями. Его руки, привыкшие к работе с металлом и механизмами, выдавали в нём профессионала своего дела.

— Очередь к святыне, сукины дети, не толпимся, — сказал он, увидев, как Маркус заводит своих внутрь. — Оружия на всех хватит, мозгов — не обещаю.

— Начнём с основного состава, — сказал Маркус. — Штурм, подрывники, стрелки. Остальные — потом, по списку.

— Я тебе не супермаркет, капитан, — буркнул оружейник, но без злости. — Но раз уж вас решили отправить на экскурсию к местным дикарям, грех не выдать игрушки получше.

Он хлопнул ладонью по стойке:

— Очередность по старшинству и степени везения. Снайпер, вперёд.

Пьер подошёл к столу, его шаги были уверенными и слегка пружинистыми. Он опёрся руками о гладкую поверхность, чувствуя, как под пальцами вибрирует прохладный металл. Его взгляд медленно скользил по ряду винтовок, каждая из которых была для него не просто оружием, а частью истории, свидетелем его жизни.

Две из них, короткие полуавтоматические под 7,62, блестели как хищные звери, готовые к прыжку. Их чёрные стволы выглядели мощными и смертоносными, словно они знали, что могут в любой момент отправить пулю точно в цель. Третья винтовка, тяжёлая и массивная, была под крупный калибр. Её массивный приклад и внушительный ствол говорили о том, что она предназначена для более серьёзных задач.

Но особое место среди всех винтовок занимала старая болтовая, которую Пьер так любил. Она уже прошла с ним через множество испытаний, побывала в самых разных уголках красного моря, видела кровь и грязь, слышала крики боли и радости. Матовая чёрная, без лишнего блеска, она была как старый друг, которому можно доверять в любой ситуации. Её поцарапанный приклад, аккуратно подогнанный под плечо Пьера, был свидетельством долгих лет службы.

— Знаю, что выберешь, — сказал оружейник, заметив его взгляд. — Но всё равно делаю вид, что у тебя есть выбор.

— Если бы хотел промахнуться, взял бы другую, — ответил Пьер.

Он снял винтовку с крепления, ощущая знакомый вес и текстуру. Металл приятно холодил ладонь, а дерево приятно грело кожу. Затвор мягко ходил, как по маслу, издавая едва слышный, успокаивающий звук. Он внимательно проверил затворную задержку, убедившись, что она надёжно фиксирует механизм. Затем щёлкнул предохранителем, прислушиваясь к лёгкому щелчку. Прислонив приклад к плечу, он почувствовал, как оружие идеально ложится в руку, словно создано специально для него. Этот момент всегда приносил ему странное, почти медитативное чувство сосредоточенности и готовности.

— Оптика та же, что на конвое, — сказал оружейник. — Ночью работать будете — вот тебе кронштейн под тепловизионную насадку.

Он достал из отдельного ящика аккуратный чёрный цилиндр:

— Не самое топовое, но своих денег стоит. Дистанцию в пятьсот метров потянет.

— Мне больше и не надо, — сказал Пьер.

Он аккуратно подключил насадку, убедился, что она надёжно зафиксирована, и медленно поднёс прицел к глазам. Сначала картинка казалась мутной и расплывчатой, словно сквозь толщу воды, но затем, через пару секунд, изображение стабилизировалось. Зелёные линии и контуры стали чёткими, как на карте. Даже сквозь бетон он мог различить, что дверной косяк теплее, чем окружающая стена, а металлические стеллажи чуть холоднее. Это знание было ценным, ведь оно позволяло ему ориентироваться в пространстве, несмотря на отсутствие естественного света и ограниченную видимость.

— Патроны? — спросил он, не отрывая глаз.

— Как всегда, — оружейник подтянул к столу пластиковый контейнер. — Проверенные. Плюс десяток бронебойных, но не увлекайся. Это не бронетехника, это сарай мать его.

— Два десятка магазинов, — сказал Пьер. — Остальное — в подсумках россыпью.

Оружейник фыркнул:

— Люблю оптимистов, — сказал он. — Всё равно вернёшься и будешь материться, что тащился, как ишак.

— Лучше тащиться, чем потом объяснять, почему патроны кончились раньше тех, кто по тебе стрелял, — ответил Пьер.

Он аккуратно поставил винтовку на стол, стараясь не издать ни звука. Его движения были точными и выверенными, словно он делал это тысячу раз. Пальцы уверенно двигались по магазинам, проверяя каждый патрон. Один за другим они ложились на место, и с каждым щелчком он чувствовал, как напряжение внутри него немного спадало. Лёгкое усилие, щелчок — всё это стало почти ритуалом. Рядом загремел металл, и он услышал, как кто-то из своих уже схватил автоматы. Звук был резкий и механический, но он не отвлекал его. Он знал, что сейчас важна каждая секунда, и его задача — быть готовым.

— Так, дети хаоса, по одному, — рявкнул оружейник. — Трэвис, морда психопатская, подходи.

Трэвис вышел вперёд с сияющей физиономией:

— Наконец-то, — сказал он. — А то я уже думал, что нас опять посадят в будку и скажут: «стреляй только, когда по тебе уже трижды попали и ты умер».

— Тебе вообще оружие бы не выдавал, — проворчал оружейник. — Дай ложку, и ты всё равно кого-нибудь ей убил бы.

Он кивнул на стойку:

— Чего хочешь?

— Короткий карабин, лёгкий, с коллиматором, — не задумываясь ответил Трэвис. — И дробовик. На всякий случай, если придётся объяснять кому-то очень близко, что он ошибся дверью.

— Смотри, чтоб не перепутать, кому объясняешь, — сказал оружейник, доставая с полки чёрный карабин с телескопическим прикладом. — Калибр тот же, что и у остальных. Не хочу, чтобы вы потом менялись магазинами, как вторым дыханием.

Трэвис принял карабин, привычно проверил затвор, прицелился в пустой угол. Приклад лёг ему в плечо, как будто всегда там и был.

— Нормальный, — сказал он. — Послушный.

Он кивнул на щербатый помповый дробовик на стене:

— А вот тот, с красивыми шрамами, мне нравится.

— Тебе всё нравится, что делает громко «бах», — проворчал оружейник, но дробовик снял и несколько коробок патронов к нему тоже выложил. — Не забудь, что ты не в кино. Тебя там никто за перезарядку не подрежет в монтаж.

Следующим подошёл Михаэль. Его движения были уверенными и спокойными, словно он делал это уже сотни раз. Он выбрал стандартный автомат, без лишних изысков и капризов. Этот выбор говорил о его опыте и профессионализме: Михаэль уже давно научился не поддаваться очарованию внешнего вида оружия. Он знал, что за блеском и красотой скрывается тяжёлый труд и суровые будни.

Он тщательно проверил автомат: сначала осмотрел затвор, убедившись, что он ходит плавно и без заеданий. Затем проверил магазин, чтобы убедиться, что патроны сидят надёжно и не выпадут в самый неподходящий момент. После этого он повесил автомат на ремень, закрепив его так, чтобы оружие всегда было под рукой, но не мешало движениям. Этот простой жест говорил о его готовности к любым неожиданностям и о том, что он привык полагаться только на себя и своё оружие.

— Ты как всегда, — сказал оружейник. — Тихий, скучный и живучий.

— В этом и смысл, — ответил немец.

Рено подошёл не к стойке, а к стеллажу с жёлтыми ящиками:

— Где моя радость жизни? — спросил он. — Сказали, будет что-то повкуснее, чем по килограмму тротила по праздникам.

Оружейник хмыкнул и вытащил сверху узкий металлический кейс:

— Тут твоё счастье, — сказал он. — Закрыто, запломбировано, все бумажки я уже подписал, так что если что рванёт раньше времени, ко мне не лезь. Пара кумулятивов, пара термитных зарядов, плюс обычные шашки. Весь набор для семейного вечера.

Рено открыл кейс, глянул внутрь. В глаза ударила аккуратная геометрия: цилиндры, прямоугольники, проводка смотана в рулоны.

— Красота, — тихо сказал он. — Сделаем из их склада лучший салют в их жизни. Только изнутри.

— Без фанатизма, — вмешался Маркус. — Нам не нужен фейерверк на полберега.

Он повернулся к оружейнику:

— Броня, шлемы, ПНВ — по списку. Никаких сюрпризов. Не хватало ещё, чтобы кто-то пошёл с неприкрытой грудью.

— Ты мне ещё расскажи, чему детей учить, — буркнул оружейник, но уже доставал из угла стопку бронежилетов и жёстких плит. — Размеры те же, что для охраны конвоев, но пластины потолще. Если кто-то растолстел за время отдыха, сейчас самое время признаться.

— Я похудел, — отозвался Джейк. — От нервов.

— От глупости, — поправил его Рено.

Дэнни стоял чуть в стороне, слегка склонив голову и нахмурившись, словно обдумывая что-то важное. Его пальцы нервно теребили ремень рюкзака, а взгляд скользил по лицам коллег, проверяя, все ли готовы. Когда ему бросили бронежилет, он мгновенно напрягся, готовясь к рывку. Поймав его двумя руками, он на секунду задержал выдох, оценивая вес и баланс. Броня была тяжелой, но привычной. Дэнни знал, что это его защита, и его плечи расправились, когда он убедился, что ничего не оттягивает.

— Тяжёлый, — сказал он.

— Зато честный, — ответил оружейник. — Если кто-то попадёт, ты это почувствуешь.

Дэнни надел жилет, защёлкнул фастексы, подтянул боковые ремни. Броня села ровно, как на тренировках. Но сейчас это было не на полигоне. Он провёл рукой по передней плите, словно проверяя, действительно ли она есть.

Пьер в это время примерял разгрузку. Патронники, подсумки, аптечка, нож. Всё должно было быть на своих привычных местах, чтобы в темноте рука находила нужное сама, без мысли. Он затянул ремни, ухватился за винтовку, пристроил ремень так, чтобы ствол не бился о колено.

— У тебя лицо такое, будто ты опять идёшь сдавать экзамен, — заметил Джейк, натягивая свои перчатки.

— Так и есть, — ответил Пьер. — Только если завалю, исправить нельзя будет.

— Это называется «жизненный тест», — вклинился Трэвис. — Вопрос один: «жив ли ты после рейда». Ответ либо «да», либо «нет». Никаких пересдач.

Маркус обошёл комнату, взглядом проверяя, как кто-то пристёгивает подсумки, кто-то регулирует ремни, кто-то вешает рации. Он остановился у Пьера:

— Оптика устраивает? — спросил он тихо.

— Да, — сказал Пьер. — Тепловизор потянет нужную дистанцию. Главное, чтобы батарейки не сдохли в самый хороший момент.

— Батареек будет запас, — сказал Маркус. — Я лучше оставлю кого-то без шоколадки, чем без питания на прицел.

Пьер чуть улыбнулся:

— Щедро, — сказал он. — О героях позаботились.

Маркус тоже чуть скривил губы:

— Не льсти себе, — ответил он. — Герои нам не нужны. Нам нужны те, кто делает работу и возвращается.

Он помолчал секунду:

— Слушай, — сказал он тише. — На всякий случай. Если по ходу всё пойдёт вразнос и придётся выбирать — склад или люди…

Пьер поднял взгляд:

— Я выберу людей, — сказал он. — Даже если потом те наверху будут недовольны.

— Хорошо, — сказал Маркус. — Потому что это и мой выбор.

Он посмотрел ему прямо в глаза:

— Если в какой-то момент ты сочтёшь, что план умер, — говоришь. Без героизма. Мы отходим. Я не собираюсь оставлять кого-то гнить в этой дыре ради красивой статистики.

— Принято, — коротко ответил Пьер.

У двери кто-то ругался, пытаясь пристегнуть к ремню кобуру. Трэвис натягивал перчатки, разминал пальцы, как перед концертным выступлением. Джейк примерял на колодку рацию, проверял гарнитуру, громкость, канал. Рено считал в уме заряд и время детонации.

— Эй, идеалист, — окликнул Рено Дэнни. — Не забудь взять лишний магазин. Там не будет времени философствовать.

— Я не философствую, — сказал Дэнни, кладя в подсумок ещё одну коробку патронов. — Я просто хочу понимать, что делаю.

— Будешь понимать, когда начнут стрелять, — отрезал Рено. — Тогда всё становится очень простым.

— Он прав, — тихо сказал Пьер. — В момент, когда начинаются выстрелы, весь смысл сжимается до двух слов: «жив» или «нет». Всё остальное — потом. Если будет «жив».

Дэнни хмыкнул, но спорить не стал. Он застегнул шлем, опустил ремешок, надел перчатки. Образ «мальчика в форме» исчез, на его месте появился солдат. Не самый жестокий, не самый опытный, но уже тот, кто понимал, что от его движений и решений сейчас будет зависеть не только его собственная кожа.

— Так, — сказал оружейник, поднимая голос. — Проверяем всё по последнему разу. Оружие — патронник пуст, магазин пристёгнут. Предохранители — на месте. Рации — включены, канал проверен. Аптечка — есть, и вы хотя бы примерно помните, что в ней лежит, кроме жгутов и пластырей?

— Там ещё есть таблетки, от которых всё становится не так страшно, — сказал Джейк.

— Это называется «обезболивающие», — отозвался оружейник. — И жрать их просто так тебе не положено.

Он обвёл всех взглядом:

— И последнее. Если кто-то из вас собирается потерять оружие, пусть сделает это сейчас — я хотя бы буду знать, с кем не пить после.

Лёгкий смех прокатился по комнате, снимая напряжение. Смех был корявый, но нужный.

Пьер поднял винтовку, перекинул через плечо, почувствовал, как ремень врезается в броню, как вес ложится по знакомой диагонали. Рука сама нашла цевьё, пальцы легли там, где должны. Всё стало на свои места — винтовка, броня, подсумки, нож. Мозг переключился в другой режим, знакомый и почти успокаивающий.

Здесь не было сложных формулировок, корректных терминов и «переноса риска». Здесь всё решалось гораздо прямее, грубее. Или ты, или тебя. Все разговоры, которые их мучили последние сутки, за порогом оружейной теряли силу.

— Пять минут, — сказал Маркус, глядя на часы. — Потом — к катеру.

Он поднял руку:

— Помните: это не крестовый поход и не месть. Это работа. Сделали — ушли. Живыми.

— А если кто-то решит остаться? — спросил Трэвис с кривой ухмылкой.

— Тогда он дебил, — сказал Маркус. — И я постараюсь не дать ему этой возможности.

Они вышли в коридор один за другим, гремя металлом, шурша тканью. Броня шла по бетону, как маленький отряд портативной войны. В воздухе пахло тем же самым — хлоркой, потом и дальним морем. Но теперь к этому запаху добавился ещё один — металлический, сладковатый запах оружия.

Пьер шёл в середине колонны, чувствуя за спиной шаги своих и перед собой — короткий, жёсткий ритм командира. Море где-то за стенами шумело себе, как всегда. Берег там, за линией горизонта, жил своей обычной жизнью: кто-то торговал рыбой, кто-то играл с детьми, кто-то чистил оружие.

Через несколько часов всё это столкнётся. И не будет уже ни «правильных формулировок», ни «сторон». Будет только ночной берег, тёмный склад и прицел, в котором линии наконец-то сложатся во что-то одно.