Шарлатан IV

Глава 26

А хорошо, когда буквально в соседнем кабинете сидит Валька — знатный биолог-почвовед! В с двоюродной плотно побеседовал — и узнал, что очень хорошо, когда и до грамотных химиков (хотя бы с химфака университета) добираться недолго и просто. Потому что Валька мне рассказала, что применение того же карбамида в сельском хозяйстве дает очень заметные приросты урожая, а конкретно в применении к зерновому полеводству тонна карбамида дает прирост в десять тонн зерна. От восьми до десяти тонн, это в нашей Нечерноземной полосе дает, а химики мне подсказали, что если речь идет о производстве именно карбамида, то выгоднее его производить из аммиака, который делается не их метана, а их угля с помощью кислородной конверсии. Потому что при добыче водорода их угля и воды получается в качестве отхода производства фигова туча угарного газа, из которого путем нехитрых химических преобразований (то есть сжиганием угарного газа в топке, скажем, электростанции, причем тоже «в кислороде» ) искомый углекислый гад и производится в нужных количествах. Даже с небольшим запасом производится, но если рядом еще и небольшую пиролизную метановую колонну поставить, то… в общем, безотходное производство — это наше всё. Правда, во что это «безотходное» обойдется, было не совсем ясно, но ясно было одно (химики вообще-то считать умеют, в том числе и выделение тепла при горении чего-то в чем-то): по сравнению с производством карбамида их метана такой подход окажется на четверть эффективнее. А если не выпендриваться и избыток углекислого газа просто в атмосферу выпускать, то еще и почти вдвое дешевле.

Мне все же «предложения» Госкомитета по химии покоя не давали, помнил я, во что они «в прошлой истории» вылились. И особенно мне они запомнились (правда, уже после проведенных уже в моем институте расчетов) тем, что в «старом добром несостоявшемся еще прошлом будущем» СССР продавал капиталистам производимых азотных удобрений столько, сколько потребовалось бы для того, чтобы у нас, причем именно в нечерноземной (то есть в малоурожайной) зоне страны вырастить зерна в три, а то и в пять раз больше, чем его закупалось у буржуев…

Энтузиазм горьковских химиков я понимал прекрасно, и не менее хорошо понимал, что вот сто-сто, а пургу они гнать не будут. Просто потому, что их слова проверить очень просто: Валька «для своих экспериментов» заказала у них разработку такой «карбамидной установки», и за зиму то, что они напроектировали, горьковские заводы изготовили, установили и запустили. Небольшая у них установка получилась, производительностью всего в сотню тонн удобрения в сутки. Не то чтобы небольшая, установка гектар с небольшим места занимала, но во-первых, она все равно была в несколько раз мощнее используемых на других химических заводах, а во-вторых, химики землю копытом рыли, доказывая, что «за очень умеренные деньги» они выстроят установку в десять раз мощнее, которая всего на двух гектарах поместится. И я с ними не спорил: все же финансирование «исследовательских работ по сельскому хозяйству» шло их госбюджета, и вообще этим как раз Валька и занималась. А уж ей, надеюсь, правительство в лишней копеечке на откажет: она (правда мне, не правительству) заявила, что если в Павловском районе (который у нее шел в качестве «образцового») хотя бы на одном поле урожай зерна получится меньше двадцати пяти центнеров, то он ежика сырком съест. Ну а я был убежден, что ежика ей есть уж точно не придется…

Наш район она тоже собиралась целиком окучить, но в Пьянско-Перевозском особо наглядной демонстрации она провести не могла потому, что в этом году зерна в районе почти не посеяли. Да и вообще она собиралась в нашем районе показать (уже именно руководству страны), что в нечерноземной зоне кое-что сажать и сеять просто вредно. Например, сахарную свеклу или свеклу же, но уже кормовую: тут как с почвами не крутись, но климат неподходящий. А в правительстве почему-то считали, что свеклы здесь нужно сеять много, невзирая на уверения агрономов и биологов в том, что севернее линии Орел-Камышин в этом кроме вреда никакой пользы не будет. Мне, откровенно говоря, решение Вальки «оставить район без урожая» показалось очень сомнительным, но она была убеждена: если рядом урожаи зерна вырастут наполовину, а здесь урожаи свеклы так и останутся хреновыми, что и до руководства все же дойдет, что что-то тут не так. И тем более «не так», если в свекле сахара будет почти на треть меньше, чем, скажем, на Полтавщине.

И все это (я имею в виду «распоряжения райкомов по части свекловодства») второй год вообще смысла не имело: СССР начал массовые закупки хренового, но все же сахара на Кубе и его, откровенно говоря, уже просто девать некуда было. То есть девали: за копейки (вообще дешевле, чем даже за сырец Кубе платили) его отправляли в Китай и в Корею. Ну, братским странам помогать, конечно, хорошо (хотя относительно Китая у меня в его «братскости» все же были серьезные такие сомнения), но не за счет же собственных колхозников! С другой стороны… то есть если Валька покажет тому же товарищу Пономаренко, что «некоторые товарищи», которые пытаются сельским хозяйством руководить, в этом хозяйстве ни уха, ни рыла…

Хотя, пожалуй, товарищу Пономаренко это показывать почти бесполезно: мужик он был хоть и грамотный, но в подобные мелочи не вникал — просто из-за загруженности другими вопросами. А вот если Валька успеет отчеты по той же свекле подготовить к обещанному мною докладу для товарища Сталина, то польза, скорее всего, от ее варварского «эксперимента» будет…

А от меня, похоже, кое-кто совсем другую «пользу» ждал. Я-то поначалу не понял, с чего это Павел Анатольевич так озаботился удобством обучения Лиды, но когда мне (как раз ко дню рождения) этот страшный агрегат приволокли, я понял, зачем он это сделал. И да, сам аппарат был действительно страшно дорогим, я мне даже показалось, что сообщив его цену, товарищ Судоплатов примерно на порядок все же ошибся. Ну в причину появления у меня этого железного монстра мне ребята из Фрязино объяснили, когда его устанавливали: они действительно разработали программу цифрового сжатия видеопотока и перед ними стояла задача «воплотить алгоритм в железе» с тем, чтобы разведывательные спутники могли в реальном времени видеопоток за Землю передавать на одном, максимум на двух каналах по полтора мегабита. Но у них пока картинка (даже при разрешении всего в триста двадцать на двести сорок пикселей) получалась слишком уж размытой и с кучей артефактов — и товарищ Судоплатов подумал, что я. возможно, захочу поберечь глаза любимой супруги и сам кодеки перепрограммирую, ведь именно я его специалистам принципы работы таких кодеков и объяснил (правда, очень вкратце). Ну да, когда я в Заокеании сидел, было скучно без отечественного кино, и я поучаствовал в работе одного форума, на котором пираты фильмами между собой делились, а заодно и в том, как эти кодеки работают, немного поразбирался. Правда, сам я тогда ничего особо интересного не сделал, но как вся эта кухня работает, вроде понял — и знанием (всем, которое у меня было) с народом поделился. Так что надежды Павла Анатольевича я даже оправдывать не собирался, хотя… если народу все несколько помедленнее разжевать, то они и сами все правильно сделать все же смогут. А если учесть, что в «моем старом СССР» к цифровой обработке видео приступили еще в середине семидесятых с использованием вообще БЭСМ-6, то сделать они здесь и сейчас смогут все очень даже неплохо.

Но это было мне не особенно и интересно, а вот что у Вальки творилось… Ее агрономы в Грудцинском колхозе (все же малая родина — это родина, как о ней не позаботиться) подготовили «по полной программе» около двухсот гектаров полей. То есть двести гектаров, бывших в прошлом году под черным паром, вспахали, закопав там по сотне тонн камышовых пеллет, торфа поднатрясли с доломитовой мукой тонн по триста на гектар, удобрили всем, чем только можно и нельзя (но по научно обоснованным нормам) — а в этом засеяли пшеницей. И теперь в Грудцино делегации из всех колхозов области по паре на дню заезжали посмотреть на грядущий урожай — а мне Валька сказала, что там ожидается центнеров по сорок с гектара. Все остальные поля колхоза обработали «почти по старинке», но с учетом Валькиных рекомендаций — то есть и глубокую вспашку двукратную провели, и удобрений не пожалели (тут главным образом все же органики, включая «отстой» с метановых танков, хотя и минералки тоже не пожалели) — и на этих полях тоже урожай все ждали более чем приличный. Но «просто приличный» вообще почти на всех полях района ожидался, на них народ даже и не смотрел…

А я вот посмотрел, а потом к двоюбролдной зашел поговорить об удобрениях. Уж больно меня эта тема «возбудила» и мне стало все же жутко интересно разобраться, а сколько такой!химии' стране вообще нужно. Потому что, как я вспомнил сказанное нам на давешнем семинаре, в СССР азотных удобрений («в пересчете на азот») производилось к концу семидесятых аж пятнадцать миллионов тонн почти. А если считать, что делался, скажем, один карбамид (в котором азота было больше всего), то в «убойном весе» выходило чуть меньше тридцати семи миллионов тонн. А если учесть, что да получения дополнительных четырех-пяти… ладноЮ, только четырех центнеров зерна с гектара на этот гектар карбамида надо кинуть всего-то сорок килограммов, то у меня возник закономерный вопрос: какого хрена страна зерно вообще из-за границы десятками миллионов тонн возила? Всего в РСФСР полей чуть меньше восьмидесяти миллионов гектаров, под зерновые отводится обычно четверть. То есть на всю республику в принципе достаточно восьмисот тысяч тонн карбамида…

Валька мне быстро объяснила, что я в корне не прав. Потому что удобрять (хотя все равно в меру) нужно и поля с овощами, и сенокосы, и много прочего всего, так что стране (уже не республике) требуется в год примерно три миллиона тонн азотных удобрений. И почти столько же — фосфорных и калийных вместе взятых. И, что характерно, по фосфору и калию страна уже вроде достигла уровня производства, все наши потребности закрывающего, но нужно просто удобрения более качественные делать. Не калийную соль в поля кидать, а калийную селитру, с фосфорными удобрениями тоже есть немало интересных вариантов сделать их получше — но здесь речь идет лишь о том, чтобы «повысить удобство использования» этих самых удобрений, и поля меньше техникой утаптывать. Однако это все вообще дело практически десятое, главное, по мнению Вальки, было проведение качественных мелиоративных работ.

Раньше я думал, что мелиорация — это осушение болот и увлажнение степей, но Валька мне объяснила, что осушение и обводнение — это тоже, конечно, важно, но вообще-то под этим словом понимают гораздо больше всякого. Насаждение деревьев вокруг полей — мелиорация, непростая глубокая пахота и внесение в землю опилок с торфом — тоже мелиорация. И даже использование минеральных удобрений — опять она, потому что под этим словом понимаются любые действия, направленные на повышение урожайности. А результаты именно очень «комплексной» мелиорации все колхозники области и приезжали в Грудцино посмотреть…

Так камышовые пеллеты закопали в землю «из местного сырья»: ободрали острова на Оке и Волге в основном. Но на всю область «местного», конечно, не хватит, так что уже начали потихоньку камыш возить и из Астраханской области. По сути, как двоюродная сказала, «путем возвращения урожайности обратно не места ее появления»: в дельте-то Волги камыш рос на том, что река с верховьев туда приносила. И возили его пока лишь на трех баржах-самоходках, которые успели в Вареже выстроить, но так как результат применения «ценного вторсырья» каждый мог посмотреть, среди сельского люда идея получила чрезвычайно высокую оценку. То есть идея барж таких много выстроить. И народ уже в Вареж стал наведываться и выпытывать у судостроителей, чего им не хватает для того, чтобы быстро производство увеличить.

Я об этом узнал, когда после нашего общего с близняшками для рождения заехал в Вареж на праздник «начала бетонирования первого водовода», и мне заводчане со смехом об этом рассказали. Ну, я тоже посмеялся и забыл, но люди-то ведь всерьез спрашивали! И, как видно, не только заводчан: в самом конце июня ко мне обратилась Зинаида Михайловна со странной просьбой:

— Послушай, потомок… сам придумай, чей, ко мне тут народ обратился со странной просьбой. Совет промышленных артелей, межобластной совет, между прочим, пишет вот, что в Вареже для увеличения выпуска барж металла не хватает.

— Да всего им хватает, просто сейчас половина заводского эллинга занято трубами для водоводов. Но они уже через месяц эллинги уже освободят и снова начнут эти баржи как на конвейере строить.

— Это-то артельщики сами выяснили, но Вареж в год сможет максимум десяток барж изготовить. И это мы с тобой тоже прекрасно знаем…

— Я не знал. Но что металла им хватает, я точно знаю.

— Ну так я тебе говорю: максимум десяток. Это же не «Красное Сормово» и даже не Навашинский судостроительный… ты все же дослушай. Металла им хватает, но впритык, а то, что твоя сестра творит, на народ впечатление производит очень сильное. И народ желает… сам смотри, вон, они мне планы свои очень подробно расписали.

— Это что?

— Это то, что артели сами сделать собрались. Причем вообще все сами, все станки и оборудование они тоже самостоятельно сделать собрались. И ведь сделают, а потом рыдать будут… или не будут, но это пока совершенно непонятно. Я поэтому тебя прошу как можно быстрее все их планы просчитать, ну, с помощью системного анализа, и ты мне, скажем, через неделю-две ответь: будут они плакать или нет. Просто у нас никого, кто мог бы это быстро просчитать нет, а у тебя же у жены каникулы, и в институте тебе сейчас лекции не читать.

— А то, что мне готовиться нужно…

— Это жене твоей готовиться нужно, ты уже свое дело сделал! Молодец, конечно, но очень надо: я уже просчитала, шлюза на Волге с увеличением судопотока справятся. А вот все остальное…

Вообще-то артельщики собрались выстроить новый судостроительный завод. Вариантов у них было три, но вроде в качестве основного они рассматривали завод в Касимове. И против этого завода лично у меня (как и у Зинаиды Михайловны) возражений не было, но ведь строить они его собрались не для того, чтобы он был, а чтобы на судах возить что-то людям очень нужное. А конкретно — камыш, а чтобы его возить, камыш требовалось сначала накосить. И для этого артельный план предусматривал и строительство завода по производству камышекосилок: хитрых плавающих тракторов. Тоже машины лишними не выглядели, как и примерно два десятка мелких заводиков, производящих для всего этого разные детали. Но был в плане один существенный изъян: вообще-то камыш дорастал до «товарных кондиций» где-то ближе к концу сентября, а — как мне немедленно подсказали институтские биологи — оптимальные сроки его косьбы начинались с октября и заканчивались где-то в декабре. А зимой баржи по замерзшей реке что-то плоховато плавают…

Собственно, это и было основной причиной, по которой Зинаилда Михайловна сочла, что мужикам продется просто плакать после завершения строительства своих заводов: камых в потребных сельскому хозяйству объемах там, в районе Волжской дельты, просто хранить до весны негде. И вся затея мгновенно превращалась в глупую шутку…

С «производственной» точки зрения превращалась, но Валька-то, готовясь собрать по сорок центнеров пшеницы с гектара, вовсе не шутила! И я зашел к ней кое-что уточнить. Уточнил, долго плевался (но про себя), затем позвонил товарищу Коробовой и сообщил, что затею артельщиков стоит похоронить, а если они упорствовать станут, то пусть меня на свой следующий съезд позовут и я им все объясню. Очень просто объясню: Валька сказала, что биологи институтские камыш просто в качестве некоего «эталона» взяли, и он нужен только для очень ускоренной мелиорации. И вообще они рассчитывали, что колхозники сбором и переработкой камыша просто на досуге займутся…

Так что я на всю эту затею просто плюнул. А потом вдруг вспомнил, что когда-то в далеком (или не очень далеком) будущем, вроде как при Хрущеве, но возможно, что уже и при Косыгине в Нижнем Поволжье был построен целлюлозно-бумажный комбинат, сырьем для которого как раз камыш и должен был стать. Комбинат, не заводик какой — а значит, люди придумали, как и собирать камыш, и как его хранить. Но если точно известно, что где-то когда-то это было сделано, то то же самое и снова придумать можно. Но бумажников можно не беспокоить: в конечном итоге на тот комбинат начали дерево для переработки на бумагу аж из Сибири возить. А вот тех, кто болотный трактор для косьбы камыша придумал и каких0нибудь специалистов по дикой растительности… да хоть бы мужиков, которые еще помнят, как из камыша крыши ставили…

Сам я заниматься больше этим делом все же не стал, а постановку задачи возложил на старшекурсников института системного анализа. Им же всего два семестра отучиться осталось, как раз тема для дипломного проекта подходящая получается.

Июль в этом году был сухим (то есть дожди всего два раза прошли, разве что один был чуть ли не тропическим ливнем) и теплым. Очень теплым, начиная с пятнадцатого температура днем держалась в районе тридцати — так что уборочная в области началась несколько раньше обычного. Ну и закончилась тоже раньше, если про зерно говорить. Так что у меня осталось больше времени на подготовку отчета, который я пообещал сделать товарищу Сталину. Мне отчет самому очень понравился: на показательном поле Грудцинского колхоза было собрано по сорок одному центнеру пшеницы с гектара, а на втором, «менее показательном», то есть где камышовые пеллеты не запахивали, возле той самой деревушки Бочеево, собрали чуть больше чем по тридцать два центнера. Там в землю просто торфа много добавили и перепахали поле больше чем на полметра в глубину — и, опять же, с удобрениями все правильно сделали. Точнее, даже «больше чем правильно», на эти сорок примерно гектаров еще поле за лето три раза раствором карбамида с самолетов опрыскали. Ну и с навозом тоже не поскупились, но, как мне Валька сказала, основным «почвоулучшающим» моментом там было то, что после всей пахоту и подготовки почвы «вообще» в прошлом году там еще и рожь посеяли в качестве сидерата. Она мне еще рассказала, какими матюгами ее специалистов местные мужики крыли, когда они эту рожь в июне начали перепахивать — а вот теперь, после уборки зерновых, тамошние мужики прислали в институт целую делегацию, чтобы «за прошлогоднее извиниться» и привезли биологам целый грузовик подарков. Простеньких, крестьянских — но от души.

Я все это в отчет тоже включил (ну, кроме матюков, конечно, хотя и отметил, что «колхозники были недовольны»), а так же отметил, что в этом году сразу после завершения уборочной страды местные крестьяне сами бросились поля «по агрономической карте» перепахивать и сами же приготовились и оставшиеся поля сидератами засеять. А еще отметил, сколько потребовалось самолето-вылетов, сколько ушло органических и химических удобрений, сколько бензина и масла при обработке полей сожгли — и в конце указал, почем нынче пшеничка на таких полях получается. Причем, поскольку результату я и сам не поверил, все это трижды пересчитал, но оказалось, что и в первый раз не ошибся: зерно в нашем районе получилось на четверть дешевле, чем, скажем, на Полтавщине…

Вообще-то я отел отчет этот товарищу Сталину лично доставить, но пришлось его отправить через Светлану Андреевну: Лиле как-то внезапно поплохело. То есть, по нашим прикидкам, ей вроде уже и рожать время настало, но как-то у нее «не рожалось» — и врачи решили, что это не очень хорошо. И забрали ее в районную больницу, где она провела почти две недели, действуя мне на нервы. То есть не она мне действовала, Лида как раз мне каждый день (утром и вечером, а часто и в обед, когда я прибегал ее навестить с работы) как раз говорила, что у нее все хорошо и чувствует она себя великолепно — а вот врачи с таинственными мордами сообщали, что «они за пациенткой Кирилловой внимательно следят и если что, то меня сразу же и известят». А вот о чем известят — молчали как рыба об лед, делая морды еще более таинственными.

А шестого сентября у меня случился сразу «тройной праздник». То есть один случился именно у нас: родился мальчик Василий. Он в ночь на шестое родился, и мне об этом врачи из больницы сказали, когда я снова с утра пораньше жену навещать прибежал. Но к Лиде не пустили, а когда я вернулся домой, меня буквально на пороге ждала Ю Ю: оказывается, через нее Светлана Андреевна передала мне ответ от товарища Сталина, в котором он меня за подробный отчет благодарил. Ну что, тоже приятно…

Ну а третий праздник начался, когда я все же на работу (хотя и с полуторачасовым опозданием) пришел: позвонила Зинаида Михайловна (как мне сказали, уже в четвертый раз за утро) и сообщила, что «началось заполнение Варежского водохранилища». Там пока всего четыре гидроагрегата успели смонтировать, так что придется еще пару дней подождать пока воды сколько нужно закачают, но станция-то заработала!

На полную мощность станция заработала только к ноябрьским, но вот что в стране и мире произошло между шестым сентября и седьмым ноября, я себе представлял довольно плохо. Мне вообще не до этого было, потому что мое состояние в этот период модно было охарактеризовать как «тихое помешательство». Лида, когда я ей как-то в третий раз подряд принес «завтрак в постель», даже пожаловалась на это Ю Ю (которая почти каждый день приходила, чтобы «провести семинар со своей студенткой», но та жену мою обсмеяла и сообщила, что «у тебя-то муж наиболее нормальный среди всех, кого я знаю». И долго рассказывала, что ее супруг творил, когда у нее первый ребенок родился…

Причем рассказывала она все это в моем присутствии, и, откровенно говоря, мне рассказ немного помог: я как бы со стороны на себя посмотрел и понял, что надо постараться стать все же более адекватным. А тут и работенка новая подвалила: в институт прислали «для пересчета» обновленный план следующей пятилетки. В нем действительно кое-что серьезно поменяли, но мне понравилось больше всего то, что поменяли не только планы министерств, но и структуру Центрального Комитета партии. По крайней мере, отдел по развитию химической промышленности в нем ликвидировали (как и пяток других «промышленных» отделов). А мне пересчитывать нужно было не сами обновленные планы (в которых, в частности, расходы на развитие химпрома почти втрое сократили), а «последствия» утверждения этих планов. И особенно — последствия очень ускоренного развития энергетики.

Все же Зинаида Михайловна своего добилась: у нас в области было намечено строительство АЭС с двумя энергоблоками по четыреста двадцать мегаватт. Причем там даже реакторы должны были устанавливаться «местные»! Те, которые в первоначальном проекте числились как мощностью в триста шестьдесят пять мегаватт, но пока строился новый завод, атомщики проект успели слегка пересчитать…

А еще по планам было намечено целых пять заводов по изготовлению «малых электростанций» для сельской местности выстроить, а вот относительно «неперспективных деревень» в плане вообще не было ни слова. И вроде получалось, что я тут победил, но вот кто именно и кого победил, было пока неясно. Однако, похоже, кое-кто меня начал воспринимать уже всерьез: уже вечером девятого января мне домой позвонил Пантелеймон Кондратьевич:

— Шарлатан, есть дело, срочное. Очень срочное и очень важное, так что я тебя жду у себя в кабинете завтра в восемь.

Ну в восемь, так в восемь, мне рано подниматься не привыкать. Так что я очень аккуратно (чтобы Лиду не разбудить) поднялся в пять, через полчаса уже был на аэродроме. А в семь я уже садился в лимузин на Центральном аэродроме Москвы. И успел приехать в Кремль на полчаса раньше назначенного времени — но оказалось, что Пантелеймон Кондратьевич уже на месте и готов меня принять:

— Ну что, прилетел? Опоздал немного, но…

— Вы же сказали к восьми, а сейчас только половина…

— Что? Я не в том смысле. Примерно час назад скончался Иосиф Виссарионович, сейчас по радио сообщают. И я понимаю твои чувства, но он сказал, что кое-что теперь ты не для него… в общем, нужно будет плотно поработать. И для партии тоже, ты готов? Я не настаиваю, но ты подумай… недолго. Но до полудня мне все же ответь.

— Не буду полудня ждать, сразу отвечу: готов. Но вот к чему именно, я вам расскажу чуть позже. Подробно расскажу…