Шарлатан IV

Глава 17

Конечно, мы не просто так встали и поехали, а сначала позвонили куда надо и о своем визите людей предупредили. Правда, была и в этом мелкая проблема: прямой связи с руководством у меня все же не было, так что позвонили мы в соответствующие… в общем, в секретариаты, но уже в самолете нас настигла простая радиограмма: «Вас встретят на Тушинском аэродроме». И радиограмма слегка напряжение у нас снизила, хотя то, что с нами люди согласились поговорить, вовсе не означало, что мы хоть какого-то результата добьемся. Тем более что адресатам ни я, ни Ю Ю не сообщили о цели таких разговоров, но если я смог объяснить подруге суть проблемы, то, надеюсь, и в Москве меня по крайней мере поймут.

Несколько смущало то, что нас направили именно на Тушинский аэродром: он, в отличие от Центрального, большей частью использовался аэроклубами, а мы специально вылетели в Москву на «Соколе» (самолеты вроде «Буревестника» обычно уже отправляли или во Внуково, или — особенно в последнее время — в Шереметьево), но, возможно, мы просто попали в час пик и для нас подходящего «окна» не нашли. С другой стороны, на Тушинском можно было и сесть относительно незаметно, там толп народа как на Центральном, никогда не было. Впрочем, это было уже и неважно — а когда мы вышли из самолета, то поняли, зачем это было сделано: Ю Ю встречали на «Чайке», причем, насколько я успел заметить, на личной «Чайке» товарища министра. Ну а мне подали простую «Волгу», и, после того, как я аккуратно запихнул в багажник привезенный с собой «образец продукции завода», меня очень не спеша повезли в нужное мне место. Именно не спеша: встречавший меня товарищ сказал, что меня ожидают к двум часам, а мы с аэродрома выехали в пятнадцать минут второго…

Все же встречаются настолько профессиональные шоферы: к знакомому зеленому домику мы подъехали без пяти два. А в два ровно хозяин дома поприветствовал меня в знакомой уже столовой:

— Добрый день, надеюсь, вы не откажетесь пообедать со мной. И пока накрывают, расскажите, что же заставило столь шустрого молодого человека так срочно приехать к старику-пенсионеру в гости?

— Утром ко мне пришло указание от Пантелеймона Кондратьевича о необходимости немедленно прекратить производство очень нужного, как я считаю, устройства.

— А почему вы приехали ко мне, а не к Пантелеймону Кондратьевичу? Ведь если это указание дал он…

— Указание дал не он, он его только подписал. Я более чем уверен, что он даже не знает, что именно он подписывает. Но у него дел все же много, ему вникать в тонкости просто некогда.

— А у меня, вы считаете, времени много, да и дел у меня совсем не осталось, так? Но в любом случае я на решения товарища Пономаренко повлиять не могу.

— Строго формально — да, не можете. Но ваш авторитет в любом случае настолько высок, что…

— Я не могу влиять на принимаемые им решения.

— А я и не прошу как-то влиять. Но если вы ему просто скажете, что вопрос все же стоит изучить немного поглубже… Я не просто думаю, я уверен, что ему указание на подпись подсунули тайные троцкисты, и сейчас, надеюсь, Павел Анатольевич уже готов заняться выяснением вопроса, кто именно это сделал.

— А что дает вам такую уверенность? И почему вы считаете, что товарищ Судоплатов начнет поиск авторов этого указания?

— Математика, простая математика. Анализ текста указания с вероятностью более девяноста процентов показывает, что обоснования, приведшие к его написанию, соответствовали троцкистким установкам на развязывание мировой революции — а, по сути, на формирование системы, в которой управление всем миром передается еврейским банкирам…

— Мне уже некоторые товарищи говорили, что у вас отношение к евреям… довольно негативное.

— Ну да, я их терпеть ненавижу, поэтому и Косберга заставил стать главным конструктором ракетных двигателей, и для Зельдовича с Харитоном программы расчетные, с помощью которых они бомбу просчитывали, писал… А сейчас речь идет именно о банкирах, которые раньше финансировали деятельность Троцкого, а теперь финансируют… кого-то другого, и вот Павел Анатольевич и будет выяснять, кого именно.

— Интересно, что же это за указание такой… настолько троцкистское?

— Вот, читайте, — я протянул Сталину лист бумаги.

— «Немедленно прекратить производство видеомагнитофонов, линию по производству ликвидировать, оборудование передать на профильные заводы МРП». Не вижу, что же тут именно троцкистского, пояснить можете?

— Для этого и приехал. И начну со второго пункта: вообще-то новые видеомагнитофоны являются буквально отходом производства магнитофонов для вычислительных машин, но для ЭВМ их потребность составляет сотню-другую в год, а только оснастка для изготовления магнитных головок для таких устройств стоит около шестидесяти миллионов.

— Ого!

— Два «ого», эта оснастка позволяет таких головок изготавливать от двадцати тысяч в год, а при некоторой относительно недорогой доработке мы на заводе сможем и сотню тысяч в год делать даже при односменной работе. Так что сейчас, если производить только магнитофоны для вычислительных машин, один стране обойдется тысяч в восемьдесят — это с учетом амортизации оборудования, конечно, а если выпускать двадцать тысяч устройств, то магнитофон для ЭВМ будет строить в пределах пятнадцати тысяч.

— Да, разница заметная…

— А вот магнитофон, который мы назвали «бытовым», будет стоить не дороже десяти тысяч.

— Мне не кажется, что по такой цене его люди будут приобретать.

— Еще как будут! Если к нему добавить небольшой антенный усилитель, который, между прочим, уже несколько лет эксплуатируется в моей родной деревне… нет, я к этому вообще отношения не имею, этим мой двоюродный братец занимался, так вот: с этого магнитофона можно будет обеспечить уверенным телевизионным сигналом любую глухую деревню. И раз уж телевизоры за две тысячи в стране люди буквально в драку расхватывают, то деревне на такой агрегат скинуться, чтобы телевизоры дома смотреть, вообще расходом никому не покажется.

— Ну, в принципе верно.

— Я уже не говорю, что это лишних двести миллионов для нашей торговли, но ведь в указании русскими буквами написано «линию ликвидировать», то есть кто-то, причем знающий, что там делаются устройства для нашей самой лучшей в мире вычислительной техники, очень хочет нас этой техники лишить. Но писать в указе «прекратить производство важнейшей оборонной продукции» как-то некузяво, так что в обосновании, которое было подсунуто товарищу Пономаренко, было написано что-то явно другое.

— И вы знаете что именно?

— Догадываюсь. Точнее, средствами системного анализа с вероятностью свыше девяноста пяти процентов могу сказать, что там было.

— С интересом послушаю ваши… доводы.

— Указание прислал мне товарищ Пономаренко, который работает Генсеком партии. А партия у нас занимается идеологией, поэтому обоснования были с высокой степенью вероятности именно идеологическими. Наиболее вероятный сценарий — запрет обосновывался на том, что наши граждане будут, используя эти устройства, смотреть зарубежные и строго антисоветские фильмы, а так же предаваться разврату. Такое обоснование Пантелеймон Кондратьевич наверняка сочтет весьма вескими, а о производстве устройств для вычислительных машин он просто не в курсе.

— А вы считаете…

— Это результат работы аналитический программ, и это, по результатам расчета, является наиболее вероятной версией. Я думаю, что если вы просто позвоните Пантелеймону Кондратьевичу и спросите его о том, на основании каких обоснований он выпустил этот указ…

— Вы кушайте, кушайте… а я сейчас вернусь.

Я, говоря все это Иосифу Виссарионовичу, откровенно блефовал: у меня пока и программ для столь глубокого анализа не было, и в базах данных нужная для проведения анализа информация пока что отсутствовала. Но я неплохо помнил «идеологические обоснования», из-за которых в «моем прежнем СССР» велась тихая, но яростная борьба с видеомагнитофонами, и был уверен, что и сейчас ничего нового придумать не смогли. И минут через десять убедился в том, что я не ошибся:

— Пантелеймон Кондратьевич сказал, что вы к нему, и в секретариат ЦК тоже, с этим вопросом не обращались, но ваши выводы оказались в целом верными. Мы думаем… это указание можете повесить на гвоздик сами знаете где, а Павел Анатольевич сказал, что вопросом он уже занимается. И мы думаем, что если ваши аналитические программы в состоянии настолько глубоко анализировать даже самые, казалось бы, безобидные тексты, то мы должны их применять гораздо шире, особенно в службе товарища Судоплатова, вы не находите?

— Нахожу, но есть определенные ограничения. Прежде всего то, что для получения подобных результатов нужно правильно поставить задачу, а пока это могут сделать всего два человека: я и товарищ Ю.

— Помню-помню, — широко улыбнулся Иосиф Виссарионович, — это ведь ваша подруга… бывшая, так?

— Это моя бывшая телохранительница, а сейчас она доктор физматнаук и ректор института, в котором обучают будущих системных аналитиков.

— Я знаю, просто… она как раз и говорила, что именно вы ее научили системному анализу, основам этой, как я вижу, очень непростой и очень нужной нам науки. И, несмотря на это, она много лет просто мечтала вас избить до полусмерти… а сейчас, гляжу, вы с ней все же нашли общий язык, и это радует.

— Ну… да, но есть еще две причины, по которым такой системный анализ мы пока широко применять не в состоянии. Недостаток людей, способных задачу поставить — это проблема, которая уже решается. Но еще у нас недостаток данных для обработки, и, со стыдом должен признать, у нас просто нет программ, которые могут анализировать такую информацию на должную глубину. Я использовал программу, скажем, экспериментальную, которая очень малое количество информации в состоянии обработать, и эта информация была, во-первых, на русском языке. А во-вторых, некоторые промежуточные ее выводы и все же анализировал… своим умом, на основании моего прежнего опыта. И я очень рад, что у меня голова все же еще варит.

— То есть… Вы хотите сказать, что подобные анализы для… для разведывательных целей мы делать не можем?

— Пока не можем. Чтобы проводить такой анализ массово… у американцев это называется словом OSInt, то есть Open Source Intelligence, ведется вообще полностью вручную, и в этом задействовано много тысяч человек — но они до сих пор не в курсе, что по вычислительной технике мы обошли их уже на десяток лет. И очень много чего другого не знают. Я сейчас знаю, как должны работать программы, которые необходимо разработать, знаю, какие специалисты для их разработки потребуются — а это не только и даже не столько программисты, сколько лингвисты, психологи, просто математики и еще десятки специалистов из других областей, по сути, нам нужны люди, знающие, причем глубоко знающие, любую предметную область. Для анализа, скажем, возможностей противника в металлургии потребуются квалифицированные металлурги…

— Я понял. И понял на что вы намекаете. Завтра… нет, в среду я поговорю об этом с Николаем Александровичем, и, надеюсь, ваши неуемные аппетиты мы постараемся утолить… Шарлатан, ты мне все же вот что скажи: ты уверен, что сможешь все это сделать хотя бы в ближайшие лет десять? А то ты как плавно и незаметно подводишь… твоя беда в том, что ты подводишь человека к нужным мыслям незаметно, и многие необходимого просто не замечают. Даже я не сразу понял… Ты на будущее учти: мне… лучше все же товарищам Булганину и Пономаренко ты сразу открытым текстом все говори, уж Пантелеймона Кондратьевича ты можешь точно не стесняться, он все же к тебе относится… в целом положительно. Но я все же думаю, что институт… учебный, лучше все же поближе к Павлу Анатольевичу перенести.

— Хуже, за ним буржуи очень внимательно присматривают. Мы ему готовых специалистов отправлять будем, а где их готовят — кому какое дело? И опять же, мы ведь просто с информацией работаем, которая хранится внутри вычислительных машин. А так как мы уже довольно много этих машин объединили в сеть, то вообще безразлично, где именно ее обрабатывают.

— Ты сейчас хоть приблизительно можешь сказать, сколько на все это тебе денег потребуется… хотя бы в этом году?

— В этом году уже нисколько, а вот в следующем… думаю, не очень много, миллиардов в пять надеюсь уложиться.

— Как там у вас в Минместпроме говорить принято, а личико у тебя не треснет?

— Нет. Просто нам потребуется в любом случае… я имею в виде Советскому Союзу потребуется вытроить еще несколько заводов по производству вычислительных машин, хотя бы маленьких, для ввода информации — ведь информации-то нам нужны будут буквально гигабайты!

— Опять новое слово, но я понял.

— И это будут траты разовые, а вот потом…

— Да понял я, понял. Ты все же как-нибудь на досуге потрать немного времени, распиши мне свои планы так, чтобы даже я понял… куда тебя с твоими запросами посылать. Как обед, понравился?

— Очень. Правда, что я ел, я так и не понял — я вообще на это внимания не обратил, но вот из-за стола выхожу очень довольным.

— Все такой же бессовестный нахал… Спасибо, что навестил! И да, если тебя товарищ Пономаренко даже обложит, ты на него не обижайся, у него работа просто нервная…

— Да, Иосиф Виссарионович, я вам в подарок от заводчан такой видеомагнитофон привез, очень удобная штука: если вы хотите какую-то программу посмотреть, а вы знаете, что будете заняты в это время, то просто на нем указываете, когда программа начнется — и вам ее машинка запишет, вы ее и потом посмотреть сможете. Там все просто делается, ее разрабатывали чтобы любой юный пионер в глухой деревне магнитофоном пользоваться мог.

— Да? Ну давай, показывай, как там что делать нужно…

На аэродром я вернулся часам к шести и еще полтора часа прождал возвращения Ю Ю. А уже в самолете она сказала:

— Ты, конечно, Шарлатан, но мы вроде победили. И я даже теперь не буду хотеть тебя побить больно: за то, что ты выдумал, Павел Анатольевич мне «Красную Звезду» пообещал. Еще пообещал, правда, на следующий год мне студентов больше сотни прислать, но с этим я справлюсь, с твоей помощью, конечно. А ты мне вот что расскажи: как ты вообще вычислил этих троцкистов? Мне интересно: ты понял, Павел Анатольевич тоже понял, одна я тут сижу как дура.

— Объясню. А ты мне в отместку вот какую тайну раскрой: почему ты, замуж выйдя, фамилию на мужнюю не поменяла?

— Да уж, хоть ты и практически гений, но как был болваном, так и остался. Ну сам подумай: сейчас я Ю Ю и никто мое имя с фамилией не перепутает. А если бы фамилию поменяла, то как бы меня называли? Овчинникова Ю или Ю Овчинникова? И то, и другое просто звучит по-дурацки… Ладно, я тебе свой секрет раскрыла, теперь твоя очередь. Я слушаю, приступай…

За час рассказать про все прелести OSInt — задача непосильная, так что я ограничился анекдотом. И когда я произнес «Косой, отдай корову», Ю Ю улыбнулась и заметила:

— Остается лишь выяснить, почему в данном случае круглое — значит оранжевое. Вся информация из военкоматов области, причем и нашей, и Московской, нам поступит уже до конца года, а из Белоруссии мне пообещали ее до конца февраля прислать. Только я не уверена, что наша область хоть в какой-то степени показательной может стать.

— Поясни свою мысль.

— Тут и пояснять нечего. Студенты по моему поручению статистику кое-какую собрали, и теперь я знаю, что в Горьковской области, кстати единственной из всех проверенных, сельское население не уменьшается, а растет.

— Ты думаешь, что открыла что-то новенькое? Это-то известно, но меня интересует не сельское население вообще, а количество людей, работающих в сельском хозяйстве. А то, что у нас народ в целом из городов в деревни переселяется, ты из дому не выходя узнать можешь, просто в окошко глядя: в Перевозе-то у нас, который именно сельский поселок, сейчас, поди, больше половины жителей из городов разных переехали…

Перед Новым годом редакция «Шарлатана» меня очень порадовала: они «научились» в типографию передавать уже готовые пленки для печати на офсетных машинах. Программу, с помощью которой с использованием растрового графического дисплея можно было сверстать страницу книги (или журнала, что было совершенно безразлично) разработали в университете на кафедре у Неймарка, там разрешение экрана позволяло показывать текст, набираемый почти любым шрифтом с разрешением в четверть миллиметра. Но это особо и не требовалось, главное, что программа сама строки выравнивала и оставляла места для картинок, если таковые предполагались (картинки пока отдельно вклеивали, уже на готовых пленках), а затем эти подготовленные страницы переносились непосредственно с вычислительной машины на пленку с помощью очень непростого устройства (которое, между прочим, обошлось почти в сотню тысяч рублей, и это не учитывая затрат на его разработку): с помощью синих светодиодов и очень непростой оптики формировалась растровая картинка строки (части строки, высотой около двух миллиметров) изображение переносилось непосредственно на фотопленку, а очень непростая механика эту пленку аккуратно двигала так, что в результате примерно за полминуты отпечатывалась страница формата А4. Причем машина еще и сама пленку из пачки в тракт машины подкладывала, так что автоматизация была практически полная.

Я конечно, поинтересовался, почем пленка (там какая-то хитрая была, очень мелкозернистая), меня, конечно, послали в довольно интересном направлении — но все же сообщили, что если цену аппарата не учитывать, то стоимость подготовки всего номера сократилась почти что вчетверо, а каждый номер теперь готовился (именно в редакции) всего за два дня. А в остальное время люди занимались версткой книг серии «Библиотечка Шарлатана», которые тоже по две в месяц выходили.

Но техническая сторона дела меня, конечно, порадовала — однако не так сильно, как то, что теперь книги печатались уже в восьми разных типографиях по всей стране. И печаталась уже не только «шарлатанская» серия отечественной фантастики, но и новая, названная скромно «Воспоминания о будущем». Вообще-то это название я придумал, в разговоре с кем-то из руководства, когда предложил разным известным товарищам описать в художественной форме, что они делают и что в результате должно у них получиться. Но я ляпнул — и забыл, а вот в редакции не забыли, и первая книга серии была написана наркомом Тевосяном (именно наркомом, он с книге свое прошлое — а в основном, конечно, прошлое советской черной металлургии — описал). Понятно, что металлургия — это именно то, о чем люди больше всего в жизни знать хотели, но книжку, изначально выпущенную тиражом в двести тысяч, пришлось три раза допечатывать, а после выхода второй книги, написанной кем-то из учеников Рамзина, и посвященной Таганрогскому котельному заводу (с изрядной долей «технической фантазии, в ней говорилось, что на заводе собираются сделать до восьмидесятого года) на серию набралось порядка четырехсот пятидесяти тысяч подписчиков. Еще одну книжку написал лично товарищ Бещев (и, судя по собираемой в школах статистике, в следующем году конкурс в железнодорожные институты побьет все рекорды), и теперь в редакции такую литературу внимательно читало уже полтора десятка человек: в отличие от прочей литературы эти книги нужно было и через первые отделы все же пропустить, так что штат редакции увеличился на десяток 'товарищей в штатском». Но руководство министерства Павла Анатольевича «структуру редакции» не порушило, к нам и оттуда «зеленую молодежь» прислали, то есть парней и девушек лет так до двадцати пяти.

Сейчас редакция занялась подготовкой третьей серии «приложений к Юному Шарлатану», которую они решили назвать «Мы — советские люди», в которой они предполагали издавать чисто художественные произведения за авторством рабочих и крестьян, но я запретил. То есть не серию готовить запретил, а название серии — уж больно оно было пафосным. Да и творения пролетариев и колхозников все же в большинстве своем особого интереса у людей вызвать не могли (а если говорить не вежливо, а как есть, то были полным отстоем). То есть и среди них, в огромном количестве в редакцию присылаемых, кое-что приличное все же проскальзывало, но даже проскользнутое было лишь демонстрацией того, что и в простом народе таланты рождаются, но их все равно нужно было еще учить и воспитывать…

По этому поводу лучше всего выразилась Варя Халтурина:

— Вот к чему приводит всеобщая грамотность!

— И к чему? — решил уточнить я, так как она сама мысль свою развивать не стала.

— Вот ко всему этому, — она показала рукой на сидящих рядом за столами сотрудников. — три десятка людей с высшим образованием вынуждены целыми рабочими днями читать всякую макулатуру. Я понимаю, работа эта тоже нужная, но… Шарлатан, есть мнение, что нам сюда нужно доставлять творения непризнанных гениев с образованием не ниже техникумов. Грамотно писать… относительно грамотно писать и их, конечно, еще в школе научили, но вот грамотно свои мысли излагать люди обучаются, в разные науки все же несколько больше углубляясь. Причем — я по своему опыту могу судить — абсолютно безразлично, какую науку человек изучает, а вот сколько времени человек вообще учится… я не второгодников, конечно, имею в виду — это имеет решающее значение.

— А что с остальными гениальными творениями делать?

— Я бы пригласила пионеров-добровольцев, но и сама понимаю, что это будет садизмом и издевательством над детишками. Так что вижу только один вариант: сразу отправлять в печку. Даже в макулатуру это не годится, а вдруг в пункте приема макулатуры человек случайно страничку этого писева прочитает — а отвечать за ущерб его психическому здоровью нам ведь придется. Так что только печь! Причем даже не читая туда все отправлять.

— А как ты узнаешь, что писал простой пролетарий или колхозник?

— Тоже мне, главред! Мы уже год как требуем от авторов на первой странице рукописи указывать полностью кроме фамилии, имени и отчества место и срок обучения. То есть после того парня, которого я отредактировала, мы такую анкету обязательной сделали.

— А если снова такой же гений попадется?

— Да и плевать! Мы-то поначалу думали, что едва на ежемесячные выпуски приличной фантастики наберем, а теперь в еженедельный с трудом выбираем самое лучшее. Не поверишь: мы сейчас полностью удовлетворяем запросы на такие произведения и «Знанию-силе», и «Технике-молодежи», причем они то, что мы им присылаем, даже не читают, сразу в номер отправляют — а ведь им мы подбираем произведения по размеру только. Сейчас уже из «Науки и жизни» товарищи приехали, у них, конечно, запросы посложнее, но ведь мы и им все нужное дадим, себя вообще не обделив!

— То есть у нас произведений больше, чем мы напечатать в состоянии?

— Ну да, и я уж не знаю, что с ними делать: выкидывать жалко, все же вещь очень неплохие, а пристроить некуда.

— А с типографиями у нас…

— Хорошо у нас с типографиями.

— Варя, ты же зам главного редактора.

— Ага, у нас таких вон, уже восемь человек.

— А ты не говори, что вас восемь. Иди в обком… комсомола все же, потом слетай в Харьков к Кирееву и там с народом поговори. И запусти новые книжные серии, скажем, «библиотечка советской фантастики» — и туда все непоместившиеся в журнал рассказы и сливай. А то, что не влезает уже в приложения, то есть крупную форму, отдавай в аналогичную книжную серию. Только эти серии уже пусть не подписными будут.

— Почему?

— Потому что я вас знаю.

— И что?

— В подписку вы же лучшие вещи отбираете, и люди должны это знать. То есть люди это не сразу поймут, но когда поймут, то число подписчиков падать у нас не будет, а это важно, на выручку с подписки ведь не только редакция живет, но и многие комсомольские проекты в области ведутся.

— И сколько мы тебе с выручки отдавать после этого будем?

— Варя, у меня средства вообще-то из бюджета идут, я тут только о комсомоле беспокоюсь.

— Извини, я о другом думала… в ты знаешь, в этом что-то есть! Ты в Харьков позвонить можешь? Ты же с Киреевым вроде хорошо знаком, а я там вообще никого…

— К Зинаиде Михайловне с этим вопросом, она с Киреевым все быстрее обговорит. А у меня, ты уж извини, и других дел по горло…

Дел у меня было на самом деле очень много, и не только на работе. Лиду я все же к вступительным экзаменам в техникум натаскал, но знания у нее получились не систематические, и учиться ей оказалось не очень просто. И теперь она очень боялась, что в зимнюю сессию она математику может вообще завалить — так что каждый вечер мы с ней и этим занимались. Обычно занимались так: когда я приходил с работы, она уже готовила очередные вопросы по какому-то непонятному ей разделу, и мы с ней тему максимально глубоко разбирали. Упорная мне жена попалась, она всегда из меня вымучивала знания до тех пор, пока сама в теме разбираться не начинала — а на следующий день после учебы она ее и самостоятельно прорабатывала, чтобы убедиться в своих знаниях.

Но двадцать шестого декабря я ни на работе ничего не сделал, и дома с женой наукой заняться не вышло: вся страна буквально с ума сошла и вообще, мне кажется, никто не работал. То есть все же люди работали, особенно на «производствах непрерывного цикла», но и там все шло как-то странно. Людям вообще не до работы было, и я их понимал — хотя в своей жизни это уже второй раз переживал: в СССР запустили человека в космос! И это действительно было важно для каждого советского человека. Ну, почти для каждого…