Шарлатан IV

Глава 19

Хорошо, когда в стране есть люди, которые отвечают за свои решения. Я, конечно, к таким людям точно не относился: я ведь только что-то предлагал, а принять мои предложения или нет, всегда решали другие. И мой максимальный уровень личной ответственности — это постройка гитарного завода. Да, с точки зрения кармана отдельного гражданина — очень дорогое было решение, но с точки зрения бюджета (даже бюджета одного министерства) — вообще копейки, да и отдача была очевидна. А вот что-то более серьезное…

Взять хотя бы ликвидацию неперспективных деревень. И для примера можно взять деревню Бочеево в Богородском районе. Меньше двух десятков домов, в деревне проживает около восьмидесяти человек, половина из которых — старики. Детей школьного возраста (если даже иметь в виду десятилетку) — двенадцать. До ближайшей другой деревни — почти два километра, до сельсовета (где и магазин есть, и фельдшер имеется иногда) — почти восемь, а в самой деревне, понятное дело, школы нет, магазина нет, фельдшерского пункта тоже нет. Из благ цивилизации — только электричество (провели от села все же линию) — тут и думать нечего, типичный бесперспективняк. Но если с другой стороны глянуть, то деревня находится в центре блока полей площадью поболее шестисот гектаров, и деревенские жители эти поля прекрасно обихаживают. Потому что из десятка взрослых мужиков в деревне четверо — механизаторы, работающие вообще-то в Хвощёвской МТС, один — слесарь оттуда же. А остальные — то, что в стране именуют словом «полеводы», то есть работают в полях и лугах.

Я почему про эту деревню вспомнил: она в моих расчетах была взята в качестве «эталона». В деревне-то все дома были старыми, деревянными — но за прошедшее с войны время в каждом доме хозяева поставили себе «централизованное водяное отопление» (большей частью с пеллетными автоматическими котлами), теплые сортиры тоже теперь у всех там были (без канализации, с придомовыми септиками, но все равно не хуже, чем в городских домах получилось). А в прошлом году в деревне и газовые плиты в домах появились: от соседней деревни Кубаево, где стояла газовая установка, трубу протянули. И в деревне уже два новых дома поднялось: после армии туда еще два молодых парня на жительство перебрались.

Потому что колхоз немного потратился (и не только на газовую трубу), дорогу в порядок привел, детей в школу (большую, в селе Хвощёво, за восемь километров) возили на автобусе, а в Хвощево для детей и кружки всякие были при школе, и клуб довольно неплохой, и прочие «блага цивилизации». А автобус «в мирное время» возил уже не детишек, а резво бегал (шесть раз в день бегал) в центральную усадьбу колхоза, где и магазины, и фельдшерский пункт, и клуб — так что и старикам деревенским было нетрудно «припасть к очагу культуры». Тем более нетрудно, что в деревне уже у четырех семей и свои автомобили имелись, а почти в половине домов и мотоцикл с коляской стоял. И, что было самым главным во всем обустройстве «населенного пункта», туда провели телефон, а у фельдшеров в Хвощевке наготове всегда стояли два автомобиля «скорой помощи». Два, потому что в Хвощевском сельсовете таких же, как Бочеево, деревень, было два десятка.

Руководство колхоза деревеньку обиходило не ради какой-то благотворительности: кроме того, что за ней было закреплено довольно большое поле, там ведь у каждого и свое хозяйство было. Корову в каждом доме держали, кур, народ и огороды держал немаленькие. И колхозная заготконгтора каждый божий день привозила из деревеньки по две сотни яиц и почти по четыреста литров молока, которое тамошние жители с удовольствием продавали «у своего крыльца» по рубль-двадцать за литр. То есть только за молоко деревенские жители получали деньгами тысяч по пять в год (все же коровы не круглый год молоко людям дают), а всего со своего хозяйства (включая и птицу, и огород) там меньше тысяч пятнадцати вообще никто не зарабатывал. И на заводах в городах такие заработки многим лишь снились — а колхозу это тоже было страшно выгодно: свозимое со всех деревенек молоко «кормило» приличный колхозный сыродельный заводик в Хвощевке, на доходы с которого, собственно, все благоустройство и проводилось.

А чтобы люди в «зимний стойловый период» в деревне со скуки не дохли и дополнительно могли денег заработать, в этой крошечной деревеньке было организовано сразу три мастерские (назвать их заводиками или фабриками было бы вообще смешно). Одна — механическая, там летом проводили мелкий ремонт сельзозтехники, а зимой мужчины в основном делали (по заказам с МТС и Павловского автобусного) разные детальки к машинам, швейная мастерская, где бабы что-то шили (готовый крой им аж из Богородска со швейной фабрики привозили) и «деревяшечная» мастерская, где делались мелкие детали для мебели. Причем в деревяшечной еще и установка по изготовлению мелочей из термопластика имелась, на ней народ (в основном из вторсырья) штамповал различные пластиковые детальки для той же мебели. И люди из деревни не убегали, наоборот, деревня уже жителями прирастала — но главной причиной того, что люди не уезжали, было — согласно моему анализу — то, что они теперь имели возможность уехать из нее в любой момент и куда угодно.

Все это я рассказывал товарищу Сталину, который пригласил меня в гости на десятое мая. Он мне сам позвонил, поинтересовался, не смогу ли я выкроить денек для разговора с пенсионером, сказал, что он готов меня принять уже в десять утра, так как ему теперь не нужно ночи напролет работать — и при встрече сказал, что товарищ Булганин ему передал почитать мой отчет и ему некоторые положения в нем показались несколько… странными. Как я сообразил, он их вообще неверными счел, но решил все же «проявить вежливость». Но вежливость он начал проявлять с того, что изначально обозначил разговор как совершенно неофициальный:

— Шарлатан, ты мне вот что скажи: у тебя получается, что мы в эти неперспективные деревни должны денег куда как больше вложить, чем в их ликвидацию. И зачем Советскому Союзу это делать? У нас что, денег девать некуда?

— Я не знаю, кто считал затраты на ликвидацию деревень, но одно могу сказать: считали они неправильно. То есть они далеко не все считали, и получили неверный результат. Простой пример: они подсчитали, что на перевозку одной семью из деревни в центральную усадьбу нужно потратить около десяти тысяч рублей. Но столько стоит только новый дом, а вот стоимость придомового хозяйства никто считать даже не стал — но тут-то расходы получаются в разы больше. И я даже не говорю, что по данным из той же Белоруссии при этом больше половины хозяйств на новом месте просто не восстановятся, люди в города переберутся.

— Ну-ка, а поподробнее рассказать можешь? Мы же с тобой сейчас не на съезде каком, а просто за чаем обо всяком разговариваем, обсуждаем ерунду житейскую, и стесняться тут каких-то неприятных тем вовсе не следует.

— А я и не стесняюсь. Земля у нас в центральной полосе России, да и в Сибири в основном не особо плодородная, чтобы она урожаи приличные давала, за ней ухаживать надо. Я на примере родной деревни скажу: в войну к нам переселилось семей десятка два, и у них огороды стали что-то приличное давать только лет через пять, когда они там землю и удобрили, и перепахали по пять раз, и даже пару лет засаживали тем, что для людей вообще пользы никакой не приносит, а просто землю лучше делает. А это ведь не только время немалое, но и труд просто невероятный — и если людей со своих, уже обихоженных огородов увезти, мало кто решится все по новой обустраивать. В деревне-то ведь не годами, поколениями огороды свои обихаживали, люди всегда заранее знали, что от них ожидать. А на новом месте один раз неурожай, другой — а мужик скажет «а ну его нафиг» и будет думать лишь о том, как бы ему теперь в город перебраться. Второй момент: старики на новом месте уж точно хозяйство заводить не станут и из категории производителей перейдут в категорию нахлебников. Страна, конечно, их прокормить все же будет в состоянии — но ведь сейчас мой институт программы повышения урожайности не со скуки разрабатывает, а потому что урожаев нынешних нам едва хватает. И убрать заметную часть урожаев с подсобных хозяйств было бы, мне кажется, неверным решением.

— А велика ли эта часть?

— Очень велика. Сейчас только в Горьковской области сто процентов яиц в торговлю идет с личных подворий колхозников, три четверти курятины оттуда же, а весной до половины картошки в магазинах идет с личных огородов: колхозники-то ее у себя в подполах хранят, следят, чтобы ничего не сгнило и не испортилось. И овощи зимой тоже в очень заметной части оттуда же в магазины поступают.

— А я слышал, что у тебя теплицы, при институте выстроенные, зимние овощи чуть ли не на всю область идут.

— Тут даже спорить не буду: наш комплекс производит порядка пятидесяти тонн огурцов и помидоров в сутки. А в личных хозяйствах колхозники в сутки выращивают свыше тысячи тонн этих же огурцов с помидорами, салаты всякие и много еще чего, что в наших теплицах мы пока выращивать не научились. То есть не научились выращивать рентабельно, а крестьяне личным трудом в свободное время это стране обеспечивают. У нас в тепличном комплексе трудятся четыре сотни тепличниц, полсотни агрономов и прочих почвоведов с высшим образованием, и наша работа заключается вовсе не в том, чтобы овощи свежие городам обеспечивать, а чтобы технологии промышленного их выращивания отработать. Года через три — и это довольно оптимистичное суждение — у нас разработают нужную автоматику, еще года три будут налаживать ее серийное производство, и вот когда все это сделают, можно будет уже думать о массовом строительстве таких комплексов. А если сейчас в области ликвидировать эти самые неперспективные деревни, то овощей на прилавках сразу станет втрое меньше.

— Но ведь для того, чтобы неперспективные деревни сделать перспективными, потребуются огромные вложения, и уж не лучше ли эти деньги потратить на развитие тех же теплиц?

— Не лучше. Прежде всего, у нас еще технологии промышленного выращивания не созданы, но об этом я уже сказал. А еще у нас, как ни крути, со строительством жилья людям все отнюдь не великолепно, и строить новое жилье десятку миллионов человек, когда у нас сотня миллионов пока живет в отвратительных условиях, я думаю, просто преступление. Да, в эти неперспективные потребуется дороги приличные проложить, электричеством их нормально обеспечить, транспортом. Но по моим расчетам на это понадобится все равно средств гораздо меньше, чем на переселение. А если у нас денег девать некуда, то уж лучше их потратить на обустройство в узловых селах инфраструктуры для предоставления всем окрестным жителям доступ к, скажем, городской культуре. В том же Хвощевском районе, как только клуб нормальный выстроили, во всех деревнях сельсовета отток населения прекратился полностью.

— Но сейчас же сельское хозяйство ускоренно механизируется, столько людей на селе скоро вообще не нужно будет иметь…

— В уборочную там людей все равно пока не хватает, то есть почти везде приходится на уборку тех же овощей людей из городов привлекать — а в этом районе уже справляются своими силами. А в другое время большая часть именно сельских жителей работает на небольших, то есть крайне недорогих, но очень нужных стране производствах. Сейчас автозавод в Красных Баках производит по пятьдесят тысяч «Векш» в год и по двадцать тысяч «Горбунков» для села — но почти восемьдесят процентов деталей для этих автомобилей выпускается в мастерских МТС, в том числе и в полевых мастерских, как раз в таких деревеньках и оборудованных.

— Что за «Горбунки»? Я о таких и не слышал.

— Их так в народе прозвали, еще их телегомобилями называют, а на заводе их даже не собирают, а сборочные комплекты делают. Там мотор от «Векши», и рулевое управление, подвеску на МТС разных делают по типу тракторной, простенькую коробку передач три скорости вперед и одна назад — тоже МТСовское производство, а все остальное… там даже рама автомобиля деревянная. Чертежи вместе с комплектом предоставляются, так что собирают их тоже в разных колхозных мастерских, а то и дома умельцы, из тех, у кого руки из нужного места растут. Максимальная скорость авто — километров тридцать в час, но в деревне больше-то и не надо, а машинка крестьянину обходится всего в три с небольшим тысячи. И у автоинспекции к машинкам этим претензий нет, она по безопасности простому велосипеду фору даст.

— Ты мне такую машинку посмотреть прислать сможешь? Надо же: телегомобиль! Но мне на время, я только посмотрю…

— Конечно, на неделе и пришлю. Но я пока не закончил насчет деревень. Еще дело в том, что в ближайшие годы нам в деревне потребуется все же очень много людей, в нечерноземной полосе потребуется. Валентина Алексеевна — это зам директора нашего института по сельскохозяйственным вопросам…

— И твоя сестра двоюродная, слышал про нее много хорошего.

— Так вот она, точнее, все ее отделение разрабатывает программу существенного увеличения плодородия полей. То есть уже отрабатывает эту программу — а чтобы поля так заметно улучшить, людям в них потребуется очень усердно поработать. Не только в полях, но и в полях тоже — и по ее уже подсчетам нужно будет, чтобы в селе было по два крепких мужика-механизатора на каждые пять-десять гектаров полей в течение двух лет. И по три крепких крестьянки для высаживания и обихаживания защитных лесополос. А так как у нас столько людей на селе вообще нет, то программа растянется лет на десять, а то и на двадцать — и это если мы людей из деревни все же не выдавим.

— А каков ожидается результат? Я про урожаи говорю.

— Минимум удвоятся. На опытном поле возле Пьянского Перевоза уже урожай тридцать центнеров пшеницы собрали, а в этом году Валька уже на сорок нацеливается.

— И для всего этого нам нужно будет выстроить шесть разных автозаводов, еще десяток заводов по производству, как у тебя написано, спецтехники…

— Ну, зима-то у нас, конечно, нечасто случается, но если зимой дороги не расчищать…

— Я помню. Но у тебя еще написано, что нам нужно будет для этого часть оборудования для заводов этих закупить за границей.

— У меня написано, что лучше закупить. Мы и сами его изготовить сможем, но это и времени много займет, да и получится у нас оборудования похуже: опыта в производстве подобного у нас просто нет еще.

— Но столько валюты…

— Я же Николаю Александровичу показывал, как мы нужную валюту получить сможем! У нас в Ваде завод уже заработал!

— Он мне тоже об этом сказал, но валюты стране всяко не хватает, многовато у нас дыр в хозяйстве, которые срочно латать приходится. Машины твои считают, конечно, неплохо, да и ты дураком не выглядишь, — Иосиф Виссарионович на этих словах рассмеялся, — но ты смотришь только в своей области, разве что местами на соседние внимание обращаешь. А Николай Александрович уже обо всей стране заботиться должен, и ему приходится такие проблемы решать, о которых ты даже и не слышал. А проблем-то ох как много… Так что средств на всю твою программу в стране просто нет. Мы, конечно… то есть Николай Александрович доводы твои учтет и кое-что уже строить начал. Но… я тебе вот что предложить хочу.

Иосиф Виссарионович налил себе чаю, положил в чашку сахар, неторопливо перемешал его и продолжил:

— Тут неделю назад я с товарищем Коробовой разговаривал, когда она ко мне тоже на товарища Булганина жаловаться пришла после того, как он у нее средства забрал с фонда… — он опять рассмеялся, — с фонда хотелок Шарлатана. Но обстоятельства так сложились, стране деньги на другое потребовались… так вот: она вроде в этот фонд три года складывала по десять процентов от доходов с твоих придумок. Я тебе такого пообещать не могу, но если ты все же придумаешь, как нам валюты побольше заработать, то я постараюсь, чтобы с этих доходов тебе на все твои нужды как раз десять процентов и оставляли. Не обещаю, а только постараюсь договориться, ты понял?

— Чего уж тут непонятного… тогда пошел думать.

— Вот как был… ладно, иди. И меня все же держи в курсе своих работ, а то результаты-то выглядят уж больно заманчиво — но поздно мы о них узнаем. Думай — и успеха тебе в этом!

Я еще раньше узнал, куда были изъяты деньги из фонда моих хотелок, и слова Сталина о том, что Зинаида Михайловна к нему приезжала жаловаться на Булганина, меня слегка так смутили. Поэтому возвращался я не сразу в Перевоз, а с заездом в Горький, уточнить кое-что насчет денежек. Уж что-что, а деньги Зинаида Михайловна считать умела чуть ли не лучше всех в стране, к тому же и дух здорового авантюризма в ней был силен, так что когда она узнала на каком-то совещании о том, что уже готов проект атомной станции «мощностью свыше двухсот мегаватт», она — скорее про привычке, чем думая, что я реально смогу ответить, поинтересовалась у меня, что я думаю относительно перспектив подобных станций. А я ей сказал, что перспективы-то у них огромные, вот только корпуса реакторов в стране один лишь Ижорский завод в состоянии изготовить — а потому много у нас таких станций очень долго строить просто не получится, хотя электричество с них будет и самым дешевым.

Тетка оказалась настырной, взяла за хобот тех товарищей в нашей области, кто имел отношение к атомной тематике, выяснила кое-что (по крайней мера узнала, какого размера эти реакторы бывают). И решила, что уж какие-то там паршивые спецстали у нас в Выксе или в Кулебаках сварят без труда, а вот нужные для изготовления из этой стали реактора станки можно и добыть для обеспечения такого производства. Все подсчитав (исключительно с точки зрения бухгалтерии) она решила «расширить» завод в Выксе — и денежки на такое «расширение» из фонда имени меня и изъяла. И причем тут товарищ Булганин, я вообще не понял, ведь почти все оборудование, кроме огромного кузнеченого пресса, заказанного в Иваново, она собралась на горьковских заводах заказать.

Но когда я у нее попросил объяснений, она — снова вспомнив кучу очень неприятных животных, сказала, что заказанный пресс (который уже более чем наполовину был сделан) решил себе забрать товарищ Славский — а Николай Александрович приказ о передаче этого пресса в Средмаш подписал. А вот о возврате уже выплаченных Ивановскому заводу денег за этот пресс никто даже и говорить не хотел: мол, все мы одно дело делаем и деньги вообще государственные. Ну конечно, подумаешь, какие-то там даже не тридцать миллионов, а всего двадцать девять…

Но товарищ Коробова ведь не просто бухгалтером была, а кандидатом физматнаук, к тому же уже освоившей одну из моих «аналитических» программ — так что к Сталину она поехала даже не жаловаться, а сообщать о «самоуправстве, наносящем огромный вред советской экономике»: этот пресс на самом деле Славскому вообще некуда было поставить и он рассчитывал, что его как раз на Ижорском заводе смогут пристроить для ускорения сроков производства изделий для Средмаша. Однако по расчетам Минместпрома там его будут «пристраивать» года четыре: все же на заводе просто свободного места не было, а строить новый корпус — так там не только пресс втыкать нужно будет, так еще и кучу печей для подготовки слитков для поковки выстроить придется. То есть товарищ Славский просто воспользовался поводом для оправдания того, что «изделия поступают с огромным опозданием», сваливая проблемы с предприятий Средмаша на «неповоротливых смежников». И вроде бы товарищ Сталин к доводам Зинаиды Михайловны прислушался — но во что это выльется, было еще совершенно непонятно: с момента разговора времени-то всего чуть больше недели прошло.

Но вот все остальное — кроме этого пресса, конечно — уже на Горьковских заводах делалось и даже кое-что и сделаться успело. И в Выксе в новом, только что выстроенном цеху — начался монтаж огромного уже токарного станка, на котором корпус реактора можно было вообще целиком обтачивать. А он таких денег стоил, что на быстрое восстановление «фонда Шарлатана» и рассчитывать не приходилось. Однако это только «в рублях» не приходилось, а вот если я придумаю, как валюту заработать, то денежки для оснащения новых заводов зарубежным оборудованием у меня точно появятся. Потому что если Иосиф Виссарионович сказал «попробую», то это уже гарантия того, что все именно так и будет: все же его авторитет был достаточен, чтобы любую его «просьбу» люди воспринимали в качестве приказа, вообще обсуждению не подлежащего. И мне осталось лишь придумать, что бы такого буржуям продать много и дорого… хотя тут и думать было особо нечего. Жалко только, что диодные осветительные лампочки, производство которых налаживалось весьма успешно на заводе в Ваде, уже попали в планы «экспортных поставок» и с них мне уже ничего не обломится…

Мне об этом с легкой грустью сама Зинаида Михайловна сказала, но когда я ей сообщил, на чем я все же денег иностранных заработать смогу, с улыбкой ответила:

— Я всегда знала, что мозги у тебя варят неплохо. Вот на выручку с гармошек никто у нас точно не позарится. Так что, если ты и тут начнешь много денег зарабатывать, то и всю рублевую выручку… треть рублевой выручки можешь забирать.

— Но чтобы на гармошках зарабатывать много денег, нужно сначала много денег все же потратить.

— Это я уже поняла. Но, замечу, финансы твоего института по-прежнему контролирует централизованная бухгалтерия, и если я скажу Наташе Резниковой, что баланс мне можно будет раньше зимы не предоставлять… Ты до зимы-то справишься? Извини, я просто дольше задерживать балансы просто не могу.

— А до зимы у нас сколько осталось-то? Всего ничего, жалких шесть месяцев. Думаю, что мне хватит, по крайней мере баланс по расходам и доходам должен будет сойтись. Мне еще помощь небольшая с доступом к сырью от вас потребуется, все же Грузия вообще нам не подчиняется.

— Это пусть тебя не беспокоит, в Грузии тоже вкусно покушать любят. Так что с ними мы точно договоримся, а вот с деревом импортным… ладно, раз уж снова в твою авантюру влезаю, то влезать сразу по горло буду. Список всего нужного ты мне до конца недели пришли, у нас есть кому им заняться…

Андрей Анатольевич Бочвар специально приехал в гости к Василию Васильевичу Стекольникову чтобы того «порадовать»:

— Василий, мы закончили исследования оболочек, которые нам с титанового завода из Павлово прислали. У них попутно и циркония много получается, и они предложили оболочки из него и делать.

— А чем они лучше стальных?

— Всем. Мы просто на цирконий не смотрели, в павловцы кое-что очень интересное о нем написали. Например, что цирконий для нейтронов практически прозрачный… правда, слабоват, но при легировании двумя процентами ниобия вроде по всем параметрам для твоих нужд подходит.

— Интересно, а где это тамошние металлурги проверили прозрачность для нейтронов?

— Вот уж не знаю, в документе написано, что им это Шарлатан рассказал. Но мы у себя уже этот момент проверили, и действительно, металл для нейтронов прозрачный. И ниобий у них тоже уже есть: они как раз для самолетных турбин окись циркония с окисью ниобия используют, так что мне для испытаний уже готовые трубки передали. Немного другой геометрии, но в отчете сказано, что с такой можно тепловую напряженность прилично повысить, и даже расписано, как именно. Там, правда, есть один чисто химический недостаток… в общем, нужно будет давление повысить на десяток атмосфер, зато и температуру получится на двадцать пять градусов поднять. Я вопросы химии-то решу, а вот конструктив… подумай, стоит ли овчинка выделки?

— А сам как думаешь?

— Я не думаю, а читаю: кпд с двадцати четырех процентов поднимется до тридцати двух. И с арифметикой тот, кто документ писал, не ошибся…

— Надо будет все с товарищем Славским пересогласовывать, а это столько мороки!

— Уже не надо. Приказ по министерству утром вышел…