Шарлатан IV

Глава 24

Никита вернулся с аэродрома в начале седьмого и, когда Маринка его обрадовала, он буквально засиял. Я вообще никогда не видел такого счастливого мужчину — но, наверное, просто редко в зеркало смотрелся. Раньше-то у меня уже трое детей было, и я тоже, наверное, каждый раз так же сиял — хотя после первого сына и знал, что вся оставшаяся жизнь будет наполнена волнениями. Когда с детьми что-то, не дай бог, случится, то за них ведь волнуешься куда больше чем за себя. И только когда они вырастают… хотя, если заболевает уже взрослый ребенок, то волнуешься, пожалуй, даже больше, чем за маленького: они-то уже грамотные, начитаются всякой чуши в интернете и только хуже себе сделают… Нет, это волнение на всю оставшуюся жизнь, но ведь и счастья дети в дом приносят немеряно!

Но когда Маринка отозвала меня в сторонку, явно намереваясь дать какой-то «тайный полезный совет», я не удержался:

— Маринка, а ведь тебе уже скоро сорок, ты-то не боишься?

— Чего? А… услышал, значит, наш разговор на кухне. Уже не боюсь, я тоже журналы всякие читала. Не боюсь, теперь уже не боюсь. За рубежом еще в прошлом году выяснили, отчего дауны рождаются, и даже описали в каком-то медицинском журнале процедуру определения дефектов этих, ну как их, хромосом. У нас такие исследования и в Москве теперь проводят, и в Горьком в мединституте. И я и в Москве, и у нас, в Горьком проверилась, и везде сказали, что у меня все в порядке. Правда, пока это еще очень дорогое исследование… но у меня деньги-то есть, а если ты за Лиду волнуешься…

— Я за тебя волновался.

— Ну да, я помню, ты с детства за других волнуешься куда как больше, чем за себя. И спасибо тебе за это, но за меня не волнуйся, у меня все отлично. А я за себя — да и за Никиту тоже — уже наволновалась, хватит уже. И ты знаешь, я тебя поняла, почему ты за других так волнуешься, и поняла что за него я волновалась даже больше: у меня-то уже трое есть, а он… А теперь и у него наследник будет. И у тебя тоже… и это правильно! Только уж заранее предупрежу: коляску покупать даже не думай.

— Это почему?

— А помнишь, ты мне картинки рисовал колясок разных, когда я с Леной ходила? Я их сохранила, а теперь на заводе в Шахунье собираются наладить производство тех, которые с разными колесами. Так вот, у нас для тих колясок колеса делать будут, там подшипники непростые нужны.

— Да меня и обычная коляска устроит.

— Тебя — да, а вот Лида на спортсмена-штангиста ни с одной стороны не похожа. А в Шахунье — они собрались, правда на пробу только, делать такие коляски из нового пластика, который с угольным волокном, так вся коляска получится — вместе с колесами наши — весом меньше пяти кило. Много они, конечно, таких не сделают, но я одну-то наверняка у них отобрать смогу! И не спорь: ты мне когда-то коляску подарил, теперь я тебе подарю. Нам, Героям труда, положено друг друга по героически одаривать… только ты Лиде пока об этом не говори, ей пусть сюрприз такой будет…

Я недели две ходил буквально в эйфории от новости, но все же работой занимался усердно. И к двадцатым числам марта институт выдал относительно рабочий прогноз развития нашей экономики (прогноз исключительно по местпрому, который у меня Зинаида Михайловна уже давно просила составить), и сам же с большим интересом его изучил. По всему выходило, что если зарубежцы подписанные контракты на поставку оборудования не сорвут, то уже через год с небольшим заработают заводы по производству турбин и генераторов — и с ГАЭС у нас станет гораздо проще. То есть сами-то станции еще не появятся, а вот строить их уже можно будет начинать. И не Новинковскую, Варежскую или Сюкеевскую, эти уже строиться начали, а вообще все намеченные — а предварительно советские гидростроители наметили уже больше десятка мест, где такие станции строить будет выгодно. А еще я повторно просчитал уже утвержденные планы про строительству мощных электростанций и получил (уже подтвержденные детальными расчетами) выводы о том, что в принципе схема электрификации страны была выбрана неплохо, но у нее имелось одно крупное неудобство (другого слова тут и не подобрать): она было действительно не комплексной. Для всех строящихся или только намеченных к строительству станций были уже запланированы и мощные промышленные потребители того электричества, которое они производить будут, однако, если заводы эти будут работать в соответствии с советским же трудовым законодательством, почти сорок процентов потенциальной энергии так никогда не превратятся в «кинетическую»: КИУМ во всех планах так и оставался на уровне не свыше шестидесяти процентов для станций тепловых. А на ГАЭС в ближайшую пятилетку из бюджета не было запланировано ни копейки потратить.

С другой стороны, в бюджете Союза опять «лишних денег» не было, хотя его снова составили с планируемым профицитом слегка за миллиард рублей, практика показывала, что этого «профицита» все равно не хватало на всякие «непредвиденные траты» — так что вся надежда оставалась исключительно на сугубо внебюджетные доходы Местпрома. И одной из целей, стоящих передо мной, было максимальное увеличение этих доходов.

И у меня вышло очень быстро (с огромной помощью отца, конечно) начать производство одной весьма востребованной (в моем прошлом будущем) штуки: овощной терки-резки со сменными ножами. Ее — пока еще на заводе мединструмента только оснастку под нее делали — запатентовали сразу в нескольких странах, включая США, после чего представитель советского Торгпредства в США провел быстрые переговоры с представителями Kresge, закончившиеся подписанием контракта на поставку в США пятидесяти тысяч таких овощерезок.

Конечно, сотня тысяч долларов чистого дохода — это стоит довольно больших усилий многих советских людей, но чистый выхлоп с такой сделки все же воображение поразить ничье не может. Тем более не может, что нужный для выпуска этих терок ударопрочный полистирол пришлось в той же Америке и закупать. Но я же одной теркой не ограничился, буржуям был предложен целый набор всяких мелкий пластиковых кухонных приспособ, включая яйцерезку и экзотический «прибор» для очистки чеснока. А заодно янки были предложены и некоторые радиоигрушки, например, «скаутская» радиостанция walkie-talkie по пять баксов за пару. У нас производство таких (работающих в разрешенном у буржуев диапазоне в двадцать семь мегагерц) обходилось примерно в двадцать рублей, то есть даже с комплекта из двух раций, работающих в пределах мили, доллар чистой прибыли нам поступал — а янки сразу заказали почти сто двадцать тысяч комплектов. Столько — потому что им рации были предложены сразу в десятке дизайнов, причем каждый еще и в корпусах самых разных цветов предлагался. Ну и много прочих «копеечных радиомелочей» им было подсунуто, так что прибыли Местпрома только на поставках всякого одной заокеанской компании слегка превысили миллион заокеанских денег.

А вот по поводу, куда их нам потратить, у меня был очень долгий спор с Наташей Резниковой: она, как женщина хозяйственная, хотела в Америке на все деньги закупить побольше полистирола чтобы и советских граждан удобной кухонной утварью порадовать. А я настаивал на том, чтобы эти американские деньги потратить уже в Европе, закупив оборудование для нового химического завода, который уже наш полистирол делать будет:

— Наташ, мы завод меньше чем через два года запустим.

— А за два года мы могли бы столько таких вещей нашим людям продать, что на выручку три полистироловых завода можно будет выстроить!

— Которые еще через пятилетку заработают! А мы, между прочим, эти семь лет будем тратить миллионы долларов на закупку, по сути, слегка переработанного прямогонного бензина, обеспечивая дополнительное процветание буржуям. Я — против…

Но победить Наташу мне не удалось, как, впрочем и она меня не переспорила. Решив применить «тяжелую артиллерию», она пригласила в качестве арбитра какого-то специалиста из Госкомитета по химии, и товарищ обоих нас «опустил на землю»:

— Товарищ Кириллов, я убежден, что вы хотите совершить серьезную ошибку: как я понимаю, вы желаете приобрести во Франции примерно такую же установку, какая у нас уже работает на Кусковском заводе…

— Нет, гораздо более мощную, Леонид Аркадьевич. На Кусковском заводе в год делается полторы тысячи тонн полистрирола, еще тысяча на Горловском заводе — и это все, что у нас в стране есть. А я у французов хочу приобрести установку на две с половиной тысячи тонн…

— Тем не менее вы не правы, впрочем и товарищ Резникова тоже не права. У нас сейчас уже готов проект установки по производству стирола, причем на единичном агрегате, мощностью до двадцати тысяч тонн в год. Но ее по плану только строить начнут где-то в районе шестьдесят пятого — но если вы готовы потратить свой миллион долларов на закупку определенного оборудования, то химпром через полтора года может эту установку запустить. Конечно, миллионом долларов мы не отделаемся, но ваши вложения могут послужить стимулом для того, чтобы у нас в Госплане некоторые приоритеты уже пересмотрели, и мы в Комитете сумеем найти недостающие средства.

— Госплан ничего пересматривать не будет, это мы уже проходили.

— Я же не предлагаю… Давайте так сделаем: я вам в течение недели пришлю основную документацию по установке… по трем установкам разной мощности, вы сами для себя все просчитаете и мы снова встретимся — ну, если вы сочтете такую встречу целесообразной, чтобы обсудить вопросы по такому строительству. Как я понимаю, ваше основное возражение заключается в том, что продукцию Минместпрома вы можете достаточно свободно использовать, а Химпром вас в ней сильно ограничивает. Но если эта установка… этот новый завод будет находиться в ведении Минместпрома, то у вас, я надеюсь, иных серьезных возражений не возникнет.

Забавный оказался мужичок: всю документацию на «перспективную установку» он мне прислал, причем не только (и не столько) техническую. Там по технике хорошо если четверть бумаг было, и их посмотреть я пригласил химиков из университета, которые, если быть максимально кратким, сказали, что «работать будет». А сам я, причем вместе с Наташей, изучал «финансовую часть», и она мне не понравилась абсолютно. Этот товарищ Костандов предлагал дополнительные средства, нужные для строительства завода, взять у буржуев, которые и оборудование для завода поставлять будут. А потом с ними расплачиваться готовой продукцией завода — и что-то такое я уже в своей прошлой жизни видел. Но тогда я видел все это лишь «издали», а теперь смог рассмотреть уже вблизи. И картинка оказалась «совершенно ожиданной»: за «софинансирование» в сумме порядка пяти миллионов долларов заводу (и всему Советскому Союзу) предстояло с буржуем расплачиваться готовой продукцией на сумму в почти сорок миллионов иностранных денег. При том, что в СССР могло с завода поступать не более четверти произведенной продукции…

А Наташа, всю финансовую часть изучив, понимая всякие детали куда как лучше меня, подвела итог:

— Если учитывать имеющуюся в США инфляцию, то мы мало что буржуям вдесятеро против их вложений отдадим, так еще лет пятнадцать будем вынуждены закупать у них всякие запчасти и расходные материалы. Раньше я считала, что ты можешь деньгами так широко разбрасываться, а теперь вижу, что тебе до этого деятеля из Госкомитета по химии еще сто лет расти нужно. Радует одно: этот миллион Кресге нам до сентября уже выплатит, и, скорее всего, еще на столько же до конца года подпишется. А вот где взять еще три миллиона, я даже не знаю. И ведь не успею узнать! Ну, что ты так на меня смотришь, мне-то всего тридцать четыре!

Да, я в последнее время начал на женщин очень своеобразно смотреть, а женщины такие взгляды неплохо замечают. И особенно замечают, когда мужчины это замечают. Но и реагируют правильно, в соответствии с тем, с каким выражением на них посторонние мужчины смотрят, да и выводы делают чаще всего верные:

— Тоже, что ли, скоро отцом заделаешься? Это вы правильно сделали… а вот что с этим заводом нам делать, ума не приложу. Ведь установка-то, как университетские химики подтверждают, будет чуть ли не вдвое эффективнее Кусковской, а полистирол нам сейчас очень нужен: с ним мы только валютную выручку за год минимум утроить сможем. А уж сколько у нас денег она дать сможет…

— Мы, Наташ, тут можем еще месяц просидеть, плача друг к другу в жилетку, и ничего толкового не придумаем. Так что выход один: собирайся, поедем с нашей ехидной старушкой разговаривать, она, я уверен, наверняка что-то умное нам скажет.

— Если у Зинаиды Михайловны пять внуков, это вовсе не означает, что она уже старая. У нее голова варит лучше, чем у большинства молодых!

— А я что сказал? И мы без ее мозгов точно ничего умного придумать не сможем. Так что вставай, поедем в Горький… так, когда ты рожать-то собираешься?

— А тебе-то зачем это знать?

— А затем, что без меня тебе никто новую квартиру не даст…

Наташа с мужем, Геннадием Резниковым, в Пьянский Перевоз перебрались сразу после Нового года. Муж ее теперь работал на заводе в Ваде, а она — она мне сказала, что переехала потому, что «на месте проще твои деньги учитывать». Но ведь наверняка она знала, что в Перевозе семьям с тремя детьми почти сразу предоставляли большую четырехкомнатную квартиру, а все прочие «городские удобства», включая медицину, не уступали тому, что в Горьком имелось. Даже превосходило пока: на поселок приходилось целых двадцать два врача «общей практики» — это всего на шесть тысяч населения, причем считая «временных», то есть проживающих в общежитиях студентов техникумов и учащихся ПТУ. Еще была своя районная стоматологическая поликлиника, роддом с женской поликлиникой, а аптек вообще три имелось — так что «по медицине» Пьянский Перевоз уступал разве что Ворсме. Так что ее переезд наверняка не только «заботой о работе» был вызван — но все же инициатором его скорее всего была не сама Наташа, а Зинаида Михайловна: она о своих сотрудницах очень сильно заботилась и при малейшей возможности сделать им жизнь лучше она ее использовала на полную катушку. Но и работать заставляла тоже на полную…

А по поводу строительства новой химустановки (и даже нового химзавода) ее верликт был простым:

— Раз уж мы в эту драку ввязались, то на синяки на морде внимания обращать уж точно не станем. Я, конечно, уточню, но кажется мне, что большую часть нужного зарубежного оборудования и немцы прекрасно нам сделают, а чем с ними рассчитаться, мы точно найдем. А продукцию этого завода… Вовка, ты как из нее сделать много денег, лучше всех придумываешь, так что тебе она будет поставляться в любых количествах. При условии, что ты пластмассу эту сделаешь минимум вдесятеро дороже после переработки во что-то приличное, но это у тебя вообще, похоже, врожденное, ты иначе и не можешь. И это, Наташу-то ты не обижай…

— Ее обидишь, как же!

— А я имею в виду, что поставь ей машину вычислительную дома, чтобы она и после родов за твоими выкрутасами следить могла и по рукам вовремя давала. Ведь если бы не она, ты бы так французам деньги бы и отдал ни за понюшку табаку. И да, ты давно просил, но мне бумаги принесли только вчера: вот тебе полный список всех заводов в стране, которые делают или могут делать турбины разные и генераторы, — и она протянула мне небольшую папку. Я папку открыл, внимательно на ее содержимое посмотрел:

— И это всё⁈

— Это еще с указанием тех заводов, где такое делать только хотели, но по разным причинам даже не приступали. Вот такая у нас в энергетике глубокая… картина складывается. Причем учти еще вот что: и Кировский завод, и «Заря» заказами от судостроителей на сто один процент на ближайшие лет десять загружены, туда даже соваться не стоит: пошлют. Так что подумай еще и относительно нового завода мощных турбин уже паровых.

— А чего тут думать-то? Денег нет и взять их негде.

— А вот ты как раз над тем подумай, где их все же взять…

Да, с развитием энергетики я явно где-то просчитался, ведь даже Зинаида Михайловна, всего лишь мельком, как мне кажется, просмотрев мою программу по сохранению деревень, насчитала минимум шестьдесят гигаватт дополнительной потребности в «сельском электричестве». Причем «в уме» насчитала, а я на компе так серьезно промахнулся. И это с каждым днем мне все сильнее покоя не давало: ведь если мои программы дают настолько неверный результат, то может оказаться, что и все мои расчеты перспектив развития промышленности такие же кривые — а это значит, что почти все, что я теперь делаю, жизнь в стране не улучшит, а наоборот лишь хуже сделает.

Много хуже, ведь даже по самым предварительным планам авантюра, под которой подписалась с моей подачи Зинаида Михайловна, должна была обойтись стране в двадцать с лишим миллиардов, а после «первой итерации уточнений» мы насчитали еще столько же денег, которые требовалось вложить в «подготовительные производства» — и это был еще далеко не финал. А ведь на все эти деньги в стране можно было столько всего все же действительно полезного выстроить…

Постепенно эта мысль у меня перерастала в какой-то психоз, я по любым пустякам дергаться стал — и Лида это заметила. Она-то как раз становилась все более спокойной и рассудительной, что меня сильно радовало, но вот то, что ей муж попался психованный какой-то, порадовать уж точно никого не могло. Но все мои психозы основывались на одном: я где-то серьезно проврался в анализе системы, и если все мои расчеты настолько неверны, то кроме меня никто ошибку-то в них и не найдет! Просто потому, что никто еще не знает, на основании каких интерполяций я свои расчеты проводил.

Но я-то это знаю, а значит, и ошибку найти могу. А когда я ее найду, то и исправлю. Возможно, окажется, что мы уже просто на ветер выкинули кучу денег… но пока что куча эта невелика, в районе пары миллиардов, то уж умные-то люди придумают, как ее исправить. Мысль эта меня посетила в ночь на восьмое мая, когда я уже засыпал — и взбодрила меня настолько, что сон мгновенно пропал. Я аккуратно с супружеской постели встал и пошел к стоящему у меня в кабинете терминалу, решив аккуратно еще раз всю систему пересчитать. Вообще-то вся программа просчитывала систему примерно за полчаса, но я каждую итерацию считал отдельно и пытался в уме прикинуть, насколько адекватными выглядят промежуточные результаты. Прогонял каждую итерацию, затем тупо на бумажке прикидывал порядки величин — и почему-то все выглядело совершенно правильно — но ведь в конце у меня откуда-то взялась пятикратная ошибка!

Майские ночи коротки, за окном уже рассвело — а я все сидел у компа и думал над тем, как это я столь сильно обкакался. И даже не заметил, как сзади ко мне подошла жена:

— Вовка, что у нас случилось? Ты почему, вместо того, чтобы меня обнимать, обнимаешь эту бездушную железяку?

— Солнышко, я где-то очень сильно в программе напутал.

— Но это не повод в воскресенье не дрыхнуть до полудня.

— Повод. Потому что по тем результатам, которые я насчитал, сейчас весь местпром работы ведет, а работ там на бешеные миллиарды намечено. А если я так сильно ошибся…

— Понятно. Но нам говорили… кстати, это ты нам говорил, что основной причиной ошибок в расчетных программах являются неверные исходные данные.

— Так данные-то все верные! А ответ неверный…

— Ну, давай вместе проверим. Ты просто уставший и перенервничавший, а я отдохнутая и спокойная. Показывай, что у тебя неверно?

— Вот, здесь у меня получается, что потребность в электричестве составит одиннадцать гигаватт, а даже Зинаида Михайловна безо всякой вычислительной машины насчитала впятеро больше. Причем она вообще по минимуму потребность брала…

— Это вот это у тебя ответ?

— Да.

— А гигаватт — это сколько киловатт? Миллион?

— Да, миллион.

— Ясненько-понятненько, — Лида взяла со стола ручку и, не снимая колпачка, начала ее концом водить по экрану. — Вот если эти три циферки отбросить, получаются мегаватты, еще три — гигаватты. Вовка, ты бы хоть пальцем циферки-то посчитал: тут не одиннадцать гигаватт выходит, а сто десять… с копейками. И что это значит?

— Что?

— Это значит во-первых, что программа твоя все правильно считает, а во-вторых это значит, что ты сейчас от машины своей оторвешься и все же пойдешь спать. А вот когда выспишься, то тогда уже и думать будешь… во-первых, чем жену свою, такую умную, за обнаружение источника твоей ошибки вознаградить вкусненьким, а во-вторых, от того, что ты просто нолик не посчитал, много ли вреда выйдет или одна только польза для страны образуется. Но что сидишь как истукан? Вставай уже, пошли в кроватку…

Если бы я самого начала был уверен в том, что потребуется электричества в десять раз больше, то, скорее всего, я бы даже не почесался что-то для сохранения деревень сделать. Но, искренне думая, что энергию можно будет относительно недорого просто «перераспределить по времени», успел все же довольно немало сделать — и в руководстве страны, хотя в общем-то в результате хоть и невольного, но обмана с моей стороны, громить деревню ускоренными темпами все же не стали. А Зинаида Михайловна — как я уточнил чуть позже — изначально считала, что все, мною предлагаемое — это всего лишь «первый этап», так что она именно в таком ключе всю работу Местпрома и строила. Удачно строила: в конце мая заработал новый «энергетический комбинат» в Сорочинске. А это — по самым скромным оценкам — до конца года даст стране почти двести мегаватт «малой энергетики». Пятая часть процента от общей грядущей (и именно дополнительной) потребности, но люди в далеких деревнях куда как больше поверят, что страна о них не забывает. Ведь даже в «Правде» написали, что комбинат этот — лишь первый из уже строящихся предприятий, которые обеспечат село электричеством в достатке.

А еще в руководстве (не страны, но в руководстве многих областей) некоторые товарищи глубоко задумались над тем, как можно за очень вменяемые деньги жизнь людей в области сделать гораздо более счастливой. А еще больше товарищей задумались и над тем, как можно довольно недорого сильно поднять производительность труда множества жителей, которые раньше стране ничего серьезного вроде бы и не приносили. Ну а еще более некоторые товарищи начали обдумывать вопрос о том, как и в чем их товарищ Шарлатан снова обманул, причем «по привычке обманул ко всеобщей пользе» — и вечером двадцать первого мая знакомый голос произнес в телефонную трубку:

— Товарищ Шарлатан, а вас не затруднит завтра часиков к десяти ко мне зайти? У меня тут возникла парочка довольно серьезных к вам вопросов…