Шарлатан IV

Глава 16

Первого сентября Лида пошла учиться: «день знаний» удачно пришелся на понедельник. А в последнее воскресенье лета случился массовый заезд «молодых специалистов» в новые квартиры нашей «высотки»: наконец-то, после двух почти лет строительства «жилой сектор» здания был передан «в эксплуатацию». Но, несмотря на то, что обычно переезд в новую квартиру для людей всегда был очень радостным праздником, тридцать первого августа народ особого энтузиазма не проявлял, так как в предыдущие два дня все измотались вконец: в четверг и в пятницу «переезжали» уже все «новые» отделы моего института. Ведь и школы нужно было не просто освободить, а подготовить к новому учебному году — так что там вкалывали и мужчины, и женщины и вообще работа по переезду закончилась уже ближе к полуночи. Поэтому в воскресенье народ двигался как осенние мухи, и я даже подумывал о том, чтобы для «новоселов» понедельник объявить внеочередным выходным днем, но так как мы с Лидой пока никуда не переезжали, я потратил воскресенье на разные размышления, в некоторой части касающиеся «производственных вопросов», и у меня родилась идея, требующая немедленной проверки. И проверять ее нужно было в коллективе, так что мысль о «лишнем выходном» я все же отбросил. Еще одной причиной того, что мысль эта не реализовалась, стало то, что по понедельникам промтоварные магазины не работали…

Промтоварные магазины не работали по понедельникам, а следовательно, в понедельник люди не могли просто побродить по этим самым магазинам и купить то, что им было нужно — а нужно им было почти всё. Ведь до предоставления им квартир все они или комнату в частном секторе снимали, или жили в общежитии — и вещами, для жизни необходимыми, они не обросли. То есть была у них все же какая-то посуда, одежда-обувь, а вот той же мебели не было, ведь им мебель вообще ставить было некуда. А квартиры-то им выдавали практически пустые! То есть в кухне, кроме плиты (электрической, мы же о безопасности очень сильно заботимся) всем поставили еще по небольшой фанерной тумбочке, куда можно было минимум посуды положить чтобы она не пылилась, еще в квартирах был небольшой встроенный шкаф, куда одежду можно было положить и повесить — и всё. Правда, отдельные товарищи (к сожалению, очень отдельные) озаботились приобретением мебели заранее (договорившись о том, что ее до завершения отделочных работ просто в подвале здания можно будет сложить), но к моему удивлению почти все такие «предусмотрительные» купили какие-то шкафы, комоды и буфеты, а вот кроватями или диванами никто не запасся.

Из-за этого в воскресенье случился локальный праздник у работников мебельного магазина в Арзамасе (в поселке своего такого просто не было), оттуда почти всю мебель мои «новоселы» выгребли и магазин в последний день месяца в полтора раза перевыполнил месячный план по продажам. Но до Арзамаса все же было полсотни километров, да и магазин был, в общем-то, небольшой, так что все покупки были перевезены на пяти грузовиках с Пьянскоперевозской МТС, а это хоть как-то обеспечило от силы десяток новоселов.

Ситуация осложнялась тем, что почти сто двадцать человек, проживавших летом в общежитии нового техникума, должны были эти общежития освободить для «иногородних» студентов — а получилось так, что жилье людям вроде и было предоставлено, а жить им оказалось практически негде, а я этого не предусмотрел. И хорошо еще, что кое-что предусмотрела тетка, работавшая комендантом этого общежития: она успела договориться с руководством пионерского лагеря Арзамасского машзавода и взяла там «напрокат» полторы сотни кроватей. Так что на чем переночевать, у людей уже было, а все остальное…

Но оказалось, что я несколько переоценил «степень возникших проблем»: люди радовались уже тому, что в них вообще нормальное жилье появилось, а «мелкие бытовые неудобства» все они восприняли как очень временные и, по большому счету, внимания на них не обращали. Это я, со своим «опытом из будущего», считал трудности непреодолимыми, а они все это в принципе как трудности не рассматривали. И в понедельник на работу все явились веселыми и довольными. А после того, как я собрал всех сотрудников моего отделения в актовом зале и рассказал им о новой задаче, все радостно и с огромным энтузиазмом бросились ее решать.

Простая была задача: обеспечить в деревнях уровень доступности культуры на «городском» уровне. А в первую очередь нужно было определить, какой части этой самой культуры в деревнях так не хватает, что народ с радостью из деревни валит в города, где уровень комфорта уже жилищного на порядок ниже, чем в современной деревне. Не совсем уж на порядок, но вот по обеспеченности «жилой площадью» хотя бы в Горьковской области разница была в разы: в Горьком, например, на человека сейчас приходилось что-то в районе десяти метров, чуть меньше — а в селах той же Павловской области уже чуть больше двадцати. И ведь почти в каждом деревенском доме сейчас и водопровод был, и канализация… не совсем канализация, но теплый туалет, ванна и септик в огороде, который регулярно очищался (причем бесплатно) местными «энергетиками» «туалетный комфорт» обеспечивал на совершенно городском уровне. Но народ стремился в города, а так как перебраться в город деревенской молодежи было очень непросто, количество добровольцев, стремящихся записаться в армию, просто зашкаливало.

Ведь после армии парень получал паспорт, мог устроиться на работу в любом городе страны, а получив там хоть какое-то жилье (хотя бы и общежитие) — завести семью и в деревню больше не возвращаться. И вот выяснить причины этого «массового движения» было очень интересно, мне интересно — а руководству страны это было уже остро необходимо: население в стране росло, а вот урожаи оставались на прежнем уровне. Вот только урожаи было бы правильнее считать не на гектары, а на количество людей, в поле работающих — а так как это количество сокращалось очень заметными темпами, то почти с той же скоростью сокращались и посевные площади. Официально они вроде и оставались на прежнем уровне, и даже прирастали (за счет восточных степей) но по факту все было очень грустно.

В «этой истории» кое-что не произошло, в частности не случилось «целины». То есть не направили миллионы человек на распашку степей, с которых за несколько лет вообще всю плодородную почву снесло, но все же в Прииртышье новые совхозы появлялись, хотя и не в таких безумных количествах. И в процессе становления этих совхозов руководству страны стало все же понятно, что оттуда зерно стране будет поступать — если всерьез очень недешевой мелиорацией не заняться — примерно раз в три года. А вот даже как эту мелиорацию в степях проводить, пока было непонятно даже специалистам-агрономам, и их опыт и знания в этой области, относящиеся хотя бы к степям Поволжья, оказался совершенно бесполезным. Вот выяснила Валька, что использование суперфосфата в Прииртышье оказывается практически бесполезным, и даже какие-то рекомендации институтские почвоведы выдать успели — но все это требовалось проверить, по крайней мере в течение нескольких лет проверить для получения достоверной информации, а чтобы проверять, нужны были люди. Там, в степных совхозах, в которых села кое-как выстроить успели и где «удобство быта» привлечь могло лишь тех, у кого просто иного выбора не оставалось. Поначалу-то народ туда с радостью вербовался, но хлебнув тамошней жизни, все бросали и возвращались в «условия средней полосы» почти восемьдесят процентов тех, кто клюнул на посулы «счастливой жизни»…

Да и «клюнувших» тоже было на удивление немного, мне Валька сказала, что в полусотне организованных там совхозов с трудом удалось навербовать около трети запланированной численности рабочих, так что в большинстве поселков до половины домов стояли вообще пустыми. И в целом получалось, что некому там было пахать и сеять, но она вообще подозревала, что большая часть из уехавшей туда молодежи рассматривала целинные совхозы как еще один путь переселения из деревень в города, ведь в совхозах-то все считались именно «рабочими», как и на обычных МТС — а работников с МТС на заводы брали с удовольствием, ведь они должны уметь с разными механизмами уже справляться. И шоферами тоже с радостью брали: водителей грузовиков в стране тоже остро не хватало. Конечно, больше их не хватало именно на селе, но и в городах шофера «с опытом работы» всегда «требовались». Конечно, мнение сестренки — это всего лишь ее личное мнение, но выглядело оно вполне обоснованным, и его тоже стоило проверить…

А чтобы все проверить, нужно было перелопать огромное количество информации. И заметная часть такой информации уже имелась даже «на машинном носителе» — далеко не вся, но ведь меня в свое время и учили, как из неполной информации вытаскивать обоснованные заключения — так что работенки тут было и для программистов моих, и для аналитиков. Да и у меня дополнительные поводы появились для беседы с Павлом Анатольевичем, ведь некоторая важная информация была лишь в распоряжении МВД и МГБ…

Но опять, прежде чем ехать в Москву на встречу с министром, мне нужно было и некоторые бытовые вопросы закрыть. Например, тоже новоселье справить. И с новосельем как раз у меня проблем не было, я, по крайней мере, мебелью уже давно запасся, ведь у меня в поселке своя квартира с самого начала была и я ее в целом даже неплохо обставить успел. Так что второго, когда в центральном корпусе запустили «высотные» лифты, мы с Лидой приступили к переезду. Переезду из моей трехкомнатной квартиры в новую восьмикомнатную, а это оказалось сопряжено в серьезными трудностями. И первой трудностью стало то, что Лида, впервые поднявшись на верхний этаж высотки и зайдя в выстроенную для меня квартиру, просто впала в ступор.

В принципе, хотя она с матерью и братом жила в небольшой двухкомнатной квартирке, она знала, что для института квартиры в домах выстроены «большие» и очень порадовалась, когда узнала, что я в трешке живу — но и порадовалась она не столько потому, что она теперь могла в ней жить, а просто «за меня», ведь об этом она узнала задолго до того, как я ей предложение сделал. Но представить себе такую квартиру она просто не могла — а дядька Бахтияр просто целиком верхний этаж под одну квартиру выделил. И в области уже давно сложилась практика, что «пентхаузы» в высотке предоставлялись руководителями основных предприятий городков или рабочих поселков.

Впрочем, со ступором Лида довольно быстро справилась, хотя до следующего воскресенья ходила в состоянии легкой эйфории. А вторая проблема заключалась в том, что сейчас в стране просто не было контор, которые занимались перевозками и разными погрузочно-разгрузочными работами для населения, и если мы с Валькиным мужем и двумя парнями из моего института подаренную мне на свадьбу мебель втащили (на грузовом лифте) без особого труда (а сомовские мебельщики сделали мне в подарок шикарный спальный гарнитур), то перетащить мебель из старой квартиры оказалось очень непросто. В том числе и потому, что четвертого после обеда пошел сильный дождь, а шестого — так вообще весь день ливень шел. Так что с мебелью мы с трудом закончили переноску только в воскресенье, а всякие мелочи (коих тоже у меня накопилось очень немало) мы перетащить полностью не успели. Впрочем, из все же осталось немного, пяток сумок (правда, больших и неудобных, с картонными коробками в стране тоже было крайне неважно), так что в понедельник, после того как занятия в техникуме уже закончились, мы с Лидой пошли снова работать осликами. И часа в четыре с копейками, когда мы уже тащили последние сумки, произошла очень неожиданная для меня встреча.

Вообще-то напоследок мы оставили вещи «самые легкие»: Лида в рюкзаке несла полотенца и кухонную мелочь, а я в двух сделанных из мешков котомках — журналы (те самые «Юные Шарлатаны»). Вообще-то особо легким грузом журналы назвать было бы преувеличением, но я сшил как раз вешающиеся через плечо сумки с широченными лямками, так что в них таскать «бумагу» было не особенно и трудно. Тяжеловато, но, откровенно говоря, в руках их носить было и не так удобно, и гораздо все же тяжелее.

И вот когда мы вышли из подъезда и уже сворачивали на тротуар, идущий в сторону высотки, я буквально краем глаза заметил со свистом опускающуюся мне на голову палку. Блок я поставил вообще не задумываясь, но вместо удара по руке я почувствовал, как эта палка (оказавшаяся, между прочим, штангой для подвешивания гардин) аккуратно ложится мне в полураскрытую ладонь, а очень знакомый и довольно ехидный голос констатировал:

— Не разучился…

Оглядевшись, я едва удержался от смеха: моя благоверная, со здоровенным рюкзаком за плечами, встала в подобие боксерской стойки и сжала кулачки, приготовившись до последнего защищать мужа.

— Лида, спокойно, это свои. Знакомься: Ю Ю, мой учитель по искусству мордобоя без оружия. Ю, какого хрена ты тут делаешь? То есть я хотел спросить, чем я так достал Зинаиду Михайловну, что она тебя все же пригласила?

— Как Ю Ю? — удивилась Лида.

— Вот так. Ю — это у нее имя такое, а Ю — фамилия, смотри не перепутай, — я передразнил свою… бывшую как бы девушку. — А то называть человека по фамилии можно в официальной обстановке, например, товарищ Ю будет правильно. Если без «товарища», например, как у нас говорят «Иванов, выйди из класса», то обращаться нужно по фамилии и имени: «Ю Ю, не разговаривай». А вот в быту нужно называть друзей и знакомых исключительно по имени, и тут перепутать вообще оскорблением считается!

Лида снова впала в ступор, а Ю Ю, довольно хихикнув, сообщила:

— Да, меня Зинаида Михайловна пригласила, мы как раз с ней вместе диссертации защищали. И проделали это очень успешно, между прочим.

— Поздравляю! А… У Зинаиды Михайловны же неоконченное высшее, какая диссертация? И почему вы вместе защищались, ты же в Минске вроде была…

— А в Белоруссии просто никто не знал, что Зинаида Михайловна — министр, вот она и решила там защищаться. Диплом-то она еще вроде году так в пятидесятом получила, а теперь в Минместпроме министр будет уже остепененный. А мне на защите… в общем, решили, что я достойна докторской степени, а у нас там в институте для доктора вакансии не нашлось. А она сказала, что здесь работа как раз для меня есть, вот я и подписала трудовой договор на две ставки.

— И какие же?

— Буду в институте системного анализа начальником первого отдела, с Павлом Анатольевичем вопрос согласован. А по совместительству и ректором поработаю — ты же у нее ректора найти просил?

— Ну… да. Очень рад. А здесь ты что делаешь, я имею в виду у нашего дома, и зачем тебе эта палка?

— Мне сказали, что тебя нужно тут ловить. А палка… хорошая палка, для тренировок подходит — а я в промтоварный по дороге сюда зашла, посмотреть, чем тут торгуют и что из Минска с собой везти надо, а там эту палку продают. Крепления для нее то ли где-то потеряли, то ли сломали — а палка осталась, недорогая…

— А зачем ты Вовку била? — Лида вроде пришла в себя.

— Не била, а просто проверила, не разучился ли он защищаться. Вовка, ты мне спутницу свою представить не хочешь?

— Хочу… просто я несколько растерялся. Это Лида, моя жена.

— Поздравляю! Наконец ты стал нормальным человеком, очень за тебя рада.

— А уж как я за себя рад! А ты… одна?

— Пока да, мне сказали, что дают неделю на обустройство, вот хожу, обустраиваюсь. Пока в гостиницу обустроилась, а квартиру… мне как раз и сказали, что здесь одна освобождается. Но ее я потом посмотрю, это не к спеху. У мужа еще неделя отработки, потом его родители приедут чтобы с детьми помочь при переезде.

— С детьми?

— Да, у нас уже двое. Собственно, и диссертацию я от скуки писала, пока со второй дома сидела.

— Ясно… ты никуда не спешишь? А то давай в гости зайдешь, обсудим жизнь нашу и перспективы…

— Адрес скажи, я как раз сейчас на почту зайти хочу, у меня с мужем переговоры через полчаса заказаны. А потом я, конечно, зайду, есть о чем поговорить…

По дороге домой Лиза молчала, а когда мы, наконец, пришли и избавились от груза, она не выдержала:

— Это кто? И что у тебя с ней было?

— Я же сказал: учитель по мордобою. И ничего у нас с ней не было и быть не могло: она меня много старше.

— Старше? Да она, наверное, младше меня!

— Ага, и в столь юном возрасте диссертацию защитила, как я понял, уже докторскую.

Лила больше вопросов не завала, то есть мне не задавала. А когда Ю Ю все же пришла, она ее чуть ли не с порога озадачила:

— Ю Ю, а сколько тебе лет?

— Что? — но озадаченность на лице моей «бывшей любимой» быстро сменилась широкой улыбкой. — Вообще-то мне уже тридцать, да, Вовка, ты тоже это учти.

— А где вы с ним познакомились? И когда?

— В университете, Вовка тогда на втором курсе учился. А я на первый поступила, чтобы рядом с ним все время быть, мы там вообще влюбленную пару изображали.

— Изображали⁈

— Да. Я должна была большую часть времени рядом с ним находиться, меня назначили его телохранителем, еще я его учила боевым искусствам, чтобы он и сам мог себя в непредвиденной ситуации защитить.

— А… зачем студенту телохранитель?

— Простому студенту телохранитель, конечно, не нужен, а вот Шарлатану…

— А чем же он от других отличался так сильно, что ему аж телохранителя дали?

— Ну тем, что он Шарлатан…

— Я это слово уже много раз слышала, но почему его многие так зовут, все еще не поняла. Парень как парень… хороший, заботливый, добрый…

— Вообще-то в стране немного даже очень хороши парней, получивших в восемь лет орден Ленина, а потом и Звезду Героя труда.

— Вовка что, Герой труда? — Лила это произнесла с таким выражением на лице, что я побоялся, что у нее глаза наружу выпадут.

— Уже дважды… или я что-то пропустила? Ты третью, пока я в Минске сидела, не заработал?

— Нет, так и хожу, как неприкаянный, с двумя.

— Ну ты, парень, и… ты понял, что я хотела сказать. Жене нужно говорить всё!

— Мы только две недели как женаты.

— Целых две недели! Негодяй, зря мне Павел Анатольевич тебя бить запрещал! Черт, теперь мне снова тебя лупить запрещено… Ты что, вообще про свои ордена и медали жене ничего не рассказывал?

— Да как-то случая не было…

— Мерзавец… Лида, я вам сама все расскажу, чуть попозже. И вас научу его лупить, его постоянно бить надо. А у вас тут спортивные залы неплохие, есть где поразмяться. Ладно, не переживайте вы так, Шарлатан — он все же действительно человек не очень мерзкий, есть в нем и хорошее что-то. А теперь давай, Вовка, делом займемся: у тебя программа обучения для института есть готовая?

— И программа обучения, и исследовательская.

— А в исследовательской что?

— Нужно вычленить факторы падения интереса молодежи к работе в деревне, точнее, в сельском хозяйстве.

— А база какая?

— Для начала было бы прекрасно заполучить базу от Министерства обороны по демобилизованным: кто откуда в армию пришел, чем там занимался, куда демобилизовался.

— А они знают куда?

— Знают, они же проезд оплачивают.

— Тоже верно. Но ты представляешь, какого объема архивы придется в машины впихнуть?

— С трудом, но для начала я хочу архивы только по нашей области обработать. А со временем, в целях уточнения тенденций…

— Тенденционный анализ, как ты сам всегда говорил, на ограниченном массиве может дать только… хотя ты прав. Я еще со своими поговорю, в смысле, с белорусами, у них еще и кое-что дополнительно в обработку взять можно, там отдельный учет ведут по месту рождения… Средства на ввод данных у тебя есть?

— Поеду через неделю их у Павла Анатольевича выпрашивать.

— Я с тобой… черт, не смогу, мне же еще семью встречать. А когда и на чем они поедут, я даже не знаю пока, там с билетами все очень непросто.

— Полетят, я тебе свой «Буревестник» для перевозки семьи дам. И полетят когда тебе удобно будет.

— Вот любишь ты, Шарлатан, выпендриваться… но от выпендрежа твоего почему-то людям только польза. В субботу самолет давай, а в воскресенье мы уже все вместе вернемся — и тогда и в Москву вместе поехать сможем. Договорились? Ну, спасибо за чай, я пойду уже дальше обустраиваться.

Высотка как я уже успел выяснить, относилась к жилому фонду моего института, поэтому я для Ю Ю простым приказом выделил квартиру, которую дядька Бахтияр построил этажом ниже моей. То есть он верхние квартиры забавно спланировал: на самом верху была одна, просто огромная, которую он специально для меня и сделал, а ниже на этаже были две квартиры, поменьше моей, всего лишь пятикомнатные, но тоже очень просторные, и Ю Ю с мужем и двумя детьми (а так же с нянькой) там тоже было очень неплохо. Правда, квартира была (как и все остальные в доме) девственно пуста, а с мебелью ее семье переехать сразу не получилось: в самолет смогли только две детские кроватки запихнуть и пару стульев, а все остальное они отправили по железной дороге в контейнере (которые минимум две недели путешествовали), но ни она, ни ее муж — Сергей Тимофеевич — расстраиваться по этому поводу не стали. А я очень порадовался тому, что теперь в городе появился неплохой специалист по полупроводникам: Сергей, как оказалось, работал как раз на заводе, где эти полупроводники и выпускались.

Единственное, что мне пришлось для него автомобиль «добыть», так как работать ему предстояло в Ваде, но это вообще проблемой не стало. А вот в Москве мне все вопросы с Павлом Анатольевичем решить не вышло. То есть для института системного анализа он пообещал в ближайшее время предоставить имеющиеся данные из МВД и даже выделил приличную копеечку для оснащения городских управлений милиции «устройствами для подготовки данных на дискетах», а еще он пообещал связать меня с теми товарищами в Минобороны, которые тоже смогут нужную информацию предоставить. А вот по поводу финансирования «профильных» программ моего института он даже разговаривать отказался. Хотя и тут некоторую помощь все же оказал, выпустив распоряжение о том, что всю выручку с «хозяйственных работ института» институт сам может куда угодно тратить. Впрочем, я думаю, он и понятия не имел, какие «хозяйственные работы» я имею в виду.

А «хозяйство» намечалось очень в финансовом плане интересное. Уже в сентябре были запущены в работу первые секции институтской теплицы, там почти гектар успели засадить разными помидорами с огурцами, и по расчетам Вальки (которую даже я все чаще назвал Валентиной Алексеевной, настолько она важной стала), через месяц каждый квадратный метр теплицы с учетом всех затрат на освещение и отопление, а так же затрат на перевозку урожаев в окрестные города должен был приносить институту рубль. Причем рубль в сутки, а это выглядело весьма занимательно. Так, глядишь, и внешнее финансирование скоро ненужным станет…

Хотя и проблем добавилось: оказалось, что двенадцать тепличниц на гектар не хватает, требуется втрое больше. Потому что пока в них все приходилось вручную делать, ну, почти все — а биологини институтские для повышения урожайности решили атмосферу в теплицах создавать с содержанием углекислого газа в районе одного процента. А из-за этого еще тепличницам нужно было и дыхательные маски выдать, чтобы они все же относительно нормальным воздухом дышали, и после каждого часа работы им дополнительно «легкие проветривать» воздухом с повышенным содержанием кислорода в течение получаса. А всё в теплицах произрастающее вообще относилось к «растением длинного дня», там свет по двадцать два часа в сутки обеспечивался — и столько же времени и люди в них работали (в три смены). В общем, тут забот было море. А вдобавок, после того, как очередную секцию теплицы засаживали растениями и «включали» (а там освещение производилось ксеноновыми лампами), ночь в поселке становилась все более светлой. На первое время пришлось со стороны поселка даже забор поставить высотой почти в пять метров, а на будущее агрономы наши решили хитрую лесополосу высадить (которая лет через десять только вырастет) — но ожидаемые результаты вроде бы все неудобства перевешивали. И народ это понимал, а потому все работали со всем старанием.

И не только в теплицах: в октябре заработал уже и завод, производящий «новые электронные машины». Простенькие: кассетные видеомагнитофоны. Причем эти забавные машинки делались вообще в качестве «отхода производства», но именно они, собственно, и позволяли всю продукцию предприятия удерживать в «цивилизованных рамках». И кассеты тут же начали выпускаться. Честно говоря, я размеры «прежних» не помнил, но ребята сделали что-то визуально очень похожее: габаритом двадцать сантиметров на двенадцать и толщиной в двадцать пять миллиметров. Со стандартной уже (для компьютерных магнитофонов) пленкой шириной в пятнадцать миллиметров. И я уже было обрадовался, что появился у меня еще один источник денежек — но внезапно «сверху» поступило указание производство этих очень нужных стране машинок прекратить. Очень странное указание, и, что было самым паршивым, вышло оно за подписью Пантелеймона Кондратьевича.

Откровенно говоря, я, получив «ценную бумажку» почувствовал, что что-то я в этой жизни не понимаю. Хотя подозрения, откуда у нее ноги растут, у меня появились. Сильные такие подозрения, так что я — просто не зная, с кем еще посоветоваться, пригласил к себе Ю Ю. А после примерно получасового разговора с ней мы встали, быстренько оделись (все же холодно уже было на улице) и, наплевав на все прочие дела, помчались на аэродром. Ведь если не задерживаться, то в Москву мы могли уже часам к двум прилететь, а там…

А там мы должны были разбежаться, каждый разбираться с этим решением должен был с совершенно разными людьми. И с очень разными последствиями…