Шарлатан IV

Глава 20

Понятно, что физик-ядерщик из меня — куда там Курчатову с Харитоном! Я вот знал про бозон Хиггса, а Игорь Васильевич про него точно не знал. Правда, чем этот бозон отличается от других, да и вообще что такое бозон, я и понятия не имел, но это уже мелочные придирки. И физику я учил в институте, уже два раза учил… правда, без особого успеха, но уж посчитать КПД тепловой машины всяко мог. А про циркониевые оболочки ТВЭЛов и пароциркониевую реакцию после Фукусимы разве что слепоглухонемой какой не слышал и не видел. Поэтому, раз уж с цирконием в Павлово проблем не было, я тамошних ребят и попросил наладить производство нужных трубочек, и даже в общих словах расписал им, зачем это нужно.

Но на этом мое участие в любых атомных проектах закончилось: у меня были куда как более важные задачи. Например, задача зарабатывания иностранных денежек. И задача сильно упрощалась тем, что деньги нужны были в основном немецкие, поскольку я наметил на строящиеся заводы в основном именно германское оборудование ставить. А Германия-то была, можно сказать, нашей, почти советской — и там торговать было довольно просто, даже у Минместпрома в Берлине было свое отдельное торговое представительство. А еще в Дюссельдорфе, Лейпциге и парочке каких-то других городов. Но я нацелился в первую очередь на Лейпцигскую ярмарку.

Немцы хотя и строили изо всех сил социализм, и некоторые остатки капитализма сохранили, в частности, у них осталось (да и появилось) много небольших частных предприятий. И из-за этого немцев в Европе все же воспринимали совсем не так как СССР и разные там капиталисты с удовольствием участвовали в проводившихся в Лейпциге ярмарках. И европейкие капиталисты, и американские: все они изо всех сил старались Германию обособить от Советского СОбза и немцам часто продавали даже то, что в СССР ни при каких условиях не поставлялось. Но и покупали много германских товаров тоже, так что мне выставить на этой ярмарке свои гитары…

У меня сейчас гитары были вообще лучшими в мире. И вовсе не потому, что те же, скажем, Гибсон или Фендер делали гитары хуже, напротив, они делали их куда как лучше. Но мои гитары были лучшими в мире — и это отнюдь не было оксюмороном. Потому что электрогитара — инструмент, в общем-то, примитивный, сейчас их в мире наверное десятки, если не сотни компаний выпускали. Но гитара электрическая от акустической отличалась как небо и земля: в электрогитаре больше, наверное, девяноста процентов качества определялась электроникой. А вот «дерево» значило довольно немного, и здесь как раз на сто процентов действовал принцип «чем хуже, тем лучше».

Лучшим деревом для электрогитар (для корпусов этих гитар) была ольха, и в США лучшей была ольха их флоридских болот. Но вот ольха из болот уже колхидских именно для изготовления корпусов гитар была даже лучше флоридской: она росла очень быстро и поэтому получалась более «акустически нейтральной». А для грифов Минместпрому удалось закупить довольно много канадского клена: пока что именно это дерево считалось «оптимальным». Не лучшим, но именно оптимальным — потому что грифы из более «лучших» деревяшек стоили как крыло от «Боинга». Что же до накладок на гриф, то тот же Гибсон предпочитал палисандровые — которые были на порядок хуже эбеновых. А эбен — дерево ну очень дорогое…

Но фокус заключался в том, что эбен — это всего лишь разновидность хурмы с древесиной черного цвета, и если использовать а этих целях хурму кавказскую, особенно выросшую в горах, то технически разницы никто и не почувствует, а сделать темно-серую деревяху черной — при современном развитии печатного дела на Западе… то есть при нынешнем уровне развития советской химии вообще не проблема, было бы желание. А у меня желание было — и сами гитары на гитарной фабрике делались на самом деле из лучших материалов. Но и это было даже не полдела, а — как уже упоминалось — десятью процентами дела.

А остальные девяносто процентов как раз из электроники и состояли. И начиналась эта электроника со звукоснимателя. Вещь в принципе простая, в чем-то даже примитивная — но эту вещь в моей «прежней истории» разрабатывали и улучшали десятилетиями. Вот взять, в примеру, простой хамбакер: ну поставили рядом две катушки с магнитиками, и что тут можно еще придумать-то? А оказывается, придумать тут можно чуть больше чем дофига. Хамбакер-то чем хорош: он компенсирует внешние наводки на систему преобразования колебаний струны в электрический сигнал. А плох он тем, что при этом очень сильно режутся обертона, и потому, хотя его придумали даже до моего «тутошнего» рождения, его почти никто не использовал. Но можно ведь сделать и так, чтобы он орбертона не резал, а даже наоборот, звук ими обогащал. И для этого только и нужно было, что катушки звукоснимателя сделать поплоще и пошире. Но и тут засада: катушка, если она будет много шире головки магнита, колебания электромагнитного поля будет улавливать слабо и сигнал формировать тоже хиленький. Потому что магнитное поле в этой катушке, формируемое магнитиками, окажется слабоватым, а длинный провод в катушке станет сильно сопротивляться передаче сигнала. Можно, правда, сделать магнитики посильнее…

У меня магнитики в хамбакере были внешне неотличимы от всех прочих, точнее, от многих прочих: такие же никелированные, блестящие. А если их вытащить и, скажем, никель ободрать да напильничком поскрести, то любой желающий этим заняться сразу поймет, что магнитики изготовлены из простой кобальтовой стали, причем далеко не самой для этих целей лучшей. Но чтобы понять, почему они раз в пять сильнее магнитят, чем любые другие, магнит этот нужно было просто пополам распились — и тогда бы пытливый исследователь увидел, что внутри стального корпуса в пермаллоевой оболочке находится небольшой неодимовый магнитик, причем весьма непростой формы. И все это после сборки просто сваривалось вместе по технологии сварки трением, так что снаружи магнитик выглядел монолитным. Да, весьма недешевый магнитик получился, но с ним как выяснилось, можно катушку звукоснимателя делать раза в полтора шире, чем обычно, а высоту ее уменьшить почти что вдвое. И при этом снимать с катушки сигнал тоже вдвое более мощный, чем в «традиционном» сингле. Но, конечно, пока что эффект «гашения обертонов» это не убирало — но тут дальше шла уже чистая электроника. В которой я, откровенно говоря, разбирался лишь в той степени, что знал: сделана она на транзисторах. Там, правда, еще дофига разных деталек было, но суть заключалась в том, что через хитрые фильтры, которые автоматически сами настраивались по основной частоте сигнала, обертона дальше к усилителю пропускались, а вот паразитные шумы — нет. Как это все наши физики из НИРФИ рассчитали и придумали полностью аналоговую схему, я даже примерно не представлял, но зато получил «плюс сто» к уважению со стороны Марии Тихоновны Греховой: ведь я ее физикам эту задачу поставил. И очень подробно расписал, что я в результате получить хочу — а, по мнению Марии Тихоновны, сама постановка задачи тянула минимум на кандидатскую.

Правда сам я ее притязания на присвоение мне звания кандидата физматнаук гневно отверг. В том числе и потому, что по сути я изложил ее физикам задачу, которую я очень хорошо знал, правда знал я, как ее решить «в цифре». А ее я знал потому, что когда в Буржуйской Заокеании работал, у нас на контракте работал техник, перед этим успевший пару лет потрудиться в компании «Гибсон», точнее, в созданной этой компанией лаборатории, которая занималась как раз предварительно цифровой обработкой сигналов, поступающих со звукоснимателей. Тот проект закончился, как и следовало ожидать, эпическим провалом: разработка велась под карманные компы PALM-III, а к тому моменту, когда все было уже готово, сама компания Palm была ликвидирована, а купившая ее HP приступила в производству моделей наладонников принципиально другой архитектуры. Ну а наша компания тоже поучаствовала в работе: хозяин подрядился (за очень нескромные деньги) перенести довольно непростое программное обеспечения, разработанного специалистами Гибсона, в шестнадцатимегагерцовую машинку с очень ограниченными возможностями. Собственно, тогда мы с этим техником и познакомились: он нам из Калифорнии в Техас таскал документацию и «рабочие образцы аппаратуры» — а я именно тогда и узнал, что как раз электрогитары можно из чего угодно делать, и ни форма корпуса, ни используемые материалы на звук практически не влияют. И, так как переносом программы я тоже занимался, и постановку задачи узнал.

Поэтому и о «деревяшке» я волновался лишь постольку поскольку, а вот с электроникой — у меня ей занимались действительно профессионалы. Тот широкополосный усилитель, который для бас-гитары не подошел, оказался очень неплох для обычных электрогитар. А акустические системы (особенно басовые мониторы, где динамики ставились с неодимовыми магнитами) вообще пока что в мире аналогов не имели. Так что в результате у нас получились именно лучшие электрогитары в мире — это даже если о простых гитарах говорить, а уж бас-гитары вообще все где-либо изготавливаемые, превосходили на голову. И теперь оставалось все это «хорошо продать» — а сначала нужно было сделать то, что я продавать собрался. И речь тут шла не только о гитарах…

Потому что чтобы что-то дорогое продать, это нужно потенциальному покупателю правильно показать, а конкретно музыкальные инструменты показывать нужно не в витрине, а в концертном зале. То есть нужно, чтобы они продемонстрировали покупателем издаваемые звуки — а вот какие конкретно… Наташа, композиторша наша (уже «доделанная», ей диплом композитора в консерватории выдали, приняв в качестве дипломной работы ее сочинения, на пластинках вышедшие) героически «перекладывала» для электрогитар произведения классики. И, мне кажется, с мужем у нее по этому поводу некоторые «семейные разборки» начались: именно он для нее исполнял то, что она насочиняла. Именно насочиняла, ведь если просто исполнить, скажем, партию скрипки на гитаре, то получится, как любила говорить моя бабушка, какафонь (подчеркивая, что это простое русское слово на порядок глубже выражает ощущения от прослушивания такого, чем «греческий аналог»). Но у Наташи получилось переложить классику, а Виталик уже подобрал и группу исполнителей (в которой два гитариста из трех были вообще приглашены их Ветлуги). И, когда я послушал, что у них получилось, остался весьма доволен — но Наташа, как автор, все же нашла «новые недостатки»:

— Все же, мне кажется, тут скрипки не хватает. Но вот как ее добавить… на фоне гитар этих скрипку вообще слышно не будет.

— Ясно, тогда я пойду позову Надежду, а ты пока набросай тут партию скрипки.

— Я же сказала: ее слышно не будет!

— А я сказал: твори и не перечь боле! Сейчас сама услышишь…

Наташа это свое замечание очень вовремя произнесла: я, как старый обожатель китайской скрипачки, ребят с гитарной фабрики попросил и еще один экзотический инструмент спроворить — и даже нарисовал, какой именно. Ну, фантазия у молодых парней имелась в избытке — и они спроворили, причем сразу три довольно разных электроскрипки. И пришедшей в зал Дворца культуры Наде я вручил «самую страшную»: там парни к предусилителю еще одну схемку добавили и теперь синие светодиоды, расположенные по «ободу», еще и огнями переливались в такт музыке.

Сначала Надя даже брать в руки это чудище не захотела, но после моих слов, что «мы собираемся продавать электрические инструменты и их в любом случае надо публике показать», она согласилась «поучаствовать в работе» — а после этого все Пьянскоперевозские музыканты полностью «пропали для мира»: даже Наташу специально назначенные люди домой к ребенку вечером уводили просто потому, что сама она о доме просто забывала.

А вот мне забыть о доме не удавалось, да и не очень-то и хотелось, все же семья — это и отдых для души, и, между прочим, большая ответственность. В том числе и перед родней супруги: Лидиной матери ведь денег-то действительно на семью (хотя и «сократившуюся») не хватало. Не голодали они, но вот даже одеждой обеспечить быстро растущего сына было уже непросто. Я и помогал, как мог — но вот «на семью жены» просто так деньги из казны официально я в общем-то брать был не должен, и помогать им мог лишь из получаемых в виде официальной зарплаты. А чтобы зарплату получать, нужно было именно работать, и, что было крайне желательно, в работе какие-то результаты получать…

И я получал: рассчитал «полную схему» строительства целой кучи предприятий, необходимых стране, чтобы «неперспективные деревни сделать перспективными». В своих предварительных расчетах, отправленных в правительство, я же всего на два уровня вглубь производственных схем углубился, и то у меня получилось, что требуется три десятка не самых маленьких завода выстроить. А в Госплане весьма толковые товарищи копнули еще на два уровня вглубь — и наглядно показали, что для работы запланированных мною заводов нужно других предприятий, которые обеспечат «мои» сырьем и материалами, построить и создать потребуется несколько уже сотен если не тысяч. Ведь чтобы те же автомобили производить, нужно и металл, и резину, и стекло, кучу пластмасс, красок и фигову тучу всякого разного другого откуда-то взять.

Простой пример: мне из Госплана сообщили, что для намеченных в моих планах автомобилей существующие заводы просто не могут изготовить нужное количество свечей для моторов. Так что потребуется и свечной заводик где-то выстроить — но чтобы такой заводик свечи все же производил, ему понадобится восемнадцать поставщиков сырья и материалов, из которых сейчас страна может только поставки глинозема обеспечить. А для всего прочего нужно будет где-то как-то создать предприятия, производящие то, что свечному заводику для работы потребуется…

Хорошо, что большие компы Госплана с моими уже были линиями связи соединены, так что информацию о том, что где-то все же можно уже получить, я имел. И, что было в текущей ситуации важнее, имел информацию о том, что взять просто неоткуда, а, следовательно, это нужно будет где-то делать. На новых заводах и фабриках, которые будет необходимо построить — и для строительства которых нужно будет где-то взять еще одну кучу всякого разного кой-чего, нигде пока не производимого…

Уже первая итерация расчетов по предприятиям «третьего уровня» мне прозрачно намекнула, что я слегка так, примерно на порядок, изначально промахнулся в подсчетах необходимых затрат, и что «сохранение неперспективных деревень» обойдется все же в несколько раз дороже их ликвидации. Потом — и я это буквально задницей чувствовал — все эти безумные расходы многажды окупятся даже в финансовом плане, не говоря уже о «политических последствиях», но задница — даже задница лично товарища Шарлатана — аргумент все же не очень убедительный. А с убедительными именно расчетами было пока более чем печально.

И все это вгоняло меня в тоску и уныние, я даже с Лидой поругался, когда она меня позвала на какой-то спектакль, а я, весь из себя погруженный в тяжкие думы, ей отказал в довольно грубой форме. Но все же быстро помирился: Лида пожаловалась Ю Ю (точнее, соседка снизу просто встретив ее на лестнице, поинтересовалась, по какому поводу слезы), и экс-подруга пришла ко мне и намекнула, что «приказ товарища Судоплатова она может и нарушить». А потом мы (втроем уже) полдня сидели и обсуждали навалившиеся на меня проблемы — и, пожалуй, самое оптимальное решение мне как раз Лида и подсказала:

— Как я сейчас поняла, у нас основная проблема заключается в том, что на все просто денег не хватает.

— Ну да, не хватает денег, не хватает станков и оборудования, не хватает сырья — да за что не схватись, того и не хватает!

— Но чтобы делать станки и оборудование, чтобы сырье добывать, в конечном итоге нужны деньги… ты же всегда говорил, что деньги — это просто овеществленный труд, то есть мера измерения этого труда. И если есть деньги, то должны быть и товары произведенные, чтобы их на эти деньги кто-то купил. Я думаю, что нужно сначала выбрать парочку товаров, которые мы уже можем начать производить с минимальными затратами на новое строительство, но которые народ будет в драку покупать, давая нам таким образом свой труд в исчисляемой форме. А сейчас, я не знаю, как по всей стране, а у нас, в Пьянском Перевозе и вообще в нашем районе, очень много людей хотят купить автомобили. Но вот телегомобили большинство покупать не хочет, они ведь только для деревенских нужд хороши.

— Они для всего хороши.

— Они для всего только летом хороши, а зимой на них уже никуда не поедешь, просто потому, что в них все же холодно.

— А твоя жена умнее, чем ты, — хмыкнула Ю Ю, — мне кажется, что она дело говорит.

— Она всегда дело говорит, однако телегомобили производятся только потому, что для производства нормальных авто в стране стального листа для кузовов не хватает. А сколько стоит хотя бы листопрокатный стан, я уже не говорю о металлургическом заводе…

— Я, конечно, металлург знатный, но мне кажется, что если тот же Павелец перестанет катать из довольно хорошей стали арматуру для бетона и начнет катать стальной лист…

— На чем катать-то? Там как раз листового стана нет.

— А тот, который в Ворсме стоял? Его на переплавку не отправили?

— Вроде нет, но он выдает лист шириной в семьдесят сантиметров всего.

— Я где-то слышала, что люди уже изобрели электросварку. Посади инженеров и художников, пусть они разработают кузов для телегомобиля стальной, как раз на такой узкий металл рассчитанный. Сейчас этот шедевр деревянного зодчества колхознику обходится в три с половиной тысячи, но если ему за те же деньги предложить уже автомобиль нормальный… или даже за четыре тысячи, то он с радостью предпочтет коня железного деревянному. И ведь при этом никаких автозаводов можно поначалу и не строить, так, разбросать по нескольким МТС прессы для штамповки кузовных деталей и парочку сварочных автоматов добавить. Причем поначалу можно и без автоматов обойтись — но с двадцати тысяч новых машин мы получим уже двадцать, а то и тридцать миллионов. Почем нынче прессы на рынке?

— А страна теперь без арматуры строить будет?

— Арматуру можно — да и нужно — а основном из металлолома делать, для этого в тот же Павелец всего-то потребуется добавить пару электропечей.

— А чтобы электричество для печей добывать, всю Москву посадим эбонитовыми палочками по шерстяной тряпочке тереть. Там электричества не хватает и без того!

— Мальчик, ну кто из нас тут системный аналитик? Схему я… Лида тебе обрисовала, ты ее просчитай, прикинь расходы, жене потом подарок огромный принеси, мне тоже можешь… у меня к тому комплекту, который ты мне на свадьбу дарил, теперь трех палочек не хватает: дети сломали…

— Ладно, попробую ущерб тебе возместить. Но все просчитать, а затем всю схему раскрутить — это же сколько времени-то потребуется!

— Много, но время у нас есть. Немного, но тебе должно хватить: все же пока деревни-то никто вроде ликвидировать не начал. И в следующем году, скорее всего, тоже никто этим заниматься не будет, так что ты успеешь. С гитарами-то ты успел, а это, мне кажется, даже посложнее было: там вообще все с нуля создавать пришлось! Масштаб, конечно, поменьше — но опыт ты уже получил. А теперь просто этот опыт воплощай в более широком масштабе. А мы, если что, тебе поможем: я тебя, наконец, изобью от души, Лида тебя пожалеет, приласкает — и ты снова весь из себя спокойный будешь делом заниматься, а не на жене свои переживания срывать. Лида, как думаешь, его заранее избить или пусть пока ожиданием неизбежного помучается?

Срочно ликвидировать «неперспективные деревни» действительно никто пока не начал, если иметь в виду «промышленные масштабы». Но понемногу уже «процесс пошел», частью в Белоруссии, где довольно много деревень так после войны и не восстановились, частью на Смоленщине и в Псковской области (по тем же причинам). Но массовости пока что не наблюдалось, главным образом потому, что в Госплане мои предварительные расчеты по части урожаев подтвердили: ускоренная зачистка деревень могла привести к сокращению производства овощей почти на двадцать процентов и более чем на треть — яиц и молока. Так что все это было решено «пока отложить», а Зинаида Михайловна мне передала, что повторно вопрос будет рассматриваться уже весной шестьдесят первого. И если ничего к тому времени не изменится…

Но я теперь был убежден, что обязательно получится. Хотя не всё еще, но уже будет что руководству страны показать. Тут еще и Маринка мне помогла: у нее постепенно производство поршневых моторов сокращалось, и она на «избыточных мощностях» наладила выпуск уже серьезно обновленных двигателей для «Векш». Моторчик, мощностью уже в тридцать две силы (все такой же двухцинлинровый оппозиник) и в Германию с большим успехом поставлялся, и на советские заводы, где клоны «Векши» выпускались, но у нее все еще «мощности» оставались — и я с ней договорился, что до следующего года она их ликвидировать пока не станет. Так что для будущих деревенских авто «пламенное сердце» можно было делать, не строя новых заводов — ну, пока не строя. А еще удалось договориться с Зинаидой Николаевной, что местпром самостоятельно выстроит новый завод по производству телефонов и коротковолновых «телефонных» радиостанций-коммутаторов, позволяющих в деревни телефоны ставить без прокладки проводных линий. Пришлось, правда, уже мне через Павла Анатольевича договариваться о выделении радиодиапазонов для такой телефонизации, но он проблему быстро понял и так же быстро «дал добро». И к Новому году все это должно уже было заработать (а к следующему лету и на плановую мощность скорее всего выйти), так что «вопрос коммуникации» вроде получалось предварительно закрыть. Очень «предварительно», ведь новый завод рассчитывался на выпуск всего миллиона телефонов в год. Даже четверти миллиона в первой очереди, а на миллион завод должен был выйти после запуска еще трех таких же «очередей» году так в шестьдесят втором — но тут уж как фишка ляжет. Точнее, сейчас все зависело главным образом от того, насколько успешным будет «дебют советских электроинструментов на международной арене». И я все же надеялся, что откровенного провала не произойдет.

Однако даже если случится «оглушительный успех», торговля гитарами (и всеми прочими подобными вещами) обеспечит лишь незначительную — и, откровенно говоря, не самую важную часть грядущих потребностей: после того, как к началу сентября в институте смогли просчитать всю намеченную программу «на шесть уровней вглубь» (то есть до карьеров и рудников), выяснилось, что все равно кое-чего у нас для «полного обеспечения продовольственной безопасности страны» хватать не будет. Будет не хватать сущего пустяка, но без которого вообще вся эта программа не будет иметь смысла. Нам, то есть Советскому Союзу, для превращения всех деревень в «перспективные» будет не хватать примерно одиннадцати гигаватт электрических мощностей. А одиннадцать гигаватт — это очень и очень много, это целых семнадцать процентов от того, что было намечено Госпланом на конец следующего года. И мне стало понятно, почему «в прошлом будущем» страна пошла на ликвидацию деревень: там просто иного выхода не нашли. Но я же системный аналитик, умею проводить анализ даже таких сложных систем, как государство. И наверняка смогу найти решение этой проблемы, потому что если не найду я, то и никто не найдет. Просто никто не умеет пока еще такие проблемы решать, и особенно не умеет, имея на все про все только два года времени. Два года, за которые проблему необходимо решить, причем решить любой ценой…