Шарлатан IV

Глава 15

День рождения я поехал праздновать в Кишкино: все же это очень большой семейный праздник был, в этот день трое детей у моих родителей на свет появилось. Сестренкам я накупил кучу подарков, от всякой одежды до полезных в быту вещей, и им очень понравились новенькие велосипеды. Совсем новенькие, так как на Горьковском велосипедном приступили к выпуску новой модели и мне удалось еще из установочной партии их заполучить. В принципе, сам по себе велосипед был все тем же велосипедом, с двумя колесами и педалями — но рама теперь была из какого-то алюминиевого сплава и еще на этом «орленке» поставили восьмискоростную передачу. А еще на велосипедах были установлены фары, работающие от аккумулятора, и аккумуляторы были тоже «местного» производства, правда, я даже не спрашивал, где у нас в области выпускают железо-никелевые батарейки. Но о том, что их производят — знал точно: ребята знакомые из политеха для их зарядки разработали в свое время зарядное устройство, не допускающее перезаряда, и как раз зарядки для этих батареек делались на телевизионном заводе. Я с этими ребятами и познакомился, когда они такую зарядку сделали, причем познакомился, вручая им за это по ордену Шарлатана. Не на саму зарядку, а за то, что они для этой зарядки разработали и внедрили в производство в Шарье мощные тиристоры, на которых, собственно, они всю схему и сделали. Все же выпускаемый теперь в Москве журнал, в котором публиковались зарубежные новости в области электроники (главным образом полупроводниковой), оказался очень полезным: тиристоры янки два года как придумали, а у нас они уже серийно производились, причем уже в Шарье собирались начать выпуск тиристоров, управляющий вообще двигателями локомотивов! А такое, безусловно, ордена заслуживает, и даже не одного, и, похоже, не я один так думал: товарищ Бещев эту семейку (мужа и жену, Николая и Евдокию Коноплянниковых) вообще на орден Ленина вроде уже выдвинул.

Не сразу выдвинул, а после того, как в НИИЖТ железнодорожные специалисты подсчитали, какую экономию электричества даст применение тиристорных схем на локомотивах: сейчас-то мощность регулировалась резисторными схемами и локомотивы просто атмосферу отапливали. А в Горьком уже коммунальщики собрались трамваи и троллейбусы тиристорным управлением двигателями оснастить. Пока, конечно, только собирались — но собирались всерьез: тому же политеху они профинансировали создание группы, которая должна была эти схемы для коммунального транспорта разработать.

Ну а я, пользуясь тем, что разработчики осветительного велоприбора решили использовать для фары сразу восемь батареек по пять ватт-часов, сделал сестренкам и небольшие радиоприемнички для велосипеда, транзисторные. Сами приемники делал, конечно, вообще не я, но во первых в институте у меня и радиолюбителей хватало, а во-вторых, небольшие излучатели звука (динамиками назвать их было бы в корне неверно), помещающиеся вообще в ручки велосипедного руля, разрабатывались по моему техзаданию. И те, которые я сестренкам на велосипеды поставил, как раз техзаданию не соответствовали, и я их прикарманил. То есть сначала все же списал, а потом выкупил в свою пользу (причем честно выкупил, за деньги, из собственной зарплаты).

Излучатели у них получились шикарные, с практически линейной характеристикой по частотам от восемнадцати герц до двадцати двух килогерц — но в борьбе за качество звука ребята сделали излучательную поверхность очень непростой формы, звук направляющей во все стороны — а мне требовалась плоскость, колебания только в одном направлении производящая. Когда я у буржуев работал, купил там по случаю детям забавные игрушки: хитрые «динамики для телефонов». Этот динамик, если его приклеить на любую относительно плоскую поверхность, превращал то, к чему его приклеили, в неплохой громкоговоритель, а приклеивать его можно было хоть к коробке от телевизора, хоть к окну или зеркалу, или к куску фанеры — и с таким можно было хоть на собрании в большом зале аудитории качественное звуковое сопровождение с простого телефона создать. Но то, что мои ребята изготовили, приклеить было нельзя — и они отправились работу переделывать, а у моих сестренок на велосипедах появилась неплохая акустическая система…

Сестренки за последний год сильно вытянулись, ростом уже с Лиду стали. То есть я день рождения праздновать с Лидой в Кишкино приехал, ее мать одну отпустила, причем с ночевкой: двадцать первое пришлось на субботу и мы планировали вернуться в Пьянский Перевоз только в воскресенье вечером. Правда, Лиду мать отпустила все же не со мной, а с Валькой, которая тоже в Кишкино приехала, а туда вообще все двоюродные праздновать тройную днюху собрались. И Маруся, конечно, праздновала со всеми, а еще Чугуновы меня поздравлять приехали. Маринка с детьми, а Вовка один: у него жена с отпрысками в какой-то санаторий на море убыла. Вовка-то тоже убыл, но на мой день рождения все же к нам прилетел. А прилетел один потому что больше билетов на самолет не нашлось…

И подарков мне очень немало обломилось, но все же сестренкам их досталось куда как больше. Однако мне подарки все же были поинтереснее — с точки зрения взрослого мужчины. Правда, Надюха осталась в своем репертуаре и сшила мне новый костюм, причем по какой-то иностранной моде и он мне очень понравился. Причем не фасоном, а цветом: Надюха сшила его из какой-то легкой ткани цвета кофе с молоком, причем молока в кружку явно перебухали. А когда я весь из себя нарядный вышел на публику, оказалось, что и саму ткань наша училка выбрала очень правильно: температура, по ощущениям, на улице едва до двадцати поднялась, но в пиджаке было совершенно не холодно — а вот в доме, где было гораздо теплее, я от жары тоже не страдал.

Но все же сидеть за столом, где собралось больше трех десятков человек, в пиджаке было не очень удобно, так что я его снял и повесил на спинку стула. И Лида вдруг у меня спросила, зачем Надюха такую странную подкладку сшила: на левой поле изнутри на пуговках был пристегнут практически кусок брезента. Надюха услышала и даже открыла рот — но издать звук я ей успел не позволить:

— Ну ты же знаешь, что я еще редактором в журнале подрабатываю, приходится читать рукописей много — и вот чтобы их в руках не таскать и не мусолить, Надюха мне такой пристяжной карман и сделала.

— А почему ты ее Надюхой зовешь? Она же тебя гораздо старше…

Но на этот вопрос ей сама Надюха ответила:

— Так мы же не на работе, это в школе я Надежда Ивановна, а на улице меня даже первоклашки Надюхой кличут. Это у нас тутошнее, Кишкинское. Имен в деревне мало, так каждому чуть не с рождения дают имя, от прочих все же отличное. Дядя Алексей — он с измальства Алексеем был, потому как есть уже у нас и Алеша, и Лешка, тетку Наталью тоже даже муж Наташей не называет. А я вот Надюхой зовусь, и если не в школе меня кто-то Надей или Надеждой назовет, то я и не пойму, что ко мне человек обращается. А вот Вовок у нас получилось двое, потому что Вовка Чугунов вообще из Павлово — и поэтому нашего Вовку все чаще как раз Шарлатаном и называют, его так баба Настя прозвала. А ты чего сидишь-то как не родная, вон, салат себе накладывай, его как раз Вовка наш и придумал, очень вкусный получился. И не смотри, что в миске мало осталось, его тетя Анна небось ведро наготовила, я видела: в холодильнике еще две таких же миски с ним стоит, — и, повернувшись ко мне, добавила: — А вот Лиды у нас в деревне еще не было…

Из подарков самый, что ли, памятный мне сделали мужики из Грудцинской артели имени Чкалова: они преподнесли мне опять зажигалку. Но не просто зажигалку, а пятимиллионную зажигалку, выпущенную артелью, и на корпусе была припаяна маленькая копия ордена Шарлатана. Беря подарок в руки, я снова вспомнил, как в этом доме… то есть в родном доме, который здесь же стоял раньше, я взял в руки ту самую «Зиппо», и у меня буквально горло перехватило от воспоминаний. Но я вдруг понял, что вспоминаю-то не шестидесятипятилетнего старика, а пятилетнего мальчишку, который вдруг понял, что его ожидает — и который все же сумел ход истории немного подправить, так как «прошлая история» ему очень сильно не понравилась. И половину ночи я просто провалялся в кровати, думая о том, сколько же всего мне удалось изменить. А с утра я задумался и о том, как много я изменить не успел. Пока не успел…

Кода мы собрались возвращаться в Перевоз, я посадил за руль Вальку, сказав ей, что мне нужно кое-что обдумать. Просто после подаренной зажигалки я все же довольно многое вспомнил и о «прежней жизни», вспомнил то, о чем, казалось, вообще навек забыл — и теперь меня одолевали мысли о том, как лучшее из моих воспоминаний воплотить в нынешнюю реальность. В основном всякие мелочи, конечно, вспоминались — но ведь и мелочи могут сделать жизнь гораздо приятнее, причем уж точно не одному мне. Однако когда таких мелочей буквально сотни и тысячи, голова просто пухнуть начинает от размышлений о том, как расставить приоритеты в производстве этих… довольно полезных все же мелочей. И, погруженный в эти мысли, я вообще не заметил, как мы доехали.

Хорошо еще, что Валька, подвезя нас к Лидиному дому, громко сказала:

— Все, мы ехали-ехали и приехали, Вовка, вылезай и проводи Лиду до квартиры.

— А ты езжай домой, меня не жди, я сам до своего дома дойду.

— Ага! А кто полный багажник подарков разгружать будет? Лида, ты его все же не очень задерживай: я-то не очень спешу, а вот он…

Наверняка у Вальки какие-то странные мысли появились, и хорошо, что они у Лиды не возникли, так что мы спокойно распрощались после того, как ее мама дверь открыла и я отправился «разгружаться». И разгружался бы я очень долго, но Валька, с которой мы все же жили в соседних квартирах, позвала на подмогу мужа, так что всего за три ходки мы багажник опустошили, просто свалив все подарки на пол в большой комнате. А когда я остался один, я просто плюхнулся в кресло и снова стал перебирать в голове, что и за чем нужно будет сделать. Мысли путались, я испугался, что что-то снова забуду, потому схватил тетрадку и начал все в нее записывать — и просидел с тетрадкой в руках до рассвета. То есть не очень-то и долго, все же «самая короткая ночь года», рассвет уже в три начинается…

Первого июля в Пьянском Перевозе заработал новый, двадцатимегаваттный, энергоблок на поселковой электростанции. Газовый, так что небо он дымом особо не портил. Но вот «избыточное тепло», которого, как бы почти всех тепловых станциях, получалось втрое больше, чем электричества, в теории могло протекающую неподалеку Пьяну вообще вскипятить. Но так как о подготовке этого энергоблока люди заранее знали, а речку кипятить никто не хотел, то и противодействие такому «неэкологичному» случаю было заготовлено, причем тут как раз Валька постаралась. И постаралась она по принципу «раззудись плечо, размахнись рука», из-за чего даже труба электростанции стала шедевром инженерного искусства, так как внутри нее стояли очень непростые теплообменники, а вокруг…

Рядом с поселком за лето было выстроено почти десять гектаров теплиц. В смысле, строились теплицы, там пока только площадку забетонировали и каркасы стальные поставили, но уже все это начали застеклять и обещали, что «до осени все сделают». Конечно, летом теплицам столько тепла с ТЭЦ точно не требовалось, а зимой, даже по самым скромным расчетам, «лишним» теплом с электростанции можно было и пятнадцать гектаров отапливать — но для лета рядом с электростанцией две относительно небольших градирни поставили, а зимой ведь и дома в поселке требовалось отапливать. Так что получилось (согласно отправленному начальству отчету) вроде все очень сбалансировано — а вот как Валька выцыганила из Резниковой деньги на такое очень немаленькое и недешевое строительство, для меня осталось загадкой. Впрочем, и разгадывать ее у меня желания не возникло, потому что «тепличный комбинат института» (так все это сооружение теперь именовалось) мне других забот добавил выше крыши. Ведь чтобы в теплице что-то росло, нужно было, чтобы в ней люди работали, и по составленным двоюродной нормативам людей требовалось немало: на гектар полагалось двенадцать тепличниц. А это — как ни крути, сто двадцать суровых теток, которым, кроме всего прочего, и жить где-то требовалось. Но эта-то проблема в принципе решаемая, однако тетки в подавляющем большинстве своем завели привычку еще и детей рожать, причем еще и не по одному — а детям требовались и сады детские, и школы, и поликлиники. И пионерские лагеря летом, и я уж не знаю что еще. А так как тепличный комбинат официально принадлежал институту, то поселковые власти совершенно справедливо решили, что все перечисленные блага новым работницам институт и предоставить обязан.

В принципе, мне было не жалко, все же я и работал для того, чтобы людям лучше жилось. Но вот где на все нужное людям денег найти, было не совсем понятно. То есть понятно: у меня же специальный фонд был, но вообще-то я рассчитывал на денежки в этом фонде что-то другое выстроить. Однако моего мнения по этому поводу никто спрашивать не стал, и даже Валька, зараза такая, не стала.

Одну проблему получилось решить вообще малой кровью, жалко, что лишь самую несрочную: все же у меня в Ичалках родня была и в сельсовете решили, что «участок Шарлатану под пионерский лагерь выделить будет правильно». А дядька Бахтияр, которому я сказал, что «придется летом пионеров в палатках селить, как на заре пионерии», почесал в затылке, покопался где-то и вытащил проект «типового летнего лагеря на пятьсот школьников». И сказал, что «если ты мне доверяешь»… В общем, он сказал мне достать где-то для лагеря водоочистную систему под названием «Родник» (причем он даже не знал, кто и где такие делает, она в проекте просто указана была), а все остальное он сам сделает — если я его назначу начальником этой стройки. Ну, баба с возу… приказ о назначении я тут же написал и даже отослал его Наташе Резниковой. А Валька сказала, что пока я могу особо насчет жилья для тепличниц не заморачиваться, два павловских автобуса — и она наберет на работу теток из окрестных сел и деревень. Ну, с павловсими автобусостроителями мне вообще труда не составило договориться о выделении мне двух сверхплановых (конечно же, ведь другие даже до ворот завода не выпускали, их прямо на сходе с конвейера забирали) автобусов, причем вообще «по себестоимости». Экономия, конечно, вышла бешеная, я сэкономил по шестьсот рублей на каждом… зато пока мог дома новые не строить.

Соответственно, и детсады, школа и поликлиника слегка отложились, но Валька сказала, что очень ненадолго: тепличницами она набрала выпускниц (прошлогодних и нынешних) сельских школ, а они, в чем Валька была уверена, где-то через годик начнут замуж выходить и детей рожать, так что сильно расслабиться у меня все равно не выйдет. Меня прессинг двоюродной начал уже утомлять, так что я написал простенькую программу… не очень простенькую, месяц на нее потратил, а потом ее в присутствии Вальки и запустил. Программа считала секунд, наверное, пятнадцать, а в результат, выведенный на экран терминала, Валька пялилась минут десять. То есть молча минут десять пялилась, а потом издала странные звуки:

— Ох и не хрена себе! Это что же получается-то?

— Это получается, что ты к следующему апрелю уже вернешь Наташе все деньги, которые на теплицы у нее обманом выцыганила, а на сдачу все, что местные власти от нас требуют, выстроишь. И выстроишь именно ты: я-то тепличниц точно не нанимал и теплицы тоже не я строил. Я даже не думал, что у тебя настолько фантазия разбушуется…

— Ну, во-первых, я деньги не обманом получила… хотя да, получается, что обманом: я Наташе сказала, что все за четыре года окупится, а выходит… Но ты теперь мне за это вообще орден должен: на выручку с тепличного комбината институт теперь столько всего сможет сделать!

— Сколько?

— Ну… я думала, что нам нужно филиал в Прииртышье создать, там же не только почвы другие, там климат тоже совсем не как у нас. А для филиала и люди нужны, которые там работать будут, и вообще… Думаю, года за три на филиал с тепличного комбината я денег и наберу.

— Да уж, время никого не жалеет. Была сестренка двоюродная, которая — когда мы первые двадцать копеек за продажу ежевики на рынке в Ворсме получили, спорила, что мне нужно на две копейки больше дать так как я колючки поднимал, а теперь выросла настоящая чучундра…

— Ты хочешь сказать, что я — крыса⁈

— Нет, упаси господь! Зинаида Михайловна мне сказала, что чучундра — не крыса, а землеройка, а ты как раз в земле все время и роешься.

— Ну, тогда ладно, пусть буду чучундрой.

— А еще чучундра в день жрет втрое больше, чем сама весит — а ты с братом выручкой от теплиц делиться не хочешь.

— Да ты гад, оказывается!

— Нет, но как директор заместителю приказываю: сначала здесь, в Перевозе, для института все необходимое организуй, и только потом в степи заглядываться начинай. И вообще, что-то мне подсказывает, что когда у нас в районе — я про Павловский сейчас говорю — урожаи вдвое вырастут, то ты сможешь деньги на свои развлечения вообще не считать. Вот только я не совсем понял, как ты со своими почвоведами этого добиться все же собираешься, мне кажется, что рубленым камышом мы тут точно не отделаемся. Пойдем, я программку составил, которая в графике и в цвете показывает влияние почти полутора сотен факторов на урожаи. Я-то только красивые пятна на экране вижу, а ты… я тебе покажу, как факторы в схему добавлять или убирать…

Спустя полчаса Валька, уже совершенно спокойная, заявила:

— Выглядит все, конечно, очень интересно. Но боюсь, одна я все нужные исследования не проведу, так что с завтрашнего дня ты всех моих почвоведов будешь учить с этой программой работать.

— У меня что, других дел нет? Да и мониторов таких в институте только два, и оба в других работах очень нужны.

— Ну да, конечно! А как жрать, так ты первый прибегаешь! Сколько тебе нужно будет времени, чтобы в мои лаборатории по паре таких мониторов поставить?

— А не чучундра бы спросила, сколько такой монитор стоит, а потом тихо уползла бы к себе в норку и больше не вякала.

— Я у тебя зам по науке, причем по науке, для института профильной. И мне плевать, сколько мониторы стоят, мне нужно, чтобы такие у каждого почвоведа на столе стояли. Я уже увидела, что с ним за пять минут люди больше анализов проведут, чем за неделю, в распечатках копаясь. И с мониторами мы уже к следующей весне сможем давать полностью обоснованные рекомендации колхозам и совхозам! Так что, братец, изыщи и обеспечь… ну, пожалуйста, ты же все же у нас Шарлатан, ты вообще все можешь… а если ты не достанешь их, то кто?

Вечером, после обдумывания всего сказанного Валькой, я пошел не с Лидой встречаться. То есть я Лиду с собой в гости к Вальке взял, и мы там очень долго беседовали. Не о научных исследованиях, а вообще о жизни… и все же сельском хозяйстве. И Валька жаловалась, что молодежь этим самым сельским хозяйством заниматься совсем не хочет, даже несмотря на то, что очень средний механизатор и живет лучше городского рабочего, и денег куда как больше получает. Ну, если работает хорошо — но столько причин, мешающих ему именно хорошо работать, что у молодых парней вообще желание работать в селе пропадает. Опять же, очень много элементов как раз культуры в селе чаще всего оказываются недоступны…

Провожал я вечером Лиду домой, находясь в настроении не самом веселом: уж больно много мне Валька неприятных вещей рассказала. В Кишкино-то я их почти и не видел, там-то люд рабочий жил — а вот что в простой деревне творилось, вызывало уныние. И Лида уныние это, похоже, уловила: попрощалась со мной довольно холодно у подъезда и бегом к себе по лестнице убежала. Что, естественно, только лишь глубже в тоску меня вогнало…

В Ваде тоже стройка шла невероятными темпами, но стройку у Минместпрома отобрали: ее теперь четыре «оборонных» министерства финансировали. Сразу после того отобрали, как парни в Шарье сумели изготовить на одном крошечном кристалле кремния микросхему, названную пока «однобитным регистром». Если я правильно помнил, что в институте (в прошлой жизни) рассказывалось, то сделали ребята что-то вроде DROM-памяти, и у них эта схема прекрасно работала на частоте до двенадцати мегагерц. Так себе достижение, один бит помешался в корпус размером пять на восемь миллиметров, но кристалл-то в этом корпусе был размером всего миллиметр на полтора — и по моей просьбе ребята сумели в один корпус (правда уже размером шесть на двенадцать) сразу восемь кристалликов разместить. Тоже никакое не чудо технологий… то есть, по нынешним временам, именно чудо — но я им предложил подумать уже о том, чтобы людям не пришлось крошечные вывода под микроскопом паять и все нужные проводочки прямо на поверхности кристалла и разместить. Они подумали, затем написали высокому начальству докладную записку… И теперь в Ваде строился новый корпус «Института полупроводниковой техники» и сразу восемь очень непростых уже заводских корпусов. А Валентина опять ко мне пришла с жалобой: ей денег за второй такой же тепличный комплекс давать никто не захотел, а на электростанции собрались к следующей весне еще один двадцатимегаваттный блок установить…

Валентина Алексеевна пришла жаловаться, а не Валька — то есть замдиректора по науке к директору, и жалобу она тоже принесла официальную, в письменном виде, начинающуюся со слов «Директору ИАСХ Кириллову Владимиру Васильевичу…»

Хорошая жалоба, а по сути очень правильная, вот только я тоже денег на такое строительство ниоткуда вытащить не мог. Так что пока мы решили «побольше заработать на продукции тепличного комбината предстоящей осенью и зимой, а там посмотрим». Да и не мы сами так решили, это нам Наташа Резникова посоветовала. Потому что, по ее словам, «партия и правительство нашло, куда можно потратить выручку Минместпрома», и другого источника финансов нам не видать как своих ушей. Причем, о чем мне уже Зинаида Михайловна сообщила, «фонд хотелок Шарлатана» правительство тоже почти полностью обнулило — а это уже поставило под удар некоторые мои планы. Причем планы, согласованные с Павлом Анатольевичем, и мне ничего не оставалось делать, как к нему уже жаловаться ехать.

Но поехал я к нему не сразу: у меня и в Пьянском Переводе осталось одно незавершенное — и очень важное — дело. Правда, когда мы пришли в поссовет, суровая его председательша, сказав, что «не надо у девочки лишний праздник отнимать, хватит и того, что ты с сестренками свой праздник делишь» и наотрез оказалась сделать такой подарок Лиде. Но Лида, подумав, сказала, что «скорее всего она права, у нас теперь два дня подряд праздниками будут» — и расписались мы уже на следующий день после ее дня рождения.

Опять была куча гостей, снова нам подарков всяких надарили гору. А самый забавный подарок принес дядька Бахтияр, вручив его нам еще в помещении поссовета, где мы брак регистрировали:

— Вот вам, молодые люди, ключи от новой квартиры! Живите там счастливо! Но новоселье у вас будет не раньше второго сентября: квартиру-то мы уже отделали, а вот лифт в доме пока не работает. Так что пока все подарки тебе, Вовка, из Сомова мы в подвал сложили. Но ты в подвал тоже не ходи: они все в ящиках заколоченных стоят.

Мне уже стало интересно, а о Лиде и говорить не приходится — но пришлось терпеть. Но вот самый неожиданный «подарок» мне сделала Зинаида Михайловна, просто позвонив мне по телефону вечером после свадьбы и сообщила, что нашла мне человека на должность ректора учебного института…