Знакомство с Хару практически окрылило Наён. Он оказался… не лучше, и не хуже, чем на экране, просто другим. Неидеальным. При общении с незнакомцами — словно немного колючий, но очень вежливый. Совсем не ледяной, просто… есть в нем действительно что-то от аристократа, какая-то вежливая отстраненность, наверное. А в глазах — легкая ирония, что можно считать признаком высокого интеллекта. И он действительно очень хорошо выглядит. Хотя на экране он как-то… помягче. Увидев его в реале, понимаешь, что характер у него точно непростой. Наён, причем, даже не могла бы объяснить, почему так решила.
С позиции Хару она, наверное, выглядела безумной фанаткой. Ну… ею она и являлась, что уж скрывать. Но она бы не простила себе, если бы упустила возможность познакомиться с ним. Тетя бы точно не позволила с ним встретиться, она строже и… ну, у айдола не может быть девушки.
Что делать с этим запретом отношений, Наён пока даже не думала. Она никогда так сильно не влюблялась и пока решила сосредоточиться на себе и том ощущении счастья, которое ей подарила эта влюбленность. А отношения… Наён тоже нужно время.
Она так и не набралась смелости ему написать, хотя номер раздобыла. Не у Хару, разумеется — его цербер-менеджер едва не испепелил Наён взглядом даже без попыток обменяться контактами. У папы Наён тоже номер не просила. Она его выкрала, получается. Пароль, чтобы разблокировать телефон папы — день ее рождения. Это настолько банально, что Наён даже удивилась: это была ее первая попытка взломать папин телефон, она не особо надеялась на успех.
Написать Хару… нет, Наён пока не готова. В первую очередь, к тому, что ее, наверняка, пошлют. Он еще даже не дебютировал, ему не до девчонок. Тут переть в лоб — точно не вариант. Но… Как же хотелось снова встретиться!
Решение было идиотским. Наён сама это понимала, но все же начала подготовку. После Нового Года в New Wave будет открытое прослушивание и Наён планирует его пройти.
Танцевать она умеет, хотя…это, наверное, немного не то, что нужно. Когда училась в США, с девочками ходила на хайхилз и стрип пластику. Мама, конечно, не одобряла — она считает эти виды танца крайне неприличными. Но Наён именно этим они и нравились. Приятно побыть немного «грязной девчонкой» не являясь таковой на самом деле. Но сомнительно, что эротичное ползание по полу и тверк — это то, что сейчас востребовано в к-поп. Так что нужно взять уроки чего-то менее… провокационного.
В Корее любят подчеркивать, что они — самая поющая нация. С этим можно поспорить, конечно… но, все же, умение неплохо петь действительно есть у многих. Наён учили петь, но уроки вокала были еще в средней школе, поэтому она почти все забыла. Нужно возобновить занятия.
До этого она брала достаточно много смен в кофейне, но сейчас… уроки танца и вокала нужно куда-то вместить, поэтому можно работать поменьше. Работа в кафе — это дань традициям, а не острая необходимость. На время работы Наён не лишали возможности пользоваться деньгами из трастового фонда, так что сумма заработанных денег не так важна. На первые рабочие выплаты она купила себе небольшой кулончик на память. Ушла почти вся зарплата. То, как сложно зарабатывать деньги, Наён уже осознала, потому что на деньги дедушки она такие кулончики могла хоть через день покупать и вряд ли бы ей сказали, что она транжира.
Бросать работу Наён не хотела. Уволится из кафе — дедуля будет настаивать на поступлении в университет, стажировке в компании, а это звучит слишком скучно. Она не для этого школу экстерном закончила.
В Корее Наён живет с мамой, в пентхаусе неподалеку от редакции. Эта квартира считается домом их семьи, здесь есть комната и Нахёна, и отца. Но те живут в небольшом частном доме, он почти в часе езды от офиса и редакции. Долгое время говорилось, что маме проще жить в квартире из-за времени на дорогу, а отец не понимает, как можно добровольно жить так высоко над землей. Это всегда было ложью: они просто не могут уживаться вместе.
Когда двери лифта открылись, Наён сразу услышала, как родители ругаются. Когда была маленькой, ее эти крики пугали, она плакала, пыталась их помирить… частично из-за тех ссор и скандалов Наён уже в одиннадцать лет с удовольствием уехала учиться в США, под присмотр крестной и ее мужа. Те не ссорились. Напротив — они были возмутительно счастливы в обществе друг друга. Наён даже завидовала Тэджину — у него такие классные родители. Иногда она даже мечтала, чтобы у нее были такие же и чтобы Тэджин был ее братом. Отношения с Нахёном тоже никогда не складывались, он вечно ее обижал, хотя маленькая Наён очень хотела с ним подружиться.
В свои семнадцать Наён, конечно, уже знала, как минимум, большую часть истории своей семьи. Договорной брак, постоянные связи на стороне… в итоге — Наён должна называть отцом человека, который ей никто, но не может прилюдно называть папу папой.
С папой она была знакома с самого детства, он казался ей самым лучшим взрослым на свете. Добрый, веселый, всегда приносил классные подарки и рассказывал интересные истории. Колыбельные ей пел, читал смешные стихотворения, разыгрывал целые сценки с ее куклами. О том, что Минхёк — ее биологический отец — Наён узнала уже в четырнадцать. Отношения с матерью после этого заметно испортились. Впрочем, она и крестной тогда истерику закатила — та ведь тоже ничего не говорила.
Наён понимала, что главный «виновник» в этой истории — все равно дедушка. Это он был инициатором брака, он не давал родителям развестись, он настоял на том, чтобы отец признал Наён. Но сердится на дедушку почему-то не получалось. Наверное, потому что он старый… Или потому что он был для маленькой Наён понимающим взрослым, а не карьеристкой-мамой, злюкой-отцом и приходящим веселым мужчиной, который, вообще-то, и есть ее папа. Дедушка всегда находил время на разговоры, покорно играл в куклы, хотя тоже был занятым человеком. А еще… Наён знала, что дедушке стыдно перед ней. И иногда она этим нахально пользуется. Имеет право! У нее лучший в мире папа, а она не может с ним жить — чем не повод для капризов?
Но сейчас Наён, конечно, больше заботил текущий скандал. Процесс развода ее не особо интересовал, сейчас же она случайно оказалась посвящена в некоторые детали.
— Это и моя компания тоже! — орал отец. — Как ты смеешь настаивать на исключении меня из совета директоров⁈
— Ты свою долю в компании давно спустил в унитаз! Или забыл, сколько мой отец влил в этот бизнес? Все твои убыточные проекты, сомнительные договоренности — все это решала моя семья. Ты сам передавал свои акции моему отцу в качестве оплаты этих долгов. Сам.
— Ага, можно подумать, ты в это время была в другом месте!
— Я всегда занималась исключительно самими журналами. И — заметь — ни один из четырех журналов ни разу не превысил лимит. В то время как твои внезапные желания о расширении едва не обанкротили нас! И не думай, что отец забыл, что ты сделал с журналом семьи Нам!
— Опять ты об этом! Неужели жалеешь своего неудавшегося женишка? Конечно, им было бы проще управлять! Жил бы у тебя под каблуком и не вякал. Я. Избавлялся. От. Конкурентов.
— Да, конечно. Так избавлялся, что едва не попал под суд за взяточничество!
Они ругались где-то наверху и Наён замерла у лестницы. Подслушивать вроде как нехорошо… но куда ей идти-то? Они орут так, что слышно во всей квартире. Влезать в их перепалку ей, разумеется, не хочется. Да и новость о том, что отца могли отдать под суд, ее удивила и порадовала. О том, что у мамы был другой жених, Наён тоже слышала, от дедушки. Он сожалел, что тот брак не состоялся.
Но после слов о взяточничестве наверху послышался громкий удар.
— Придурок! — закричала мама. — Какого черта ты творишь⁈
Кажется, отец по чему-то ударил кулаком. Не по маме — уже хорошо. Но Наён на всякий случай проскользнула на кухню и позвонила дедушке. Рассказала о том, что родители ссорятся и ей страшно. Крики наверху становились все громче, отец уже перешел к своей любимой теме для оскорблений — что мама «нагуляла» Наён.
Они так громко кричали, что Наён даже не услышала звука поднявшегося лифта. Поняла, что подмога прибыла, уже когда зазвучали шаги по лестнице. Выглянув с кухни, Наён увидела охрану и одного из дедушкиных помощников. Папа в шутку называет их «решалы», потому что эти люди вообще никак не связаны с бизнесом, они помогают семье в самых разных делах. Например — приходят утихомирить разбушевавшегося супруга.
Мужчины выводили отца практически под конвоем. Тот недовольно бубнил что-то о дрянных порядках семьи Со и стервозной супруге.
— Господин Пак, — говорил дедушкин помощник, — Я настоятельно советую вам не приходить сюда, иначе мы будем вынуждены оформить судебный запрет.
Что ответил ему отец, Наён не расслышала — мужчины зашли в лифт. Поэтому и она вернулась на кухню, открыла холодильник для вина, наобум достала одну бутылку, проверив только, чтобы это было белое сухое, взяла штопор, бокал и пошла наверх, успокаивать маму.
Та сидела в своем кабинете, смотря пустым взглядом в стену. Когда Наён вошла, она вздрогнула.
— Это ты позвонила дедушке? — спросила она.
Наён кивнул и вручила маме бутылку. Та благодарно кивнула, ловко достала пробку и сама налила себе в бокал вино. Наён пить, разумеется, не собиралась. Вместо этого она села в соседнее кресло и выжидающе уставилась на маму.
— О каком суде за взяточничество ты говорила? — с любопытством спросила Наён.
Мама недовольно зыркнула на нее и поспешно перевела тему:
— Ты почему так рано? Я думала, что ты работаешь.
— У меня короткая смена. И ты не ответила на мой вопрос. Спрошу у папы, если ты не ответишь…
Мама недовольно поджала губы и напомнила:
— Ты не должна называть его «папой».
— Я с нетерпением жду момента, когда твоего нынешнего супруга я смогу законно называть «этот мужик».
— Наён, — весомо сказала мама, — Мы уже говорили об этом. Для тебя же будет лучше, если все будут считать, что ты — дочь Пак Манхи.
— Не нужно делать такие выводы за меня. Мне не лучше. Я его ненавижу. Я не хочу, чтобы кто-то считал меня его дочерью. У меня есть папа. А ты — безжалостна. Говоришь, что любишь, но за восемнадцать лет так и не дала ему того, что он хотел.
— Наён, — вздохнула мама, — Мы взрослые люди, сами во всем разберемся…
— Он любит тебя. И я уже не понимаю — почему. Он давно развелся, хотя у него отношения с бывшей супругой просто замечательные. Он всегда хотел быть с тобой. И со мной. Но у тебя на уме только бизнес и мнение общества. Это тебе нужно. Не мне.
— Прекрати дерзить! — мама, болезненно сморщившись, прикрыла глаза.
Кажется, у нее мигрень. Самое время для вина, конечно, но оно у мамы практически замена воды.
— Только не говори мне, что я все пойму, когда вырасту, — фыркнула Наён, — Чем старше я становлюсь, тем хуже тебя понимаю.
— Ты очень юная и не понимаешь, как сильно изменилась бы твоя жизнь без влияния и возможностей твоей семьи. А сила семьи зависит от мнения общества.
Наён фыркнула:
— Можно подумать, что империя рухнет, если кто-то узнает, что у тебя был роман во время брака. Бизнесу от этого ничего не будет. Ты просто боишься того, что будут говорить о тебе.
Поняв, что ничего хорошего она от мамы все равно не услышит, Наён встала:
— А вот я не боюсь. Мне совсем не страшно проснуться незаконнорожденным ребенком. Возможно, потому что ты так боялась раскрыть тайну моего рождения, что отправила меня в США, поэтому здесь никто не знает, чья я дочь. Сказки про то, что это было сделано из-за скандалов или ради лучшего образования, больше не работают. Я смотрю на себя в зеркало. И знаю, что я даже на тебя не похожа. А с этим мужчиной меня объединяет только национальность. Я внешностью пошла в родню папы, вот ты и отправила меня прочь из Кореи, чтобы никто не узнал твой секрет. Не напивайся, тебе завтра в суд.
Наён не удержалась — хлопнула напоследок дверью. Она была зла. Опять.
Когда стало известно о разводе, она понадеялась, что теперь все будет нормально. Мама с папой нормально сойдутся, а не будут прятаться по отелям, как какие-то подростки. Наён сможет называть папу папой даже на людях. Но… мама этого не хочет. Ей важнее сохранить лицо, остаться непогрешимой в глазах своего окружения. А то, что чувствует ее дочь, или даже мужчина, которого она вроде как любит… это ей неважно.
Взяв запас вещей на пару дней, Наён отправилась к крестной. Та не то, чтобы всегда была рада ее видеть, но никогда не выгоняла. Там и с папой проще видеться.
Заодно можно узнать — за что там едва не осудили… отца.