Путь к вершине

Глава 11 Женщины постарше

Сообщение Хесон заставило Хару снова задуматься — а нужно ли ему это? Он отчетливо понимал, что такие встречи угрожают его карьере, но почему-то все же собрался, сел в такси и поехал. Женщина встретила его в пеньюаре поверх нижнего белья и на время Хару как-то забыл о сомнениях.

Но на обратном пути настроение у него становилось все более мрачным. Стало почему-то противно из-за собственного поведения. Работать же собирался. Хотел побольше денег, чтобы обеспечить семье комфорт, брату образование, а себе — возможность путешествовать. А теперь влез в отношения, которые способны разрушить его карьеру.

Хару отчетливо понимал, что фанатки не простят ему наличие девушки. Даже девчонку-ровесницу не примут, а уж взрослую коллегу… Без шансов.

Причем, физиологически его не так уж сильно беспокоило отсутствие секса. Ну, хотелось, конечно. Но у Антона в восемнадцать лет это было чуть ли не главным желанием — найти девушку для близких отношений. У Хару… наверное, из-за стресса и огромного количества новых впечатлений это ощущалось как-то второстепенно. И его это даже немного… пугало? Казалось странным, что он о вкусной еде думает едва ли не чаще, чем о симпатичных девчонках.

Но… вспомнился друг самого Антона. Леха рано женился, в девятнадцать, кажется. Ему даже завидовали — жена у него была безумно красивая, она казалась голливудской актрисой, которая каким-то образом очутилась в российской глубинке. Лет через пять Леха развелся со своей красоткой. Изменила. Антон тогда встретился с Лехой, ожидал, что тот будет поносить супругу за измену. Тот, конечно, не слишком лестно ее охарактеризовал, но потом неожиданно признался:

— Я ее частично понимаю. У нас не было секса десять месяцев. Вообще.

Антон аж пивом подавился: жить с такой красоткой и почти год — ничего?

— Я же решил бизнес расширить, — объяснял тогда Леха, — Работал чуть ли не сутками. Ситуация была такой: если я не выгребаю в этот период — могу потерять практически все, потому что кредит, сам понимаешь. И я пахал. Домой приходил только спать. Она обижалась, ругалась… Я это вроде и помню, а вроде и нет. Не до этого было, все мысли только о работе. Мне вообще ничего не хотелось — пожрать, поспать, снова на работу. Ну и… Она переспала с тем, кто зарабатывает меньше, зато всегда готов.

Сейчас Хару вспоминал эту ситуацию из прошлой жизни и думал о том, что его тоже не особо-то тянет на приключения. Усталость, постоянная нервотрепка, еще и просто громадные объемы новой информации. К чему еще эти проблемы?

Его первая реакция на Хесон понятна. Любопытство, какое-то ощущение провокации и вызова — Хесон своим поведением как будто спрашивала: «Ну что, слабо в такую авантюру вписаться?». Обидно осознавать, что им манипулировали, а он и не заметил. И делала это Хесон ненавязчиво, без агрессии, но и явно без сомнений, словно… словно проворачивала подобное и прежде. Она ведь не первый год в индустрии. Кто ее знает — может, она какая-нибудь нимфоманка, или без ума именно от молодых парней.

Из-за этого Хару еще больше себя корил за поездку. За окном такси мелькали улицы Сеула, а он продолжал размышлять над ситуацией.

Что будет, если узнают фанаты? Хейтеры тут же, разумеется, во всех успехах самого Хару «обвинят» Хон Хесон. Оно ему нужно?

Рисковать всем — карьерой, контрактами на сотни тысяч долларов — ради интрижки? Она же ему даже не особо нравится. Привлекательная, тут без вопросов, можно сказать — сексуальная… особенно в постели. Но, откровенно говоря, даже в сознании более взрослого Антона привлекательными считались женщины помоложе минимум лет на пять. Переспать с Хесон ради опыта и галочки в списке «неприличные вещи, которые я совершил» — окей, засчитано. Но нужно заканчивать это. Нет ни влюбленности, ни страсти, ни уважения. Так, переспать ради снятия напряжения. Проблема в том, что это, скорее, увеличивает список проблем, а не решает одну из них. Тогда зачем ему это нужно?

Он все еще не знал, как бы так аккуратно свернуть эти отношения, чтобы это ни на что не повлияло, но уже решил, что это необходимо.

Словно в ответ на принятое решение такси остановилось около торца дома. Хару поблагодарил таксиста и вышел наружу. Холодно. Он плотнее запахнул полы пальто — не застегивая — и поспешил в квартиру. Нужно еще хорошенько обдумать — как именно сказать Хесон, что их встречи лучше прекратить. Пусть их и было всего две. Вряд ли она обрадуется. Вдруг, и правда, ненормальная? И что тогда делать? Идти жаловаться Им Минсо? Хару даже вздрогнул от подобной перспективы.

Ночью ему из-за этого приснился дурацкий кошмар — когда страшно только пока спишь, а на деле просто странно. Как будто он сидит за партой в аудитории колледжа Антона, почему-то в красном пионерском галстуке, а госпожа Хван отчитывает его за то, что он предал высокие идеалы комсомола. Антон родился уже после развала Союза, он сроду не был в пионерах, а уж тем более — не вступал в комсомол. Откуда это? Что за бред ему опять приснился? Хотя причины таких странных снов вполне ясны: интрижка с Хон Хесон может не лучшим образом отразиться на образе «идеального айдола».

Группа много репетировала. Несмотря на ранние подъемы — в школу же — все оставались в агентстве до десяти, а то и до одиннадцати. Группа-то, по сути, новая. Им нужно сработаться, привыкнуть друг к другу, а репетируют они меньше, чем во время участия в шоу. Хару из-за этого даже забыл о Хесон. Уставал так, что заснуть мог, кажется, в любом положении.

А в четверг днем они познакомились с Пэгун.

Называть ее по имени было невыносимо, поэтому парни всеми силами избегали прямых обращений. Просто Пэгун было лет шестьдесят, волосы почти седые, но она и не думала это скрывать. Пришла почти без макияжа — только губы подкрашены достаточно яркой розовой помадой, волосы собраны в пучок на затылке, красивый декоративный гребень в качестве украшения — бабушка Хару тоже любит такие. У Пэгун была длинная белая рубашка, белые носки и тапочки, но при этом — ярко-малиновые брюки в мелкий черный горох. Эти брюки не гармонировали с ее морщинами и пучком седых волос, но вряд ли Пэгун это заботило.

Она обращалась к ним ласково, как к внукам. Называла их «сынок», «детка», а всех вместе — «мои щеночки», тем самым собрав весь перечень неловких обращений бабуль ко взрослым внукам.

Этот контраст с поведением Роуна был настолько огромен, что на ее «деточки» никто и слова не сказал. Все были слишком шокированы, чтобы доказывать свою «взрослость».

Поверить в то, что эта милейшая женщина — музыкальный продюсер — было просто невозможно. Она была… как воспитатель в детском саду, как подруга твоей бабушки, как милая соседка, которая в детстве угощала конфетами. В общем, такого человека меньше всего ожидаешь увидеть в студии звукозаписи.

Но Пэгун была именно музыкальным продюсером. Коротко рассказала о себе — писала песни еще айдолам первого поколения, немного застала второе. Потом ее невестка в относительно раннем возрасте стала матерью тройняшек и Пэгун погрузилась в будни счастливой бабушки. Показала фото внуков. И тройняшек старшего сына, и трех погодок младшего, и близнецов дочери. Главное, что понял Хару — в этой семье всеми силами пытаются поднять рождаемость в стране. Восемь внуков! Немудрено, что теперь Пэгун всех «сынками» и «детками» называет — ни невестки, ни дочь в декрете не сидели, детей воспитывала бабушка. Теперь, когда все дети достаточно взрослые, она вернулась к любимой работе.

Пэгун часто пишет баллады. Преимущественно на корейском, английской лирики самый минимум. Даже если балладу в итоге превращают в танцевальную песню, у нее все равно остается один особый момент — это история. То есть в песне, кроме припевов и куплетов, есть еще завязка, кульминация и финал.

За долгие годы воспитания внуков Пэгун в стол написала немало лирики. Большая часть категорически не подходит не просто группе Black Thorn, а вообще любому к-поп коллективу. Кроме песен о радости материнства, по словам самой Пэгун, у нее еще много композиций, основанных на сказках, мультиках и новостных сюжетах. Их звукорежиссер поделился, что его любимая песня, для которой пока не нашли исполнителя, основана на новостном ролике, где говорится о том, что женщина убила супруга, нанеся ему шестнадцать колотых ран кухонным ножом. Это многое говорило о том, какую лирику писала Пэгун, пока сидела с внуками.

Но исполнять они будут, разумеется, что-то менее мрачное.

— Песня с самого начала была задумана как легкая ирония над девушкой, которая ждет своего Прекрасного Принца, упуская из вида парней, которые уже рядом, — начала объяснять Пэгун. — Потом Ынсоль-щи помог сделать рэп-вставку, которая немного снизила сладость. Вокалисты будут петь о том, какая девушка красивая, добрая, интересная, что любой парень хотел бы быть рядом с ней, но она ждет кого-то особенного… А потом Чанмин-а зачитает менее оптимистичный текст: сердце такой мечтательницы может разбить тот, кто похож на идеального парня, но на деле им не является. То есть — разбавит эту «сахарность». Давайте послушаем гайд.

Она усадила их на диван, но сама не садилась, ходила туда-сюда. У Хару взгляд постоянно задерживался на ее возмутительно ярких брюках, что вызывало некоторый дискомфорт — как-то неудобно постоянно пялится на ноги, когда с тобой разговаривают.

Но потом заиграла музыка и штаны в горошек перестали его волновать.

Песня имела интересную структуру. У куплетов было неоднородное звучание, это было похоже на аттракцион «Веселые горки» в старых парках. Не тот экстрим, который дают современные «американские горки», а что-то полегче. До середины куплета строчки идут вверх по нарастающей, словно вот-вот будет что-то кульминационное, но резкого падения не происходит — звучание становится все ниже и спокойнее, как будто скатываешься с горки. Получается, что каждые последующие две строки поются чуть выше предыдущих, а потом — напротив — ниже предыдущих. Предприпев распевный, мечтательный, а сам припев — очень высокий для вокалистов-мужчин, в демо-записи его исполнял женский голос. Бридж — это рэп-партия для Чанмина, он достаточно быстрый, а потом — вот уж неожиданность — второй бридж, вокальный. Он небольшой, но очень эмоциональный. Музыка меняется на протяжении песни — в начале это фортепиано и легкий барабанный бит, но к финалу темп ускоряется, добавляется все больше инструментов, песня из мягкой баллады становится почти танцевальным треком. Очень красиво, очень непривычно, очень сложно в вокальном плане.

— Припев… — осторожно начал Хару, но Пэгун сама его прервала:

— Я знаю, что в оригинальной тональности его можешь исполнить только ты, Хару-я. И все четыре припева будешь петь ты.

— Но, это… — попытался возразить Хару, но Пэгун опять не дала ему продолжить:

— Риски просчитаны. Мелодия писалась из расчета, что у нас есть вокалист, который сможет это исполнить. Тональность первого припева чуть ниже, теоретически, некоторые из вас могли бы попробовать его спеть, но мы не будем этого делать. Вы знаете, почему первый припев важен?

Они все замотали головами, а Пэгун охотно пояснила:

— Чаще всего именно первый припев используют для демонстрации песни во время различных рекламных промо-роликов. На старте группы вам очень важно привлечь как можно больше внимания. Хару уже популярен, у него приятный тембр и потрясающая внешность. Первые припевы ему отдают примерно с той же целью, с какой для съемок берут красивых, популярных актеров. Поэтому, детка, петь тебе первые припевы еще какое-то время, пока группа не станет популярна сама по себе.

Возражать ей Хару, разумеется, уже не стал. В вопросах продвижения Пэгун и другие продюсеры явно разбираются лучше, так что остается только следовать их советам.

Песню записывали очень долго. Основная причина — текст и демо-запись им показали уже в студии, так что парни не могли заранее подготовиться к записи. «Backbone» они смогли хотя бы послушать до начала работы, пробовали спеть.

Хару пришлось хорошо постараться, чтобы удовлетворить запросы Пэгун. Она не кричала на них, а очень мягко говорила в микрофон:

— Сынок, мне не нравится третья строчка. Нужно чуть больше мечтательности в голос. Постарайся, пожалуйста.

Вот только требовала она в итоге едва ли не большего, чем Роун. Они менялись местами, дробили запись своих партий на несколько частей, пили воду и чай, разминались прямо в студии, Тэюн умудрился снова вздремнуть. В итоге Хару даже не присутствовал во время всей записи. У него была запланирована фотосессия для рекламы напитка (пятьдесят тысяч долларов после вычета налогов), так что менеджер Пён увез его работать.

Вернувшись на студию через четыре часа, Хару с удивлением понял, что остальные уже уехали.

— Мы что-то напутали? — удивился, в том числе, менеджер Пён.

Обычно менеджерам первым сообщают об изменении планов. Сегодня они весь день должны были работать в студии, так что отсутствие остальных парней действительно удивляло.

— Нет-нет, все в порядке, — сказала Пэгун. — У меня другая работа с Хару. Но сначала мы немного поболтаем. Простите, менеджер, я не знаю вашего имени…

— Простите, — чуть поклонился менеджер Пён, — Пён Сонвон.

— Господин Пён, могу я попросить вас купить нам кофе?

— Конечно. Какой вы будете?

— Айс американо с шоколадным или карамельным сиропом, если можно.

Спрашивать, что будет пить Хару, менеджер Пён не стал. Сразу вышел из студии.

— Садись сюда, к панели, — предложила Пэгун, — Мы как раз закончили сведение трека, заодно послушаем.

Хару осторожно кивнул. Он был немного сбит с толку из-за того, что парней на месте не оказалось. Но Пэгун всего одной фразой объяснила причину личной беседы:

— Твой кавер для соцсетей.

Хару ахнул, вспомнив. Точно. По контракту он должен регулярно делать гитарные каверы. На обсуждении контракта он спросил Им Минсо — как он успеет, ведь это требует немало времени. Не просто выучить мелодию и текст, нужно же вообще решить, что он будет петь, найти аккорды, либо самому их определить на слух, плюс текст… Но Минсо тогда сказала, что он не будет ничего делать сам, его задача — только выучить все и спеть, а подготовкой будет заниматься стафф. Видимо, как раз сейчас они займутся первым кавером.

У панели уже сидел их звукорежиссёр, Ли Джунхён. С Роуном он почти всегда молчал, но с Пэгун был весьма разговорчив, даже шутил. Он же и включил для Хару готовый трек — как раз закончили работу над звуком.

Хару действительно нравилась эта песня. Она звучала как будто нетипично для поп-музыки, но при этом было в ней что-то цепляющее, прилипчивое.

— Что скажешь о песне в целом? — спросила Пэгун, когда Хару снял наушники.

— Мне нравится, — осторожно ответил Хару. — Она непривычно звучит, структура для поп-музыки немного нетипична, но в ней все равно есть что-то…

— Попсовое? — с улыбкой подсказала Пэгун.

Хару кивнул.

— Это экспериментальный трек, — сказала Пэгун. — Мы, в любом случае, выпустим похожий в следующем альбоме, но его основная цель — проверить реакцию слушателей, молодежи. Ты бы слушал такую песню?

Хару немного виновато улыбнулся:

— Я бы слушал, но… я не самый хороший представитель современной молодежи. Я практически не слушаю поп-музыку…

Пэгун улыбнулась:

— Ничего. Поп-музыка, если это качественная поп-музыка, не знает границ. Поэтому и является частью масс-культуры — она универсальна. Ты можешь быть суровым рокером, а потом внезапно понять, что зависим от песни про бабочек в животе и сам себя ненавидишь за эту зависимость.

Хару хихикнул, понимая, о чем говорит Пэгун. Есть у попсовых мелодий такая особенность: иногда они просто становятся частью твоей жизни, и ты не можешь от них отделаться, даже если тебе такое не нравится.

— Я хочу, чтобы ты послушал песню еще разок, только уже внимательнее, — внезапно сказала Пэгун. — Джунхён, детка, пусти Хару к монитору, научи перематывать в программе.

Хару подъехал к монитору, Джунхён показал, куда можно нажимать, чтобы перемещать бегунок воспроизведения, ничего при этом не испортив.

Хару все еще не понимал, чего это к нему пристали с подобным, но спорить не стал. Идеальный айдол же… Он включил воспроизведение и начал внимательно слушать. Вообще, ему все нравилось. Он ведь не профессионал, мало что понимал. Но в какой-то момент воспроизведения услышал странный звук — как будто кто-то цокает, так еще дети изображают цоканье лошадки.

— А что это за странный звук? — спросил он, снова включая нужный момент.

— Это моя подпись, — объяснила Пэгун, — У многих музыкальных продюсеров есть такие. Кто-то добавляет определенные звуки, кто-то называет имя.

Хару кивнул. Он слышал о подобном, просто раньше не обращал внимания. Честно говоря, он так и не нашел моментов, которые ему казались бы странными. Песня была идеальной. Как минимум — на его дилетантский… слух, о чем он и сказал Пэгун. Та же попросила Джунхёна включить второй вариант этой же песни.

— Поймешь, в чем разница? — спросила Пэгун.

Песню включили снова. Сначала казалось, что почти никаких изменений нет, но потом…

— Тональность последнего припева искусственно понизили и в бридж добавили вокальную подложку — ответил Хару.

— Ты занимался сольфеджио? — спросила Пэгун.

Хару на секунду растерялся. В вокальном кружке давали самые основы, в агентстве те же основы, только подробнее. Хару это давалось легко, потому что он это уже проходил в прошлой жизни, когда ходил в музыкальную школу. И что отвечать? Решив, что лучше сейчас сказать правду, а врать потом, он ответил:

— Да.

Он уже подозревал, почему Пэгун заинтересовалась этой темой.

На сольфеджио в вокальных кружках учат читать ноты с листа — то есть петь без прослушивания образца. Нередко это единственное, чему там учат. Но для учеников музыкальных школ сольфеджио — это… кошмар. Главная причина ненависти детей — это диктанты, когда учитель играет, а ты должен в тетради записать все ноты. В классе Антона все ненавидели сольфеджио. Антон, в принципе, не особо любил музыкалку, но музыкальные диктанты он однозначно писал лучше, чем диктанты по русскому языку. Не сказать, что определение нот давалось ему легко, но это точно не было мучением, как для некоторых других.

Практически все музыканты имеют развитый относительный слух — как раз ему и обучают на уроках сольфеджио. Это не врожденная способность, а навык. Ты помнишь, как звучат ноты и разница между ними, поэтому можешь музыку записывать на бумаге. Таким навыком обладал и Антон. Но есть понятие абсолютного слуха. Это уже, скорее, способность, которую можно усилить тренировками. Люди с абсолютным слухом — редкость. Упрощая до максимума. Хороший относительный слух позволяет определять ноты в сравнении, для лучшего понимания нужно сыграть мелодию несколько раз, в уме музыкант рассуждает — какая там тональность, какие ноты, какие интервалы. Это похоже на разгадывание кроссворда. Человек с абсолютным слухом, в теории, ничего не разгадывает. Он просто знает, что это ре-мажор, и всё тут. Так, по крайней мере, когда-то объяснили Антону.

И первые месяцы в теле Хару его чуткий слух казался просто чутким слухом. Но занятия вокалом и танцами рождали некоторые сомнения. Чем больше Хару репетировал, тем отчетливее понимал — что-то с ним не так. Это ненормально, настолько чутко реагировать на фальшь, настолько точно улавливать ритм. Он же по звуку шагов понимает, если кто-то в танце ошибку делает. Просто слушает образец — Шэня — а потом по звуку всех отслеживает. То же самое в вокале — на распевке, когда поют хором, он точно знает, кто и в какой момент сделал ошибку. Скорее всего, у Хару абсолютный музыкальный слух. Но точно сказать он не может — не хватает знаний, ведь музыкальную школу Антон бросил, а образование Хару вообще поверхностно.

— Насколько хорошо ты различаешь ноты? — спросила Пэгун.

— Не знаю, — честно ответил Хару, — Нас учат в основном читать с листа, а не записывать.

— Отвернись! — потребовала она.

Хару послушно повернулся на стуле. Пэгун, кажется, что-то не рассказала о своем прошлом: она сыграла гамму, как обычно учителя делают на диктантах, чтобы «настроить» слух, а потом проиграла небольшой фрагмент на два такта.

— Эмм… Это до мажор, — определил Хару. — Мелодия… Ре… соль… ля… потом что-то вроде си, до… пауза… до, до… соль?

Он не был уверен. Вообще-то делать такое на слух, с одного прослушивания — весьма амбициозное решение. Обычно мелодию для диктантов слушают хотя бы трижды — слушают, записывают, проверяют. А он — просто по памяти.

— Все верно, — сказала Пэгун. — Как я и думала — абсолютный слух. Удивительно, что Роун не понял. Ты, вообще, ошибаешься в исполнении?

Хару повернулся с креслом обратно к ней и неловко пожал плечами: кажется, именно ошибок в исполнении у него давно нет. Бывают проблемы с управлением голосом. Не всегда он может взять такие высокие ноты, как нужно, иногда не получается что-то исполнить чисто. Но именно попадание в ноты… с этим у него проблем вообще нет. Никогда.

— Кажется, нет, — ответил он.

— Ты знаешь, что такое абсолютный слух?

— Мне всегда казалось — это когда человек бесится, если на полтона ниже ноту сыграл, — честно ответил он. — Но меня ошибки не раздражают. И не всегда я понимаю — в чем именно ошибка.

Пэгун кивнул:

— Нет музыкального образования, — кивнула Пэгун. — Интересно было бы посмотреть, каким бы ты стал, если бы было время на полноценное обучение.

Хару неловко улыбнулся. То, что у него абсолютный слух, не дает гарантий, что он добьется каких-то невероятных успехов. Это просто особенность такая — различать ноты. Может быть полезно, но, вообще-то, многие реально жалуются на то, что в обычной жизни абсолютный слух скорее является причиной для постоянного раздражения из-за неидеально звучащего мира.

— Ладно, — вздохнула Пэгун, — Какой вариант песни тебе нравится больше — первый или второй, обработанный?

— Второй. Он интереснее.

Пэгун кивнула.

— Пиши Ноа, пусть возвращается. Перепишем последний припев. А ты готовься — вокальную подложку записывать будешь ты.

Хару кивнул и тут же достал телефон. Он как раз объяснил Ноа, что от него требуется, когда в студию, наконец-то, вошел менеджер Пён с кофе.

— Пей сейчас. Время есть, — улыбнулась Пэгун. — Хочешь послушать, что еще вы будете записывать к первому камбеку?

— Конечно! — оживился Хару.

Услышать следующую песню ему было действительно любопытно.