Про людей и ямадутов

Глава 4 «Отец Евгений»

Из всех чудес, созданных Богом, утро, отец Евгений любил более всего на свете. За долгую свою жизнь, за 63 с гаком года, он видел много странных и даже изумительных вещей, но все прочие впечатления бледнели и выцветали, вытеснялись новыми или просто забывались. Он менялся вместе со своей страной, переживал все её потрясения, отмечал свои новые победы, преодолевал поражения и оплакивали потери. Довелось ему воевать в Афганистане и служить в Владикавказском УГРО, поработать каменщиком на стройке и «безопасником» в страховой компании. Он влюблялся и расставался, качал на руках дочь и плакал на коленях у её могилы. Менялись флаги и эпохи, кумиры и враги. Однажды и вера его изменилась.

Евгений всегда искал справедливости и мира для тех, кем дорожил, но добивался этого тем, чем наделила его природа и так, как научила его школа и армия. Но оказавшись бессильным перед судьбой, увидев свои слабости и слабости тех, кого он долгое время считал воплощением силы и надежности, отец Евгений понял, что сила, его человеческая, грубая и честная сила не всемогуща. Это было больно и тяжело, однако признавать победу и величие зла и дурацкого случая над своей судьбой он отказывался. Ему было просто необходимо знать, что есть другой путь, другой способ помогать добру одерживать победу.

В 35 лет он поступил в духовную семинарию и после ее окончания ещё 10 лет служил в нескольких храмах в чине пресвитера. Затем пришло ощущение какой-то искаженности, неправильности его работы. Пышность служб и таинств стала тяготить священника и оставив на коллегу довольно обширный приход, отец Евгений ушёл туда, где, как он верил, ещё острее нуждаются в его поддержке.

Минуло ещё шесть лет проведённых при разных больницах, онкоцентрах, тюрьмах и домах престарелых. Боль и страх так тесно связались для него с понятием жизни, что в какой-то момент он просто не заметил, что жизнь потеряла для него привлекательность, потому что стала чередой историй чьей-то беды, которую он всякий раз проживал как свою. Он не понимал, как себя чувствует и о чем думает, что ест и какая погода на улице.

Обессиленный и совсем седой, под жестким давлением епископа, отец Евгений принял решение удалится от людей и посвятить оставшиеся годы общению исключительно с Богом. Дав обет молчания, он ушёл в Курпский лес, находящийся на территории заказника в Кабардино-Балкарии. Местные власти по просьбе епархии выделили отцу Евгению старый охотничий домик и пообещали помощь и поддержку.

Домик был суровым срубом, имевшим два небольших окна, через которые почти не проникал свет из-за близко подступивших деревьев и густого кустарника. Мужики из поселка споро отремонтировали жилище и даже пристроили со стороны восточного фронтона башенку с небольшим куполом. На куполе установили резной крест, а в стенах башенки прорезали высокие оконца, что бы утренний свет мог проникать внутрь темного помещения. Один из строителей даже собрал для одного из окошек простенький витражик из осколков цветного стекла и глины.

Скоро новость о появившемся в округе монахе-отшельнике облетела округу и к домику, который священник превратил в скит, стали приходить любопытные. Однако мрачный обитатель скита так же быстро дал понять, что визитёрам ничего не удастся у него получить. Ни отпускания грехов, ни совета, ни даже задушевной беседы. И монах зажил один. Он наполнял свой день нехитрым трудом отшельника и молитвами, по долгу задумчиво сидел у реки, наблюдал за игрой рассветных и закатных лучей в цветном витраже, вспоминал тех кому отдавал частицы своей любви и веры.

Шли дни и недели. Постепенно укрывавший его серый кокон, сплетенный из пережитых человеческих страстей, горестей и подлостей, начал светлеть, а затем и вовсе рассыпался. Как освободившийся от долгого лежачего недуга, он снова смотрел на свет незамутненным болезнью взглядом и будто вспоминал, как прекрасен может быть каждый придуманный Создателем день. И особенно утро.

Эта чистота Божьего мира, вновь сотворенного, вновь открывающегося ему, напоминала тот долгожданный подарок, о котором мечтаешь в детстве. Которого ждёшь день за днём, представляя в мельчайших деталях, как возьмёшь его в руки. И вот он перед тобой. Солнечный свет, окрашивающий листву во все оттенки зелёного, у которого, конечно, есть названия, но ни одно из них не передаёт всю его прелесть. Эту жемчужную россыпь росы на траве. Нежный ветерок, пробегающий по кустам и веткам, лаская, взъерошивая их пушистые кудряшки. И сам отец Евгений в эти утренние минуты остро чувствовал себя частью этого удивительного мира, истинно сыном Божьим, неразумным и доверчивым младенцем в его нежных и надежных Отцовских руках.

Одним таким же пригожим утром с отцом Евгением случилось то, что лишило его безмятежности нескольких последних лет. Проснувшись и сотворив утренние молитвы, он отправился как обычно к реке. Нужно было набрать воды и хвороста. Прямо на тропинке, так любимой им, его внезапно сморила сильная слабость и он присел, прислонившись спиной к дереву. Веки отяжелели и волнуясь, последним усилием успев обратится к Богу, он уснул.

Сон был чистым и чётким, словно и не сон вовсе, а настоящая жизнь.

Он сидит на своём месте у реки, недалеко от своего домика. Тихая звёздная ночь. Вокруг лёгкая трескотня кузнечиков, а вдалеке слабое, словно вежливое, уханье ночной птицы. В спокойном тёмном зеркале заводи отражается звёздное небо. Он смотрит на это звёздное небо и неожиданно понимает, что сам находится уже не на берегу, а в невесомой, молчаливой темноте космоса. Странным знанием он видит, выделяет среди прочих свечений тёплый голубой свет дома, Земли. Где-то на краю необъятной панорамы бесчисленных звёздных россыпей вспыхивает новая яркая звезда. Тонкими росчерками, как комета, она мелькает в пространстве, становясь всё ближе к планете, светящейся голубым. Приблизившись она, наконец опоясав кольцом света Землю сливается с ней. Где-то будто хлопают огромной дверью, и он чувствует, как далекая волна, колыхнувшая все это безбрежное море, доходит и до него. Через некоторое время голубое теплое мерцание Земли становится горячим и красным. И вот он уже снова у себя дома, но теперь его наполняет неизбывная тревога. Видение речки сменяется богатым особняком на берегу пруда. Монах бесплотным духом скользит над выверенными контурами ландшафтного дизайна. Вот он в доме. В комнатах роскошь и изобилие. Вот просторный зал. Зыбкая в очертаниях фигура от которой исходит пугающая мощь, торжественно протягивает хозяину особняка что-то. Как будто меч. Хозяин испуганно и покорно улыбается. Затем растворившиеся в воздухе стены особняка сменяют беспорядочный калейдоскоп каких-то непонятных сперва коридоров, комнат, и залов, множество людей. Вдруг он узнаёт обстановки поликлиник, супермаркетов и школ. Как призрак, пронизывающий и перечеркивающий эти картины, носится среди людей тот, кто принял из рук зыбкой, пугающей тени меч. Крики ужаса и боли заливают до краёв, затапливают его слух. В сумрачном беззвучие он видит мрачный, высокий колонный зал, множество тонких, резных, уходящих в небо колонн и бесконечность по сторонам, ни стен, ни дверей. Вот в расступившихся колоннах освещенное место и огромный круг из стоящих на коленях людей. Вот центре круга колышущийся, тёмный силуэт. Из круга выходит хозяин особняка и возвращает меч фигуре в центре. Ослепительная вспышка. Свечение гудит, окутывает собой сущность в центре. Когда гул затихает, фигура с мечом становится чётче и крупнее. Твёрдым движением она возвращает меч хозяину особняка. И вновь вместо зала — бегущие люди, крики стоны и плач. И взмахи, взмахи, взмахи тёмного клинка.

Проснувшись, монах нашел себя в полностью промокшей от липкого пота рясе на которую налипла хвоя и разный лесной опад. Осмотревшись, он понял, что катался по земле у дерева словно медведь, выбравшийся из берлоги после зимней спячки. Он вскочил и позабыв про воду и хворост поспешил в свою обитель. Сон не выходил из головы. Ощущение приближающейся беды смешало все мысли. Нужно было что-то делать. Но что? Было только совершенно ясно: увиденное им не просто рядовое видение, о котором можно забыть и жить дальше. То, что произошло было посланием. Но для кого? Для него или для другого понимающего человека? Вопросы множились, творя тревогу.

Всю ночь отец Евгений провёл в молитвах. А на утро погода испортилась и зарядил мелкий дождик. В каких-то долгих тягостных и безысходных размышлениях он провёл день, заготавливая хворост и нося воду с реки. К вечеру погода окончательно испортилась, и монах решил не покидать свой скит. Он молился днём и погружался в ночную дремоту, которая не освежала к утру.

Два дня подряд шёл ливень и бушевал ветер. Потоки воды смешивались с землёй, а мощные ураганные порывы с силой поднимали и закручивали в воздухе высокие столбы из грязи и листьев. Стекла в избушке жалобно дрожали и позванивали, а однажды, видимо от особо сильного порыва, не выдержали и выпали несколько стеклышек из цветного витража в башенке. Сквозь чуткий сон отец Евгений слышал, как мягко стукнув о грубый коврик на полу, они упали где-то неподалёку от его топчана.

Утром, по окончании этого бесчинства стихии, он проснулся поздно, когда солнце уже поднялось. Однако за полностью заляпанными грязью стёклами окон день едва ощущался. Сев на краю своего скромного ложа, монах положил ладони на виски и стал энергично растирать их, надеясь, что на смену тяжёлой сонливости придёт былая бодрость.

Взгляд отшельника упал на солнечный блик, пробравшийся через маленькое витражное окошко и улегшийся перед его ногами.

Было удивительно. Грязная взвесь поднялась во время бури, похоже, аж до уровня башенки и сумела залепить весь витраж. Однако выпавшие ночью стекляшки образовали в рисунке брешь в форме креста. Через неё улыбчивое солнце пробралось в жилище отца Евгения. Растянувшись на полу, световой блик прорисовался контуром меча. Монах бессильно замычал, уставившись на знак.

— Но что мне с этим делать, Господи⁉ Ну вот что⁉

Ему захотелось занять себя какой-нибудь работой. Срочно! Сейчас же! Пусть долгой и изнурительной, но лишь бы выгнать из головы тяжкие размышления.

Пригнув голову в низком дверном проёме, он выбрался наружу что бы осмотреться и наколоть дров.

Прямо перед порогом, метрах в пяти стоял парень лет 22-х в оранжевой куртке и надетом поверх неё ядовито красным рюкзаком. Что-то тихо бормоча себе под нос, он озадаченно смотрел в сторону убегающей к реке тропинки. Отец Евгений мысленно поморщился, ожидая докучливых расспросов от очередного туриста.

— Здравствуйте! — обрадовался парень появлению монаха, а вы здесь живёте? Тут так здорово! А вы тут один? А не страшно вам одному? Какая-то тут у вас прям буря бушевала недавно, да?

Монах молча развернулся спиной к балаболу и принялся медленно устанавливать на плахе одну из кривых чурок, напиленных из старой дикой яблони. Однако это пренебрежение, казалось, ничуть не смутило туриста.

— Извините, а Вы не подскажите, есть ли где-нибудь здесь поблизости спокойное место? Знаете, хочется чего-то такого, что бы и красиво было и так… уединённо… что бы природа…. Знаете, когда так: вода журчит, листва что-то шепчет, птицы щебечут… Что бы рассвет вдохновлял, а не настораживал. Что бы закат умиротворял, а не пугал близкой темнотой… Красота что бы, одним словом…. Я люблю красивые места, понимаете? В мире столько всякого творится, аж дрожь пробирает. Как об этом начинаешь думать, так один нервяк сплошной. А что делать то с ним и не понятно. Вот и хочется перестать изводить себя всякими мыслями и просто побыть в красоте. Мне кажется, когда вокруг тебя красота, то и жизнь не такой тяжёлой кажется и обычные вещи становятся красивыми и вообще… Как у нас на Руси говорят: в красивом бору и сосны красивые…

Ещё не понимая почему, но монах почувствовал, что слова скороспелого философа зацепили его.

«Что ж ты мимо дома то моего не прошёл, любитель прекрасного», внутренне проворчал он.

— Вот и я надеюсь найти место такое, где будет всё классно и не нужно будет голову себе чем-то там важным забивать. А просто на сосны в бору любоваться. Они ведь там будут все просто великолепные, понимаете⁉ — продолжил парень мечтательно.

— У вас здесь здорово… Такая атмосфера… Лёгкая, что ли… Хотя, смотрю, у вас тоже бывают дни непростые…

То ли почудившаяся ирония в голосе парня, то ли намёк на странную его осведомленность, снова задели какую-то струну внутри отца Евгения, и она тревожно загудела.

Развернувшись он посмотрел на туриста, опасаясь увидеть в лице того подтверждение своей внезапной тревоги.

Однако молодой человек с серьёзным видом смотрел на окошки башенки и заметив взгляд отшельника, кивнул, указывая наверх.

— Грязюка прям в воздухе летала, наверное? И окна все залепило вон… и мозаику в башенке потрепало…

Отец Евгений тоже задрав голову посмотрел на пострадавший узор в окошке и подумал, что надо бы собрать с пола кусочки цветного стекла, чтобы на досуге восстановить его.

— Интересно, — снова продолжил разглагольствовать неумолкающий гость, вот эти все войны, разбои, преступность и прочая дичь, они же не доберутся до сюда? Это же всё, наверное, в городах? Там же обычно эпицентры сил зла? Или нет? Откуда оно вообще берётся, зло? Приходит откуда-то извне? Из космоса или из-под земли? Или живёт в человеке? Мне иногда кажется, для ненависти человеку нужен человек.

Отец Евгений тяжело вздохнул и рубанул колуном по чурке. Однако плотное дерево не поддались и лезвие увязло в волокнах, не расколов чёртову деревяшку. Ничего не выходило. И ещё этот парень со своими соображениями… похоже вообще никуда уходить не собирается…

— Ещё меня вот что волнует: вот нам же дали простые законы для нормальной жизни. Заповеди дали. Так просто же всё — следуй им и всё будет хорошо! А мы почему-то не следуем… Или мы эти заповеди неправильно понимаем? Может ошибаемся? И из-за этих ошибок столько вокруг зла?

Парень говорил спокойно, но голос его всё сильнее отзывался в сознании монаха.

— Вот помните к примеру такой сюжет из Евангелие? Там за Иисусом, в Гефсиманский сад приходят первосвященники, чтобы его арестовать. А с Иисусом были его друзья и один из них, Пётр, берёт и отсекает мечом ухо одному из рабов этих иудеев. Что потом? Вы, наверное, лучше меня это знаете. Потом Иисус ему говорит: «Возврати меч свой в его место, ибо все взявшие меч, мечом погибнут.» Вооот… И как понять, что Бог передать то нам хотел? Вроде бы — очевидно. Не проливай кровь, иначе тебя ждет та же участь. Но с другой стороны, он говорит это апостолу, не воину! И тут же поясняет, мол я могу вымолить у Отца своего легионы ангелов, которые отбили бы меня у иудеев. Но Иисус знает о том, что ему предначертано, о цели своей жизни. Знает, что ему нужно через это пройти. «Неужели не пить мне чашу, которую дал мне Отец». То есть ему необходимо, предписано страдать и умереть и поэтому даже друзьям он запрещает защищать себя.

Парень достал из красного своего рюкзака пластиковую бутылку с водой и сделал глоток.

— А с третьей стороны ещё интереснее. Мы берем эту фразу из Евангелие и вставляем в историческое кино про борьбу русского народа с западными завоевателями, с немецкими крестоносцами. Классное кино, такая битва там на льду Чудского озера… Ух! Смотрел много раз. И вот уже князь Александр Невский произносит:

«Идите и скажите всем в чужих краях, что Русь жива. Пусть без страха жалуют к нам в гости. Но если кто с мечом к нам придёт — от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет русская земля.»

Знаменитое высказывание князя парень произнёс с выражением, и не было в нём ни пафоса, ни кривляния. Дослушивал его монах уже развернувшись и внимательно наблюдая за оратором.

Закончив, парень подошёл к отшельнику и заглянув ему в глаза произнёс:

— Вопрос много, да. Но с мечом надо разбираться.

Затем взял руку отца Евгения, замершего, как школьник перед античной статуей, с которой неожиданный ветер сорвал скрывающий её покров и что-то вложил в неё.

Механически опустив глаза, монах увидел в своей ладони осколки цветного витража, те самые что должны были лежать в доме возле его ложа.

— Кто ты? — не произнося слов, внутренне замирая от внезапной догадки спросил он.

— Я блогер. Ну и ещё турист. Турист-блогер. Веду заметки о путешествиях в интернете. Вы знаете что такое интернет? Это такая мировая паутина. Информационная паутина. Я раньше очень много времени в этой паутине проводил. Столько всякой инфы там! Что запутаться, как два пальца…ну это… Ещё программированием занимался. Писал разные программы для управления всякими… процессами.

Отшельник жадно поглощал каждое слово.

— Мне кажется, Вам надо к стекольщику, — парень смотрел прямо в глаза, — у Вас же теперь сквозняк. И красота получается не та совсем. А Вы, по-моему, человек такой… задумчивый и тревожный. Вот Вы видения всякие видите, знаки, намёки… А стекольщик видит суть, проблему. Он её устраняет. И снова красота и порядок. Надо просто стекольщику проблему описать, и он ей займется.

— Ты Бог? — прошептал отец Евгений и испугался своей мысли.

— Я просто знаю одного стекольщика, который может исправить Ваш витраж. Но к нему нужно идти, он далеко. Хороших стекольщиков сейчас… Днём с огнём, как говориться… Но я покажу дорогу. И еще кое-что расскажу. Главное — решиться идти.

Пораженный, монах стоял не шевелясь, часто моргая от выступивших неожиданно слез. Не было сил ни на осмысление, ни на решение, вообще ни на что. Несколько секунд, показавшимися долгими, как арт-хаусное кино, он словно со стороны наблюдал как сталкиваются в нем сомнение и вера, решимость и желание юркнуть в теплую, глухую и слепую нору безразличия. Затем он с мольбой взглянул на молодого человека

— Ты хочешь, чтобы я куда-то пошёл? Но что я могу? Я стар, а то зло, что мне привиделось…Оно сильное. У него есть оружие, меч. А у меня только тень от витража. Мой меч не годится, он…ржавый…

Парень отпустил руку монаха и некоторое время щурясь и словно любуясь чем-то смотрел в небо.

— Может быть бог — это свет, который ищет трещины? Ищет что бы пробиться сквозь них и напомнить, что даже ржавый меч может стать кистью, рисующей рассвет.