Про людей и ямадутов

Глава 29 «Марина. Погоня за Димкой.»

До любимого рыночка на перекрёстке улиц Игнатова и Трудовой Славы Марина добралась почти к 9 часам вечера. Когда ей было 18, она перебралась с родителями из далëкого Биробиджана в солнечный Краснодар. Впервые оказавшись на обычном кубанском рынке, она долго не могла прийти в себя от роскоши и изобилия всего, что предлагала эта щедрая земля. Голова кружилась, задурманенная ароматами персиков и помидоров, малины, инжира и дынь. Влюбившись в это место раз и навсегда, первые несколько лет она приходила в торговые ряды, чтобы просто походить среди прилавков и покайфовать в царстве райских ароматов и цветов.

Сейчас рынок был закрыт. Возле забора, среди беспорядочно припаркованных легковушек и грузовичков толпились и ругались люди. На перекрёстке, на крыше брошенной и словно выпотрошенной патрульной машины ППС, сидели и орали матерные частушки двое мужиков.

Марина очень торопилась. После происшествий этого бесконечного дня, увидеть сына ей казалось теперь самым главным и нужным.

………………………………………………………………………………………………………………

Она вспомнила первые месяцы своего материнства. Малыш постоянно висел на груди и совершенно не давал выспаться. Марина ходила по квартире иссохшая, вымотанная и шатающаяся, как зомби. Однажды ночь она снова проснулась от крика сына, и взяв его на руки села в кресло, которое муж подвигал к кроватке для удобства. Маленький Димка жадно присосался к сиське и умолк, а Марина тут же уснула.

Резко придя в себя в тёмной комнате, она тут же почувствовала, как к сердцу прислонился твёрдым и острым клинком страх. Сына не было ни в руках, ни в кровати. В соседней комнате слышатся мерный, не громкий храп мужа. Марина метнулась к нему, но Андрей был в кровати один. Кухня — пусто. Ванная — пусто. Балкон — никого. Марину затопило ужасом. Маленький спелëнанный Димка пропал из квартиры! Она потеряла сознание не успев дойти до кресла, а когда пришла в себя лёжа на полу, то прямо напротив своего лица увидела личико безмятежно спящего сына. Он скатился с её колен прямо под кроватку, когда Марина уснула и невольно разжала руки, в которых держала своё сокровище.

………………………………………………………………………………………………………….

Быстро преодолев дорожку от рыночка к дому, Марина оказалась наконец рядом с родной пятиэтажкой. От первого подъезда, от группы шумящих женщин к ней шагнула Галина, живущая этажем сверху.

— Марин, подожди! Тебя там возле подъезда какой-то дедок дожидается. Не знаю зачем, но он нас про тебя выспрашивал: где ты и как?

………………………………………………………………………………………………………………………

Марина снова бежала. Она бежала впереди Владимира Михайловича и материлась. Материлась злобно, обидно и гадостно. Если бы она могла сейчас трезво соображать, то очень удивилась бы и ужаснулась, откуда она знает такие слова и так умело их применяет. Но сейчас она могла только кипеть от ярости на этого мерзкого, старого, тупого уëбка. На то, что не может убить того, кто оставил её без сына! Того, кто обманом заманил её мальчика на сраный поезд, который сейчас увозит его хер знает в какую даль!

— Быстрее шевелись! Ты обрыганая, блядская, старая обезьяна! — кричала она, не оборачиваясь, и не вздумай мне тут подохнуть от инфаркта! Не то я тебе и после смерти устрою тут на земле ебаный ад!

Рассказ дожидавшегося её у подъезда старика окатил тем же отупляющим ужасом, что и тогда, 16 лет назад, когда она решила, что в тёмной квартире нет её ребенка. На границе сумасшествия, слушая его исповедь, она всё же смогла понять, что старик может отвести её на станцию и посадить во второй поезд. Сделать так, чтобы её тоже взяли и тогда она сможет поехать туда же, куда и сын и там, конечно, найдет его! Найдет и так сожмет в объятиях, так стиснет, что больше никакая тварь, никакая больше сила не вырвет у неё её ребёнка!

И теперь, когда она знала, что нужно делать, она как-то пыталась обуздать свою ярость, что бы не наделать глупостей и одолеть этот путь. Словно стравливая избыток пара из перегретого парового котла, она выпускала из себя криками разрушительную ненависть, что бы та не свела её с ума. Как только она слышала по шагам, что старик отстаёт или его голос, указывавший дорогу отдалялся, она испускала из себя порцию мерзких ругательств. Постепенно голос разума начал звучать более уверенно, а физическое утомление видимо как-то растворило почти затмивший сознание туман. Марина сказала себе, что нужно сбавить темп и перешла на шаг. На часах было 22.40 Свернуть ноги в спустившейся темноте ничего не стоило, а загнанный ею старик действительно мог и помереть и повредится. А это всё только усложнит.

— Стоим, — жестко произнесла она и остановилась.

Владимир Михайлович молча остановился рядом и сполз спиной по забору, опустившись на асфальт. Дышал он очень тяжело, но ничего не просил и не жаловался. Марина из под бровей принялась рассматривать его. Лет 65, но довольно крепкий, то ли тренируется, то ли генетика. Немного людей в таком возрасте смогут выдерживать такой темп целый час. Лицо приятное, благородное. Марина вспомнила, что он за время своего беглого рассказа он ни разу не извинился за свой поступок. Уверенная в себе, упрямая мразота. Но ведь выходит он остался ждать её, что-бы предупредить. А его место в поезде, который увозит подальше от этого бардака богачей и чиновников сейчас занято Димкой. Но как он мог списать её со счетов⁉ Как мог решить за неё и за сына, как им жить и как спасаться⁉

— У Вас есть фонарь? — спросила она глухо. Видимо демон внутри Марины всё-таки умолк и она незаметно для себя обратилась к старику на «Вы», так как всегда обращалась к людям старшего возраста.

— Есть, — ответил тихо Владимир Михайлович, — но я бы посоветовал не привлекать к нам внимание. Время ещё позволяет нам идти не очень быстро. Думаю, нам стоит двигаться скрытно.

Девушка сперва вспыхнула и хотела ответить что-нибудь колкое про то, что она думает о его соображениях, но быстро признала правоту довода.

Владимир Михайлович вёл Марину тем же маршрутом, которым, как он знал, шла группа Пирогова. Отклонялись они трижды. Один раз спрятавшись в переулке, чтобы пропустить мимо шумную компанию и дважды, чтобы обойти какую-то опасную суету впереди. Люди с факелами и фонарями, кричали возле ворот ни то какого-то дома, не то предприятия.

Когда очередной раз им пришлось убежать с неплохо освещённой звёздами улицы Онежской в примыкающую улочку, Владимир Михайлович, запнулся за что-то и шумно обрушился на землю. Марина услышала его сдавленный стон и почему сразу поняла: всё пропало. Старик лежал на земле и еле слышно выл, закусив рукав на предплечье. Когда через минуту он совладал с болью, то объяснил что наступил в какую то рытвину, подвернул ногу и в голеностопе хрустнуло. Старик подкатил штанину. Щиколотка медленно набирала объём, расширяемая изнутри мощным отëком.

— Попробую встать, — сказал Владимир Михайлович и бросил взгляд на Марину.

Та смотрела сверху с презрением и брезгливостью, потому он не стал ждать от неё помощи и неуклюже заворочался, поднимаясь со спины. Сперва он встал на колени и опираясь руками о грунт, медленно попытался распрямится. Однако тут же, издав короткий вскрик, снова упал и замер. Марина шагнула к нему, заглядывая в лицо и поняла, что он без сознания.

— Да что же это такое⁉ — вскинула она вверх руки и схватилась за голову.

Захотелось тоже завыть от отчаяния и злости. Девушка быстро прошлась несколько раз взад-вперед, кусая себя за сжатые кулаки. Было 23.10. До отправления меньше двух часов. Идти дальше самой? Но без старика не примут! Прийти, рассказать кому-то где он лежит, организовать миссию спасения? Кому рассказать? Будут ли её слушать? Скорее всего пошлют на хер с её рассказами! Тащить тело на себе? Скорость будет наверное — километр в час, а то и меньше. Успеет? Надо пытаться! Однако первые попытки поднять старика показали, что пронести его она не сможет и ста метров. Тело было очень тяжёлым.

— Гребаный, тупой, старый пердун! Да куда ж ты впялился своими мерзкими зенками? На ровном месте ногу сломать, это какой же скотиной быть надо⁈ — Марина не скрываясь закричала в полную силу, давай выйти гневу. И тут же осеклась, поняв, как далеко разлетается её истеричный голос по тёмным улицам.

— Марина, послушайте, — услышала она слабый голос отставного майора, — унести вы меня не сможете, но можно утащить, я думаю. Нам осталось немного больше километра, мы успеем.

— Что надо делать? — девушку потряхивало от напряжения.

— Там, на углу… где мы свернули с Онежской… на фасаде одного из домов висел баннер «Продается дом». Надо его срезать. За вашей спиной забор из металлопрофиля. Его листы должны быть прикреплены с помощью саморезов. Их надо открутить. У меня в рюкзаке есть мультитул с ножом и насадками для отвёртки.

— Да зачем нужна вся эта херня⁉ Чего ты тут строить собрался, мастер, бля⁉ Да я пока буду его откручивать, полдня пройдёт! — разъярённо заартачилась Марина.

— Нам нужно сделать волокушу, — по лицу старика крупными каплями катился пот, — мы укрепим баннерную ткань на профлисте… и вы сможете тащить меня… относительно легко… как на санях. Ткань легко удерживать в руках… а лист будет скользить по земле и асфальту без проблем.

Марина смотрела в белое от боли лицо и понимала, как страдает этот человек, но ненависть не давала победить состраданию.

— Волокушу⁉ Да это ж целое дело! Может тебе костыль быстрее сделать из палки какой-нибудь, гадская ты, безногая абразина⁉

Майор пропустил мимо ушей ругательство.

— Костыль мы тоже сделаем… когда найдем подходящий материал. Что бы через некоторые препятствия я мог перебираться сам. Пока я такого материала… не вижу. И не факт… не факт, что на костыле получится быстрее. Если у меня перелом… я могу снова потерять сознание от случайного… повреждения и тогда… может, приду в себя быстро. Поэтому разумнее… сделать волокушу сейчас, пока есть из чего. Марина… вы сейчас на нервах, а я больше приспособлен для таких ситуаций. Прошу Вас… довериться мне.

— Довериться тебе! Да я! — Марина, снова осеклась, зарычала, беря себя в руки и принялась копаться в рюкзаке в поисках мультитула.

Около 12 ночи волокуша была готова и они двинулись дальше. Через полчаса измотанная бесконечным днём девушка уже выбилась из сил, но стискивая зубы, продолжала тащить свою ношу вперёд. Марина уже не обращала внимание на скрытность — скрежет листа при движении разносится на десятки метров. Теперь она могла уповать только на удачу. На то, что никто просто не встанет у неё на пути с требованием отдать всё что есть.

Да она бы и отдала и рюкзак старика и свой и этот странный меч в свёртке, лишь бы её не задерживали ни на минуту. Она переступала ватными ногами снова и снова, сжимая зубы от боли впивающейся в ладони жёсткой баннерной ткани.

Словно поняв, что сил на ругань у девушки не осталось, Владимир Михайлович, лёжа на хрустящей и скрипучем профлисте, снова заговорил.

— В Красноярске вы встретите мою жену. Она сопровождает вашего сына. Она объяснит вам, что я не мог по другому, и, вероятно, тогда вы поймёте меня. Мы не знали где вы и что с вами. Вернетесь ли вы вообще за этим мальчиком. А дети, не то что взрослые. Они не могут о себе позаботится сами. Они слишком мало знают, слишком не подготовлены к самостоятельной жизни.

Однако этим заявлением он лишь надавил Марине на болевую точку, подняв в ней новую волну злости. Правда теперь, смешавшись с болью и изнеможением она уже не была такой шумной.

— Давайте так, — вставила она между частыми вдохами сбитого дыхания, — я вам тоже расскажу историю. И что бы вы заткнулись и что бы знали кого учите.

— В Институте у меня была подруга. Добрая, умная и веселая девушка. Но родители её очень опекали. Даже когда ей было уже 18 лет. Они смотрели на неё так, как вот вы смотрите на всех вокруг. Беспомощная, глупая, слабая. Надо тебя беречь, говорили они. Не пускали в клубы на танцы. Не пускали на вечеринки с подругами. Прогоняли парней. Тебя обманут, изнасилуют, бросят. Думали, делают её счастливой. Она стала замкнутой, грустной и толстой. Мы её жалели.

— Потом, — Марина остановилась перевести дыхание. Ей хотелось видеть лицо старика, — не закончив институт, она сбежала из страны с любимым человеком. Это был негр. Какой-то студент, который влюбился в безнадежную девушку, а она влюбилась в него. И тогда он всё организовал. Она стала его женой. В его стране, в его деревне она была для остальных почти святой. Жила счастливо три года в белом доме на холме. Любимая мужем. Родила ему детей. Люди приходили к ней за советом. Посмотреть. Потрогать.

Голос сбился от подступившего к горлу кома.

— Потом она погибла в ДТП. Ехала в автобусе и упала с моста. И что? Что скажешь, старый⁉ Как там тебя? Знаю, что скажешь. По твоему: не доглядели маленькую. Или сама дура, слушала бы папу, жила бы хорошо. А я тебе скажу так: херово бы жила! С таким папой, она жила бы не свою жизнь, а этого гребаного своего папы! А так — она прожила свою! Пусть три года! Но своих! Настоящих, честных! Три сраных своих года! Так что не лезь, бля, ко мне со своими объяснениями, дед! Заткнись и лежи тихо!

………………………………………………………………………………………………………………

Они дошли до станции через сорок минут. На Новороссийской улице, не проронив не звука, майор, обливаясь холодным потом, сам перебрался через два отбойника ограждений и рухнул на измятый лист. Когда Марина на виду у патрулей втаскивала его в круг света одного из фонарей территории Парка А, он был без сознания.

Подбежавший к тупо стоящей на насыпи девушке солдат, принялся взволнованно и радостно суетится вокруг почти развалившейся волокуши. Как оказалось, он ждал её и Владимира Михайловича и знал, что делать дальше.

Вскоре Марина сидела в купе начальника поезда, слушала стук колёс разгоняющегося поезда и смотрела на лежащего на соседней койке старика. Почему-то сейчас ей было очень стыдно.