Про людей и ямадутов

Глава 13 «Ямадут у губернатора»

Солнце било в окна, превращая гостиную в аквариум слепящего света. Семен Федорович пил кофе, развалившись на диване, и думал о природе человеческой души. О ее гибкости и объеме, о многогранности и готовности меняться.

Он думал о себе. Еще неделю назад ему казалось, что он знает все о своих способностях и страхах. О принципах и внутренних барьерах. Однако встреча со Жрецом расширила горизонты его возможностей до таких степеней, о которых он не догадывался. И дело даже не в физическом прогрессе, а в том насколько он изменился внутренне. Да, способность видеть в темноте, быстро двигаться и, пусть и временно, но управлять чужой волей это было очень круто. Но гораздо сильнее его потрясала неожиданно обретенная внутренняя свобода. Все нормы морали, уложенные в сознании с малых лет, отменились одним мгновением, одним разговором. То, что он делал с оглядкой на возможность получить осуждение и наказание, то что он вовсе запрещал себе делать, как невозможное, дикое, запретное, не принимаемое людьми и фундаментальными понятиями добра и зла, вдруг стало возможным легко и непринужденно.

Стало возможно взять в руку меч и зайти в большой зал, наполненный напуганными, смятенными людьми. Стало возможным не задумываться и не сомневаться под их взглядами, просьбами, мольбами и рыданиями. Стало возможным уверенными движениями своих рук изрубить этих людей на куски. Стало возможным вспоминать эти мгновения теперь с восторгом и наслаждением.

Тишину нарушало лишь тиканье дедовских часов — подарок от бабушки, которую похоронили в прошлом году. Мысли текли не спеша и размеренно, вызывая легкую улыбку удовольствия и удивления. Как же странно и восхитительно все устроено…

Он не заметил, как в комнате запахло мелом и пылью, словно из школьного кабинета. Пахло так сильно, что запершило в носу.

Требовательное «Тук-тук-тук» о дверь встроенного шкафа в дальнем углу гостиной прозвучало неожиданно как выстрел.

Оказалось, что его душа среди прочего умела мгновенно впускать в себя ужас, даже в те мгновения, когда нега, казалось бы, переполняла ее. Губернатор вскочил, и метнулся к двери, спотыкаясь о ковер. Угроза, наполнившая комнату, погнала его прочь, однако усилием воли, невероятным, отчаянным он остановил себя, не дав панике взять верх над сознанием.

Он ждал этот ужас, он был предупрежден, и он должен был с ним встретиться лицом к лицу, а не убегать как мальчишка.

Семен Федорович медленно оглянулся в сторону шкафа. У матовых дверей никого не было. Только на пороге лежала потрепанная учительская указка, обмотанная черным бантом. Он неуверенно подошел к ней и нагнулся, и в этот момент ледяное дыхание коснулось его затылка.

— Опоздал на мой урок, Семушка, — проскрипел голос, будто ржавые ножницы резали шелк.

Он резко обернулся. В солнечном свете, будто вырезанная из мрака, стояла она. Платье в выцветший красный цветок, туго застегнутое под горло, седые волосы, собранные в две шишки, как у пятиклассницы. Но лицо… Лицо было выкрашено в мертвенно-белый, с кроваво-алым ртом до ушей и нарисованными слезами, стекавшими из пустых глазниц. Грим трескался, обнажая серую, словно пепел, кожу.

— Ты… кто? — выдавил Семен Федорович, отступая к стене.

Старуха в клоунском гриме шагнула вперед, ее движения были неестественно дергаными, словно у куклы на тугой пружине. Указка щелкнула по его плечу.

— Первый вопрос — на «три с минусом». Разве не узнаешь? — губы растянулись в улыбку, обнажив игольчатые зубы. — Я учила тебя… «не лгать».

В памяти всплыл давний случай: он подменил журнал, чтобы скрыть двойку. А учительница математики, Тамара Ивановна, тогда не пришла на урок. Говорили, умерла от инсульта.

— Вы не можете быть тут… Вы…

— Мертва? — Она захихикала, звук перешел в хриплый кашель, — Смерть — мой любимый предмет. Сегодня контрольная.

Комната поплыла. Ничего не вышло. Против воли Семен Федорович ощущал мокрый, липкий кошмар, ползущий по груди к горлу. Губернатор рванулся к выходу, но дверь исчезла, заросла паутиной трещин. Указка впилась в шею, пригвоздив к стене.

— Второй вопрос, — клоунья морда вплотную приблизилась к его лицу. От нее пахло формалином и конфетами с привкусом меди. — Что чувствует труп, когда черви вьют в нем гнезда?

— Отстань! — Семен Федорович зажмурился, но дыхание и запах нестерпимо подтверждали реальность. Холодные пальцы в кружевных перчатках взяли его за подбородок и потянули вверх.

— Неправильный ответ, — вздохнула она. — Тебе придется… остаться после уроков.

— Ни хера! — не открывая глаз, выдавил губернатор серыми губами, — ни хера ты не можешь, сраный, жалкий клоун! Или кто ты там есть на самом деле⁉

Пальцы, сжимавшие подбородок дрогнули и ушли в сторону.

— Я не твой, мать твою! Я пока не твой! Ты не по адресу! Вали откуда пришел!

С каждым словом губернатор ощущал, как к нему возвращается самообладание и выкрикнув последнюю фразу сумел открыть глаза.

Старуха неподвижно стояла у противоположной стены комнаты. В руках у нее откуда-то образовался плюшевый заяц, которого она приживала к впалой груди. Красный напомаженный рот глумливо растягивался в улыбке, но глаза бесстрастно смотрели на все еще мелко дрожащего человека.

Взглянув в эти глаза, губернатор вновь почувствовал, как воля вытекает из него стремительно, словно спускаемая в раковину вода. Демон сделал движение вперед, словно вновь хотел шагнуть к своей жертве, но вместо этого крутанулся на месте в каком-то стремительном вальсовом па. Губернатор увидел приподнятые в танце локти черных рук, удерживающие маленького плюшевого партнера, мелькнувшие грязно-белые клыки, качнувшиеся заячьи уши и услышал в голове усталый голос:

— Мы еще доберемся до тебя…