Пресвитерианцы. Первый поход

Глава 30

— Угиль! — скомандовал генерал. — Веди своих вниз. Всех, кто еще сопротивляется или совершенно покалечен — убивайте. Раненых тащите сюда.

Три неполные роты из полка Звезды двинулись вниз. Они спустились до самого низ, в неглубокий ров и дальше — всюду лежали сотни тел врагов. Многие еще двигались, отползали или шли, приволакивая ноги. Головорезы расправлялись с ними быстро и буднично. А потом…

Потом не сразу ясно стало, что происходит. Гванук видел, что тигромедведь вдруг начал носиться из стороны в сторону, перестраивать своих людей. Затем его роты двинулись на запад, почти бегом. Тут же стала ясна их цель. Перепуганные воины Оучи бежали уже отовсюду. И Чу Угиль увидел неорганизованные массы воинов, что бежали к лагерю нападавших от западных стен — даже там гра-на-ты напугали всех до безумия. Вот этих врагов и решил перехватить Звезда со своими Головорезами. Сил у него было поменьше, но организованный отряд всегда сильнее бегущей толпы.

В принципе, в его плане был резон, а старый генерал поощрял инициативу у своих подчиненных. Но сейчас ему эта идея не понравилась.

— Назад, — негромко прорычал он. — Не было приказа.

Гванук сначала не понял, что так злит Ли Чжонму, а потом увидел. Неизвестный генерал войска Оучи тоже следил за битвой. И возможностей у него по-прежнему оставалось немало. Он явно увидел угрозу отступающим западным отрядам и принял меры: по самому низу долины, вдоль русла речки, к месту схватки во весь опор неслись конные сотни самураев. Неслись на выручку своей пехоте. Сверху, с вала их было неплохо видно. А вот Угиль — внизу да в горячке боя мог их и не заметить.

— Назад! — уже кричал генерал Ли. — В замок!

Увы, Головорезы находились уже слишком далеко, и крики генерала расслышать могли, но вот понять…

— Надо идти на помощь! — взволнованный адъютант О, забыв о приличиях, вцепился в руку главнокомандующего.

— Глупец! — генерал со злостью вырвал руку. — Нельзя выходить из замка! Их все еще намного больше. Если генерал заставит своих людей забыть об ужасе, если выведет всех в бой — нам конец! И почти победа станет полным поражением.

А Головорезы уже заметили конницу. Заметили слишком поздно. Роты остановились, перестроились и стали поджидать врага, понимая, что показывать коннице спину — это самоубийство.

— Да бегите же! — заломил руки генерал. — Нельзя стоять! Это же стрелки!

В хлипкой груди Гванука сердце колотилось птицей! Либо ребра хрустнут, либо «птица» разобьется о «прутья». Не выдержав, он перепрыгнул через завал и кинулся вниз по промоине! По грязи и крови, по искалеченным телам.

— Куда⁈ — взвыл уже Ли Чжонму.

— Приказ передам! Отступать! — не поворачиваясь, выкрикнул адъютант О.

Вниз бежалось легко, а вот дальше становилось всё тяжелее. «Птица» совершенно сошла с ума, дыхание сбилось. Но Гванук заставлял себя бежать дальше и дальше… Потому что впереди творилось нечто ужасное. Конные самураи закружили, на скаку обстреливая чосонцев. Головорезы почти не имели щитов, их неплохо защищали доспехи, но ниппонские стрелы с трех десятков шагов прошивали даже монгольский пластинчатый. Запоздало начали они отходить, понимая, что за всадниками им не угнаться и ближний бой не навязать. Самураи уже просто неспешным шагом шли за отрядом Угиля и били на выбор. Бегущая пехота Оучи заметила избиение ненавистных врагов и тоже решила к нему присоединиться.

А Гванук все еще бежал. Он понимал, что в приказе уже нет смысла… Но он должен был сделать для них хоть что-то! В конце концов, встать и погибнуть рядом с ними…

Перед глазами стояла мутная пелена. Вестник толком не видел, как обнаглевшие самураи подходили всё ближе и ближе, рядом оказались сотни копейщиков-асигару… Но вот уши у Гванука работали хорошо. И новые взрывы он прекрасно услышал. Отчаянный жест: последние гра-на-ты, болтавшиеся в сумках Головорезов, полетели во врага и моментально вернули ниппонцам почти забытый ужас! Ловушка, наверняка подумали самураи — и кинулись врассыпную. Асигару — следом! А утыканные стрелами Головорезы, поддерживая друг друга, смогли уже доковылять до замка…

Подобрав по пути еле живого адъютанта О, который так и не добрался до них с приказом.

— Невезучая она у тебя какая-то, — хмуро бросил Ли Чжонму белому, как снег, Угилю, из правого бедра которого торчала ниппонская стрела. — Может, вообще отрежем? И не таким прытким станешь, что тоже хорошо. Эх!.. Потом поговорим! Назначай заместителя, а вы волоките его к прочим раненым.

Потери у Головорезов были страшные. Почти сотня осталась лежать в поле: либо мертвые, либо умирающие. Раненых — половина. Собственно, вся армия, защищающая Дадзайфу, пострадала сильно. Из строя выбыло около тысячи человек. Четверть из них — навсегда. Но и среди раненых было немало тех, кто не доживет до рассвета. Здоровых воинов уже не хватало даже для защиты замка. Ли Чжонму ходил мрачный и испепелял взглядом тех, кто радостно восклицал, что Оучи потеряли намного больше.

— Да хоть тысячу за сотню мы разменяли! У них все еще остается много людей. А когда эти закончатся — новые придут. А у меня уже нет армии.

Радовало лишь то, что день стремительно подходил к своему завершению, солнце окуналось в море. Так что у Оучи не было возможности продолжать бой. А желания — еще меньше. Пережитый ужас от незнакомого и убийственного оружия наверняка не выветрился из голов многих тысяч ниппонцев. И сейчас они активно делились пережитым с теми, кто еще не стоял под валами Дадзайфу. Враги не могли знать, что гра-на-ты у чосонцев кончились полностью, а зарядов у пу-шек осталось на один короткий бой. Вряд ли они теперь рискнут снова атаковать замок.

— Беда в том, что, если они останутся в долине — мы мало что с ними сможем сделать, — резюмировал генерал Ли на вечернем заседании штаба. — Выходить в поле нам теперь точно нельзя — растопчут. Утром надо связаться с Хакатой — возможно у Хисасе, наконец, проявится характер, и вместе мы что-нибудь сделаем.

У Хисасе и впрямь проявился характер. Кажется, он знал о сражении под Дадзайфу больше, чем мог, просто отсиживаясь в Хакате… Глубокой ночью дозорные перебудили весь замок истошными воплями:

— Бой! Бой!

Ли Чжонму выбежал из покоев в распахнутой дурумаги, заспанный Гванук тащил следом генеральский хвандо и шлем — но оказалось, что на Дадзайфу никто не нападает. Бой шел в лагере Оучи, за рекой, в долине. Огромный и толком не укрепленный лагерь на глазах изумленных чосонцев вспыхивал кучей огней, огоньков и огнищ — это разгорались костры, бегали воины с факелами, но кое-где разгорались и пожарища.

— Клянусь, это Мацуура напали! — радостно стукнул кулаком по бревну Гото Арита. — Мацуура лихие!

«Пираты» — про себя договорил Гванук. Но сейчас он был рад, что эти налетчики на их стороне.

— Неужели нельзя было предупредить! — возмутился Ли Чжонму. — Согласовали бы действия. Или он один хочет их уничтожить?..

— И захватить лагерь Оучи, — с грустной улыбкой закончил Арита.

Пирата ничто не исправит. Но Хисасе, кажется, переоценил разгром захватчиков под валами Дадзайфу. Оучи боялись чосонцев, но не каких-то пиратов Мацуура. И после первых стычек в темноте, поняв, кто напал на них, осознав, что в лагере воинов раза два-три больше — Оучи дали уверенный отпор налетчикам. В ночи (даже при свете костров) особо не постреляешь из лука. И садиться на коня станет себе дороже, но пришлое войско и в пешем строю сражалось неплохо.

Старый генерал не стал дожидаться, чтобы убедиться, что Мацуура получат по шапке. Своим невероятным чутьем он промыслил это сразу. И подозвал к себе Сон Чахуна.

— А что, полковник, добьют ли наши пушечки до лагеря, если их вон там, на берегу Микасы поставить?

— Проверяешь, сиятельный? — прищурился огнестрельщик. — Я еще днем вымерил — ядра добьют! Только вот куда же в такой темноте стрелять? Прицелиться невозможно.

— А нам это и не нужно, — улыбнулся Ли Чжонму. — Главное, попасть в лагерь. Да грохотать погромче.

И вот уже поднятые на лафеты пушки спешно начали выкатывать через промоину наружу. Спешенные конники Сука помогали, страховали веревками, свободные несли на своих спинах ящики с ядрами и немногими оставшимися пороховыми зарядами. А полковники носились по замку, собирая для вылазки всех здоровых бойцов.

— Факелы не палить! Внизу не шуметь! — раздавал приказы главнокомандующий.

Всего собрали полторы тысячи Головорезов, Стеновиков, Бамбуковых и Дубовых. Угиль, хромая на одной ноге, рвался в бой, чтобы отыграться за вчерашнее, но генерал срезал его одним холодным взглядом.

Суковы разведчики разведали в темноте путь и сейчас подсвечивали его небольшими лампадками, закрывая свет собственными спинами от людей в лагере. Две пушки установили на высоком бережке Микасы, пешее войско тихо выстраивалось впереди и внизу — у самой воды. До окраины лагеря врагов оставалось примерно три сотни шагов. Удивительно, но их еще заметили!

— Канониры! Стрелять по очереди: первый номер, через десять вдохов — второй. И перезаряжать так быстро, как только можете! Чахун, запомни, — негромко добавил он ветерану. — Если дам тебе команду «бежать!» — бросай пушки и уводи всех канониров в замок. Люди сейчас гораздо важнее пушек.

Огнестрельщик изменился в лице. Кажется, он впервые задумался: а можно ли не подчиниться приказу сиятельного?

Ночной бой всё сильнее смещался вправо, в сторону Хакаты. Мацуура явно отступали. Там не было какого-то столкновения строй на строй, просто куча разноразмерных стычек, куда сбегалось всё больше воинов Оучи и их союзников. Крики яростной радости наполняли лагерь; пришлое войско счастливо было хоть кому-то отомстить за вчерашний страх и позор. Но первый же выстрел сразу перекрыл весь этот шум. Всё притихло испуганно, как воркование куропаток в лесу, которых спугнул треск ветки под ногой неопытного охотника. Что это? Показалось? — примерно так думал сейчас каждый самурай и асигару Оучи.

Но тут грянула вторая пушка! Канониры били навесом, задрав стволы, так что ядра почти не рикошетили. Впрочем, ни Гванук, ни кто-либо иной из войска Ли Чжонму не мог сказать — попали ли они хотя бы в лагерь. Темень стояла почти непроглядная. Ядра бесследно исчезали в ней, зато сами пушки в ночи стали весьма заметны! Каждая вспышка выстрела озаряла их ярче любого фонаря.

В принципе, Оучи могли перестроиться. Могли собрать ударный кулак и захватить два несчастных орудия. И выиграть этим бой, а может, и всю войну. Такое могло случиться. Если бы армией Оучи можно было руководить в ночном хаосе. Если бы враги знали, что у чосонцев есть всего две пушки, бьющие вслепую и нет ни одной гранаты. И если бы не страх перед огненной смертью, которая совсем недавно прошлась по их рядам, забрав сотни и тысячи человек.

Но страх был. А вот остального не было. Пушки, не спеша, палили вновь и вновь, а ниппонцам казалось, что за ними пришла смерть. За каждым из них лично. Смерть, которая приходит из ниоткуда и от которой не защитит никакая броня…

— Они бегут! Клянусь Псом, они побежали! — заорал полковник Чахун, вглядываясь в мечущиеся среди костров тени.

Ли Чжонму только ударил кулаком в ладонь и отдал приказ.

— Вперед!

Его пехота, дружно заорав, устремилась на врага. Если до этого бежали только отдельные сотни, то теперь, увидев врага, которого трудно сосчитать в темноте, прочь из долины кинулось большинство, прежде всего, асигару.

Неизвестный генерал армии Оучи пытался организовать если не отпор, то, хотя бы, организованный отход. Но управлять испуганным войском в темноте крайне трудно. Он собрал в кулак менее тысячи самураев, но в это время в лагерь вернулись почти разбитые Мацуура. Злые от недавней неудачи, они занялись не столько грабежом, сколько местью.

К рассвету могучее десятитысячное войско Оучи перестало существовать. Конечно, благодаря бегству уцелело более половины, только сейчас это было множество разноразмерных отрядов, которые порознь прятались в непроходимых горах и отходили на восток, в свои родные земли.

Весь следующий пасмурный день армия Дадзайфу занималась лечением раненых, похоронами павших, вязанием пленных… И сбором трофеев! Оучи бежали в беспорядке, так что почти всё богатство их лагеря досталось победителям. Хисасе смотрел на него с чувством злого голода в глазах, но не рвался на грабеж. Понимал, что его заслуга в победе невелика. Однако, Ли Чжонму велел щедро поделиться с Мацуура.

Сортировать добычу было крайне важно. Требовалось забрать себе лучшее оружие, доспехи, лошадей, серебро (для будущих торговых сделок), бронзу (для литья орудий). Но от Оучи осталось просто огромное количество прочей добычи! Которую хранить негде и незачем, а выкидывать жалко.

— Отдать всё нашим воинам! — коротко бросил генерал, опираясь на плечо Гванука. Ноги уже плохо держали старика. На самом деле, удивительно, что Ли Чжонму нашел в себе силы руководить битвой весь прошлый день и часть минувшей ночи.

Полковникам главнокомандующий отдельно сказал следующее:

— Торговцы Хакаты захотят всё это выкупить, ведь воины продают добычу за гроши. Вот список купцов, которые помогали нам, кто снабжал нас нужными товарами. Скажите городу прямо: скупать добычу имеют право только эти люди. Или их представители.

Гванук улыбнулся. Теперь все в Хакате поймут, как выгодно помогать чосонцам. Прямо у берега Микасы были организованы огромные горы сортируемых трофеев. Наладить мародерскую работу было непросто, генерал пытался разорваться на части, чтобы успеть везде. Но он уже еле волочил ноги. Тут-то из ниоткуда вылез голоногий ниппонец Ивата, который непонятно где прятался всю битву, а теперь вылез и предложил свои услуги. Задав толстяку пару вопросов, Ли Чжонму убедился, что тот знает толк в подобной работе. Объяснил правила: что и кому полагается; и велел всё тщательно записывать.

— Потом проверю, — строго бросил он и велел Гвануку отвести его к постели.

Главнокомандующий проспал весь день и большую часть ночи. И, едва проснувшись, тут же созвал полковников, чтобы отчитались о потерях и общем состоянии. Во всех полках погибло 440 человек, и, скорее всего, еще будут смерти среди раненых. Хотя, Хаката очень сильно помогла с последними. Из города пришли десятки знахарей, жрецов, сведущих в уходе за больными. Несколько десятков самых тяжелых даже увезли в храмы — просить помощи у богов. Ли Чжонму при этих словах покачал головой, но ничего не сказал.

В итоге, чуть более двух тысяч бойцов готовы оборонять Дадзайфу от любого врага (еще шесть сотен моряков обитали в городе возле кораблей). Запасы стрел пополнены сверх меры (благодаря трофеям), испорченное оружие и доспехи заменены — благо выбор велик. Единственное, в ночной вылазке пожгли последний порох. Чахун догадался спрятать два зарядных мешочка, чтобы пушки могли хоть по разу выстрелить.

Утром к генералу привели Даичи Ивату, который на ночь опять куда-то укрылся — сколько ни искали его по приказу Ли Чжонму, так и не нашли. А теперь заявился сам. Толстяк явно за вчера успел переодеться… и явно не в свое. Но белые отвратительные ноги его больше не было видно — и за это спасибо богам!

Вывалявшись в поклонах, тот уселся напротив генерала и быстро, в деталях расписывал, сколько чего было собрано, сколько роздано. И всё это, почти не заглядывая в записи. Толстяк Ивата особо отметил, что не во всем послушался сиятельного. Своей волей он запретил «раздавать простонародью» многие трофеи. Например, важные для работы: бумагу, кисты и туши. Также забрал для генерала «Повесть о принце Гэндзи» и еще пару десятков бесценных свитков.

— Роспись на шелке дивной работы — кто из них ее оценит! — перечислял он увлеченно. — Три ширмы, отделанные слоновой костью! Почти полный сундучок с сандалом с далекого юга! Толченый рог носорога — хватит поднять стручки целой вашей роте!

Он перечислял какое-то время, изредка подсказывая, сколько может стоить та или иная вещь, и где ее лучше всего продавать. Ли Чжонму потребовал у него записи, растерянно уставился на незнакомые значки. Исключительно ради сохранения лица задал проверочные вопросы. Вздохнул.

— Так. С завтрашнего дня начинаешь ходить ко мне на уроки вместе с О. Познакомлю тебя с алгеброй.

Последним на встречу с генералом Ли пришел Хисасе Мацуура. Мрачный, с траурным лицом — будто, и не была накануне одержана великая победа над армией Оучи!

— Добычи мало? — с прищуром посмотрел на него главнокомандующий. — Ну, не переживай! После следующего сражения главный трофей тебе достанется!

— Какого сражения? — вздернул брови квадратный даймё.

— Под Хирадо! Надо же теперь твоим родственником заняться.