Пресвитерианцы. Первый поход

Глава 13

Ли Чжонму сорвался с места с несвойственной для его возраста прытью. Гванук еле поспел за своим господином. На крыльце их взору предстало странное и пугающее зрелище: прямо на небольшой сельской площади пленные самураи расселись рядком в привычных для них странных позах. Один за другим они втыкали в себя ножи — прямо в грудь — а самый молодой из пленников подходил к смертельно раненому и перерезал тому горло.

Шестеро уже валялись в грязи из крови и пыли, нож рассекал плоть очередного ниппонца, приводя в трепет десятки невольных зрителей.

— Остановите их! — завопил генерал Ли, преодолев потрясение. — Немедленно!

Чосонцы среагировали так медленно, что долговязый ниппонец успел перерезать еще два горла. Даже когда несколько воинов Угиля кинулись к ним, самураи продолжили втыкать в себя в ножи, а молодой — добивать их, избавляя от мучений. По итогу, живым захватить удалось только убийцу. Воины повисли на каждой его руке, пленник рычал, орал и требовал отпустить — его чосонский язык оказался не так уж и плох. Парня, наконец, скрутили.

— Что это было вообще? — обвел главнокомандующий гору трупов.

— Я слышал, что таков путь благородных в Ниппоне, — неуверенно ответил Ли Чжисил. — Если имя благородного опозорено, либо он не смог выполнить волю своего господина — то смыть позор можно, только убив себя.

Подумал и добавил.

— Они такое уважают.

— Подведите!

Уцелевший самурай по-прежнему бесновался в руках бойцов. Каждый держал по одной его руке, а третий сзади еще слегка и придушивал — но и этого еле хватало.

— Руки прочь! Дайте мне умереть! — с болью глядя на трупы товарищей, орал ниппонец.

— Хочешь уйти? — внезапно накинулся на него Ли Чжонму. — Столько сил, столько возможностей — а ты просто хочешь убить себя? Это же путь труса. Если бы, хоть, в бою… Хочешь умереть в бою? Я помогу тебе!

Всё это генерал говорил в полный голос, пытаясь перекричать рычание озверевшего самурая. Казалось, тот вообще не воспринимал слова главнокомандующего. Но…

— Я дам тебе твой меч, — и после этой фразы пленник стих моментально. Бойцы испуганно напряглись, но ничего не происходило: ниппонец попытался встать ровно, насколько ему позволяли чосонцы.

— Мой меч, — с интонацией вежливой требовательности сказал он.

— Если ты выйдешь на поединок, — выгнул бровь генерал Ли, дождался мрачного кивка и махнул рукой. — Найдите Ким Нгуена, пусть пришлет из добычи…

— Это старый тати в коричневых ножнах и с акульей кожей на рукоятке, — быстро уточнил самурай. — Мне нужен только мой меч.

— Тогда скажи уже свое имя.

— Гото Арита.

Пока искали оружие, освобожденный ниппонец уселся на колени прямо на земле, упер кулаки с бока и сидел, не шелохнувшись. К главнокомандующему пробрался Звезда Угиль и, поклонившись, жадно зашептал:

— Сиятельный! Дозволь мне! Я выпотрошу этого островитянина!..

— Дозволю… Если ты поклянешься мне драться так, как нужно мне.

— А как…

— Мне важна не победа… Да и мало чести в победе над ним сейчас. Ты же видишь, он хочет умереть. Главное, что я хочу: чтобы ты разозлил его. Заставил драться по-настоящему. Понятно?

— Понятно, сиятельный. То есть, нет. Я б и сам хотел, чтобы по-настоящему. Но тебе это зачем?

— Когда есть злость — появляется желание жить. Мне он нужен живой. Так что самое главное — не убивать.

Угиль нахмурился.

— Как прикажешь, сиятельный. Клянусь тебе, что не убью его.

Меч пришлось ждать долго. Потом ниппонец неспешно обвязывал петли на ножнах специальным шнуром, крепил его к поясу. Тати оказался весьма похож на хвандо: длинный изогнутый клинок (разве что немного тоньше, без утяжеления к острию), большая рукоять. Приготовившись, самурай встал посреди освобожденного для поединка пятачка. Звезда за это время снял доспехи, чтобы быть на равных с противником. Кривой меч порхал в его могучих руках, словно, пушинка. Гото Арита равнодушно смотрел на это озорство с опущенными руками, тати продолжал оставаться в ножнах.

— Ну же! Не бойся, островитянин! — ухмылялся Угиль. — Больно не будет! Ну, может, чуть-чуть…

Он нарочито неуклюже, по сужающейся спирали подходил к ниппонцу. Тот тоже был довольно высоким, но на фоне Звезды выглядел крохой. Чосонский командир, кажется, был вдвое тяжелее! Гванук даже представить боялся, чтобы оказаться против этого могучего тигромедведя. Правда, сейчас Угиль показывал лишь свою медвежью сторону — тяжелую, неспешную. Гото Арита оставался предельно спокойным и расслабленным. Он не отступал перед напором врага, лишь постоянно поворачивался к нему невозмутимым лицом.

— Хха! — хвандо со свистом рассек воздух, метя в соединение шеи и плеча.

Удар страшной, убийственной силы, завершился перед самой плотью ниппонца. Разве что лист бумаги можно просунуть между кожей и сталью.

Гото Арита даже не моргнул!

Гванук завороженно смотрел на твердого, как сталь, самурая, видел, как закипает Угиль.

— Давай же! Раньше я не слышал, что среди самураев имеются трусы! Надо будет запомнить твое имя, чтобы потом доказывать всем обратное.

Стрела не достигла цели. Видимо, ниппонец ждал чего-то подобного. Но лицо его потемнело. Угиль почувствовал, что нашел верное направление.

— Хотя, зачем мне имя? Нет, я передумал убивать тебя, трус и сын труса. Я просто уговорю сиятельного отдать мне тебя. Буду водить за собой на веревочке по площадям и делать вот так, — и тигромедведь смачно зарядил пинок куда-то в район зада самурая.

Вспышка мелькнула со скоростью молнии — стальная полоса выпорхнула из коричневых ножен и пролетела по широкой дуге, рассекая пространство надвое. Только невероятная звериная реакция позволила Звезде отшатнуться и почти уйти от удара. Лишь самый кончик тати прошелся секущим ударом поперек огромной груди Угиля. Одежда была сильно порезана, но рану он, кажется, не получил.

С радостным смехом Звезда сгруппировался, взял хвандо в две руки и выставил его перед собой. Клинки медленно приблизились, соприкоснувшись в последней четверти.

— Как близко встали, — пробормотал кто-то из воинов Угиля. — Очень опасно.

Дальнейшее Гванук мог описать с большим трудом, даже при всем своем желании. Слишком быстро всё происходило — встретились два больших мастера. Воины, как будто, взрывались, звон наполнял тишину, а потом всё резко стихало. При этом, противники вели себя по-разному. Чу Угиль был подобен воде — текучей, напористой. Он то наваливался на ниппонца всей своей массой, то норовил перехитрить множеством обманных движений, то волной откатывался назад, разрывая дистанцию. Гото Арито же был подобен камню: твердо стоял на месте, выставив свой тати, о который разбивались, расплёскивались все атаки чосонца. Несмотря на малый вес, самурай твердо занимал центр боевой площадки, вынужденно шагая назад, лишь когда Угиль уже давил всем своим огромным весом. Сильные удары Звезды остановить блоком почти нереально, но Гото Арито всегда так хитро выкручивал свой меч, что мощный напор хвандо каждый раз уходил куда-то в сторону. Он даже атаковал! Если Угиль в своих атаках показывал все невероятные возможности и каждый раз делал длинную серию до десятка ударов, надеясь, что хоть один достанет противника, то самурай был лаконичен. Поймав своего врага на каком-то промахе, он вдруг резко прорывался вперед, делая один, реже два смертоносных удара, а потом быстро возвращался в закрытую позицию.

Это был невероятно красивый бой, Гванук даже не думал, что может такое сказать о схватке насмерть. При этом, бой совершенно равный: каждый из воинов не раз оказывался крайне близок к успеху, но ни хвандо, ни тати еще не пустили ни капли крови. Даже увлекшись схваткой, слуга не забывал поглядывать на своего господина. И, в отличие от всех завороженных боем зрителей, тот недовольно кусал губы. Почему? Гванук вгляделся в поединок новыми глазами и, кажется, понял, в чем дело. Тигромедведь всё еще оставался таким же быстрым, но огромному телу не хватало воздуха: лицо Звезды покраснело, грудь вздымалась, подобно кузнечным мехам. А вот самурай дышал совершенно спокойно; не было заметно ни капли усталости. Напротив, в нем разгорался какой-то внутренний костер: глаза посверкивали, на губах стала чуть заметна кривая улыбка.

Кажется, Ли Чжонму уже жалел, что запретил Угилю убивать ниппонца. Ведь ситуация вполне могла повернуться и наоборот. Он даже что-то шепнул стоявшим поблизости бойцам отряда Звезды… Понятно, что шепнул.

Жаль, это не помогло.

Гото Арито что-то решил. Очередной яростный удар сверху он принял на тати прямо над головой. Удержал и даже оттолкнул обратно вверх. В тот же миг самурай развернул клинок и нанес горизонтальный удар вдоль живота, припав на правое колено. Угиль никак не успевал закрыться, и смог лишь отпрыгнуть назад, чудом избежав ранения. Но ниппонец не унимался! В каком-то странном полуприсяде, он шагал вперед и вперед, нанося удары с невероятной скоростью частотой. Звезда зарычал, пытаясь их все отбить, уклоняться он уже не успевал. И вот тати режущим ударом распарывает тигромедведю правое бедро!..

По инерции тот делает шаг назад, еще один шаг. Раненая нога внезапно подгибается, Угиль шлепается на зад, заваливается на спину… А самурай — с горящими от азарта глазами — уже навис над ним. Меч его находится где-то за правым ухом и смотрит своим острием строго вверх.

— Остановись! — испуганно кричит Ли Чжонму.

Десятки людей кидаются в круг… Но, конечно, никто ничего не успевает сделать. Даже Угиль. Смертоносная полоса клинка тати, как ястреб, летит вниз, к своей добыче — и замирает на расстоянии толщины бумажного листа от кожи поверженного врага. Ровнехонько в месте соединения шеи с плечом. Через вдох, несколько чосонских копий прикроют тело поверженного Угиля, а еще с десяток упрутся в тело ниппонца. Но за этот вдох он держал жизнь Звезды в своих руках.

И не забрал ее.

— Чу Угиля перевязать! — взволнованно раздавал команды генерал Ли. — Оказать ему всю нужную помощь! А этого — ведите ко мне!

Самурай не сопротивлялся. Свой тати держал в руке лезвием вниз, даже кровь не вытер, но покорно шел, куда вели. А на лице блуждала легкая улыбка довольного человека.

— Меч в ножны, Гото Арита! — громко, но по-доброму приказал главнокомандующий. — И даже не думай красиво уйти. Мои воины проткнут твои ноги; ты всё равно останешься жить, но полноценным человеком уже не станешь.

Самурай и генерал какое-то время играли в гляделки, после чего ниппонец протер лезвие и грациозно вложил свой тати в ножны. И тут Ли Чжонму слегка, еле приметно, но поклонился пленнику.

— Спасибо, что не отнял жизнь у моего воина. Но и сильно не обольщайся: у него тоже был приказ не убивать тебя. Иначе, всё могло повернуться по-разному, — старик с довольным видом оглядел самурая. — Ты — воин, Гото Арита. А воин создан для борьбы и победы. Для преодоления! Но не для того, чтобы самому сдаваться и умирать. Теперь ты чувствуешь это? — ниппонец в ответ лишь резко опустил глаза. — Можешь скрывать, но я вижу, что чувствуешь. Ты такой же, как и я. А я никогда не сдамся. Если даже у меня отнимут всё, если я останусь один на один против всего мира — то буду бороться! Не кидаться на меч — свой или чужой. Нет, Гото Арита, я найду способ победить! По крайней мере, попытаюсь. Разве не это и есть самый правильный путь?

Самурай молчал. Но это было не прежнее, гордое молчание. Нет, перед генералом Ли молчал человек, в котором шла страшная борьба.

«Как он так умеет управляться с людьми?» — дивился О Гванук, восхищенно глядя на своего господина.

— Уверен, что и у тебя есть для чего жить и бороться. Хотя бы — для того, чтобы биться с нами, чосонцами… Хотя, что случилось между нами? Всего лишь, случайная стычка по указке заманивших вас сюда людей Со? Уверен, у тебя имеются настоящие враги. Не то, что мы… Но об этом мы поговорим отдельно. А пока… Пока ты побудешь моим гостем. Независимо от твоего желания. Я не хочу, чтобы ты это воспринял, как плен. Но и не хочу, чтобы опять проснулись глупости в твоей голове. Меч твой мы пока заберем, но он твой! Просто сохраним до тех пор, пока я не сочту правильным его тебе вернуть.

Тень снова наползла на лицо самурая. Но он молча принялся отвязывать шнур со своего меча. Отвязывал, не отрывая пристального взгляда от Ли Чжонму. Протянул ножны одному из воинов и спросил:

— Куда мне идти?

…Об этом поединке все судачили не меньше трех дней. Ибо ничего более интересного за эти дни не произошло. Воины, тренировались, крестьяне трудились — огромный лагерь, наконец, слаженно работал, как хорошо продуманный механизм. Чу Угиль через сутки уже начал ходить по лагерю, сильно прихрамывая. Ходил мрачный, как туча, только подпитывая сплетни и слухи. Очевидцы поединка стали самыми популярными людьми в Трех армиях. Даже Гванука в свободное время зазывали к разным кострам и палаткам; кормили, поили — только рассказывай, да покрасочнее.

Гото Арито тоже ходил, но только по одному маршруту: из своей тщательно охраняемой комнаты в покои генерала Ли. Тот ежевечерне стал вызывать «гостя» к себе и поил чаем, да расспросы проводил. Поскольку чаем поил как раз О Гванук, то эти беседы он тоже слышал. Постепенно самурай рассказал генералу, что сам он родом с большого острова Тиндей и с юных лет служил клану Мацуура.

— Раньше было иначе, — пояснил Гото Арита. — Вокруг Мацуура сплотился скорее союз дружественных свободных родов… Мы были хозяевами южных морей! Дед мой еще был самостоятельным князем. Бедным, но со своей землей на 500 коку риса. А я уже — служилый самурай. Потому что Мацуура смогли вовремя отречься от Южного двора. А мои предки — нет. За верность пострадали.

— Верность ценна сама по себе, — не торопил рассказчика генерал Ли.

— Наверное, так и есть. Жаль, Имагава Рёсун так не считал, — грустно улыбнулся ниппонец.

— Он напал на твой род?

— Она напал на все роды Тиндея. То было во времена наших отцов, очень многие полегли тогда.

— Расскажи о той войне.

— Клан Имагава издавна служит сегунам Асикага и Северному двору. А у нас, на Тиндэе всегда было много почитателей императоров Южного двора… Истинного, — тихо добавил Арита. — И, конечно, сегун послал усмирить наш остров могучего полководца Рёсуна Имагаву. Тот, явившись на Тиндей, повелел всем виднейшим сюго привести свои войска. К посланнику Асикага явились владыки севера Отомо, владыки юга Симадзу. Третьим могучим кланом стал Сёни. Этим сюго и служили Мацуура. Сёни — великий род. Именно они возглавляли оборону острова, когда вы пытались нас завоевать.

— Мы? — изумился Ли Чжонму.

— Монголы, которым вы раньше служили и предоставляли свои корабли. Но то было очень давно. Сёни также перешли на сторону Северного двора, а теперь настала пора и для Мацуура определяться. Они не решились выступить против своих господ и также присоединили свои отряды к армии Имагавы Рёсуна. На стороне Южного двора остался разве что великий клан Кикучи, который укрывал у себя принца Канеоши. Первая война закончилась страшным разгромом: был захвачен владычный замок Дадзайфу, разорены владения рода Кикучи, но… Рёсун не успокоился. Господина Сёни Фуюсуке, который воевал за него, Имагава заподозрил в измене, пригласил к себе на пир и отравил. Такого коварства не выдержали князья Симадзу и ушли в свои владения. Снова началась война. Отомо тоже стали бояться своего предводителя. Рёсун понял, что может проиграть и призвал на Тиндей могучий клан Оучи. С их помощью, через пять лет войны он все-таки разбил сюго Кикучи и его союзников, а потом начал усмирять Симадзу. В это же время Ёсихиро Оучи принялся захватывать себе земли у Сёни и у Отомо.

Гота Арита отхлебнул уже остывший чай.

— Более двадцати лет шла война. До тех пор, пока Северный и Южный дворы не примирились… Тогда казалось навсегда. Рёсуна, наконец, отозвали с Тиндея в столицу, а спустя всего несколько лет против власти сёгунов Асикага восстал уже Ёсихиро Оучи. С ним одним еле-еле справились… А семь лет назад Северный двор вновь нарушил установленный порядок соправления и захватил власть…

Гванук слушал, раскрыв рот, забыв о чайнике на жаровне. Какая интересная, оказывается, жизнь на островах Ниппона! В Чосоне, конечно, тоже была усобица и, кажется, примерно в те же годы. Но чтобы вот так: одни воюют вместе, потом воюют друг с другом. Жаль, непонятно было: столько имен, названий…

Ли Чжонму тоже не всё понял. Так что велел Гвануку бежать в темноту ранней ночи и срочно звать Ли Чжисила. Командующему Правой армии было поручено допросить всех ниппонских пленных и составить доклад: что такое Северный и Южный двор. В мельчайших деталях!

Но через три дня обо всём этом забыли. Так как литейщики во главе с минцем Ваном Чжоли начали лить пуш-ку.