Пока не погаснет последний фонарь. Том 3

Эпилог 万事は夢 Все, что существует на свете, – только сон

Мне казалось, я плыву в темноте. Ее неторопливое течение умиротворяло, ее прохлада ослабляла боль, успокаивала ноющее сердце, и потому его медленное биение могло прерваться в любой момент. Остановиться, сделав окружающую меня тишину абсолютной, непроницаемой – такой же, каким был мрак вокруг.

Но внезапно воды этого течения взбунтовались, попытавшись меня утопить. Я уже не безмятежно плыла – я боролась с волнами, которые заливались мне в горло, перекрывая дыхание, заставляя легкие гореть, а голову – раскалываться от боли.

Я судорожно забилась, пытаясь выплыть на поверхность, но этим, казалось, напротив, лишь тянула себя ко дну. И так же внезапно, как разбился покрывавший мое тело – или сознание – кокон оцепенения, я поняла, что не могу сдаться. Что собираюсь выбраться.

Хочу увидеть свет.

Первыми вернулись звуки. Тихие шорохи, далекие шаги, странный писк… Затем к ним присоединились запахи. Совсем слабые, но обнадеживающе знакомые…

Наконец вернулись и ощущения, словно разум вспомнил, что был не сам по себе – его вмещало в себя мое тело. Прохлада и шероховатость ткани, легкая саднящая боль, сухость во рту.

Странное давление на грудь, мешающее сделать глубокий вдох.

Все еще не в силах не то что пошевелиться, но даже приоткрыть глаза, я почувствовала легкое щекочущее прикосновение к своим щекам и ключицам. Почти незаметное, оно почему-то отозвалось в теле взрывом паники, который придал мне сил. И я открыла глаза.

На моей груди на корточках сидел ребенок – так мне показалось в первую долю секунды. Но ребенком это быть точно не могло.

Болезненно худое, с выпирающими костями, обтянутыми призрачно-бледной кожей, с которой почти сливалась ткань белоснежной кёкатабиры, это существо, обнимая себя за острые плечи, склонило голову надо мной, и его длинные угольно-черные пряди волос неприятно щекотали кожу, а огромные, полностью белые глаза, не моргая, смотрели прямо в мои, распахнутые от ужаса.

Мне хотелось закричать, хотелось столкнуть жуткого ребенка со своей груди, но я застыла. Как будто забыла, как пользоваться телом. Я не могла пошевелить даже пальцем – ни на миллиметр.

Не могла даже закрыть глаза, чтобы спрятаться от этого леденящего кровь взгляда.

Существо, словно прочитав все мои чувства по глазам, словно напитавшись моими ужасом и смятением, растянуло тонкие бескровные губы в кривой ухмылке и медленно протянуло руку к моему лицу.

Тонкие, неестественно длинные пальцы без ногтей убрали прядь волос с моего лба, а затем легко, почти нежно провели по моей скуле.

Но мне показалось, что по моему лицу угрожающе аккуратно провели остро отточенным лезвием.

Больше всего на свете в этот момент мне хотелось отвернуться. Хотя бы закрыть глаза. Но только не смотреть в лицо этого существа, которое заражало мою кровь ужасом. Но я до сих пор не могла пошевелиться.

В голове пронеслась яростная в своем отчаянии мысль: «Что ты такое?»

То ли услышав мой беззвучный крик, то ли прочитав его по моим глазам, существо склонилось еще ближе, так что наши носы почти соприкоснулись, и зловеще прошептало, словно делясь со мной тайной:

– Канашибари.

И в следующее же мгновение исчезло.

А я смогла наконец сделать глубокий вдох, и из моих глаз, будто прорвавшись через плотину, полились слезы, которые я даже не попыталась сдержать.

Я все еще не понимала, что произошло и что происходило, – не успела даже задуматься, вспомнить об этом. Но одно я знала точно.

Я жива.

Как же это было привычно и как же это было невероятно. Голоса, звуки шагов, музыка, шум машин. Обычные дома, прямые дороги, открытые магазины, электричество.

С того момента, как я очнулась, прошло всего два дня, но мне до сих пор казалось, что я сплю. А на самом деле все было наоборот: я наконец проснулась.

Я с трудом поверила, когда выяснила, что на самом деле авария, в которую мы попали, была несерьезная – такая, что я даже не пострадала. Как и Минори. Я поняла, что зря доверяла последним своим воспоминаниям о реальном мире… Но что их исказило: мое испуганное сознание или же захватившие его в плен существа?

И после этого мы с Минори почему-то уснули. А проснулась лишь я одна. Минори… Она, несмотря на вспыхнувшую в моей душе предательскую надежду, действительно умерла. И хоть я уже знала об этом, хоть Минори и умерла у меня на руках, мне показалось, что я вновь ее потеряла.

И все-таки… Я наконец осознала, что выжила. Что я дома. Что вновь оказалась в настоящем, реальном мире. От всего вокруг, даже от обыденных мелочей, мое сердце начинало биться быстрее, и, оказавшись в привычном ритме живого города, я с трудом сдержала слезы.

Все те ужасы стали теперь лишь воспоминаниями, а сами воспоминания – шрамами на моей душе. Но как земля твердеет после дождя, так и меня закалило то, через что мне пришлось пройти.

Ощущая себя до необычности обычно, я спустилась в метро, а затем оказалась на платформе. Прикрыла глаза, вслушиваясь в шум вокруг, как в музыку. Столько людей рядом, но ни один из них не думает ни о ёкаях, ни о необходимости выживать. А теперь не должна и я.

Внезапно все звуки вокруг стихли, словно кто-то резко выключил радиоприемник, и воцарилась тишина. Углубившись в свои мысли, я даже не сразу обратила на это внимание, но затем заметила окружающую меня неестественную тишину. Она была привычной там, но здесь такого быть не должно… По моей коже пробежала ледяная дрожь, и я огляделась.

Вокруг никого не было. Станция оказалась безжизненно пустой. И лишь я стояла на платформе.

Я нервно сглотнула, ощутив, как мгновенно пересохло горло. Что произошло? Почему вокруг ни души? Руки мелко задрожали, и я вдруг поняла, что просто уснула. Это лишь кошмар. Один из многих, что не отпускали меня теперь каждую ночь.

Я зажмурилась.

– Проснись, – приказала я себе. – Ты просто спишь. Ты дома!

Я почувствовала легкое прикосновение к своему плечу и, подавив вскрик, резко обернулась. Сердце, казалось, замерло, а кровь превратилась в лед.

Передо мной, совсем близко, стоял ёкай. Длинные черные волосы, человеческое тело, облаченное в белое кимоно. Синяя кожа и два рога на лбу.

– Ао-андон, – прошептала я, и он улыбнулся, демонстрируя черные зубы.

Ао-андон вытянул руку, я отшатнулась, но ёкай успел на удивление сильно толкнуть меня в плечо. И я, стоя слишком близко к краю, упала с платформы. Крик застрял у меня в горле, и я успела лишь прижать голову к груди, а спустя мгновение мое тело пронзила резкая боль от падения на пути.

Но шок был сильнее. Настолько, что я даже забыла о страхе. Я хотела вырваться из этого реалистичного ночного кошмара.

Но в глубине души понимала, что это не сон.

Привстав на локтях, я сцепила зубы, а потом как можно быстрее встала на ноги. Понимая, что нахожусь на рельсах, я живо представила, как меня переезжает вылетающий из тоннеля поезд. И от одной мысли внутри вспыхнула паника.

Я подняла голову, но ао-андона на платформе больше не было. Мог ли этот ёкай мне просто привидеться? Может быть, я сошла с ума и сама упала на пути?

– Помогите! – в отчаянии крикнула я, желая привлечь внимание других пассажиров. Но вокруг звенела тишина…

Которую прервал странный стучащий звук.

Мелко задрожав, я медленно обернулась к туннелю. От мрака внутри него отделилась какая-то тень, но с каждым мгновением ее черты становились все отчетливее, и тогда меня сковал уже не страх – меня пронзил ужас.

В десятке метров от меня замерла, стоя на локтях, девушка, у которой отсутствовала вторая половина тела, а рваная одежда была покрыта бурыми пятнами. На плече это существо держало косу, а ее бледное лицо исказила жуткая улыбка.

На пару мгновений время остановилось… А потом Тэкэ-Тэкэ бросилась ко мне.

И тогда я закричала.

Ивасаки несколько минут стоял напротив двери, ведущей в его квартиру, не решаясь ее открыть.

Очнувшись после аварии в больнице – вернее, проснувшись, – он провел в ней пару дней и отказался оставаться там еще хоть на один. И врачи, и знакомые настаивали, что ему необходимо побыть под наблюдением врачей подольше, но вовсе не из-за травм – они-то не были серьезными. А как раз из-за того, что для человека с такими несерьезными повреждениями Ивасаки пробыл без сознания слишком долго.

Он был поражен, когда узнал, сколько именно времени его не могли разбудить. Не прошло даже двое суток! Тогда как для Ивасаки они растянулись больше чем на месяц…

Ивасаки продолжал смотреть на дверь и не мог толком понять, что его останавливает – да и не пытался. Он просто старался набраться решимости и зайти наконец в квартиру.

Словно эта дверь была дверью в его привычную жизнь, и он боялся, что, открыв ее, поймет, что ошибался, что никакой прежней жизни уже нет.

Но одновременно Ивасаки понимал, что отчасти так и есть. Пусть он и вернулся домой, это был уже и не совсем он: не тот, что месяц… то есть пару дней назад.

Ивасаки наконец распахнул дверь.

На подсознательном уровне он ожидал услышать стук когтей по полу, увидеть радостно встречающего его Моти… Но с легким разочарованием вспомнил, что его питомец сейчас у одного из детективов его команды, который пообещал, что сам завезет Моти обратно.

Скинув обувь, Ивасаки обессиленно поплелся в следующую комнату, совмещающую в себе крохотную кухню и чуть более просторную гостиную, и хотел просто упасть на диван, но его остановила боль в покрытом синяками и ушибами теле.

Но ничего серьезнее них, легкого сотрясения мозга и рассеченной брови Ивасаки не получил, и этот факт заставлял его почти каждую секунду сжиматься от нового болезненного приступа вины. Спровоцировавший аварию водитель до сих пор лежал в коме. Детектив Маэда погиб на месте.

Араи…

Про него Ивасаки старался даже не думать, ведь тогда чувство вины становилось просто невыносимым.

Ивасаки устало выдохнул. Он даже жалел, что почти не пострадал, – возможно, физическая боль помогла бы ему отвлечься от боли в душе. Вот от нее врачи вылечить точно не могли.

Каждый раз, закрывая глаза, Ивасаки не знал, какой образ всплывет на этот раз. Но не сомневался, что воспоминание будет тяжелым, жутким, болезненным.

Гнетущую тишину вспорол телефонный звонок, и Ивасаки, вздрогнув от неожиданности, вынырнул из тягучего болота тяжелых мыслей. Раздраженно дернувшись в попытках отыскать телефон, он услышал, как тот с глухим стуком упал на пол рядом с диваном.

Чувствуя, как искрятся нервы, Ивасаки тихо выругался, наклонился, чтобы поднять уже затихший телефон, и, случайно заглянув под диван, оцепенел.

На него из темноты с бледного сероватого лица смотрели два черных глаза.

– Сыграем в прятки?

Эмири в легком раздражении вышла из своей палаты.

Она пришла в себя пару дней назад – то есть проснулась. А по-настоящему прийти в себя не могла до сих пор. Каждый раз, закрывая глаза, и не только по ночам – даже просто моргая, – Эмири думала, что, открыв их, снова увидит развалины, усеянный синими огнями туман или зловещий традиционный дом.

Каждый раз Эмири просыпалась резко, в холодном поту, уверенная, что день возвращения, а затем и дни после него были лишь сном. И каждый раз испуг судорогами покидал тело Эмири, стоило ей, подскочив на ноги, сначала выглянуть в окно, затем осмотреть палату, потом – саму себя в больничной одежде, а затем снова выглянуть в окно. Услышать звуки города, почувствовать его запахи, увидеть его огни.

И так каждый раз.

Но Эмири никому не показывала, что разрывает ее изнутри. Оставалась такой же равнодушно-холодной, какой ее привыкли видеть. Какой она привыкла быть.

Казалось, вернувшись к прежней себе, Эмири сможет быстрее вернуться и к своей прежней жизни.

Да и отправиться из обычной больницы в психиатрическую в планы Эмири не входило.

Сейчас она, раздраженно морщась, шла по больничному коридору в сторону туалета, а на самом деле просто сбегала. Ей нужно было побыть одной.

Эмири почти злилась на то, что ее отказывались выписывать. На то, что отказывались отпустить в город. А ведь больше всего Эмири сейчас хотелось увидеть людей, о которых она теперь думала не иначе, как о своих друзьях.

К счастью, в туалете никого не оказалось, и Эмири пустила в раковину холодную воду. Ей нужно было охладить голову – и в прямом, и в переносном смысле.

Набрав в руки ледяную воду, Эмири умыла лицо и несколько секунд простояла, зажмурившись и уперевшись руками в прохладную раковину. Собираясь с мыслями. Собирая саму себя.

Медленно выдохнув, Эмири открыла глаза и, выпрямившись, взглянула на себя в зеркало.

А потом едва не закричала.

За ее спиной стояла девочка лет десяти с блестящими черными волосами длиной до плеч, в алой юбке и белоснежной рубашке, перепачканной кровью. Через зеркало посмотрев прямо на Эмири, она изогнула бледные губы в улыбке:

– Привет. Меня зовут Ханако.