Нулевой дар. Том 1

Глава 3

Тот «семейный ужин» закончился, не успев толком начаться. Отец, выплеснув на меня последнюю порцию ледяного презрения, резко встал и вышел. Полы его дорогой мантии взметнулись, словно крылья черной птицы. Гнев главы дома Стержневых был похож на вспышку сухого пороха — ослепительно, громко, но быстро. Лидия задержалась. Всего на пару секунд, но мне этого хватило. Она окинула меня взглядом, в котором смешались легкое удивление и привычная, въевшаяся в нее брезгливость, а затем бесшумно последовала за отцом. Я остался один в огромной, гулкой столовой, один на один с нетронутым ужином и звенящей тишиной.

К еде я так и не прикоснулся. Аппетита не было совершенно. Вернувшись в свои покои, по привычке посмотрел на столик у кровати. Там, как верный пес, меня ждала пузатая бутылка красного вина. Рука сама потянулась к ней. Старый Кирилл, тот избалованный аристократ, чье тело я теперь занимал, поступил бы именно так. Залил бы унижение сладким, дурманящим пойлом, чтобы проснуться утром с больной головой и снова ничего не помнить.

Я взял бутылку. Стекло приятно легло в ладонь. На мгновение я почти поддался. Но душа Алекса, наемника, выжившего в десятках передряг, взбунтовалась. Алкоголь — это слабость. Он туманит разум, замедляет реакцию. В моем старом мире за такую слабость платили жизнью.

— Нет, — прошептал сам себе.

С тихим стуком я поставил бутылку обратно на стол. А потом, с холодной, расчетливой злостью, схватил ее снова, подошел к ночному горшку и одним движением вылил все содержимое внутрь. Темно-красная жидкость заполнила комнату приторным запахом прокисшего винограда. Это был символический жест. Прощание с прошлым. Прощание с Кириллом.

На следующее утро я проснулся сам, без помощи слуг, задолго до того, как первые тусклые лучи пробились сквозь купол. Тело ломило, но голова была на удивление чистой. Я нашел в необъятном гардеробе самые простые штаны и рубаху, которые больше походили на одежду конюха, чем аристократа. Выйдя на середину комнаты, я сглотнул и заставил себя принять упор лежа.

— Один, — выдохнул, с неимоверным усилием отжимаясь от мягкого ковра. Руки задрожали, как у пьяницы. Тело, привыкшее к шелковым простыням и мягким креслам, начало вопить от такого насилия. — Два…

На третьем повторении руки предательски подогнулись, и я неловко ткнулся носом в пол. Пару минут просто лежал, вдыхая запах пыли и слушая, как бешено колотится сердце в груди. Мое старое тело, тело наемника Алекса, даже не заметило бы такой нагрузки. Я мог пройти полсотни километров в полной выкладке и после этого еще вступить в бой. А это… это просто мешок с костями, обтянутый нежной кожей. Бесполезный отброс.

— Жалкое зрелище, Стержнев, — пробормотал я в ковер. — Вставай, тряпка.

Собрав всю волю в кулак, я заставил себя подняться. Потом были приседания. Следом попытки качать пресс. Я делал все, что мог вспомнить из старой жизни, все, для чего не нужно было никакого оборудования. Спустя полчаса я без сил рухнул на пол, мокрый от пота с головы до ног. Мышцы горели так, будто их полили кислотой. Но сквозь эту адскую боль я почувствовал какое-то странное удовлетворение. Боль означала, что я еще жив. Что это хлипкое тело можно изменить. Превратить из дорогой вазы в смертоносный инструмент.

Так началась моя новая жизнь. Подъем до рассвета. Тренировка до тех пор, пока мышцы не начинали сводить судороги. Вместо горячей ванны — умывание ледяной водой из кувшина. За завтраком я съедал все, что ставили на стол, не обращая внимания на удивленные взгляды прислуги. Я перестал пить. Дни напролет проводил в библиотеке отца, зарывшись в книги. Не в романы и стихи, а в трактаты по истории, механике, алхимии. Во все, что маги считали «низким» ремеслом. На мое удивление, этот мир куда развитей, чем я думал. Не уровень моего прошлого, конечно, но и лучше, чем ничего.

Здесь алхимия тесно переплетена с механизмами. Големы, устройства, оружие. Есть и древнее ремесло. В книгах пишут, что очень давно случилась катастрофа. Оттого города и отделились от внешнего мира. Большая часть развития также осталась снаружи. А еще — под землей.

Моя перемена не осталась незамеченной. Слуги шарахались от меня в коридорах и перешептывались за спиной. Отец делал вид, что меня не существует. Но хуже всех была Лидия. Моя дорогая сестрица не верила в мое преображение. Она видела в нем какой-то подвох и теперь постоянно следила за мной.

Развязка наступила примерно через неделю. В дальнем крыле особняка я обнаружил заброшенный тренировочный зал. Пыльный, с пустыми стойками для оружия и парой старых манекенов, набитых соломой. Идеальное место.

Задержавшись здесь, я начал отрабатывать удары на одном из манекенов. Оружием послужила тяжелая железная кочерга из камина. Каждый замах отдавался болью в плече, но я упрямо продолжал. В каждый удар вкладывал свою злость на этот мир, на эту семью, на собственную беспомощность. А затем…

— Какое трогательное зрелище, — голос Лидии за спиной прозвучал как щелчок хлыста. Я вздрогнул и резко обернулся. Она стоит в дверях, изящно прислонившись к косяку. На ней легкое шелковое платье, совершенно неуместное в этой пыльной комнате.

— Что, братец, решил, если будешь усердно махать железкой, то станешь мужчиной? — добавила и медленно вошла в зал. Ее туфельки не издали ни звука. — Забавно. Это так похоже на чернь из Нижнего Города. Они тоже думают, что потные мышцы могут что-то решить.

Я не стал отвечать, лишь крепче сжимая кочергу. Дыхание сбилось, по лицу ручьями течет пот. На ее фоне я, наверное, выгляжу особенно жалко.

— Ты ничего не понимаешь, Лидия, — наконец выдавил из себя, пытаясь говорить ровно. — Дело не в силе. В дисциплине. Понятие, которое тебе, с твоим врожденным даром, незнакомо.

Она рассмеялась. Ее смех был похож на звон разбитого бокала — вроде и мелодично, а слух режет.

— Дисциплина? Не смеши меня, братец. Я прекрасно вижу, что ты делаешь. Ты пытаешься заменить грубой силой то, чего тебе не дала кровь. Пытаешься построить хибару из грязи там, где у всех нас возвышаются магические шпили. Это не дисциплина. Это отчаяние.

Она подошла ближе. Ее синие глаза насмешливо сверкнули.

— Хочешь, я покажу тебе, что такое настоящая сила? Та, которую не нужно вымаливать у своего тела часами тренировок?

Я даже не успел ответить. Она лениво взмахнула рукой в мою сторону. Кочерга в ладони мгновенно раскалилась докрасна. Я взвыл от боли и рефлекторно разжал пальцы. Железный прут с шипением упал на каменный пол, оставляя черный, дымящийся след.

Я уставился на свои руки. Кожа на ладонях вздулась омерзительными волдырями.

— Вот это, братец, — промурлыкала Лидия, с явным удовольствием глядя на мои страдания, — и есть настоящая сила. Она не требует пота и мозолей. Она просто есть. У меня. А у тебя ее нет, и никогда не будет. Можешь хоть до смерти замахаться своей кочергой. Ты все равно останешься пустышкой.

После девушка развернулась и пошла к выходу. Но на пороге обернулась для последнего удара.

— Прекращай этот цирк, Кирилл. Ты выставляешь себя еще большим посмешищем, чем обычно.

Дверь за ней закрылась. Я рухнул на колени. Боль в руках адская, но она ничто по сравнению с тем ледяным унижением, что пронзило меня насквозь. Черт возьми, Лидия ведь права. Абсолютно права. В этом мире, где один жест может сделать больше, чем тысяча ударов, мои тренировки просто смешны.

Я долго сидел на полу, пока острая боль не сменилась тупой, ноющей. Лидия, сама того не ведая, преподала мне самый важный урок.

Я не могу победить семью на их поле. Противопоставлять магической мощи мышцы — верх идиотизма. Но это не означает, что я не могу победить вообще. Это значит лишь то, что мне нужно другое оружие. Оружие, которое плевать хотело на их магию и чистоту крови.

Той ночью я не спал. Превозмогая боль в обожженных ладонях, я сидел за письменным столом. Но не писал очередное жалостливое письмо какой-нибудь выдуманной даме сердца, как это делал старый Кирилл. Передо мной лежал чистый лист пергамента и угольный карандаш.

Мои новые, неуклюжие руки с трудом выводили линии. Но в голове, в памяти Алекса, хранились чертежи из другой жизни. Знания о баллистике, механике, рычагах и взрывчатых смесях.

Я чертил. План. Схему.

На пергаменте медленно проступали очертания сложного механизма. Пружины, шестерни, система натяжения тетивы, ложе эргономичной формы. Это не просто арбалет, какие используют городские стражники. Это нечто иное. Компактное, мощное, способное пробить латный доспех со ста шагов. Оружие, которое не требует ни капли магии. Только точный расчет, качественные материалы и умелые руки, чтобы все это собрать.

Я посмотрел на свой чертеж. Лидия назвала меня пустышкой. Отец считал позором. Они думали, что я пытаюсь наполнить свою пустоту грубой силой.

Как же они ошибались.

Я наполню ее другим. Сталью, деревом и шестернями. Если этот мир отказал мне в силе по праву рождения, я построю свою собственную. Винтик за винтиком.

1

Боль — превосходный мотиватор. Она отрезвляет похлеще ледяной воды. Ожоги на ладонях, которые оставила магия сестрицы, постоянно горели и ныли, не давая ни на миг забыть, кто я такой в этом новом мире. Пустышка. Бесполезный аристократ в теле, которое не слушается. В мире, где сила измеряется способностью испепелить тебя щелчком пальцев. Каждый раз, когда я пытался сжать кулак, кожа натягивалась, и вздувшиеся волдыри напоминали о моем унижении.

Но эта же боль является и топливом. Она выжигает из меня остатки чужого, аристократического страха, который все еще прячется в уголках слабого тела.

Каждое утро я просыпаюсь и первым делом смотрю на свои руки. Заживают они на удивление медленно. В шкафчике стоит несколько склянок с целебными мазями, но я к ним не прикасаюсь. Я хочу помнить. Хочу, чтобы этот огонь горел не только на коже, но и где-то глубже, в груди.

Наброски арбалета, которые я сделал в ту ночь, выглядели неплохо. На бумаге, разумеется. На бумаге любая схема выглядит идеально. Но я-то знаю, что между красивым чертежом и работающим оружием — целая пропасть. Пропасть, заполненная потом, ошибками и, что самое главное, знанием материалов. А я об этом мире не знаю ровным счетом ничего. Какое дерево здесь используют для ложа, чтобы оно не треснуло от натяжения? Из какого металла делают пружины, способные выдержать сотни выстрелов? Чем можно смазать тетиву, чтобы она служила дольше?

Ответ напрашивался сам собой. Мне снова нужен тот, чьи уши торчат из каждой грязной подворотни этого города. Мне нужен Гриша.

В этот раз я не стал дожидаться темноты. Утром, после очередной тренировки, от которой сводило все мышцы, я натянул на себя самую простую и неприметную одежду, какую только смог отыскать в гардеробе этого избалованного мальчишки, и сунул в карман остатки его карманных денег. Из особняка снова выскользнул через дверь для прислуги. Дорогу к трактиру уже запомнил.

Утром это заведение выглядит еще более убого, чем вечером. Воздух пропитался кислятиной вчерашнего пива и перегаром. На полу валяются окурки и какой-то мусор. За столами клюют носом несколько забулдыг, которые, судя по всему, так и не уходили отсюда. Гришу я нашел в самом дальнем и темном углу. Он спал, уронив голову прямо на липкую поверхность стола. Рядом сиротливо стоит пустая кружка.

Я подошел и без лишних слов бросил на стол тяжелую серебряную монету. Звонкий стук заставил Гришу подскочить так, словно его ткнули раскаленной кочергой. Он уставился на меня мутными, ничего не понимающими глазами, в которых плескается вчерашний дешевый эль. Когда он наконец меня узнал, его и без того бледное лицо стало еще бледнее.

— Княжич! — прохрипел он, испуганно озираясь по сторонам. — Что вы тут делаете? После того раза… если ваши люди опять…

— Мои люди сейчас завтракают в теплой казарме, — спокойно перебил я его. — А я пришел по делу. И мне нужна твоя помощь.

Он нервно сглотнул. Его взгляд приклеился к серебряной монете. Я видел, как в его голове жадность борется со страхом. Как и всегда в таких случаях, жадность уверенно побеждала.

— Все, что угодно, ваше сиятельство! — пробормотал он, уже протягивая свою грязную лапу к деньгам.

Я накрыл монету своей ладонью. Обожженная кожа неприятно натянулась, но я даже не поморщился.

— Сначала дело. Мне нужны книги.

Гриша удивленно заморгал, его маленькие глазки забегали.

— Книги? Княжич, да в вашей родовой библиотеке книг больше, чем крыс во всех «Кишках» вместе взятых.

— Мне нужны не те книги, — отрезал я. — Мне не нужны сказки про великих магов и поэмы о героических подвигах. Мне нужно то, что такие, как ты, называют «грязным ремеслом». Мне нужны книги по алхимии. Все, что сможешь найти. О ядах, о взрывчатых смесях, о кислотах. А еще нужны трактаты по артефакторике. Старые, пыльные книги о механизмах. О шестеренках, пружинах и рычагах. Чем подробнее и скучнее, тем лучше.

Гриша взглянул на меня так, будто я попросил его организовать похищение дочери главы городской стражи. В его глазах плескалось неподдельное изумление.

— Алхимия? Артефакторика? Но зачем? Это же… это для простолюдинов. Для дворфов, что в шахтах копаются, да для безумных гномов-изобретателей. Зачем вам это?

— Это не твое дело, — холодно ответил. — Твое дело — достать книги. Тихо и быстро. Никто не должен знать, что это для меня. Скажешь, что собираешь заказ для какого-нибудь чудака-коллекционера из среднего города. Вот деньги.

Я убрал руку, и он тут же схватил монету, словно боялся, что она испарится.

— Я… я понял, княжич.

— Это аванс. Когда принесешь товар, получишь еще столько же. Встретимся здесь же, через два дня, в это же время.

Я развернулся и пошел к выходу, не дожидаясь его ответа. И так знаю, что согласится. Для таких, как Гриша, звон серебра всегда звучит громче голоса разума и страха.

Следующие два дня я провел как на иголках. Тренировки стали еще изнурительнее. Я загонял это слабое тело до тех пор, пока мышцы не начинали гореть, а в глазах не темнело. Только так я мог не думать.

На третий день я снова посетил трактир. Гриша появился, волоча за собой тяжелый и очень грязный мешок. Он швырнул его под стол и тяжело плюхнулся на скамью напротив, отдуваясь.

— Вот, — пропыхтел он, вытирая пот со лба рукавом. — Все, что удалось наскрести на черном рынке. Еле дотащил. Некоторые из этих книжонок, говорят, старше самого Купола. С вас еще одна монета, княжич.

Я молча бросил ему один серебряный кругляш, подхватил мешок и, не проронив ни слова, направился к выходу. Мешок и впрямь оказался тяжелым. Я с трудом дотащил его до особняка и спрятал у себя в комнате под огромной кроватью с балдахином.

Той же ночью, когда весь дом погрузился в сон, я приступил к учебе. Запах от книг исходил просто отвратительный — смесь пыли, плесени и еще чего-то кислого. Кожаные переплеты потрескались, а страницы пожелтели и крошились по краям. Но для меня это настоящее сокровище.

При свете одной единственной свечи я читал до самого рассвета. Погрузился в мир серы, селитры и ртути. Узнал о свойствах грибов, что растут в самых темных подземельях, и о металлах, которые дворфы добывают в Рудограде, еще одном городе под куполом, пусть и куда более мелком. Это была настоящая наука, а не абстрактные заклинания и пассы руками. Здесь все можно потрогать, взвесить, смешать. Здесь все подчиняется законам физики и химии, которые я знаю еще из прошлой жизни.

Через пару дней я решил, что с теорией пора завязывать. Моя роскошная спальня превратилась в тайную алхимическую лабораторию. Серебряный кубок стал ступкой, в которой я толок серу, соскобленную с каминных спичек. Дорогие хрустальные флаконы из-под духов были тщательно вымыты и превратились в колбы.

Моей первой, самой простой целью стало создать дымовую шашку. В одной из книг говорилось о смеси селитры, сахара и еще пары ингредиентов, которые, к моему удивлению, нашлись в кладовых для прислуги. Я заперся в комнате и, стараясь в точности следовать рецепту, начал смешивать порошки в старой отцовской табакерке, которую я нашел в ящике стола.

Я старался быть предельно осторожным. Но одно дело — читать, и совсем другое — делать что-то своими руками. Видимо, я все-таки немного ошибся в пропорциях. Когда поджег крошечную щепотку смеси, чтобы проверить, как она горит, вместо ожидаемого густого дыма раздался громкий хлопок.

Смесь вспыхнула ослепительно-белым пламенем, опалив мне брови. Табакерку вырвало у меня из рук, она отлетела в сторону и с глухим стуком приземлилась прямо на толстый персидский ковер. Я инстинктивно зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел, что посреди комнаты, на дорогом ворсе, красуется уродливая черная дыра размером с мой кулак. Края дыры все еще тлеет, наполняя комнату едким дымом.

— Черт! — выругался шепотом.

В дверь тут же раздался вежливый стук.

— Господин Кирилл? У вас все в порядке? Мы слышали какой-то шум.

Голос старого слуги, дворецкого. Если они сейчас войдут и увидят это… это конец. Отец меня убьет. Или, что еще хуже, запрет в какой-нибудь дальней комнате до конца моих дней, как сумасшедшего.

— Все в порядке! — крикнул я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и не дрожал. — Просто… книга с полки упала. Очень тяжелая.

Я лихорадочно соображал, что делать. Дым! Нужно избавиться от дыма.

Метнулся к окну и распахнул его настежь. Ночной воздух ворвался в комнату, немного развеивая вонь. Затем схватил графин с водой, стоявший на столике, и вылил воду на тлеющие остатки ковра. Раздалось шипение. Дыма стало еще больше, но теперь он хотя бы не такой едкий.

— Господин, может быть, вам нужна помощь? — снова раздался голос за дверью. На этот раз он звучал настойчивее.

— Я сказал, все в порядке! — рявкнул в ответ, вкладывая в голос всю аристократическую спесь, на которую был способен. — Я ложусь спать. Не беспокоить!

За дверью наступила тишина. Я слышал, как они там перешептываются. Каждая секунда казалась вечностью. Наконец услышал и удаляющиеся шаги. Кажется, пронесло.

Я рухнул на кровать, тяжело дыша. Руки дрожат. Комната воняет гарью. А посреди нее зияет дыра в ковре — молчаливая улика моего провала. Я посмотрел на нее. Потом на свои обожженные руки. Потом на разбросанные по столу книги.

Лидия была права в одном. Это было отчаяние. Но это было мое отчаяние. И я научусь им управлять.

Кое-как я придвинул тяжелое кресло, чтобы закрыть дыру. Понимаю, что это лишь временная мера. Долго так продолжаться не может. Моя комната — не место для таких экспериментов. Мне нужна настоящая мастерская. Убежище. Место, где я смогу работать, не боясь, что очередной неудачный опыт разнесет половину отцовского особняка и похоронит меня под его обломками.

И я знаю, где такое место можно найти. Там, внизу. В лабиринте грязных, вечно темных улиц, где никому не будет дела до странных запахов и шума из заброшенного подвала. В «Кишках».