Экзамен для чародея-3: Моя императрица

Глава 25 Снова о силе демонов и немного о пользе татуировок

Мы смотрели в эту минуту друг на друга взглядами, полными ненависти. И вдруг я понял, что запутался окончательно. Еще полчаса назад я всем своим существом желал защитить Лизаньку от всякой напасти, грозящей ей со стороны других мужчин, кем бы они ни были. Хотел оградить ее от их поползновений, от обмана, от потрясения.

Но прошла всего какая-то жалкая половина часа, и теперь я был готов ей самой нахлестать по щекам, да так, чтобы мало не показалось, чтобы почувствовала она, кто в этом имении хозяин. И еще я понял, что вполне способен на это, и при мысли такой в груди у меня все так и похолодело.

Я вдруг представил себе, как наотмашь бью Лизаньку по лицу. А удар у меня тяжелый, только такой богатырь как Гришка Орлов способен на ногах удержаться, да и то не всякий раз.

Но уж Лизанька ни за что не удержится. И она рухнет на землю как подкошенная, и след у нее на лице от моего удара останется добрый, даже если ударю я всего лишь раскрытой ладошкой.

И после этого уже никогда наши с ней отношения не будут прежними. Нет, не убоится она меня после этого — не из того Сумароковы теста, чтобы бояться кого-то. Но перестанет быть она для меня уже той самой Лизанькой, а будет уже посторонней малознакомой девицей…

Боже, как я этого не хотел! Почему-то именно в этот момент вспомнились слова Катерины, там, в моем столичном доме: «Если ты меня когда-нибудь ударишь, Алешка, я уйду. И ты никогда больше меня не увидишь…»

И сердце у меня в груди вдруг сжалось так болезненно, что я даже простонал коротко, и почувствовал, как взмок у меня лоб. И Лизанька тоже уйдет. Не в прямом понимании, конечно, потому что и уйти-то ей некуда, но со мной она уже прежней не будет. А будет это уже какая-то чужая, совсем другая Лизавета.

Все изменится, все рухнет, все покатится в тартарары…

Но неожиданно что-то переменилось. Я упустил этот момент, потому что зажмурился, чтобы прогнать от себя прочь плохие мысли, а когда вновь поднял веки, то увидел, что Лизанька смотрит на меня, вытаращив свои и без того огромные глазюки так, что это казалось уже просто невозможным. И никакой злости, а тем паче ненависти во взгляде ее уже заметно не было, а была только одна бескрайняя бездна удивления.

— Алешка, чего это ты? — прошептала она. — Чего это с тобой, а?

Сначала я не понял сути вопроса. Только что мы жутко ссорились и готовы были прибить друг друга, а теперь вдруг такая перемена.

А затем я увидел, куда устремлен ее взгляд, да и сам боковым зрением уже заметил слева легкое зеленое свечение, а справа — такое же красное.

Не удержал эмоции, стало быть, и сила демонов тут же полезла наружу. Так глядишь, вскорости и вовсе не буду возможности иметь совладать с нею.

Собравшись, я шумно выдохнул, потом глубоко вдохнул и снова шумно выдохнул. Успокаивающе погладил себя по груди.

— Что это, Алешка? — все так же шепотом спросила Лизанька.

И я вдруг понял, что ничего между нами не изменилось, и не изменится никогда. И даже если я сейчас нахлещу ей по щекам и отлаю ее, как пес цепной, все равно она останется прежней Лизанькой. И она вцепится в меня мертвой хваткой и будет лупить в ответ своими твердыми кулачками, как когда-то в детстве. А если понадобится, то и впрямь зубами вопьется, потому что мы, Сумароковы, такие!

— Тут такое дело, Лизка… — ответил я, почесав затылок, но не потому что у меня там что-то зачесалось, а скорее для того, чтобы обозначить неудобство для меня данного вопроса. — Помнишь, нынче за ужином мсье Завадский рассказывал всем историю о том, как я сражался с демоном в городе Горная Поляна, что на самой границе с Сагаром?

— Это когда ты голый вывалился из окна на постоялом дворе? — уточнила Лизанька.

Подумав мгновение, я кивнул. Мне почему-то казалось, что в рассказе Кристофа я выглядел эдаким героем, который не убоялся вступить в схватку с демоном и в итоге одолел его. А после фразы Лизаньки я вдруг стал видеться себе скорее каким-то голым недотепой, выпавшим из окна.

А может так оно все и было? Может героем я был только в своих собственных глазах, а все остальные видели меня именно таким, как сказала Лизанька?

Да, впрочем, к черту! Ведь это я одолел Шакуса, а не он меня! Если бы все было наоборот, то и не стоял бы я сейчас на этом месте, и не вел бы этой малоприятной беседы!

— Это был Шакус, — сдержано ответил я. — Демон-воин весьма отвратного вида, между прочим. И я смог его одолеть, а уж в каком я был виде при этом — это дело третье. Я отправил обратно его обратно в Запределье, а вся сила его досталась мне. С той поры и стали появляться у меня на плечах время от времени эти странные «эполеты»…

О своей битве с Румпельштильцхеном я предпочел умолчать. Но не столько по причине природной скромности, сколько от нежелания вдаваться в лишние подробности. Слишком уж многое пришлось бы тогда объяснять, а я этого совсем не хотел.

Но Лизаньке с лихвой хватило и половины истории.

— Ого! — почти с восхищением сказала она. — Так, значит, ты у нас теперь и сам наполовину демон⁈

Я кашлянул в кулак.

— Не совсем так, но что-то в твоих словах есть, — уклончиво ответил я.

И только теперь сообразил, что несносная Лизавета просто-напросто увела разговор в сторону, чтобы не касаться темы, которая ей была неприятна.

— Однако, к черту демонов! — тут же рыкнул я. — В твоей собственной голове, сестренка, их ничуть не меньше, чем во мне… — я постучал ей кончиком указательного пальца по лбу. — Я прекрасно слышал, как ты говорила князю, что доверилась ему. Так вот, я хотел бы знать, в чем именно ты ему доверилась?

Лизанька, скривившись, отвернулась.

— Тебе уже не восемь лет, Алешка, ты и сам все хорошо понимаешь, — сказала она. — Все вы умеете вскружить голову девушке, наговорить ей кучу красивых слов, дать тысячу обещаний… Наверное, тебе тяжело в это поверить, но я действительно влюбилась в этого человека, Алешка. Да-да, влюбилась! — почти прокричала она. — Князь обещал мне добиться от императора разрешения на развод с княгиней Еленой Андреевной, чтобы на мне жениться, потому как меня одну он любит! И мне совсем не стыдно говорить это вслух!

— Ты не говоришь, ты кричишь, — поправил ее я. — И я хотел бы, чтобы ты делала это немного тише, неровен час нас может кто-нибудь услышать. К тому же ты несешь какой-то бред. Ну какой еще развод? Не позволил бы ему государь подобного, даже если бы и был жив до сих пор. Ведь нет для того никакой причины! А? Или есть? Лиза!

Лизанька тяжело задышала, а потом провела кулачком себе по скулам, и я понял, что она плачет.

— Лиз… Ну ты чего? Говори уже, тебе же самой легче станет! Что у тебя с ним было?

Спросил я это, а у самого сердце так и замерло: а вдруг она скажет мне сейчас то, что я слышать совсем не хочу?

И точно…

— Все было, Алешенька, все. В той самой беседке и было. Убьешь меня теперь за это?

— Дура ты, Лизка! — не сдержался я.

— Сам ты дурак, Алешка! Сам удрал в свой Петербург, а нас здесь бросил. Жизнь там светскую ведешь, преступления всякие расследуешь, с императрицей вон знакомства водишь… Невест у тебя там всяких хоть пруд пруди, наверное. Катерина еще эта… — После этих слов я так и вскинулся. — Чего вылупился? — заметила мое движение Лизанька. — Думаешь, я не заметила, как ты на нее посматриваешь? Как будто твоя она целиком, и ни с кем ты ею делиться не собираешься… Вот и князь Сергей так же на меня смотрел! А я хочу, чтобы на меня так смотрели! Хочу!

— Понятно, — сказал я, чтобы не дать ей снова перевести разговор с себя на меня. — Ну и до чего же вы с ним досмотрелись? Что теперь будет?

— А теперь, Алешка, наверное, ребеночек у меня будет…

В первое мгновение мне показалось, что молния полыхнула на небе, да еще прямиком над нами, потому что и гром ударил точно в один момент с этим. Ну, или же кто-то меня сзади доской по голове шандарахнул со всего размаха, и вовсе не молния это была, а искры у меня из глаз посыпались. Я покачнулся даже.

— Лиза, что ж ты такое говоришь-то? — пробормотал я, совершенно растерявшись. — Как же так-то?

— А вот так, Алешка! — она развела руками. — Случается, что и после единственного раза ребеночек зародиться может, если в правильный день все случилось… Но вот беда — теперь и прошение о разводе подавать некому, потому как государя камергер Лефорт застрелил. Я предложила князю Сергею государыне в ноги упасть, чтобы она сама нам подобное разрешение выдала, вот только князь отказывается, считает это неправильным. И уговорить я его никак не смогла.

— Так мож он еще передумает? — едва ли не жалобно предположил я.

— Мож и передумает, — кивнула Лизанька. — Да только какой теперь с этого прок, если ты его завтра убить собираешься?

Я почувствовал себя в западне. И даже сообразить не мог, сам ли я в нее угодил, или же это Лизанька меня в нее старательно заманила.

— А ежели это он меня завтра убьет? — предположил я. — На дуэлях всякое случается. Он хвастал, что всю жизнь драгунством командовал. А ты знаешь, как они рубятся нещадно?

— И что с того? — Лизанька презрительно дернула щекой. — Ты думаешь, что я замуж пойду за того, кто брата моего родимого зарубил?

Я вконец растерялся.

— Так что же делать-то? — вопрошал беспомощно.

— Не убивай его завтра, ладно? — попросила Лизанька. — А он тебе ничего и не сделает, потому как правая рука у него после ранения не очень хорошо работает. Ну помашете шпагами немного, да по домам разойдетесь. А уж я сама придумаю, как мне дальше жить. Глядишь, и сложится все. Или же вон с Катериной твоей поговорю, может она мне совет даст, как от ребеночка избавиться…

Я закрыл лицо ладонями и с силой его растер. Затем, весь раскрасневшийся, запрокинул голову, подставив лицо прохладному вечернему ветерку. В голове у меня был сплошной сумбур.

— Избавиться? Это как так?

— А вот так! Не мужского это ума дело… А пока обещай мне, Алешка, что не убьешь его завтра. Обещай немедля!

Я отшатнулся даже.

— Хорошо, я обещаю!

— Повтори за мной: господом богом клянусь, что завтра на дуэли не стану колоть до смерти князя Глебова.

— Господом нашим клянусь, что завтра не стану колоть до смерти этого старика!

— Вот и хорошо, — уже мягче сказала Лизанька. — Дурень ты, Алешка, на самом деле. У тебя дела государственные нерешенные, императрица под защитой, а ты в скандалы провинциальные вмешиваешься. За князя тебя мигом арестуют и под конвоем в Петербург отправят, и даже государыня ничего поделать не сможет, потому как нельзя ей показываться людям. Сам же просил нас языки за зубами держать…

Конечно же, она была права. Каким-то неведомым мне образом она всегда оказывалась права во всех наших спорах.

А сейчас говорить нам больше было не о чем. Ибо все, что можно было сказать друг другу, мы уже сказали.

В дом мы воротились вместе, и всю дорогу молчали. Прежде, чем отправиться в свою комнату спать, я отозвал Кристофа в сторонку и попросил его завтра на рассвете быть готовым к небольшой прогулке до Ижорского пруда.

— Это еще зачем? — удивился Кристоф. — Неужто рыбу ловить удумали? Щука сегодня хороша была, спорить не стану, но захочет ли кто-нибудь и завтра ее есть, вот в этом я сомневаюсь.

— Не будет рыбалки, Кристоф, не беспокойтесь. Вам совершенно ничего не нужно будет делать. Мне же предстоит небольшой поединок, в котором, я надеюсь, все останутся живы.

Кристоф так и вытаращил глаза.

— Поединок⁈ Как⁈ С кем⁈ Да когда же вы успели-то, черт вас возьми⁈

— Тш-ш-ш! — осадил я его, едва удержавшись, чтобы не зажать ему рот рукой. — Друг мой, совершено незачем так орать… Дуэль у меня с соседом нашим, князем Глебовым. У нас с ним старинные разногласия, так что ни о каком примирении не может быть и речи. Подеремся немного, кровушку друг другу пустим. Медики говорят, что это даже полезно!

— А коли государыня прознает? Она не приветствует дуэли, это же всем известно.

— А мы ей ничего говорить не станем, вот она и не прознает. Тем более, что убивать этого старика я вовсе не собираюсь.

— Так этот несчастный еще и старик? — удивился Кристоф. — Как интересно… А еще говорят, что в провинциях скучно живут, развлечений нет никаких… Я так и знал, что меня обманывали!

— Тише, друг мой, тише! Мне бы не хотелось, чтобы об этом обстоятельстве стало известно кому бы то ни было еще, кроме нас с вами.

Уговорившись с Кристофом об утренней встрече, я отправился на поиски Гришки Орлова и вскоре нашел того, в задумчивости разгуливающим под окнами комнаты Лизаветы, куда недавно переселили Катерину. Порой он останавливался, задирал голову вверх и с прищуром всматривался в темное окно. Даже на цыпочки привставал, так ему хотелось заглянуть в комнату. Но, заметив меня, он сразу встрепенулся и скрестил на груди руки, нагнав на себя крайне серьезный вид.

Я не стал подходить к делу исподволь, а начал прямо в лоб.

— Григорий Григорьевич, — заявил я, — голубчик мой, обстоятельства складываются таким образом, что вашего отбытия в полк мы ждать до завтрева никак не можем. Да и время суток на мой взгляд сейчас самое подходящее, чтобы появиться в Санкт-Петербурге. Скоро совсем стемнеет, и даже если вас разыскивают, признать вас будет не так-то просто.

Гришка, казалось, и не слушал вовсе. Глянул на меня пустыми глазами и спросил невпопад:

— А верно ли говорят, Алексей Федорович, что барышню Анастасию Романову поселили в одной комнате с сестрой ее, Катериной Алексеевной?

— Коли говорят, значит так оно и есть, — ответил я, и сам не зная, куда матушка на самом деле распорядилась поселить нашу «утопленницу». — В тесноте, как говорится, да не в обиде. А какое вам дело до того, куда поселили Анастасию Алексеевну?

Гришка глянул на меня скорым взглядом и коротко усмехнулся.

— Коль уж Катерина Алексеевна у нас ныне так высоко взлетела, что простому гвардейцу к ней и не подступиться, то решил я оставить всякую надежду на то, чтобы добиться ее расположения. Все карты тебе в руки отдаю, Алексей Федорович. А мое сердце с этого дня принадлежит сестре ее родной, Анастасии. Уж больно ящерка красная на груди ее поразила мое воображение. С той самой минуту, как увидел ее, не могу не думать об этом. Сразила она меня, как ятаган турецкий. Не нужен мне более никто, кроме Анастасии Алексеевны. И опасаюсь я, что ты распорядишься отправить ее в родной Новгород, и больше не будет у меня возможности видеть ее!

Гришка вдруг заговорил так горячо, что я даже предпочел отступить на шаг, чтобы не забрызгал меня слюной, летящей изо рта. И смекнув, что теперь имею возможность держать его в узде — хотя бы некоторое время — поторопился его успокоить:

— Возвращаться в Новгород Анастасия Алексеевна не будет. Отныне она останется при сестре своей Катерине Алексеевне. И отправится в Петербург вместе с нами, как только ты, Григорий Григорьевич, уговоришься с лейб-гвардией и сделаешь наше возвращение в столицу безопасным.

Гришка так и просиял лицом.

— Выходит, счастие мое в моих собственных руках? — спросил он радостно.

— Выходит так, — развел руками я. И, чтобы подлить масла в огонь, добавил вполголоса, приставив ко рту ладонь: — А еще я слышал, Гриша, что у нее татуировка не только на груди имеется. Но только это между нами. Может и слухи это все.

Похоже, я попал точно в цель. По Гришиному лицу даже судорога пробежала, а потом он и вовсе за сердце схватился — наверняка от обуявшего его любовного томления. А потому ковать железо следовало, пока оно было горячо.

— Так что отправляйся ты в Петербург немедля, Григорий Григорьевич, — сказал я со строгим лицом. — Времени у нас не так много. Чую, что светлейший скоро прознает, где мы императрицу прячем, и тогда худо нам всем придется.

Гришка спорить не стал, и мы сразу же отправились искать Федьку. Долго бродили, пока не наткнулись на него у колодца, пьяного до такой степени, что двух слов он связать не мог. Сопли развесил и бурчал что-то невнятное. Гришка сразу же замахал руками.

— Нет-нет-нет! — категорично заявил он. — Даже если эта пьянь и сможет открыть мне «тайную тропу», я на нее и шага не сделаю! А то как отправит он меня куда-нибудь в дальние дали, откуда возврата нет… И не уговаривай меня, Алешка, пусть эта тварь сопливая проспится сперва.

В Гришкиных словах был свой резон, но отступать от намеченного плана я был не намерен. Схватил Федьку за шиворот, поднял его с земли и слегка встряхнул. Хотел еще по щеке шлепнуть, но побоялся в соплях перепачкаться.

— Федор! — гаркнул я, тряся его за шиворот. — Очнись, ирод! Опять нам твое мастерство требуется!

А Федька ноги нарочно поджимает, чтобы я отпустил его и снова уложил спать около колодца. Но не тут-то было! Одной рукой удерживая его на весу, вторую я положил ему на голову, прямо на макушку. Прошептав заклинание, резко рванул руку в сторону, почувствовав, как весь хмель тугими колючими нитями устремляется вслед за моей ладонью, покидая Федькин организм.

Должно быть, это было довольно больно, потому что Федька вскрикнул, дернулся и на мгновение даже чувств лишился, повиснув у меня в руке, как убитый кролик. А я потряс рукой, стряхивая с нее невидимые колючие нити, и в воздухе сразу почувствовался легкий спиртовой дух. Гришка Орлов тоже повел носом и с удивлением глянул на Федьку, который уже открыл глаза и уставился на нас полностью разумным взглядом.

— Так ты что ж, Алешка, тоже из чародеев? — прошептал Гришка с нотками недоумения. — Вот уж подумать на кого не мог… Хорошо маскируешься, никто и не догадался даже. Ай, молодца!

— Ты не поверишь, Гриша, сколько еще при дворе магов осталось, — даже не глянув на него, ответил я. — Да и сам светлейший чародейства не чурается, только шибко не хочет, чтобы кто-то еще на Руси магией промышлял. Вот запреты всякие и ввел… Но у нас на каждый гвоздь свои клещи найдутся.

Федор между тем медленно опустил ноги на землю и потоптался, становясь поустойчивее.

— Ну? — спросил я сурово и отпустил его наконец. — Очухался?

— Есть такая оказия, — согласился Федька, утирая сопли. — Голова, правда, шибко болит, но я уж привык к такому.

— Поработать надо бы, Феденька. Мастерство твое снова понадобилось. Григория Григорьевича срочным порядком надо бы в казармы Преображенского полка отправить, что в Петербурге, или же в место поближе к ним. Сможешь сделать такое?

— Небось смогу, чего не смочь-то…

Федька поплевал на кончики пальцев, как будто собирался перевернуть слипшиеся книжные страницы, а потом небрежно махнул этими пальцами прямо перед собой. «Тайная тропа» открылась мгновенно, и дыхнуло на нас из прохода воздухом тяжелым, неподвижным, каким-то мертвым даже. Ну, а что вы хотели? Запределье!

Я хлопнул Гришку по плечу.

— Давай, Гриша, большую надежду на тебя возлагаем. Ты уж не подведи государыню… Ежели что важное случится, ты мне записку у дома моего оставь. Там справа от калитки камень плоский лежит — вот под него и спрячь.

Отвечать Гришка не стал. Только кивнул молча, перекрестился и ступил на тропу. Проход за ним сразу же закрылся, а Федька устало зевнул, закрыв рот ладошкой. Покрутил головой по сторонам.

— Уже утро? — спросил он.

— Вечер еще, Федя, — ответствовал я, направившись к дому. — Шел бы ты спать…