Экзамен для чародея-3: Моя императрица

Глава 15 Мужское уважение и новая фрейлина императрицы

Выход с тропы в этот раз не открывался долго, я уже и беспокоиться начал, не перепутал ли Федька чего в своих заклинаниях. Мы все шли, и шли, и шли, а тьма вокруг нас никак не прояснялась, и даже золотистый свет от тропы, довольно ярко освещающий тех, кто на ней находился, не мог эту тьму разбавить.

Но потом впереди что-то отчетливо щелкнуло, и прямо перед нами словно ворота распахнули — то открылся, наконец, проход в наш мир. Видна стала зеленая трава по колено, кое-где пестрели цветы, а яркий солнечный свет заставил меня даже прищуриться, хотя вовнутрь прохода он так и не попал. Тьма как была тьмой, так ей и осталась, и солнце было здесь не властно.

Едва выход открылся, мы ускорили шаг, а последние сажени уже почти бежали — так нам хотелось выбраться из этого царства тьмы. Причем, делали мы все это не сговариваясь, без чьей-либо команды, просто потому, что не могли далее здесь находиться.

Да, я довольно часто пользовался услугами «тропунов» и их «тайными тропами», но никакого «зова Запределья» при этом пока не ощущал. Должно быть, для этого требовалось нечто большее, чем простое прохождение из одной точки в другую. Необходимо было стремление понять Запределье, проникнуться его тайной, почувствовать жажду познать его.

Как Иван Курагин.

Друг за другом мы все выбежали в густую траву и сразу же остановились, переводя дух. А когда отдышались и осмотрелись, то Гришка Орлов подошел ко мне и без лишних слов довольно увесисто хлопнул по плечу раскрытой ладонью. Добротный такой хлопок получился, я едва на ногах устоял.

— Что же ты натворил, паскудник? — прорычал Гришка. Брызги так и летели у него изо рта. — Что ж ты, сучий сын, наделал⁈ Да и меня в это дело втянул! Мы же с тобой только что государыню похитили!

И он снова очень тяжело хлопнул меня, на это раз по другому плечу. Я покачнулся, но снова устоял.

И тогда я хлопнул его в ответ, без лишней грации, а так, как умел. По-простому. Гришка удар выдержал, хотя ноги у него и подогнулись.

— А у тебя выбор был невелик, Гриша! — ответил я. — Либо лежать за иконостасом с дырой в груди, либо вместе со мной императрицу свою от смертии спасать!

— От смертии, говоришь⁈ — прорычал Григорий, и в третий раз хлопнул меня, намереваясь все-таки сшибить с ног — это уже совершенно точно. — От какой же это смертии ты государыню-матку нашу в святом месте спасал⁈

Честно сказать, устал я от его ударов. Хотя и не были они таким уж увечными, но получать их все равно удовольствия было мало.

— А от такой смертии, Гриша, о которой тебе и знать-то не положено! — вскричал я, сжал кулак и так щедро приложил ему в грудь, что Гришку приподняло над травой и отбросило в нее же.

Да тут еще и Федька неудачно у него на пути попался, так и его зацепило. Ногой, кажись. Гришка грохнулся, Федька тоже грохнулся, а Екатерина Дмитриевна охнула и едва не выронила из рук корзинку. И только государыня взирала на нас, сердито сдвинув брови. И молчала.

А Гришка вскочил, бешено выпятил челюсть и кинулся на меня, широко отведя кулак назад, намереваясь явно не просто погрозить.

И хотя близкой дружбы я с Гришкой не водил, но о крутом нраве братьев Орловых был наслышан. Как и о силе их прирожденной. А потому ждать, пока этот огромный кулак врежется мне в лицо и разобьет его, как молот репу, я не стал.

К чему это? Уж лучше я отвечу любезностью на любезность. Нас ведь тоже не пальцем делали.

В общем, не стал я дожидаться удара, а пригнулся слегка вперед-вправо и упреждающим ударом остановил Гришкин напор. Двинул ему, то есть, в челюсть, да так, что даже какой-то хруст страшный услышал. Но Гришка молодцом его выдержал — не закричал и не упал без памяти, а пошатнулся только, опустил свой кулак и уставился на меня удивленно. Взял себя за челюсть и подвигал ее, проверяя, работает ли она еще у него. Кажись, работала.

— Это ты хорошо меня приложил, Алешка! — говорит. — Крепко. Давненько меня никто так не прикладывал. А вот как тебе такой удар?

И врезал мне в скулу. Быстрый он оказался! Как молния кулак его метнулся, а вернее — как пушечное ядро. Да и врезался в меня точно так же, только что не чугунным оказался, и голову мне не оторвал, а только отбросил чутка в сторону. Но мир перед глазами поплыл, и я ноги на всякий случай пошире расставил, чтобы не упасть.

Затряс башкой, чтобы остановить вращение перед глазами.

— Ах, хорошо, Гриша! — оскалился я на него. — Знатный удар у тебя, душу мне так и согрел! А давай-ка я тебя еще разок уважу!

И уважил. А потом и он меня, не думая нисколько. И наверное, так бы мы и мутузили друг друга по головам да другим частям тела, пока кто-нибудь из нас не упал бы, наконец, умывшись кровью. Но тут императрице прискучило наблюдать за этим побоищем, полным любезностей и хруста костей, и она закричала:

— Господа, немедленно прекратите это безобразие! Я вам приказываю! Я ваша государыня, вы должны меня слушать!

Мы с Гришкой сразу унялись и вытянулись по стойке смирно.

— Слушаюсь, ваше величество! — рявкнул Гришка. И снова подвигал челюсть, взявшись за нее рукою.

— Я приказываю вам немедленно помириться, — велела нам Мария Николаевна.

Хотя она и была государыней, но, судя по всему, отдавать приказы мужчинам ей доводилось не так уж и часто. А потому прозвучали ее слова не слишком-то уверенно. Тем не менее, приказ был отдан, и мы обязаны были подчиняться.

И Гришка протянул мне руку, которую я без колебаний пожал.

— Я тебе чуть позже шею сверну, — шепотом пообещал Гришка при этом.

Я ему галантно поклонился.

— А я чуть позже тебе ноги выдерну, — ответил я.

Обменявшись любезностями, мы немного успокоились. К тому же я увидел, что со стороны небольшой березовой рощи к нам едет мой экипаж. Заприметили они, должно быть, наше появление, и теперь торопятся узнать, все ли у нас в порядке.

— Кто это? — с некоторым удивлением спросила Голицына, глядя на приближающуюся повозку.

— Это за нами, — ответствовал ей Федька. — У нас ведь все заранее придумано, сударыня. Чтобы государыне ножки свои нежные по полевой дороженьке не бить почем зря, так мы и экипаж туточки придержали…

«Мы»! А ловко он ко мне примазался. Впрочем, дело свое он сделал отлично: трижды к ряду открывал «тайную тропу» и следовал по ней, и при этом не выдохся. Не запыхался даже. На морду его довольную глянешь, и ясно становится, что сейчас еще водки требовать начнет. С него станется.

Гаврила между тем подкатил экипаж прямиком к нам, соскочил с козел и вдруг замер перед императрицей в изумлении. Дара речи так и лишился. Сперва взирал на нее, отвесив челюсть, а потом упал перед ней на колени и возвел к небу руки.

— Матушка-государыня, ты ли это⁈ — проголосил он, продолжая смотреть на Мария Николаевну, вытаращив глаза. — Прости, что не признал сразу — глазам своим поверить не мог! Кому же я обязан таким-то счастием⁈

Мария Николаевна усмехнулась, но верно лишь я увидел в этой усмешке изрядную порцию горечи.

— Какое же в этом счастие? — спросила она. — Увидел бабу в траур одетую — и это уже счастие для тебя, что ли?

— Счастие видеть тебя, матушка! — Гаврила подолбил себя в грудь кулаком. — Я мыслить не мог, что когда-нибудь доживу до минуты такой!

Государыня снова усмехнулась.

— Я вот тоже не думала, что до минуты такой доживу, когда на собственной земле скрываться от своих же подданных буду, — сказала она. — Да поднимись ты уже с колен, черт рыжий! Сдается я, что теперь мы здесь все равны — и царица, и гвардеец, и кучер…

Из экипажа уже выбрались все. Кристоф стоял, вытянувшись по струнке и прикусив язык. Парашка как отвесила челюсть, так и не могла ее закрыть, глядя на императрицу. Фике только моргала и вряд ли понимала, кто перед ней находится. А Катерина же рассматривала ее с неподдельным и даже каким-то детским интересом, разве что пальцем в нее не ткнула. Шепотом спросила у меня:

— Так это и есть императрица наша? Для чего она здесь?

— Тш-ш-ш! — шикнул я на нее. — Мария Николаевна может тебя услышать!

А Мария Николаевна и услышала. Она заинтересовано оглядела Катерину с головы до ног и поинтересовалась с хитреньким таким прищуром:

— Как я догадываюсь, вы и есть та самая Катерина Романова, о которой в последние дни судачит весь Санкт-Петербург?

Катерина подумала мгновение, а затем сделала неумелый книксен.

— Точно так… ваше величество.

И чему-то улыбнулась, как будто в этой фразе присутствовало что-то смешное.

— И вы кузина моего спасителя? — императрица кивнула в мою сторону.

Я тут же откашлялся в кулак. Но Катерина не поняла моего знака, или же просто не захотела его понимать и помотала головой:

— Нет, ваше величество. Честно признаюсь, что не имею чести состоять в кровном родстве с Алексеем Федоровичем. Если у нас когда-то и были общие предки, то мне о том ничего не известно. А в доме его я оказалась волею случая. Однажды ночью он спас меня от смертельной опасности и любезно предложил погостить у него, покуда ко мне не вернутся утерянная память. А называть меня своей кузиной он предложил, чтобы сберечь мое имя, и чтобы по столице не судачили об этом почем зря. Мсье Сумароков очень благородный человек, ваше величество.

Катерина снова сделала неумелый книксен. А Мария Николаевна довольно покивала.

— Я рада, что вы не стали мне лгать, голубушка, а поведали все как есть, — сказала она. — Я могу понять Алексея Федоровича — он дал слово и нес ответственность за ваш репутацию, а потому не мог сказать правду никому, даже своей императрице! — Она кинула на меня косой взгляд, а я вытянулся в струну еще сильнее, хотя это и было уже почти невозможно. — Но я его за это не виню… — Я немного расслабился. — Он дворянин, и должен держать данное однажды слово.

Императрица между тем благожелательно тронула Катерину за руку и мягко ей улыбнулась.

— Мне интересно было бы, голубушка, побеседовать с вами по поводу вашего прошлого и нашего будущего, но я не уверена, что сейчас тому место и время… — она обвела рукой раскинувшееся вокруг нас поле. — Может быть, камер-юнкер предложит все-таки дамам занять место в этом чудесном экипаже?

— Чудесный! Чудесный экипаж, ваше императорской величество! — Гаврила с криком кинулся к лошадям. — Усаживайтесь, усаживайтесь Христа ради! Тут и подушечка под попу вашу имеется!

Григорий Орлов моментально подал государыне руку и помог ей взойти в экипаж. Я в свою очередь то же самое проделал с камер-фрейлиной Голицыной, получив от нее в ответ благодарственный наклон головы, изрядно приправленный самой многозначительной улыбкой. И снова я почувствовал неприятный укол в сердце: в скором времени мне предстоял не очень приятный разговор с Екатериной Дмитриевной, а я не был к нему готов совершенно. Ну не имелось у меня опыта в беседах такого толка!

Как бы невзначай я покосился на Катерину: не заметила ли она многозначительную улыбку камер-фрейлины в мой адрес? Но, кажется, она ничего не заметила. Или же ей просто было глубоко плевать на все улыбки всех камер-фрейлин мира. И эта мысль меня почему-то задела. Горазда проще мне было полагать, что она не увидела этой улыбки, а если и увидела, то не поняла ее значение, нежели знать, что Катерина все подметила и все поняла, но осталась к этому равнодушна.

Такие вот меня терзали чувства…

Усадив всех дам в экипаж, мы неторопливо направились в сторону дороги, и уже вскоре вышли на ее, хорошо укатанную и совсем не тряскую. И это было хорошо, потому как в положении Марии Николаевны совсем некстати была бы лишняя тряска. Никакой пользы для будущего наследника в этом нет. Уж лучше пешком.

Впрочем, Гаврила вел лошадей очень аккуратно и неторопливо. Мы с Кристофом, да Григорий с Федькой шли вровень с экипажем и нисколько не отставали, по пути даже умудряясь переговариваться с дамами.

До имения Светозары было рукой подать, версты три, не более. Мы проследовали вдоль хлебного поля, обогнули лесной колок, а когда вышли к речке Польке, которая где-то далеко-далеко впадала в озеро Ильмень, то увидели и мосток через нее. И сердце у меня возликовало, потому что в этом месте находилось мое имение. И хотя и побывал я здесь не так давно, но произошло за эти дни столько всякого, что теперь мне казалось, будто случилось это едва ли не год назад.

Никто из родных не был оповещен о моем прибытии, потому никто и встречать не вышел. Но когда наша свежевыкрашенная двухэтажная усадьба уже показалась в поле видимости, какая-то местная девка (кажись, звали ее Фроськой) замерла посреди дороги и уставилась на нас, приставив ладошку к бровям. А потом видать признала меня, потому как подпрыгнула зайцем и бросилась бегом к дому с диким криком: «Барин приехал! Барин приехал!»

— Это ты, что ли, барин тут? — поинтересовалась у меня Катерина из экипажу.

Я дважды кивнул, улыбаясь все шире.

— На самом деле я просто наследник, а хозяйствует здесь ныне матушка моя Настасья Алексеевна, да сестрицы мои…

— В самом деле? — вмешалась в разговор Мария Николаевна. — Вы привезли нас в собственное имение, Алексей Федорович? Это очень благородно с вашей стороны! Надеюсь, ваши родные не будут иметь ничего против столь многочисленных гостей?

— Напротив, ваше величество, для них большая честь принимать вас в своем доме! — заверил я императрицу.

— А нас? — не очень кстати спросила Катерина.

Но Мария Павловна избавила меня от всяких объяснений, сама ответив на это вопрос:

— Милочка, вам совершенно не о чем беспокоиться. С этой минуты я принимаю вас в штат моих фрейлин, и вы имеете полное право сопровождать меня в моих поездках… Екатерина Дмитриевна, вы слышали мое повеление?

— Да, ваше величество, все слышала, — подтвердила Голицына. И слегка подавшись вперед, как-то по-новому взглянула на Катерину. Улыбнулась, но эта улыбка показалась мне просто дежурной, какой-то слишком придворной. — Разрешите поздравить вас, фрейлина Романова.

— Благодарю вас, — отозвалась Катерина. — Однако зовите меня просто Катериной.

— С удовольствием. А вы зовите меня просто… Екатериной!

Они обе рассмеялись. Императрица им вторила.

— Я полагаю, что так будет удобнее и самому камер-юнкеру, — пояснила она, взглянув на меня с коротким наклоном головы. — Уверена, что ваши родные, Алексей Федорович, пока еще не курсе, что в вашем столичном доме вместе с вами проживает некая незнакомая им дама. Которую к тому же все считают вашей кузиной. Поэтому я предлагаю представить вашим родным Катерину… э-э-э…

— Алексеевну, — подсказал я.

— … представить Катерину Алексеевну в качестве моей фрейлины. Тем более, что отныне это действительно так. Во всяком случае, на время нашей вынужденной поездки.

— Благодарствую, ваше величество, — ответил я с поклоном. — Вы всего лишь парой слов решили для меня весьма большую проблему.

Тут мы въехали во двор усадьбы и остановились. На крыльцо вышли матушка и Олюшка с Лизанькой. За спинами их маячила Фроська. Младшей Санечки нигде не было видно, должно быть отлучилась куда-то.

Мне показалось, что матушка смотрит на меня и моих спутников с некоторым беспокойством. Оно и понятно: всегда тревожно, когда той сын внезапно возвращается в родное гнездо без всякого на то уведомления, к тому же в сопровождении большого количества незнакомых людей. И чтобы не дать этому беспокойству развиться до неприятных размеров, я вышел вперед и с широкой улыбкой раскинул руки в стороны.

— Прошу простить меня, матушка, что не успел предупредить о своем прибытии! — воскликнул я с наигранной радостию. — Сборы вышли нежданными, и уже не было никакого смысла посылать письмо с уведомлением.

Но никакими улыбками матушку мою было не пронять. Ни один мускул на ее красивом лице не дрогнул, она лишь прищурилась слегка, изучая моих спутников, а затем медленно спустилась по ступенькам крыльца. Я подошел, она весьма торопливо троекратно поцеловала меня, но при этом не отводила прищуренных глаз от экипажа, откуда Кристоф с Орловым уже помогали сойти наши дамам. Рядом бестолково суетился Федька, предчувствуя, должно быть, что скоро могут угостить водкой.

— Поясни-ка мне, Алексей, кто все эти люди? — шепотом спросила матушка. — И с какой такой целью они прибыли в наше имение? Признавайся: по принуждению чьему ты явился сюда, или же по собственной воле? Не пора мне кликнуть мужиков с вилами?

И матушка вдруг приставила к губам два пальца и свистнула так залихватски, как у меня никогда не получалось, как бы я не старался. И в ответ на этот свист из-за дома немедля показалось несколько крепких мужиков. С вилами, правда, был только один, а остальные с деловитым видом просто закатывали рукава.

И тогда я рассмеялся.