Экзамен для чародея-3: Моя императрица

Глава 21 Сестренки, платочки и прочая, и прочая, и прочая…

В Светозары мы возвращались в полном молчании, за всю дорогу никто не проронил ни слова. Матушка с Лизаветой так и не поняли ничего, да и я тоже всего не мог взять в толк. А объяснять сейчас что-либо Катерина не собиралась. Она сидела рядом с Настей и обнимала ее за плечи, а та время от времени принималась плакать, вздрагивая всем телом. Впрочем, она быстро справлялась с собой, унимала-таки плач.

Но когда коляска свернула за колок, и вдалеке уже показались Светозары, всеобщее молчание было прервано. Потому что в очередной раз быстро справиться со слезами Настя уже не смогла — так и зашлась в почти истеричном рыдании — и тогда Катерина сильнее прижала ее к себе, погладила по волосам и проговорила:

— Ну всё, Настюх, всё… — Тут она отчего-то виновато глянула на мою матушку. — Всё уже закончилось. Теперь мы снова вместе.

— Как я понимаю, вопрос с установлением личности нашей «утопленницы» решен, — сказала матушка. — Я предполагала, Катерина Алексеевна, что для вас это не составит большого труда, но и подумать не могла, что вы справитесь настолько скоро! Скажите, я уже могу поинтересоваться, с кем все-таки имею честь?

Катерина в очередной раз погладила Настю по голове и согласно кивнула.

— Я вам все объясню, — сказала она. — Только, если позволите, сделаю это немного позже. Вы же хотели нынче вечером прогуляться со мной по вашим владениям? Вот тогда и поговорим. Я сейчас и сама еще многого не понимаю…

— Если вам понадобится еще одна комната, — вставила свое слово Лизавета, — я могла бы временно поселиться вместе с Санечкой в ее комнате, а свою могу предоставить для вашей гостьи… Извините, я не расслышала имени…

— Настя, — тут же подсказала матушка, пихнув Лизаньку локтем. — Тезка моя, дуреха ты!

— Спасибо большое, — с благодарностью кивнула Катерина Лизаньке, — но в этом нет никакой необходимости. Анастасия остановится со мной в моей комнате.

— Да, но там совсем мало места… — начала Лизанька.

Однако Катерина ее оборвала:

— Ничего! В тесноте, как говорится, да не в обиде. К тому же нам с Настей просто необходимо пообщаться с глазу на глаз, учитывая обстоятельства ее здесь появления.

Матушка тут ж подалась вперед и положила свою руку на руку Катерины. Сжала ее с улыбкой.

— Учитывая обстоятельства, я не могу позволить вам занимать столь крошечное помещение, — сказала она. — Оно слишком мало соответствует вашему новому статусу, Катерина Алексеевна. Поэтому будет правильнее, если Лизавета пока поживет в одной комнате с Александрой, а вы с Анастасией остановитесь в ее комнате. Она гораздо больше, вам будет там очень удобно… Еще раз извините, но кем вам приходится Анастасия?

Я заметил, как по лицу Катерины скользнула легкая тень, скользнула и исчезла. Катерина долгим взглядом посмотрела на руку матушки, все еще сжимающую ее собственную, изобразила очень светскую улыбку и проговорила:

— Она моя сестра.

Сестра? Я непонимающе нахмурился. Странно, но она ничего не говорила мне о том, что у нее есть сестра. А если верить тем запискам, что она дала мне прочитать, то Анастасия приходится ей просто подругой. Или же там речь шла о какой-то другой девице? Ничего не понимаю! А может я что-то путаю? Или же я просто бесхитростный остолоп, который совершенно не разбирается в женщинах?

Матушка моя тоже была несколько удивлена. И так же, как и я, переспросила, но только вслух:

— Сестра? Ну надо же! Какая неожиданность. Знаете, а вы нисколько друг на друга не похожи…

— Такое часто случается, — все с той же фальшивой светской улыбкой пояснила Катерина. — Сестры не обязательно должны походить друг на друга.

— Это и в самом деле так! — согласно закивала Лизанька. — Возьмем, к примеру, нас Олюшкой или Санечкой — мы все совершенно друг на друга не похожи. Ни внешностью, ни характерами. А однажды в Новгороде на ярмарке я встретила девушку, как две капли воду похожую на меня саму, только прическа отличалась. И это был совершенно посторонний человек! А с родными сестрами у меня нет ничего общего, словно у нас из разного теста лепили. А Санька так вообще, как будто приемная! Растет, что разбойник какой-то. Из пистолета стреляет, а на шпагах фехтует так, что иной офицер позавидует…

— Постой! — прервала ее матушка, снова пихнув локтем. — Тараторишь и тараторишь, слова вставить невозможно! — Она снова перевела взгляд на Катерину. — Так выходит, что Анастасия Алексеевна у нас дама замужняя?

— С чего вы так решили? — удивилась Катерина.

— Но позвольте! Я же собственными ушами слышала, как вы сказали: «Вяткина, как же так?» Выходит, у вас разные фамилии. Вот я и осмелилась предположить…

— Вам просто показалось, — качая головой, сказала Катерина. — Она такая же Романова, как и я.

— Но как же…

— Просто показалось, — повторила Катерина.

Матушка закусила губу.

— Да-да, — пробормотала она, — вполне возможно. Вы могли произнести какое-то иное слово, а я же поняла его по-своему. Ничего удивительного в этом нет.

Я тоже подумал, что в этом нет ничего удивительного. Удивительным было другое. Сначала я нахожу Катерину в заброшенном доме в виде абсолютно голом и диком. А примерно в это же время мужики в Ольшанке вылавливают из реки ее «сестру», тоже голую и ничего не понимающую.

Очень, очень странно. И непонятно. Точно могу сказать только одно: теперь у меня целых две фальшивых кузины!

Когда мы проезжали мимо небольшой рощицы — уже и особняк наш был хорошо виден — матушка вдруг ойкнула и тут же прикрыла рот ладошкой.

— Смотрите, — сказала она, — кто-то к ветке платочек привязал! Василий, останови, тут платочек висит!

Василий послушно остановил коляску. Пошарив глазами, я тоже увидел: к нижней ветке раскидистого вяза и в самом деле был привязан белый носовой платок. Я соскочил с коляски, отвязал платок от ветки и осмотрел его. В одном его углу увидел вышитые красными нитками инициалы, а на другом углу был вышит черный крестик. Вернувшись в коляску, я подал платок Лизаньке.

— Здесь твои инициалы, Лизавета. Это твой платок. И откуда только он на ветке взялся, ты не знаешь?

Лизавета расправила платочек, посмотрела вышивку на его краю и сунула в рукав.

— И в самом деле мой платок. Должно быть, я обронила его, когда прогуливалась. А кто-то подобрал и привязал к ветке, чтобы хозяин смог его найти.

— Уверен, что так оно и было, — ответил я. — Тебе следует быть внимательнее со своими вещами. В Новгороде, а тем паче в Петербурге, тебя вмиг обворуют, а ты этого и не заметишь. Большие города любят таких простаков.

Лизанька глянула на меня так, будто плеткой хлестнула. Но ответила очень сдержано:

— Я учту твое замечание и впредь буду внимательнее относится к своим вещам. Чтобы меня никто, не дай бог, не обворовал.

— А я постараюсь этого не допустить, — заверил ее я. — Не забывай, что твой брат сыщик сыскного приказу.

Щурясь, я смотрел на нее, ожидая реакции. Но Лизанька была опытным игроком в гляделки, и спокойно выдержала мой взгляд, даже не поведя бровью.

— Да ладно тебе хвастать, — недоуменно проговорила Катерина. — Мы все помним, что ты сыщик. И очень тобой гордимся. Только не нужно вымещать свое раздражение на сестре.

Она не угадала — вовсе не раздражение вымещал я на Лизавете, а просто хотел таким образом показать, что бессмысленно пытаться что-то скрывать от меня. Тем более, если это что-то со временем может стать явным.

Крестик у нее на платке вышит, черт возьми… Черными нитками… Потому как других, видимо, под рукой у Владимира Глебова не нашлось. Еще бы понять, что означает сей крестик, о чем они уговорились таким образом… Это хороший вопрос.

Нет, нам определенно нужно покинуть Светозары, и как можно скорее! Я-то, дурак, рассчитывал, что здесь нас встретят тишь и благодать, и уж пару месяцев точно можно будет отсидеться, пока в Петербурге не улягутся страсти.

Но нет! Жизнь здесь бьет ключом, как я посмотрю. Какие-то посторонние люди шастают то и дело, платки на ветки повязывают, соседи в гости зачастили, утопленниц из реки вытаскивают…

Пора, пора примечать новое место! Пока поздно не стало совсем…

В доме было тихо. В гостиной Гришка Орлов и Кристоф играли в карты, причем на деньги, и Гришка, похоже, был в проигрыше, потому как то и дело ругался сквозь зубы и обильно потел лбом. Олюшка с Фике находились здесь же. Олюшка читала вслух какой-то французский роман, а Фике напряженно слушала ее, то и дело вздрагивая и закрывая себе лицо ладошками. Была она в этот момент похожа на большого ребенка. Несомненно, этот ребенок был красив и напомажен, но все же это был просто ребенок, которому читают страшную сказку.

Императрица и камер-фрейлина Голицына отсутствовали — должно быть отдыхали в своих комнатах. Когда мы вошли в дом, Катерина, крикнув Парашку, сразу увела Настю наверх. Кристоф с Орловым проводили их изумленными взглядами.

— Друг мой Сумароков, — сказал Гришка, когда девушки скрылись из вида, — а не кажется ли тебе, что в этом доме становится слишком много народа, чтобы нам с тобой было сподручно хранить здесь пойкой государыни? Я не удивлюсь, если следующим в эту комнату войдет сам светлейший! Ты мне расскажешь, что это за барышня прошла вместе с Катериной Алексеевной наверх? И не несет ли это опасности для императрицы Марии Николаевны?

Я угрюмо покачал головой.

— Нет, Григорий, опасности это не несет. Барышня эта — сестра Катерины Алексеевны, Анастасия. Но подробности мне и самому неведомы.

— Сестра⁈ — Григорий так и вытаращил на меня глаза. Вдруг расхохотался, потом закашлялся и несколько раз постучал себя кулаком в грудь, чтобы восстановить дыхание. — Вот это новость, брат! — Он скинул карты, вышел из-за стола и, подойдя, обнял меня. — Ну, поздравляю! Теперь у тебя сразу две кузины!

Я отпихнулся.

— Ай, Григорий, не береди мне душу! Лучше подумай, куда нам сподручнее государыню спрятать, потому как, чует мое сердце, вскоре нас тут отыщут.

— Как есть отыщут, — согласился Гришка. — Кавалергардия поди уже по следу идет, воздух нюхает. И если нас с тобой сразу не вздернут, то покатим мы, Алексей Федорович, куда-нибудь на Камчатку, куда Макар гусей не гонял. Но только не служить нам там вместе, поскольку слышал я, что только малая часть людишек туда живыми добирается. А магия нынче не в почете, так что никакого Федьку нам не выделят, чтобы прямую «тайную тропу» к Авачинской бухте открыть. К тому же Приграничье там, с «тайными тропами» шутить опасно. Так что своим ходом пойдем, вот этими ножками! — И Гришка с невеселым смехом хлопнул себя по ляжкам.

А я легонько стукнул ему кулаком по груди и головой мотнул в сторону двери.

— Выйдем-ка во двор, Гриша, негоже при людях дела служебные обсуждать…

Во дворе я сразу прошел за амбар, провел Григория тенистой дорожкой через благоухающий сад и там вошел в белую беседку, окруженную высокими вишнями. Ягоды здесь можно было есть прямо с ветвей, докуда рука дотягивалась с беседки, вот только еще не совсем поспела она.

В последнее время, похоже, здесь бывали нечасто. Я рукой смахнул пыль со скамейки, сел сам и Гришке кивнул: садись, мол. Гришка хмыкнул, сел, качая головой.

— У нас с тобой, Алексей Федорович, прямо настоящее свидание! — сообщил он, кривясь. — Имей в виду: целовать себя не позволю, хоть и красив я уродился у своих родителей. Уж больно сердце мое к Катерине Алексеевне тянется, и ничего я не могу поделать с этим. Хоть ты режь меня, хоть стреляй, а я не отступлюсь от нее. Все равно своего добиваться буду!.. А хочешь, прямо здесь меж собой разберемся, кому она достанется? Хошь на шпагах, а хошь на пистолетах. Поубиваем друг друга, да и дело с концом! А, Алексей Федорович? Что скажешь? Будешь драться со мной за Катерину?

Я поднял на него взгляд и смотрел долго-долго, пытаясь понять по его лицу шутит ли он сейчас, или же всерьез говорит. По всему выходило, что шутки в его словах не было никакой. И тогда я ответил тоже без малейшей улыбки:

— Ежели придется мне за нее драться, Гриша, то я уж буду драться так, как еще никогда в жизни не дрался. И если для того нужно будет убить кого-то, так убью не задумываясь. Да и ты, я смотрю, сильно раздумывать не собираешься. Вон как зенки на меня вылупил, будто я враг твой кровный… Да только не время сейчас для этого. И не место. Давай мы с тобой сперва присягу свою до конца исполним, убережем императрицу от напасти, а там и свои дела порешаем.

— А давай! — тут же согласился Гришка. Мне показалось, что он даже немного обрадовался моему предложению. — Но только ты тогда, Алеша, расскажи мне как есть: что за напасть-то такая? От чего или от кого мы Марию Николаевну бережем? Она наследника так и не смогла народить, так что теперь даже регентом при нем стать не может — кому ж она помешала-то?

Видно было, что не только сейчас пришли в голову Гришке все эти вопросы, а размышляет он над ними уже некоторое время. Думает, гадает, сопоставляет факты, но не хватает ему пока самой малости, чтобы соединить все в одно целое. И потому не получается у него общей картины, хоть ты тресни!

— Ладно, Григорий, — сказал я, немного подумав. — Коль уж мы с тобой нынче одно дело делаем, то слушай, что я тебе сейчас скажу…

И я рассказал ему все как есть. Нет, тайны Катерины я не коснулся ни единым словом, как и своей собственной — это все Гришку не касалось ни с одной стороны. Но о наследнике, которого Мария Николаевна вынашивала в своем чреве, теперь он знал доподлинно. Как и о тех, кому этот наследник мог помешать.

Когда я начал рассказывать о бывшем лейб-медике Монсее Якове Фомиче, Гришка молчал. Когда же завеса тайны была слегка приподнята, он стал перебивать меня, задавать вопросы, порой совершенно не относящиеся к сути дела, и я отвечал на них: спокойно, обстоятельно, без всякой спешки.

Связавшись со мной, Гришка стал государственным преступником, похитившим государыню. И если о моем участии в этом деле пока никому не было известно, то его роль вряд ли у кого вызывала сомнение. Это именно Орлов сопровождал государыню в церковь Святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, это он стоял рядом с ней на богослужении, это он сопроводил ее до исповедальни и прошел туда вместе с ней. И пропал вместе с нею же.

Так кто же тут был главный злодей с точки зрения светлейшего? Конечно же он, Григорий Григорьевич Орлов! И пути назад у Гришки уже не было. Теперь он должен был либо усадить на престол законного наследника, либо погибнуть на этом пути. Впрочем, как, собственно, и я сам…

Когда я закончил свой рассказ, Гришка еще некоторое время сидел, повесив голову ниже плеч, и не говорил ничего. Зато я задал вопрос, который мне казался весьма важным:

— Ну что, Григорий Григорьевич, сможешь ответить мне: если бы ты знал все это там, в церкви, за иконостасом, вошел бы следом за мной в исповедальню? Или не стал бы?

Гришка неопределенно хмыкнул. Сразу не ответил, сперва пальцами похрустел, патлами помотал и только потом сказал:

— Я присягу императору приносил, и всю семье государевой служить обязывался. Про светлейшего князя в присяге моей ни слова не было сказало. И ему на верность присягать ни один Орлов не станет. Он такой же дворянин, как и мы с тобой, камер-юнкер, не лучше и не хуже. И прав на престол Российский он имеет не больше нашего, особливо теперь, когда законный наследник может на свет появиться. Я это знаю, и всегда знал. И потому в исповедальню за тобой вошел бы. Мы, Орловы, не из пугливых, и на большие дела способны. Коли братья мои были бы привлечены к нашему заговору, так дело бы веселее заспорилось. А за нами и весь полк пойдет, потому как мы большой вес в полку имеем. Может, нам стоит с этого начать, как думаешь, Алексей Федорович?

Мне не очень понравилось слово «заговор» в речи Григория. Никакими заговорами до сей поры я не занимался. Я просто спасал свою императрицу и будущего наследника от злых людей, которые как раз и плели заговор против императорской семьи, с целью самим захватить царский престол. Так что не составлял я никаких «заговоров», я просто служил верой и правдой, как и должно настоящему дворянину.

Но Гришка сейчас все правильно говорил. В одиночку нам это дело вряд ли выдюжить. Как бы мы не прятались, какие бы укромные места не искали — рано или поздно нас все равно отыщут. И тогда нам конец. Мне, Гришке, государыне, Кристофу с его принцессой, камер-фрейлине Голицыной — всем! И Катерине тоже конец, потому что светлейший князь Черкасский человек очень расчетливый и осторожный, и он не станет напрасно рисковать, оставляя в живых человека, которому может быть хоть что-то известно о его преступлениях на пути к престолу.

Сам-то он, конечно, считает себя лучшим правителем из всех возможных, и может быть даже так оно и есть… Но лучший — не равно «законный». И присягу ему, как и Гришка Орлов, я приносить никогда не стану. А если весь лейб-гвардии Преображенский полк не станет? А там и Семеновский полк присоединится, а за ним и Измайловский. Светлейшему с его кавалергардами не сладить со всей лейб-гвардией. Да и правда останется за гвардейцами, потому как законный наследник будет с ними. И мать-государыня…

— А ты верно мыслишь, Григорий, — ответил я, подумав. — Лейб-гвардия — великая сила, и всегда у престола находится. Верная опора, если ее никто с толку не собьет. С ее штыками за спиной государыня может с триумфом в столицу вернуться. И вот тогда она во всеуслышание объявит, что носит в себе законного наследника престола.

— И мы с того большие преференции себе поимеем! — воскликнул Гришка.

Но я осадил его взглядом, поднес ему к носу кулак.

— Ты бы не о своих преференциях думал, а как гвардию на свою сторону склонить!

Гришка понюхал мой кулак и, ухмыляясь, отпихнул его в сторону.

— За лейб-гвардию не беспокойся, Алексей Федорович, лейб-гвардию я беру на себя. Тебе даже делать ничего не придется. Мне бы только до братьев своих добраться… Мы, Орловы, весьма способны к составлению всяких там планов! Ну? — Григорий протянул мне руку. — Делаем дело, а, Алексей Федорович?

Не был я уверен, что мне сейчас хочется пожимать Гришке руку. Однако вопрос с поддержкой лейб-гвардии мог решить только он. Вес Орловых в Преображенском полку и в самом деле был немалый. И это действительно был хороший шанс уладить то дело, за которое я взялся. Уладить не миром, нет, но силой, а это зачастую даже лучше, потому что, единожды показав свою силу, можно уже не опасаться, что противная сторона тут же кинется нарушать достигнутые договоренности — ее от этого будет удерживать страх быть битой.

Что ж, деваться некуда, хотя и засела в моем сердце колкая заноза.

— Делаем, Григорий Григорьевич! — я пожал протянутую руку. — Сегодня ты уже отдыхай, не торопись никуда, обдумай все тщательно. Дело к вечеру, а спешка нужна только при ловле блох. А завтра Федька переправит тебя в Петербург, к братьям твоим. Я дам тебе знать, как со мной потом связаться можно будет, чтобы подать сигнал к возвращению государыни в столицу.

Кивнув, Гришка рывком поднялся со скамьи. Но прежде чем выйти из беседки, пальцем указал мне под стол, стоящий в самой его середине:

— Ты поглянь сколько вишни птицы наклевали. А ты говоришь: не дозрела!

И покинул беседку, ни разу не обернувшись.

Я же поднялся со скамьи и заглянул под стол. Там действительно валялись косточки от вишни. Но непохоже было, чтобы ее клевали птицы. Тогда она выглядела бы раздавленной, оставалось бы еще порядком мякоти, а здесь же косточки были просто голые. Да и не стали бы птицы бросать косточки под стол. Они клевали бы ее ягоду прямо на дереве. Или по деревом. Но никак не под столом.

Я подошел к соседней скамье, присел перед ней и осмотрел внимательно сидение. Провел по нему пальцем. Пыли не было. Я совсем уже было собрался выпрямиться и покинуть беседку, как вдруг почувствовал, что в спину мне уперлось острие шпаги. И мрачный голос сказал:

— А ну не двигайся…