Экзамен для чародея-3: Моя императрица

Глава 14 Чудеса на богослужении и кое-кто из старых знакомых

Я понимал, что в эти самые мгновения решается судьба моего плана. А вместе с тем и судьба императрицы, наши с Федькой судьбы, и наверняка судьба всей России-матушки. Потому-то я просто стиснул зубы и стал наблюдать за происходящим, лишь слегка выглядывая из-за иконостаса.

А Федька между тем подошел к государыне. Она приметила его заранее, и потому, когда гвардеец поднял руку, чтобы не подпускать близко к императрице странного монаха, она быстрым движением перехватила его руку и опустила ее. Что-то коротко шепнула, гвардеец в ответ кивнул. Лиц в этом сумраке и танце теней от горящих свечей, было не различить. Я и императрицу-то признал только по ее траурному одеянию, да по той стати, которую ни с чем невозможно было перепутать.

Я видел, как Федька наклоняется к государыне и что-то ей говорит. Слов его я не слышал, но я их знал точно, потому как сам и придумал, и Федьку заставил их выучить, как «отче наш».

— Извольте проследовать за мной, государыня, — говорит он. — Пришло время исповедаться, ибо только искренняя исповедь поможет вам спасти свою душу.

— Я сопровожу вас и буду ожидать у дверей, — предлагает свои услуги Голицына.

Ее слов я тоже не слышу, но могу их предвидеть. Да и движения говорят сами за себя. Императрица согласно кивает и делает шаг следом за Федькой, который уже направился назад, к исповедальне. Народ вокруг смотрит на государыню с удивлением, кто-то даже начинает шептаться, потому как никто и предположить не мог, что прямо посреди богослужения императрице вдруг приспичит исповедаться.

— Это ж как нагрешить-то надобно, — шепчут они, я уверен, — чтобы так на исповедь торопиться?

И в этот самый момент один из гвардейцев шагает следом за государыней. Видать, не положено ему оставлять ее без присмотра.

Вот же черт! Только этого мне не хватало. Весь мой план катится к чертям собачьим…

Но не попрется же он за ней прямо в исповедальню? А значит, будет ожидать ее у двери, как и положено стражнику.

Больше не теряя ни мгновения, я попятился от иконостаса и уперся спиной в стенку исповедальни. В потемках нащупал дверцу, приоткрыл ее и нырнул внутрь. Если гвардеец пропустит государыню вперед, а сам останется снаружи, то мой план еще может сработать.

А если же он решит сперва сам осмотреть исповедальню, прежде чем впустить туда императрицу?

Что ж — я тронул эфес своей шпаги, — на войне как на войне. А ля гер ком а ля гер, как говорится. Сильно сомневаться я не стану.

Стоп! А как же Голицына? Даже если гвардеец не станет осматривать исповедальню, он ни за что не впустит туда фрейлину. Просто потому, что так не положено! Исповедь не должна проходить в присутствии третьего лица! Тогда не будет соблюдено ее таинство, она не будет считаться проведенной по всем правилам!

Но если Голицына не покинет столицу вместе с императрицей, а потом выяснится, что та исчезла, Екатерину Дмитриевну наверняка будут допрашивать. И может быть даже с пристрастием! Ногти ей, конечно, сразу рвать и не станут, но следователю Тайной канцелярии достаточно будет просто показать ей, как это делают кому-то другому. И она сразу выложит ему все, что ей известно. И уж обо мне точно расскажет, и о плане моем.

Это плохо, очень плохо. В Тайной канцелярии найдутся мастаки распутывать клубки тайн, и нас смогут отыскать довольно быстро. В Петербург мне путь уж точно будет заказан, а вскорости меня смогут арестовать и в любом другом месте империи. Это в мои планы никак не входит.

А потому попрошу меня простить, господин гвардеец!

Я на всякий случай перекрестился и обнажил шпагу. Глянул в решетчатое оконце. Там было темно, и я видел лишь силуэты, но зато голоса теперь были слышны отчетливо.

— Что-то рожа мне твоя незнакома, — говорил гвардеец, шлепая Федьку по щекам. — Никогда тебя здесь не видел. Да и воняет от тебя странно, как будто ты отродясь в баню не ходил… Как же ты государыню исповедовать собрался? Она ж там задохнется с тобой. Да ты еще и пьяный к тому же, сучий пес! Зови государыне другого исповедника!

Пора мне было вмешаться. Если через минуту мы не откроем «тропу» и не покинем церковь, то эта небольшая перепалка может быстро перерасти в грандиозный скандал. А уж что будет потом — одному богу известно.

Готовый убивать, я распахнул дверцу, выскочил из исповедальни и сразу направил свою шпагу на гвардейца. И понял, что вижу перед собой Гришку Орлова.

А он тоже сперва за шпагу схватился, даже выдернул ее слегка из ножен, но потом признал меня и застыл с приоткрытым ртом.

— Алешка? Сумароков? Ты-то что здесь делаешь⁈

Ну что тут ответишь старому знакомому?

— Сопровождаю государыню в ее секретной поездке, — сказал я.

— В какой еще поездке? — вконец растерялся Гришка. — Что ты такое говоришь, камер-юнкер, мать твою растак?

— Не твое это дело, Гриша, — ответствовал я довольно холодно и шпаги при этом не опускал. Теперь я совсем не так был уверен, что смогу пустить ее в ход, но все же держал наготове.

— Ошибаешься, Алеша, — возразил Григорий. — Я государыню охраняю, и ничего не слышал ни о какой поездке.

— Она потому и называется секретной, Гриша, чтобы не болтать о ней кому ни попадя.

Тогда Орлов тоже достал из ножен шпагу.

— Но ты же понимаешь, Алешка, что я не отступлюсь, пока не получу на то особого приказа?

Я это понимал. Я и сам бы не отступился на его месте, и презирал бы того, кто отступился бы. А значит выход у меня был только один.

— Ты уж извиняй, Григорий. Я не со зла…

И я уже совсем собрался было нанести бравому гвардейцу удар шпагой, как в дело вдруг вмешалась Мария Николаевна.

— Немедленно прекратить ссору! — подняв руки, зашипела она. Достаточно громко, чтобы мы оба поняли серьезность ее настроя, но все же не настолько, чтобы ее могли услышать люди за иконостасом.

А народ там притих, прислушиваясь, и только пономарь продолжал монотонно и нудно бубнить свои нескончаемые речи.

— Предлагаю всем вместе пройти в исповедальню, — продолжила государыня.

— Но так ведь… — начал Гришка, но императрица его оборвала.

— Живо! — вновь громко зашипела она. — Я приказываю!

— Мы все там не поместимся, — закончил Григорий, резко сунув шпагу обратно в ножны.

— Ничего, потеснимся, — ответствовал я, тоже в свою очередь спрятав шпагу. — В тесноте, да не в обиде.

— А про обиду мы с тобой позже поговорим, Алеша, — отозвался Орлов с холодком. — Чую я, что ты проткнуть меня хотел, а я бы и сделать ничего не успел. Коли не государыня Мария Николаевна, так лежать бы мне здесь сейчас в луже крови… Решился бы убить меня прямо в церкви, а, Алексей Федорович? — и Гришка мне подмигнул с каким-то мрачным весельем.

— Убить не убил бы, но оцарапал бы знатно, — сказал я. — На службе я, Гриша. Даже в церкви на службе.

— Я тоже на службе.

— То-то и оно. Мы оба на службе. Так что без обид.

И чтобы больше не тянуть драгоценное время, я первым шагнул в темноту исповедальни. За мной юркнул притихший Федька, от которого почему-то стало смердеть пуще прежнего. За ним вошли императрица Мария Николаевна с камер-фрейлиной Голицыной, а последним втиснулся Гришка Орлов, здорово треснувшись лбом о притолоку.

Ругнувшись, он потер лоб треуголкой, которую до сей поры сжимал в кулаке и спросил:

— И чем нам туточки заниматься в такой-то теснотище?

Конечно, он был прав — размер исповедальни никак не подходил для того, чтобы собирать в ней такое количество народа одновременно. Но и собрались мы здесь вовсе не по ее прямому назначению.

— Дверь за собой прикрой! — посоветовал я ему.

— Это еще зачем? — поинтересовался Гришка.

— Дует! — рявкнул я.

Тут Гришка понял, что объяснять ему все равно никто ничего не будет, и прикрыл за собой дверь.

Мы оказались в полной темноте.

— Страшновато-то как-то… — шепотом заметила Голицына.

И я ее понимал. Если уж государыня была не в курсе дела о том, что нам здесь предстояло делать, то Екатерина Дмитриевна и подавно.

Но долго томить их с ответом Федька не собирался. Тем более, что снаружи вдруг кто-то заголосил довольно громко, и это явно был не пономарь. Послышался топот, в окошке заплясали световые пятна от свечей.

— Гриша, запри дверь! — приказал я.

Орлов завозился у выхода.

— Да как же я ее запру-то? — воскликнул он мгновение спустя. — Тут и щеколды нет никакой!

— Тогда просто держи ее крепче!

Впрочем, ломиться в исповедальню никто не стал — не решились, должно быть. Понимали, что сама императрица там находится. Только постучали негромко, и чей-то голос спросил жалобно:

— Ваше величество, вы здесь?

— Оставьте меня в покое! — крикнула в ответ Мария Николаевна и уставилась на меня с вопросом во взгляде.

А я пихнул Федьку в плечо. Хотя и без надобности, потому как он уже шлепнул ладошкой по пустой стене перед нами, и она тут же озарилась разноцветным свечением. Императрица ахнула. Камер-фрейлина тоже.

Стена же перед нашими лицами неожиданно разверзлась, открыв проход во тьму Запределья, из которого можно было и не выбраться, если бы устремившаяся вдаль «тайная тропа» не указывала бы нам путь.

— Живо! — скомандовал я. — Ждать нельзя, ваше величество, нужно идти!

И, видя, что государыня все еще пребывает в смятении, взял ее под локоть и вместе с ней сделал шаг прямо стену.

— Господи спаси и сохрани! — испуганно пробормотала у нас за спинами Екатерина Дмитриевна.

Потом из-за двери донесся все тот же встревоженный голос:

— Ваше величество, что там происходит⁈ Мы волнуемся очень! Ваше величество, вы слышите⁈ Мы входим!

Голос быстро затихал, удалялся, а на последнем слове и вовсе стих. И наверняка в исповедальню в это момент вошли люди. Вот только было уже поздно. Проход уже закрылся, и взору их предстала абсолютно пустая комната, в которой не было никаких следов пребывания императрицы.

Пустая комната? Не сбавляя шаг, я обернулся. Ага, Гришка Орлов не стал дожидаться пока проход закроется и тоже ступил на «тропу». Он замыкал шествие, идя рядом с Федькой, и порой водил рукой по сторонам, пытаясь нащупать в непроглядной тьме хоть что-нибудь.

Должно быть, он первый раз находился на «тайной тропе». И я его прекрасно понимал. Сам себя чувствовал точно так же во время первого своего перехода. Тьма по сторонам кажется такой густой, что порой возникает желание зачерпнуть ее пригоршней, как воду. И даже чувствуешь ее тугое сопротивление, словно и впрямь водишь рукой в пруду, перегнувшись через борт лодки…

Такова природа Запределья. На самом деле никто в точности не знает, действительно ли «тайные тропы» проходят именно через Запределье, или же это просто какие-то пограничные территории, которые пронизывают все существующие во Вселенной пространства и времена.

Лично я склоняюсь именно к такой точки зрения. С «тайной тропы» можно попасть в Запределье, как и в любую точку в мире, но сама она частью Запределья не является. Тропа, как нить Ариадны, ведет тебя вдоль всех созданных богом миров, мимо каждой точки в них. В силу ограниченности своего зрения — да и вообще всех органов чувств, присущих человеку — ты не можешь лицезреть эти миры. Они находятся вокруг тебя, но ты их не видишь, потому что они скрыты природой самой «тайной тропы».

И я не знаю, можно ли попасть в эти странные миры, просто спрыгнув с тропы в сторону. Не сойти с нее в открывшийся выход, а именно спрыгнуть — в ту самую густую тьму, что простирается вокруг.

Такие случаи бывали. И не только как следствие каких-то трагических обстоятельств, но и преднамеренные. Дело в том, что Запределье обладает исключительной притягательной силой. Оно манит, оно чарует, оно зовет к себе. И если ты слишком часто пользуешься «тайными тропами», то вскоре начинаешь замечать этот зов, это притяжение. И начинаешь понимать, что не прочь и сам когда-нибудь испытать судьбу и сделать шаг в сторону с тропы.

О судьбе тех, кто решился на это, не было ничего известно. Большинство склонялось к тому, что они попросту погибли, причем мгновенно и безболезненно. Другие полагали, что смерть их была не столь быстрой и наверняка мучительной, поскольку те миры, куда они попали, могли разительно отличаться от привычного нам мира, и стихии, главенствующие там, могли убивать человека постепенно и очень жестоко.

Но одновременно с первыми двумя, бытовало и третье мнение, которое являлось естественным следствием природы «тайной тропы». Коль уж она проходила через все великое множество миров, созданных господом, то почти наверняка среди них имелись и те, где жить человеку было бы удобно и благоприятно. А значит, попавший туда, чувствовал бы себя там настолько замечательно, что даже и не помышлял ни о каком возвращении.

Хм… С моей точки зрения эта версия вполне имела право на существование, но надеяться на то, что кто-то из сгинувших угодил именно в такой «райский» мир, было глупо. Ну сколько людей решились сойти прочь с «тайной тропы»? Таковых можно пересчитать по пальцам. Но вряд ли их наберется больше десятка. А сколько миров сотворил господь, пока практиковался сотворить наш собственный? Тысячи? Тысячи тысяч? А может еще в тысячи раз больше? У господа в запасе вечность, и еще не факт, что его окончательным стремлением было создание именно нашего мира.

Возможно, мы просто очередной черновик, причем, не из самых удачных. И господь, в сомнении почесав седую бороду, просто отложил его в сторонку за ненадобностью. А может и того хуже — просто скомкал, как испорченное письмо, и выбросил в свою огромную мусорную корзину, а мы теперь живем здесь и не ведаем даже, что вскоре явится божественная прислуга и снесет эту корзину на помойку миров.

Так вот, если же миров настолько много, почти бесконечное количество, а сошедших с «тропы» людей не более одного десятка, то шанса угодить в подходящий идеальный мир у них практически нет. Он если и не равен нулю, то сильно к этому приближен.

Даже если ты поднесешь к виску заряженный пистолет и нажмешь спусковой крючок, вероятность того, что пуля вдруг изменит направление полета и пролетит мимо твоей головы, несравненно выше, нежели угодить в подходящий для твоего существования мир, просто сойдя с тропы.

Конечно, все это ни есть истина в последней инстанции, а просто мои домыслы и умозаключения. Но основаны они на длительных наблюдениях и сопоставлении всевозможных событий. Хотя я не исключаю, и даже поддерживаю ту мысль, что ни одному человеку до скончания времен так и не удастся познать истинный ход вещей Запределья.

Несомненно, с годами будут делаться очередные открытия и появляться какие-то новые факты, а вместе с ними и новые идеи о структуре Запределья. Но и они вряд ли позволят познать его суть. Самое большее, что они смогут сделать — это привести все накопившиеся знания к некому порядку. Но познать истину — никогда. Потому что сам разум человека устроен таким образом, что понять этого он не силах. Слишком уж человек примитивен для этого, слишком уж прост. Наверняка где-то в глубинах Запределья живут существа, которым это под силу, но где находится сей мудрейший мир — нам неведомо.

Скажу не хвастая, что я и сам однажды был свидетелем того, как человек сошел прочь с «тайной тропы». Впрочем, и хвастать-то тут нечем. Произошло это не по принуждению, и не по причине несчастного случая, а чисто волею самого человека. Звали его Иван Курагин, и был он бакалавром магии. Очень опытный чародей, в ближайшие годы рассчитывал добиться степени магистра.

Но не добился. Потому как призвало его к себе Запределье, и не смог он пересилить этот нестерпимый зов. Подозреваю, давно он с ним боролся, а в какой-то момент бороться перестал. Желание познать то, что же на самом деле находится там, за пределами «тайной тропы», пересилило в нем всякую осторожность.

Мы с ним направлялись на греческий остров Корфу, что находится в Ионическом море. У нас было поручение к тамошним магистрам, а общий цвет магии позволял использовать «тайные тропы» для скорейшего перемещения. Суть этого поручения не имеет ни малейшего отношения к моему рассказу, да и не припомню я ее уже в точности, настолько неважной она была.

Мы с Курагиным и прошли-то по «тропе» всего пару десятков шагов. Он шел спереди, а я чуть позади. И вдруг он остановился, обернулся ко мне и сказал:

— Я сейчас уйду, а ты, Алешка, не задерживайся долго, а не то сгинешь тут вместе со мной.

Я и не понял сперва, о чем он вообще. Хохотнул даже.

— Куда ж ты уйдешь-то, Иван Трофимович? Мы ж на тропе!

А вот отвечать мне Курагин уже не стал. Вместо того он раскинул руки в стороны, как Иисус распятый, и с блаженной улыбкой пластом упал спиной вперед с «тайной тропы», как падают мальчишки в теплую воду в погожий день.

Тьма не сразу поглотила его. Некоторое время он просто парил в полнейшей пустоте в паре шагов от тропы, глядя на меня оттуда все с той же блаженной улыбкой. А потом погрузился в нее, растаял в ней полностью. Его бледное лицо было видно дольше всего, но потом и оно исчезло во тьме.

И больше никто и никогда про Ивана Курагина не слышал…