Экзамен для чародея-3: Моя императрица

Глава 13 Туда-сюда и прямиком в церковь

Пока все мои домашние готовились к отбытию, я поменял свой мундир камер-юнкера на обычный камзол — чтобы не так бросалось в глаза — и подробно объяснял Федору его задачу. Водка и впрямь сотворила с ним настоящее чудо, и он в минуту из больного немощного пьяницы превратился в полноценного чародея. Мага-«тропуна», который точно знал, что и как нужно делать, чтобы не остаться куковать в Запределье на веки вечные.

Федор все понял моментально и стал подробно выспрашивать у меня о том месте, где я желаю сойти с тропы. Это не являлось праздным любопытством, а вопрос и впрямь был серьезным. Обычно «тропуны» сами знают, где следует открыть выход, и очень редко работают на заказ.

Оно и понятно — когда открываешь проход вслепую, основываясь лишь на рассказах и приблизительных описаниях, всегда есть вероятность, что выведешь ты такого путешественника внутрь какой-нибудь скалы. Или дерева, к примеру. Был даже такой случай, когда вход был открыт без всяких ошибок, точнехонько в том месте, которое очень подробно описал путешественник. Но вот беда — именно в момент выхода в том месте проезжал одинокий всадник, словно волею судьбы появившийся там. Ни шагом левее, ни шагом правее.

Рок! Сама судьба решила сыграть такую злую шутку, и вышел путешественник из прохода прямиком в проезжающую лошадь. Воздействие оказалось таким мощным, что бедное животное буквально разорвало в клочья. Да и путешественнику пришлось несладко. Лошадиные кости пронзили все его тело насквозь, распороли его всего, и в итоге прожил он ненамного дольше той лошади, вот только страдал несравнимо сильнее.

Помня об этом случае, я описывал Федору такое место выхода, где подобные случайности были исключены. Уж лучше выйти подальше от населенной местности, и потом немного пройти пешком, нежели поторопиться, чтобы о тебе опосля рассказывали подобные истории.

Федор быстро все уяснил, размял пальцы и всем своим видом дал мне понять, что готов к чародейству. Тут и Гаврила экипаж подогнал. Из дома вышли Кристоф с Фике, Парашка, а последней спустилась Катерина. Они встали вокруг экипажа, и никак не решались сесть в него, не понимая сути происходящего. Тогда я решил вкратце ввести их в суть дела, чтобы кто-нибудь с перепугу, не приведи господь, не впрыгнул из экипажа прямо на тропе.

— Сейчас все мы немного прокатимся в этом экипаже, — объяснил я, похлопав по крупу одну из запряженных лошадей. — Это может показаться необычным, а кому-то даже жутковатым, — я проникновенно взглянул на озадаченную Парашку, — но могу заверить, что ничего страшного нам не грозит. Там, где мы окажемся, спокойно и безопасно. Там мы сможем переждать неблагоприятные события, которые могут разразиться в Петербурге со дня на день.

Меня поняли все, кроме разве что принцессы, которой, впрочем, было все равно куда и зачем ехать, лишь бы быть рядом с Кристофом. Должно быть тон, каким я все это говорил, был столь загадочным и серьезным, что задавать вопросов никто не стал. Все сели в экипаж, разместившись в нем довольно вольготно, но когда туда забрались и мы с Федькой, то сразу стало тесновато.

— Мне все это кажется несколько странным, — не очень уверенным голосом заметила Катерина. — Я, конечно, понимаю, что ситуация в государстве сложилась серьезная, и может быть даже взрывная, но кое-кто мог бы отправиться в дорогу и верхом!

При этом она взглянула на меня весьма многозначительно. Я заверил всех, что никакого неудобства они почувствовать не успеют, потому что путь наш будет совсем недолгим. Катерина вряд ли мне поверила, но ничего не сказала и только сильнее потеснилась на сидении.

И тогда я скомандовал:

— Гаврила, трогай! Федор, начинай!

И Федор начал. Он выпрямился, стоя прямо посреди экипажа, запрокинул голову назад, а руки раскинул в стороны. Пальцы его заискрились, и я увидел, как силовые линии магического поля искривились, протекая промеж их.

— Это еще что за черт? — спросила Катерина, глядя на Федьку с недоумением.

Но ей никто не ответил. Все тоже смотрели на «тропуна» как зачарованные.

Тогда Гаврила рванул поводья. Лошади тронулись, и даже слишком резво, особенно если учесть, что экипаж находился на довольно тесном заднем дворике. Мы все качнулись, и только Федор по какой-то причине остался стоять неподвижно. Казалось, что с ним ничего в эту минуту не происходит, но я-то видел, что силовые линии, огибающие его, собираются в тугой комок где-то у самой ограды. Они были готовы вот-вот разорвать пространство, но все еще копили силу, чтобы сделать это одним мощным рывком.

А экипаж наш между тем катил вперед, прямо на ограду и на кусты вишни около нее. И тут Катерина снова подала голос.

— Возможно, я чего-то не понимаю, — сказала она, — но мне кажется, что мы сейчас врежемся точно вот в эти кусты… Алешка… — она взглянула на меня так жалобно, что захотелось немедленно прижать ее к себе, чтобы оградить от всех бед, которые могут ей грозить в этом мире. — Алешка!

Я нервами почувствовал, как она напряглась, собираясь рвануть в сторону от приближающейся изгороди, и крепко сжал ее руку. Тогда и она вцепилась в меня так сильно, что ногти ее почти вошли мне под кожу.

И в этот миг открылся проход. Он распахнулся, обдав заросли вишни потоками холодного воздуха. Края его завернулись, проявив сизую, скрученную в тугие косы дымку, и там, в черноте промеж этих краев, нарисовалась и потекла вдаль светящаяся дорожка.

Гаврила коротко свистнул, и лошади рванули с удвоенной силой, увлекая экипаж в глубину прохода. Я услышал, как ахнула Катерина, как Парашка принялась отчаянным шепотом читать «отче наш». И только Фике, которая уже встречалась с подобными чудесами, смотрела на разворачивающуюся перед нами «тропу» с тихим восторгом. Кристоф же вообще равнодушно ковырял пальцем свою ладонь, нисколько не обеспокоившись предстоящим переходом.

Мы влетели на «тропу». Время остановилось. Остановилось вообще все, потому что нечему было здесь двигаться — повсюду, куда не кинь взор, стояла кромешная тьма, и только под безмолвными копытами наших лошадей стремительно уходила в несуществующую даль светлая полоса «тропы».

А потом тьма расступилась. Экипаж влетел в появившийся проход, и тысячи звуков тотчас обрушились на нас со всех сторон. Солнечный свет ослепил, заставил зажмуриться, а когда же я вновь поднял веки, то увидел, что экипаж остановился посреди большого поля.

Трава плавно шевелилась, обдуваемая ласковым ветерком, а кучерявые березки неподалеку едва заметно покачивали своими кронами.

— Дас ист вундербар! — закричала Фике и первая соскочила с повозки. — Как здесь чудесно!

Громко смеясь, она побежала по полю, и Кристоф тут же устремился следом за ней. А я подумал, что влюбленные и сумасшедшие — суть есть одно и то же, и отличить одного от другого возможно, лишь зная их предысторию. В нашем случае история Кристофа с принцессой во всех подробностях была известна только мне, но остальные же смотрели на них с некоторым недоумением.

Ладно, привыкнут. Им еще ко многому придется привыкать.

Я заметил, что Катерина с удивлением озирается. Затем она вышла из экипажа, обошла его кругом и повернулась ко мне.

— Сумароков, я помню, ты говорил о каком-то спокойном и безопасном месте, — сказала она. — Но я и подумать не могла, что ты вывезешь нас в чистое поле… Как ты это сделал?

— Это я не, это Федор, — пояснил я. — Таких, как он, у нас называют «тропунами». Они могут открывать проходы в далекие места, куда обычная дорога заняла бы дни и даже недели. А «тропуны» могут переносить туда в одно мгновение.

— Понятно, — покивала Катерина. — Телепортация?

— Теле… — повторил я. — Что? Нет! То есть, не знаю… Сам я не умею открывать «тропы», и не знаю, как это делается. Но здесь действительно безопасно… Като! — я взял ее за руки. — Нам с Федором сейчас необходимо вернуться в Петербург, чтобы завершить еще одно дело, но очень скоро мы вернемся. Ты даже соскучиться по мне не успеешь! — после этой фразы я усмехнулся, чтобы показать Катерине, что и сам с некою шуткой отношусь к этим словам.

Ну, вроде как: с чего бы это Катерина начала по мне скучать? Правильно, нет такой причины. В том-то и шутка.

Но сама Катерина, кажется, ее не поняла. Рук своих она у меня не отняла, позволила мне поглаживать их слегка пальцами, и с совершенно серьезным видом спросила:

— Алешка, это опасно?

Я глупо улыбнулся — совсем как Кристоф, бегающий по полю за принцессой.

— О чем ты, Като? Что именно тебя беспокоит?

— Твое возвращение в Петербург… Ты же забрал оттуда нас всех, потому что боялся, что дальнейшее наше пребывание там может быть опасным, ведь так?

— Ты все верно поняла.

— Но теперь возвращаешься туда сам, к тому же с этим пьяным монахом… Вот я и спрашиваю: это опасно?

Я торопливо помотал головой. Я и впрямь не считал опасным то, что мы с императрицей затеяли. Разумеется, пропажу ее заметят довольно быстро и поднимут тревогу, но какое это уже будет иметь значение?

Мою причастность к исчезновению государыни заподозрить будет невозможно. Мой утренний визит к ней был довольно кратким и имел вполне определенную цель: я просил дозволения у государыни представить ей свою новгородскую кузину, чья известность в петербургском свете позволяла мне сделать это.

А что касаемо ее посещения церкви Святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, так она и без моего совета собиралась там побывать. Как и многие из придворных господ, я уверен в этом.

Так что, нет, на данном этапе мой замысел не был опасным. Каковы будут его последствия — это покажет время, но если правильно использовать ситуацию, то все может обернуться самым благоприятным образом.

Во всяком случае, должность камергера мне уже была обещана. И я с усмешкой сказал об этом Катерине:

— Если все сложится удачно, можешь считать меня камергером.

Почему-то мне казалось, что эта новость должна впечатлить ее. Но не тут-то было. Она словно бы и не поняла, о чем идет речь. А может просто пропустила мои слова мимо ушей.

— Ты только живым возвращайся, — попросила она. — Чувствую я, что твое путешествие в Сагар еще выльется нам слезами горькими. Другим ты вернулся оттуда, Алешка, другим. Я порой теперь и сама не знаю, где ты, а где Шакус. Или же тот, второй демон…

Я поднес ее ладонь к свои губам и осторожно поцеловал пальцы.

— Это я, Като, никаких демонов. Только я. И я обещаю тебе, что все будет хорошо!

Я отпустил ее руки и повернулся к экипажу.

— Гаврила! Отгоняй лошадей во-он к той роще! — я пальцем указал вдаль. — И ждите нас там. А мы с Федором скоро вернемся. Правда ведь, Федь? — я глянул на него строго.

Федька сразу перекрестился.

— Как есть правда, Алексей Федорович! Жаль только, что чарки с собой не прихватили, так бы еще надежнее было!

Я громко и может быть слишком нарочито рассмеялся и хлопнул Федьку по плечу.

— Ну, давай, Федор! Солнышко вон уже почти над головой, так что нам с тобой поспешать следует. Ты хорошо помнишь, о чем мы с тобой говорили?

— У меня такая память, Алесей Федорович, что ежели один раз увидел или услышал, то уже никогда не забуду!

— Не промахнешься? Я не потому спрашиваю, Федор, что в способностях твоих сомневаюсь, а потому, что дело это огромной важности, и ошибок нем быть не должно!

— Да не будет ошибок, не будет! — заверил меня Федор и одним взмахом руки распахнул новую «тайную тропу». — Можешь мне довериться, потому как в этом деле никого лучше меня и не сыскать. Даже старый Фальц, помнится, говорил: «А ты хорош, Федор, хорош! Еще бы горькую не пил, так и цены бы тебе не было!»

И вступил на «тропу». Я поторопился за ним следом, и мгновение спустя мы уже вдвоем, гуськом, шли по тропе, которую на этот раз Федька сделал тонкой-тонкой — по такой только друг за другом и возможно пройти. Ну и правильно! А чего силы зря тратить на возведение широченной дороги всего для двух путников? «Тропа» должна быть тропой. Потому ее так и прозвали…

А вскоре и выход открылся, и шагнули из темноты Запределья в такую же темноту крошечной комнатки, где и замерли, прислушиваясь к звукам, доносящимся извне.

— Кажись, не промазали, — шепотом сказал Федька, и я понял, что несмотря на все свои хвастливые речи, он и сам не был до конца уверен в своих способностях.

На стене, выходящей на заднюю часть церковного иконостаса, я заприметил небольшое решетчатое оконце, предназначенное не столько для наблюдения, сколько для проникновения внутрь воздуха, и тут же прильнул к нему лицом.

Из-за иконостаса проступал свет, было слышно, как монотонно и неразборчиво читает свою речь здешний пономарь.

Я пошарил по стене руками, нащупал невысокую дверцу и осторожно ее приоткрыл. Выглянул наружу. Пахло церковью, свет сотен свечей озарял контуры иконостаса золотым свечением. Мы с Федором бесшумно вышли из исповедальни и неприметно выглянули из-за иконостаса в залу.

Там уже было полно народу, не протолкнуться. И если бы моей задачей было отыскать здесь кого-то из обычных людей, то она вполне могла бы стать невыполнимой. Попробуй найди кого в такой-то толчее да сумраке.

Но императрица — это вам не кто-то, она в толпе не затеряется! И потому ее я увидел сразу же, и мгновения не прошло. Она стояла совсем рядом, в первом ряду от иконостаса. При ней была и фрейлина, та самая Голицына. Вот уж не думал, что Мария Николаевна возьмет с собой именно ее! На эту роль более подошла бы любая из незамужних фрейлин, каких у императрицы хватало, так нет же — она выбрала именно ту, присутствие которой меня немного стесняло.

Да, впрочем, бог ней. Все равно я собирался поговорить с Екатериной Дмитриевной по поводу ее секретных любовных знаков. Доброе отношение Голицына мне дороже, чем порочная связь с его супругой. Пожалуй, именно так я ей и скажу! Пусть и навлеку на себя этим ее праведный гнев, но мне с ней детей не крестить. Просто на одного союзника у меня при дворе станет меньше. Их, конечно, и без того немного, но уж как-нибудь проживем.

В руке камер-фрейлина держала корзинку, отчего я сделал вывод, что совета моего государыня послушала и много вещей с собой в дорогу не взяла. Должно быть, только самое ценное. Украшения, фамильные драгоценности… Чем там еще женщины дорожат? Понятия не имею.

Рядом с императрицей и ее фрейлиной я увидел двух рослых лейб-гвардейцев в мундирах Преображенского полка. А вот этого мне было не надобно! Неужели к императрице приставили охрану? Это понятно — без охраны царственной особе никуда, но для чего она ей в церкви?

В этот самый момент мой великолепный план вдруг показался мне таким зыбким и непродуманным, что холодный страх сжал мне сердце. А не навлеку ли я беду на Марию Николаевну своими действиями? Может быть все это — одна большая глупость? Раве возможно выкрасть императрицу прямо в церкви, под носом у вооруженной охраны, на глазах сотни людей?

Кажется, я начал паниковать. Коли продолжать следовать плану, то все может закончиться очень плохо, и для нас с Федькой в том числе. Если светлейший поймет, что государыня собиралась бежать, то он решит ускорить события, и уже тогда за ее жизнь никто не сможет поручиться.

Но что будет, если план отменить прямо сейчас? Государыня сочтет меня беспомощным пустословом, а может быть даже и предателем. В любом случае ни о каком доверии в дальнейшем речи идти уже не будет.

Господи, что же делать⁈ Какой шаг будет правильным?..

— Ну все, Алексей Федорович, я пошел! — сказал вдруг Федька, подмигнул мне. И, уже не таясь, вышел из-за иконостаса.

Я даже слова сказать не успел. Только руку поднял и выдохнул шумно. И больше ничего не сделал, потому что предпринимать что-либо было уже поздно. Федька спустился с небольшого приступка, на котором был установлен иконостас, и, нисколько не смущаясь, с видом сосредоточенным и деловитым, направился прямиком к государыне.