Экзамен для чародея-3: Моя императрица

Глава 1 Душевная встреча, или «Кто там, за окном?»

Шестигранное дуло пистолета ткнулось мне прямо под нос, и замогильный голос произнес с хрипотцой:

— Чего хотел? Говори, поганец, пока я тебе в морду не выстрелил!

Подобная перспектива меня мало прельщала. Но внутренне я все же порадовался: Гаврила как всегда был наготове, и постороннему проникнуть в мой дом без дозволения не представлялось возможным.

Каким-то неведомым образом перед глазами у меня появилась картинка этого пистолета, как если бы я смотрел на него изнутри. Он явно был заряжен. Я видел туго забитый пыж, видел круглую свинцовую пулю, и даже заряд пороха под ней тоже видел, крупинку к крупинке. Это было странно и утомительно одновременно, и чтобы избавиться от этого наваждения, я потряс головой.

Картинка перед глазами моментально исчезла, сменившись привычной реальностью. Я приподнял яблоневую ветку, склонившуюся над калиткой, и тяжело глянул на своего слугу из-под бровей.

— Убери пистолет, Гаврила. Не ровен час, и впрямь пальнешь. Как потом перед матушкой моей Настасьей Алексеевной оправдываться будешь?

Пистолет медленно пустился. А брови у Гаврилы наоборот — поползли вверх.

— Барин? — мне показалось, что он на мгновение даже растерялся. — Да я ж тебя сразу-то и не признал! Изменилось в тебе что-то, а я никак не пойму что…

Сунув пистолет за пояс, он рывком распахнул калитку и взял меня за плечи, внимательно всматриваясь в лицо.

— Ты ли это, Алексей Федорович? Или уже не ты? Как будто лет на пяток постарше стал за эти три дня…

Глаза его так и шарили по мне, словно выискивая знакомые черты. Он даже за подбородок меня взял, голову туда-сюда покрутил. Но я поморщился и отпихнул от себя его руку. Прошел в калитку, ведя за собой в поводу Снежку.

До Гаврилы как будто только сейчас дошло, что я вернулся. Он вдруг принялся суетиться, бегать вокруг меня, охать и приговаривать всякую ерунду, вроде такой: «Отощал-то как, барин! И вверх еще пуще вытянулся, как после болезни! Хворь тебя там, что ли, свалила, в Сагаре ентом? После хвори всегда вверх тянутся, аки цветочки…»

— Гаврила! — недовольно окликнул я слугу.

— Чего изволишь, барин?

— Помолчи, ладно?

— Хорошо, барин, помолчу… Как же не помолчать-то? Помолчать всегда сподручнее! Это вот сказать что умное — тут умение надобно, да университеты всякие. А помолчать-то — ума много и не нужно. Я завсегда молчать привык…

— Гаврила!

— Ась, барин?

— Заткнись!

Я сунул ему поводья и, покачиваясь, поковылял к дому. В гостиной задерживаться не стал, сразу прошел в столовую и рухнул на стул за обеденным столом, на котором не было ничего, кроме еще теплого самовара. И представил себе, как на этом столе еще недавно стояли всяческие яства: пироги с рыбою, каша с коровьим мясом, печеная щука, малосольные огурцы с укропом и чесноком, а еще бараньи потроха, обжаренные с луком…

При мысли об этом меня почти пополам согнуло, а с губы едва слюна не потекла.

— Гаврила!

— Слушаю, барин!

— Еда в доме есть?

— Найдется. А чего хочешь-то? — слуга торопливо зажигал все свечи, какие тут имелись, и в помещении постепенно становилось все светлее.

— Тащи все! Хоть козлиное копыто — один черт сгрызу!

— Ишь изголодался как! Не кормили тебя там, в Сагаре этом. Святым духом они там питаются, что ли?

— Ты не поверишь — они там кровь друг из друга пьют…

Гаврила замер, потом вернул в подсвечник свечу, от которой зажигал другие свечи и несколько раз неистово перекрестился.

— Упыри?

— Упыри, Гаврила, упыри. Чистые вурдалаки.

Гаврила снова перекрестился.

— Сам я никогда с ними не встречался, — пояснил он, — бог миловал. Но батюшка твой рассказывал, что как-то раз…

— Гаврила, я есть хочу! — не выдержал я, врезав кулаком по столу. — Не удержусь, так и тебя слопаю!

— Несу, барин, несу!

Гаврила поспешно убежал. А минуту спустя где-то в темноте коридора раздались шаркающие шаги, и в столовую заглянула испуганная Парашка, на ходу прикрывая голову не завязанным платком. В первый момент я и не признал ее, подумалось даже: «Это еще что за пигалица?» Но потом узнал-таки и приветственно ей кивнул.

— Чего не спится тебе, Прасковья?

— Так ты ж блажишь, как резанный, барин, по столу стучишь — вот и не сплю!

— Ну, извиняй! Иди помоги Гавриле на стол собрать, коли встала уже.

— Это я мигом!

Завязав наконец под подбородком узелок платка, Парашка уже хотела убежать, но я ее остановил.

— Прасковья!

— Чего тебе, барин?

— Эта… — я покусал губу. — Хозяйка твоя, Катерина Алексеевна…

Я замолчал, обдумывая слова.

— Да говори уже, барин, не жуй сопли!

Вот ведь дерзкая какая девка! За мой счет харчуется, так еще и покрикивает… Определенно нужно будет кого-то из крепостных девок из деревни привезти. С ними мороки меньше.

— Так что, Прасковья — хозяйка твоя, поди, спит уже давно?

— Почем мне знать? — неприветливо отозвалась Парашка. — Может и спит, а может и пишет чего. Она любит бумагу марать при свечах. Что ни вечер, то две свечи сожжет! Никаких свечей на нее не напасешься.

— Выпороть бы тебя, Парашка, — задумчиво сказал я. — Упряжью конской, чтобы урок помнила подольше…

— Но-но! — возмутилась Парашка, но на всякий случай шмыгнула за угол, и уже оттуда выглянула с осторожностью, высунув лишь половину лица. — Между прочим, Катерина Алексеевна сама меня не бьет и другим не позволяет!

— Жаль, — сказал я. — Очень жаль. Я бы выпорол.

Парашка тут же убежала помогать Гавриле. А я услышал стук каблучков по лестнице, увидел, как метнулось в темном коридоре пламя свечи, и сердце у меня замерло в томительном ожидании.

Тап, тап, тап, тап… Шаги приблизились, на стене шевельнулись тени. В дверном проеме появилась стройная девичья фигура. В поднятой руке дрожал огонек свечи, отчего лицо, освещенное им, казалось бледнее бледного.

Я рывком поднялся на ноги, едва не опрокинув стул. Просипел сдавленно:

— Катерина…

— Алешка! Алешка, ты вернулся!

Голос ее целебным бальзамом плеснулся на мое сердце. И усталость, и голод, да и вообще всё, что было плохого, отошло на задний план. Не помня себя, я шагнул к вошедшей в столовую девушке, но внезапно остановился, сообразив, что готов задушить ее в своих объятия. Но вряд ли она была готова к такому проявлению чувств. Не поняла бы она меня, ох, не поняла! Я бы только все испортил своим импульсивным поступком.

А потому я заставил себя дождаться, пока она сама подойдет. Она же торопливо воткнула свою свечку в свободное отверстие стоящего на столе подсвечника, стремительно метнулась ко мне, что тот Румпельштильцхен, и вдруг прижалась к моей груди. Да крепко так, тесно — мне показалось даже, что я чувствую, как бьется ее сердце. Дыхание у меня так и перехватило от ее запаха — тонкого, знакомого, жаркого.

А Катерина, словно желая добить меня окончательно, чуть привстала на носочки, потянулась и чмокнула в щеку. Губы ее так и обожгли. Я чувствовал горячую влагу на своей коже и боялся пошевельнуться.

— Като…

Я осторожно обхватил ее стан и уже почти решился прижать ее к себе, как она внезапно оттолкнулась и прижала свои теплые ладошки мне к щекам.

— Алешка, где ты пропадал⁈ — воскликнула она. — Я так боялась, что убили тебя совсем в Сагаре твоем… или куда ты там отправлялся!

Я потер горло, прежде, чем ответить — боялся, что голос мой сорвется в самый неподходящий момент.

— Так оно и было, Като… Чуть богу душу не отдал. Но я вернулся!

А Катерина озадаченно повернула мое лицо сначала в одну сторону, потом в другую — совсем как Гаврила давеча — и, наконец, нахмурилась.

— Как-то ты изменился, Алешка. Повзрослел, что ли? Возмужал…

Тут она улыбнулась и ткнула меня пальцем в лоб.

— По девкам там, поди, таскался⁈

Я изобразил кривую усмешку.

— Самую малость разве что…

— Ладно, — отмахнулась Катерина. — Самую малость — это не страшно. Самую малость я тебе прощаю… Знаешь, Алешка, — ее вспыхнувший взгляд разбросал по комнате пригоршню разноцветных искр, — а у меня тут ТАКОЕ случилось! Этот твой Потемкин познакомил меня с одним алхимиком, так он оказался самым настоящим чародеем, представляешь⁈

Я представлял. Ныне все алхимики были немного чародеями. Не великими магами, конечно, и до магистров им было ой как далеко, но кое-что они все же умели. И умения свои они направляли на всевозможное усиление своих алхимических опытов, в которых одно вещество превращалось в другое.

Золото из свинца, конечно, они добывать так и не научились, но наверняка некоторые из них были уже на полпути к этому. А что касается Гришки Потемкина, то он свято верил: и не на полпути даже, а уже у самого финиша, и до результата уже осталось совсем чуть-чуть. И потому ссуживал знакомым алхимикам деньги, которых ему и самому вечно не хватало, надеясь, что в скором времени секрет превращения свинца в золото будет раскрыт. Очень надеялся друг мой сердечный на этом сказочно озолотиться.

Я слышал, он даже приобрел добрый кусок свинца, который рассчитывал превратить в золото сразу же, как секрет будет раскрыт.

— И кто же тот алхимик? — поинтересовался я, скрывая улыбку.

— Очень интересный человек! — с жаром заверила меня Катерина. — Он толком не понял, что такое антибиотики, но взялся выделить из созревшей на дынях плесени пенициллин. И у него получилось, Алешка, представляешь⁈ Получилось! Я уже и сама не верила, что это сработает, но алхимик смог! Он настоящий волшебник!

— И как же зовут сего волшебника? — спросил я.

— Он назвался Серафимом. Но, по-моему, врет. Да мне и не важно его настоящее имя! Главное, что у него получилось! И теперь у меня целый бутылек настоящего самодельного пенициллина!

Она говорила с таким жаром, что ее радость по этому поводу моментально передалась и мне самому, хотя я и не понимал, что есть такого хорошего в этом пенициллине. У меня вон водка хорошая в буфете стоит — крепкая, аж с ног сшибает, — но я же не кричу об этом на всю ивановскую…

Однако за Катерину невозможно было не радоваться. Она так и сияла, светилась даже. Но вдруг нахмурилась.

— Ты, наверное, думаешь, что все это глупости? Думаешь, Серафим меня обманул и налил в бутылек обычной воды?

Я как можно более неопределенно пожал плечами. Именно так я и думал, но сказать об этом Катерине напрямую было выше моих сил. Если быть честным, то половина Гришкиных алхимиков представляла из себя обычных мошенников. Они тянули из него деньги месяцами, сообщая о поразительных результатах своих новых опытов. Даже показывали ему какой-то желтый порошок, который удалось получить после очередной замысловатой реакции, сопровождаемой взрывами, клубами пара и фонтанами брызг. Но никакого куска золота при этом так и не возникло…

И потому я сказал с большой осторожностью:

— Я не знаю, Като. Я ничего не понимаю в алхимии.

— Я тоже ничего не понимаю в алхимии! — воскликнула Катерина. — Но я проверила этот пенициллин в действии. И он работает!

Я вопросительно приподнял бровь, ожидая пояснений. И тут выяснилось, что вчера вечером в мой дом нагрянули четверо лейб-гвардейцев Преображенского полка во главе в Григорием Орловым. Они сопровождали шикарную карету, запряженную четверкой лошадей, которая остановилась в самых ворот.

Гаврила мой поначалу струхнул слегка, потому как решил, что прибыли это по мою душу, с арестом. И потому даже голову повесил, когда Орлов, спрыгнув с лошади, подошел к нему и спросил сурово:

— Хозяин в доме?

— Никак нет, ваша милость, — весьма почтительно отозвался Гаврила, рассчитывая таким образом поскорее спровадить нежданных гостей. — Испросили отпуск у генерал-полицмейстера и отбыли по семейным делам.

— Один или в сопровождении? — поинтересовался Орлов.

— Как есть один, — заверил его Гаврила и на всякий случай перекрестился.

Но в этот самый момент из кареты, с шумом распахнув дверцу, соскочил щегольского вида господин с очень румяными щеками, как свеклой натертыми. Губы его были столь тонкими, что казалось, будто он их нарочно закусил, да так они и остались подогнутыми внутрь его прямого рта.

— Да бог с ним, с камер-юнкером! — сходу прокричал он, схватив Гаврилу за грудки. — Девица евонная — Катерина, кажись, — она здесь проживает? Никуда не уехала покамест?

Пока Гаврила соображал для каких таких дел могла понадобиться этому господину наша Катерина, и стоит ли ему признаваться, что она находится здесь же и никуда не отъехала, как она сама вышла во двор. Поддерживая юбки, подошла к воротам. Кивнула Гришке Орлову, сразу его признав, и строго спросила:

— Что здесь происходит⁈ Я вам не «девица евонная», я Катерина Алексеевна Романова! Чем могу служить… милостивый государь?

И тут румяный господин изобразил невероятное. Шагнув к Катерине, он вдруг брякнулся перед ней на колени. Стянул с головы свою шикарную треуголку с золотой вышивкой и золотой же кокардой и буквально взмолился:

— Катерина Алексеевна, голубушка! Не сочти за дерзость! Наслышан я как ты на ассамблее у Бахметьева раненного князя врачевала. А еще по лейб-гвардии сказки ходят, что ты гвардейца Ивана Ботова после дуэли на ноги поставила, а ведь он уже и с богом к встрече готовился. Но ты за раз излечила его, бестолкового! Скажи, как есть: не брешут люди⁈

Говорит он эти слова, а у самого вид жалобный-жалобный такой, и руки вроде как даже трясутся. Глянула на него Катерина удивленно и покачала головой.

— Не брешут люди твои, всю правду говорят. Но заслуги моей в том было не много, потому как у князя рана была совсем пустяковая, больше крика. А Ботов, тот и сам крепок оказался, я только рану ему немного прочистила.

Румяный между тем, наминая свою треуголку, придвинулся к ней ближе прямо на коленях, не щадя своей щегольской одежды, и зашептал исступленно:

— Сударыня Катерина Алексеевна, смилуйся! Супружница моя Мария Павловна совсем плоха. Седьмого дня после бани на ветру с мокрой головой постояла, а уже на следующий день слегла в горячке. Такое и раньше случалось, слабенькая она совсем, но завсегда за три дня в себя приходила. А тут уже семь дней не встает. Лекарь ей кровь два раза пускал, но ей только хуже сделалось. Прогнал я его взашей.

— Правильно сделали, что прогнали, — согласилась Катерина. — А от меня-то вы что хотите? Кто вы вообще такой?

Вот тут Гришка Орлов и шагнул к ней поближе, откашлялся в кулак и прошептал на ухо:

— Катерина Алексеевна, это ж гофмаршал Нарышкин Семен Кириллович! И он пред вами на коленях стоит, слезно умоляет… Уважить бы его следует!

Тогда Катерина, слегка присев, взяла гостя за плечо.

— Встаньте, гофмаршал, и поговорим нормально… Вы желаете, чтобы я лечила вашу супругу?

Нарышкин живо поднялся с колен. К нему тут же подскочил лакей и принялся отряхивать штаны салфеткой.

— Я не желаю этого, сударыня, я слезно вас умоляю! — не обращая на лакея внимания, воскликнул он. — Боюсь я, что помрет она. Я не чуда прошу у вас, а просто вашего участия к Марьюшке моей! Ей ведь только-только девятнадцать годков исполнилось, рано ей еще на тот свет…

На глаза гофмаршалу навернулись слезы. Смолоду будучи завзятым сердцеедом, женился он только к тридцати семи годам на девице много себя младше. И чувства его к ней были самыми светлыми и искренними.

— Не откажите, сударыня, в просьбе моей, и я слугой вашим навечно стану!

Впрочем, долго себя умолять Катерина не заставила, тем более, что ей и самой не терпелось испробовать средство, изготовленное для нее алхимиком Серафимом из дынной плесени, которую она ему предоставила. Но вида в собственной заинтересованности не подала.

— Ждите меня здесь, гофмаршал, — приказала она. — Я возьму все необходимое и вернусь.

Собственно, прихватила она с собой только бутылек пенициллина, в действии которого пока еще и сама не была до конца уверена.

Марьюшка Нарышкина и впрямь находилась в тяжелом состоянии. Катерина осмотрела ее, затем послушала грудь, приложив к ней ухо. Потом прижала ладонь к груди больной и зачем-то гулко постучала по ней костяшками пальцев, прислушиваясь к звуку. Заглянула в рот, ощупала шею. Покачала головой.

— Новости у меня для вас не очень хорошие, — сообщила она Нарышкину, который стоял тут же, в углу комнаты, и в страхе ждал слов Катерины, как приговора строгого судьи. — Марьюшка ваша вирусняк после бани словила, а иммунитет у нее слабенький. Похоже, бактериальная инфекция присоединилась. Выслушиваются влажные мелкопузырчатые хрипы в проекции нижней доли левого легкого. Мой диагноз такой: внебольничная нижнедолевая пневмония слева, средней степени тяжести.

Гофмаршал принялся лихорадочно креститься.

— Вы очень умно вещаете, сударыня! — жалобно проговорил он. — Не в моих силах понять слова ваши! Вы просто скажите, что делать-то мне теперь⁈

И тогда Катерина показала ему свой бутылек.

— Это пенициллин, — сообщила она. — Лекарство новое и пока еще ни на ком не опробованное. Если оно изготовлено правильно, то супруга ваша вскоре поправится. Принимать следует по одному глотку четыре раза в день.

Она протянула бутылек Нарышкину, и тот принял его с величайшей осторожностью.

— И как долго принимать сие лекарство? — уточнил он.

— Пять, а лучше семь дней, — сказала Катерина. — Пить много чистой воды. На голову и шею прикладывать влажный компресс, чтобы снять жар. При сильной горячке тело можно протирать разбавленной водкой.

— Вас понял, Катерина Алексеевна! — дребезжащим от волнения голосом отозвался гофмаршал. — Позвольте уточнить. Вы сказали, что если это лекарство изготовлено правильно, то Марьюшка поправится… А если оно изготовлено неправильно?

Он смотрел на Катерину очень несмело, то и дело опуская взгляд.

— Вы сами все понимаете, Семен Кириллович, — ответила ему Като. — Если господь решит прибрать Марию Павловну, то никакой пенициллин не поможет…

Она сама дала выпить Марьюшке первую порцию своего лекарства, поставила бутылек на столик у кровати, а когда вновь подняла глаза на гофмаршала, то увидела, что он в полнейшем замешательстве теребит в руках увесистый кошель.

— Я смущаюсь предлагать вам деньги, Катерина Алексеевна… Но я впрямь не знаю, как еще могу рассчитаться за ваше услугу!

— Оставьте ваше золото при себе, — посоветовала ему Катерина. — У меня нет уверенности, что мое лекарство будет работать. А потому сочтемся, когда Мария Павловна поправится…

Она и сама страшно переживала. Нет, не столько за Марию Павловну — ее она видела сегодня впервые в жизни, и повстречай ее вновь где-нибудь на улице, то и не признала бы вовсе, — сколько за собственную репутацию и судьбу своего лекарства.

И потому она искренне обрадовалась и возликовала даже, когда на утро прискакал в мой дом гофмаршал Нарышкин верхом на вороном, ворвался в гостиную и пал перед Катериной ниц. Схватил ее, перепуганную, за туфельку и принялся ее лобызать, заливаясь слезами.

— Просите все, что пожелаете, Катерина Алексеевна! Отныне я всем вам обязан! Поправилась! Поправилась Марьюшка моя! Уже через час после вашего отъезду жар у нее спал, и всю ночь она провела спокойно, не металась в горячке, как ранее. А сегодня уже и кушать захотела. Целую курью ляжку отваренную съела! А на обед пирог с рыбой запросила… Работает ваше чудо-лекарство, еще как работает!

Катерина смутно улыбнулась, наблюдая, как гофмаршал вновь принялся нацеловывать ей туфельку. И еще она поняла, что после этого случая спрос на ее лекарство сильно вырастет…

— Так что работает мой пенициллин! — восторженно сообщила она мне. — Понял⁈

Я был очень рад за нее. Пока еще весьма смутно представлял себе, во что этот факт может вылиться в дальнейшем, но все же был рад.

— Поздравляю тебя, Като… — я взял ее за пальцы, поднес к губам и поцеловал. — Я в самом деле рад за тебя. Ты очень умная девушка. Никогда ранее я таких не встречал.

И снова поцеловал ее пальцы. Должно быть на сей раз это было сделано уже излишне эмоционально, потому что Катерина вдруг нахмурила брови и забрала у меня руку.

И вдруг вскрикнула, глядя в сторону окна.

Я стремительно обернулся туда же. С обратной стороны окна, со двора, к стеклу прильнула отвратительная клыкастая морда и взирала на меня безумным взглядом круглых красных глаз.

Друзья! Третья часть цикла «Экзамен для чародея: Моя императрица» пишется, так сказать, в «реальном времени», так что выкладываться главы будут два раза неделю! Постоянный график будет уточнен позднее.