Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 8

Четыре года спустя

— Я уже начинаю скучать по тем временам, когда из тебя слова было не вытянуть, — сквозь зубы пробормотала я.

— Ах, я тоже скучаю по тем временам, когда ты звала меня Платошей, — не остался в долгу Платон, и, готова поспорить, смешно надул щеки стремясь продемонстрировать обиду. — Почему ты больше меня так не зовешь?

— Потому что это кто-то маленький и милый. А в тебе, — я бросила на него быстрый взгляд, — ничего милого нет!

Это, конечно, была неправда.

Он был милый.

И Платошей я его звала. Но только редко и про себя.

И ещё — когда мне что-нибудь было нужно.

— Это потому что ты выжила всех наставников по этикету, что у нас были. Сначала старика Бонье, надеюсь его карета угодила в канаву по дороге в город. Потом был, эм, не помню.

— Плетнев, — подсказала я.

— Точно, — прищелкнул пальцами Платон, и немедленно принялся в извинении раскланиваться по сторонам, откуда донеслось вежливое покашливание и совсем невежливое шиканье. — Лаврентий Онуфриевич. Я запомнил его как Горошка!

На нас немедленно обрушилась новая волна шиканья.

— Лучше бы ты запомнил, что на балах нельзя орать.

Если оружием Бонье были голодовка и линейка, то Плетнев пошел дальше — он несколько раз попытался поставить нас с Платоном на горох за допущенные ошибки. Платона это не волновало. Он просто разгребал горох и спокойно стоял коленями на полу, насвистывая себе под нос.

Вот только на беду господина Плетнева, свидетелем этого эпизода стал граф.

Неудачливого наставника выставили в тот же день.

Да я для этого вообще ничего не сделала!

— Мы так далеко не продвинулись, — вздохнул Платон. — И даже госпожа Чайкина не смогла ничего исправить, вот насколько мы оказались безнадежны.

Госпожа Чайкина помимо этикета должна была также учить нас музыке. И тогда в нашу жизнь вернулась линейка. За каждую неверно сыгранную на фортепиано партию она лупасила ей по пальцам. Видела старуха плохо, попадала редко, но графу и этого было достаточно.

И тут на самом деле, я снова была не при делах.

Нажаловался Платон.

Тем не менее, взяв на заметку мой успешный трюк с Бонье, Платон упирал на то, что достается преимущественно мне, так что у графа просто не могло быть иной реакции, кроме как выгнать госпожу Чайкину безо всяких сожалений.

Отчаявшись найти приличного учителя, в дальнейшем он предпочитал учить нас сам.

Или привлекал к этому нелегкому и заранее обреченному делу матушку.

Ну, когда у кого-то из них, конечно, было свободное время, что случалось нечасто.

Поэтому в итоге — я могла, приложив некоторые усилия, отличить космею от нимфеи, Платон саблю от пистолета, в остальном же мы являли собой настоящий кошмар высшего общества.

Хоть прячь и говори, что так и было.

Граф бы с радостью так и поступил, вот только от приветственного бала в Императорской академии деваться было некуда. По решению администрации академии в этом году он заменял церемонию посвящения.

Вероятно, они хотели начать учебный год на позитивной и привычной всем ноте.

Традиционно в Императорскую академию принимались магически одаренные дети аристократов. У кого-то дар просыпался раньше, у кого-то позже, но в общем целом как правило это случалось к шестнадцати годам. Иногда способности так и продолжали дремать, поэтому за полгода до поступления все приезжали в столицу на обязательные тесты.

Тесты также позволялось сдавать простолюдинам, для них выделяли специальный день. И несмотря на то, что вот уже который год находились те, кто свысока смотрел на таких учеников, и предлагал вовсе запретить им поступать в академию, делать этого было нельзя.

Неконтролируемый магический дар мог обернуться огромной опасностью не только для самого человека, но и для всей империи.

Тем не менее это было такой же редкостью, как и отсутствие хоть какого-нибудь дара у аристократа, поэтому аристократические семьи старались так или иначе брать обнаруженных среди простолюдинов магов под опеку. Иногда опека над таким ребенком обеспечивала в будущем очень ценного союзника при дворе.

Я до последнего планировала не ехать в академию.

В романе говорилось, что Дафна владела магией молний, но мои способности к управлению молниями не проявлялись очень долго. И я уж было понадеялась, что они и вовсе не проявятся. Я же не была настоящей Дафной, а магия была тесно связана с душой мага.

Отсутствие необходимости ехать в академию решило бы множество моих проблем.

Я могла надеяться.

Но как и всем моим надеждам этой тоже суждено было обернуться прахом.

— Я не поеду, если Дафнюшка не поедет, — уперся Платон за две недели до вступительных тестов.

Это было за завтраком.

Граф от таких новостей даже перестал жевать. Он бросил быстрый взгляд в окно, за которым вот уже который день лило как из ведра. В последнее время способности Платона выходили из-под контроля все чаще и чаще, граф не справлялся и просто мечтал поскорее выпихнуть его в академию, чтобы наконец положить конец слезливым прошениям крестьян о снижении налогов.

Тем не менее он отнесся к заявлению сына по-философски.

— Твое чувство юмора с годами не стало лучше, Платон.

— А я и не шучу.

— У Дафны совсем нет способностей, — покачала головой матушка, единственная, кто ещё помнил, как в действительности должно звучать мое имя.

— Да как у нее может не быть способностей, она же моя сестра! Конечно же у нее, — Платон экспрессивно взмахнул рукой, вызывая где-то очередной прорыв плотины, но тут же осекся, запоздало осознав, что именно он ляпнул. — В любом случае, — продолжил он. — Нельзя утверждать наверняка. Она же не сдавала тесты!

— Я прямо рядом с тобой сижу, — протянула я.

Платон сердито воткнул вилку в фаршированный кабачок.

— Отлично. Ты сдавала тесты?

— Нет.

— Значит, поедешь и сдашь.

— Мне делать по-твоему больше нечего?

Ещё раз. Я не собиралась ехать в академию. Я собиралась поступить в Девичий пансион. Закрытое учебное заведение. Расположенное не в столице, а далеко на юге страны, в тысячах километров от Санта-Петры с ее блестящими крышами храмов, балами и великосветскими салонами.

Исключительно для девочек, как следует из названия, что убивало на корню любую возможность пересечься с цесаревичем Иларионом.

Но чтобы поступить туда нужно было сдать целую кучу экзаменов: этикет, азарский и парсийский языки, философию и литературу.

Это тебе не Императорская академия, в которую гребут любой сброд, если он способен силой мысли поджечь собственные штаны!

Мне каждая минута дорога!

— Хорошо, — вмешался граф. — Дафнюшка поедет с тобой в столицу и тоже сдаст тесты, раз это так важно для тебя, Платон.

— А меня никто не хочет спросить?

— Нет, — сказал Платон.

— Нет, — покачал головой граф.

Я вперила полный негодования взгляд в мать, но она предпочла сделать вид, что ничего не заметила.

— Но, если Дафнюшка не сдаст, то учиться там я все равно не буду, — решил добить всех присутствующих Платон.

— Что?! — воскликнула я. — Почему?!

— Почему? — пискляво передразнил он, в такие моменты я по-настоящему ненавидела свои педагогические потуги, Платону полагалось быть тихим, задумчивым и благородным, а я создала чудовище. — А ты знаешь, кто ещё там будет учиться?

Я хотела сказать — твоя первая любовь, прекрасная как рассвет и волнительная как экзамен по высшей математике. Отличный такой повод поехать, не считаешь?

Хотя, по итогу ты же все равно окажешься в пролете, так что, может, ты и прав.

Но никогда нельзя сдаваться!

Ты ведь уже не тот человек, что был в оригинале!

— И кто же? — без особого интереса спросила я, предчувствуя, что сейчас придётся слушать о ком-то, кто Платону очень не нравится.

И вариантов была — тьма.

Платону вообще похоже никто не нравился.

— Его Ослейшество, — презрительно фыркнул Платон.

— Я надеюсь, что ты это не о цесаревиче, — убито сказала я.

— А я надеюсь, что ты его так не в лицо называешь, — сказал граф, судя по всему даже не рассчитывая быть услышанным.

Кажется, в один прекрасный день до него дошло, как несправедливо он поступал с Платоном, и он впал в другую крайность. Если до этого он не обращал на него внимания и в лучшем случае сердито, а временами и просто жестоко отчитывал, то теперь он позволял ему буквально все.

Хочешь звать цесаревича ослом?

Молодец!

Весь в меня!

Игнорируя отца, Платон всем корпусом развернулся ко мне.

— Ой, я тебя умоляю, есть ещё какие-то подходящие под это описание болваны?

В моей голове произошло короткое замыкание.

Это ещё что такое?

Погодите-ка.

— Ты сейчас цесаревича болваном назвал?

— Ой, даже не вспоминай о нем. Ты меня не слушаешь. Ты не ездила на прошлогодние военные сборы. А я жил с ним в одной комнате, и империя должна выдать мне медаль за то, что я не выкинул его в окно. И я в такой компании должен провести сколько? Четыре года?

— Ты в этой компании всю жизнь проведешь, он же будущий император!

— Это еще когда будет, почему я должен страдать уже сейчас? Пусть с ним компанействует Змеев. У них как раз на двоих будет одна извилина, и та — в заднице.

— Платон! — громыхнул граф. — За столом дамы!

Платон немедленно раскланялся.

— Матушка Кассандра Асклепьевна, мои извинения. Дафнюшка, не вздумай повторять, я потом не докажу, что ты такая и была, а не от меня нахваталась.

Мне хотелось побиться головой о стол.

В оригинальном романе Платон и Иларион были лучшими друзьями, и начало этой дружбе было положено именно в летнем военном лагере.

Так что я счастливо махала вслед Платону платочком на пару с Феклой, считая свою работу по устранению его бед и страданий законченной.

Единственное, что беспокоило меня, так это возможность того, что Платон после лагеря привезет своего нового друга в гости.

Я, конечно, всегда могу сказаться больной или попросту спрятаться в одной из бесчисленных комнат, кто меня найдет, но все же по закону подлости я наверняка столкнусь с цесаревичем в самый неподходящий момент.

Вот только я волновалась абсолютно зря.

Вместо того чтобы подружиться, они там похоже подрались.

Что у них произошло, спрашивается?

Я устала.

Что бы я ни делала, ни разу не вышло так, как я хотела.

Конечно, мне бы стоило радоваться тому, что Иларион, судя по всему, Платона не просто не интересовал, Платон его видеть не хотел.

Это сильно снижало мои шансы оказаться в ситуации оригинальной Дафны.

Но теперь появлялась другая проблема.

Не навлечет ли на всех нас беду уже Платон?

Так то за оскорбление венценосной особы тоже можно нехило так отхватить.

Я намеревалась лишь подтолкнуть Платона к лучшей жизни, а потом переключиться на свои дела. Однако вместо скромного «спасибо» — Платон при каждом удобном случае цеплялся за меня как маленький и принимался орать.

Если так и дальше пойдет, он доведет коменданта общежития до нервного срыва, требуя, чтобы нас поселили вместе.

Мне ни в коем случае нельзя ехать в академию!

И, конечно же, именно в этот момент моя магия решила заявить о себе.

Я ощутила легкое покалывание в руках, которое волной прошло через все мое тело, а потом разом ринулось во все стороны. У меня закружилась голова. Окна в столовой задребезжали, за окном громыхнуло, и ослепительная вспышка молнии ударила прямо в парковую лужайку. Стекла пошли трещинами и наконец лопнули, разлетаясь. Если бы граф вовремя не выставил стихийный щит, кого-нибудь бы непременно зацепило осколками.

Бушующий снаружи ливень немедленно хлынул в помещение, заливая ковер.

Молнии продолжали бить в лужайку.

— Что ж, полагаю, это значит, что вы оба едете в академию, — заключил граф. — И очень жаль, что не прямо сейчас.

И вот полгода спустя мы топтались на церемонии посвящения в бальном зале академии.

При поступлении каждому студенту выдавали специальный браслет с зачарованным гранатом, сдерживающий случайные магические всплески. Эти браслеты были запитаны на магический контур академии, так что позволяли не только сохранить ее стены в целости и сохранности, но и отслеживать малейшие дисциплинарные нарушения.

И я уже предчувствовала, что кое-чей счетчик просто сломается от космических цифр.

— Мы выросли такими необразованными из-за тебя, Дафнюшка, — покивал сам себе Платон, сложив руки на груди.

— Выпендрежник.

— Грубиянка.

— Его Императорское Высочество цесаревич Иларион Димитрий Иннокентий Олегович Таврический! — хрипло прокаркал церемониймейстер.

И в зал ввалился запыхавшийся цесаревич.

Зал синхронно поклонился.

Распрямившись я бросила на цесаревича долгий оценивающий взгляд.

Цесаревич Иларион был среднего роста.

Коренастый.

Широкая челюсть и прямая осанка.

Его движения сквозили резкостью и стремительностью, он производил впечатление не лидера, а скорее идеального солдата, готового в точности исполнить приказ и вступить даже в самую безнадежную схватку.

Золотистые волосы, на пару тонов светлее моих, вились, а зелёные глаза сверкали подобно драгоценным камням.

У него была поистине ангельская внешность.

На мой взгляд — слишком приторная.

Платон закатил глаза.

— Нет, ну ты погляди, и вот это вот мы все тут ждали столько времени, — начал он.

Так что мне пришлось от души наступить ему на ногу, вынуждая заткнуться, прежде, чем кто-нибудь еще это услышал.

Цесаревич величаво прошествовал вперед и занял полагающееся ему место в первом ряду.

Стоявший на возвышении человек в белой, расшитой серебром академической мантии похлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание и призывая музыкантов прекратить игру.

— Теперь, когда все в сборе, мы можем начать нашу приветственную церемонию, — объявил он. — Многие из вас знают меня как Его Магейшество князя Змеева, однако в этих стенах для вас я ректор Змеев. И вы все для меня студенты, равные между собой, вне зависимости от титулов и происхождения. Когда вы вошли в эти двери, вас приветствовали, как это принято на всех балах в империи, но я хочу, чтобы вы понимали — в следующий раз подобное будет возможно только на церемонии вручения дипломов через четыре года.

По толпе первокурсников пронесся беспокойный ропот.

— Считайте, что сейчас я забрал все ваши привилегии, — усмехнулся ректор, — и верну их еще не скоро. Поэтому запомните. Соблюдение правил — обязательно. Посещение уроков — обязательно. Ношение формы, и в особенности браслета — обязательно. Уважение к наставникам и друг другу — обязательно. Если я увижу, что кто-то из вас не создан для этого, то, что ж, я верну вам все, что забрал досрочно, — ректор улыбнулся, медленно обводя зал взглядом. — Но только за порогом академии.

Ему не нужно было говорить, что случается с теми, кто вылетел из академии так и не научившись контролировать свой дар. Никому не нужна была такая угроза, и никакие титулы не смогли бы помочь в этой ситуации.

— А теперь наслаждайтесь балом. Здесь присутствуют как первокурсники, так и студенты старших курсов, надеюсь, сегодня все вы заведете множество полезных знакомств.

Первым, опомнившись от шока, захлопал цесаревич, а уже после к нему присоединились и остальные. Вскоре зал потонул в аплодисментах. Улыбающийся ректор поспешил покинуть импровизированную сцену, предварительно махнув рукой музыкантам, чтобы они возобновили игру.

Уроки танцев мы с Платоном благополучно заруинили как и все остальное, так что я даже не планировала присоединяться к разбивающимся на пары, и искренне надеялась, что никому не придет в голову пригласить меня.

Я никогда не получала приглашений на чаепития от других юных барышень, а приемы в нашем поместье то и дело срывались из-за погодных условий (читай истерик Платона), так что в отличие от оригинальной Дафны я почти никого не знала. И, если уж начистоту, не особо горела желанием узнавать. Ведь на любом таком приеме можно было натолкнуться на Илариона, которого я надеялась избегать до конца своих дней.

Да и насколько мне было известно высший свет — тот еще гадюшник, и чем я незаметнее — тем лучше.

Я без зазрения совести бросила Платона на растерзание проявивших к нему интерес юных дам, потому что вовсе не собиралась мешать ему заводить друзей, отпугивая всех и каждого.

Даже если сам Платон был не против.

— Дафнюшка! Сестренка! Куда ты?!

Ну уж нет, меня не проведешь, это ты сейчас за меня цепляешься, а потом бац — и я останусь без головы, а ты просто сделаешь вид, что так и было.

Сегодня меня интересовал только пунш.

К нему-то я и направлялась, когда на моем пути возник тот, кого я меньше всего хотела видеть — цесаревич Иларион.