Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 11

Ректор не стал никого наказывать и в целом предпочел спустить ситуацию на тормозах. Но вовсе не из-за того, что был таким благодушным. Просто, реши он все же наказать всех участников драки, ему бы стоило начать со своего племянника Гордея.

Ведь он первым напал на другого студента, протащил на бал запрещенный боевой артефакт, а ко всему прочему еще и едва не покалечил цесаревича. Ректор кудахтал над Иларионом как обезумевшая курица, накладывая исцеляющие чары.

Так что нас всех просто отправили в общежитие.

Наши вещи должны были прибыть в комнаты за время бала, так что оставалось только получить ключи у коменданта и познакомиться со своими соседями.

Моей соседкой по комнате оказалась внучка барона Рейна — Евжена Рейн. У нее были серые глаза, обрамлённые похожими на паучьи лапки пушистыми ресницами.

Тяжёлые каштановые волосы за вечер изрядно растрепались и выбились из высокой прически.

Должно быть, в отличие от меня Евжена много танцевала.

Знакомство вышло довольно неловким, тем не менее, она не казалась высокомерной, скорее наоборот, так что я наконец смогла расслабиться в ее присутствии.

— Хочешь тарталетку? — предложила она, указывая на тумбочку возле своей кровати. — Они с черникой.

На ней стоял целый поднос, такой же, как те, что официанты носили между гостями на балу.

— Ты унесла его из зала? — заинтересовано спросила я.

Евжена закатила глаза и наклонилась к одному из своих чемоданов.

Это напомнило мне о том, что мне тоже стоило бы разобрать вещи. Или хотя бы переодеться ко сну. Уроки в академии начинались довольно рано, и я хотела выспаться, чтобы не выглядеть как пугало в свой первый день.

— Ой, да ладно, — пробормотала Евжена. — Никто даже не заметил. А мне нужно как-то заесть весь накопившийся стресс.

— Ты так сильно волнуешься? — удивилась я. — Почему? Ты не хотела уезжать из дома?

— Нет-нет, — Евжена смешно замахала руками. — Дело не в этом. Я была очень рада уехать из дома. Серьезно, дар моего дедушки — материализация снов, он может достать из своей головы почти что угодно. Но в последнее время его мозги, кажется, проигрывают бой старости, он с трудом контролирует свою магию, так что ночью в поместье настоящий дурдом. Как-то раз ему приснилось, как полсотни крякающих резиновых уточек плавают по коридорам, ну и, — она поморщилась от неприятных воспоминаний, — этот писк иногда все еще мерещится мне в кошмарах. Так что нет. Учеба в академии — просто благословение. Проблема в том, что я эмпат. Чувствую все, что испытывают окружающие и пропускаю через себя. И, когда одновременно рядом с тобой кто-то хочет признаться в любви, а кто-то воткнуть собеседнику вилку в ногу — это неприятно. Чувствуешь себя так, словно тебя рвет на части.

— Ого, ничего себе.

— Да, к тому же на балу какие-то сумасшедшие затеяли драку. Орали, катались по полу как свора диких котов, едва не спалили балкон. Совсем никаких манер! Хотела бы я посмотреть, из каких трущоб они сюда приехали! Кто это был! Их портреты должны висеть на стене позора!

Я неловко кашлянула.

— И правда, чокнутые какие-то, — поддержала я Евжену. — Уверена, их всех скоро исключат.

Для верности я покачала головой.

— Я думаю, они уже пакуют чемоданы. У меня так голова разболелась, что я бы лично вышла и дала им пинка под зад!

— И правильно! Так им и надо!

— Ну а ты?

— А что я?

— Какая у тебя магия? — уточнила Евжена. — Учти, — ее указательный палец взлетел вверх. — Если ты хоть немного похожа на моего дедушку-

Я не дала ей закончить, потому что мне и так было ясно, что она хотела сказать — если что, мы пойдем к коменданту.

Прямо сейчас.

— Контроль молний, — успокоила я ее. — Как-то раз я поджарила дома лужайку.

— Звучит весело.

— Нет, поверь мне, даже не близко.

Евжена хихикнула и пожала плечами, а потом ее взгляд скользнул в сторону пустующей кровати.

Студенты академии жили в комнатах по трое-четверо, так что и у нас должна была быть еще одна соседка. Вот только уже давно объявили отбой, а она так и не появилась.

— Думаешь, где она может быть? — спросила Евжена. — Или что, нам так повезло, что мы живем вдвоем?

Мне не хотелось ее расстраивать, но я точно знала, куда запропастилась наша соседка.

— Я слышала, что она задержалась дома по семейным обстоятельствам, — сказала я.

В конце концов, как и всякая главная героиня Надежда не могла просто прийти на церемонию посвящения, потом тихо познакомиться с соседками и наконец отправиться на уроки, смешавшись с толпой. Ей полагалось опоздать и шумно ворваться в наши жизни где-то за завтраком. Опрокинув пару стульев, наступив кому-то на ногу, споткнувшись только для того, чтобы Платон и Иларион синхронно бросились ей на помощь, впервые в жизни метафорически сталкиваясь лбами.

Мда, в текущих обстоятельствах это будет вовсе не сдержанное соперничество. Платон прямо сразу скажет, что цесаревич просто отстой по сравнению с ним.

И будет прав!

Я долго размышляла над тем, какую позицию хочу занять по отношению к грядущей истории любви, пока наконец не решила, что я займу позицию болельщика. И болеть, разумеется, я буду за своего брата.

Я неплохо помнила основные романтические повороты, так что у меня были все шансы разыграть каждый из них в его пользу.

И первым пунктом в списке шла — первая встреча.

Первая романтическая встреча, как правило, знаменуется, падением героини в объятья героя.

Тут главное — немного подтолкнуть.

Это должно было случиться уже завтра.

— Дафна, — позвала Евжена, когда мы уже погасили свет в комнате и легли в кровати. — Эй, ты спишь?

— Нет.

— А знаешь, какой сон может присниться на новом месте?

Мне захотелось накрыть голову подушкой.

Нечто похожее мне говорила Фекла в мой первый день в поместье графа.

— Дай угадаю, — кисло протянула я. — Мне приснится суженый, да?

— Именно!

Вот только в тот раз мне снилась какая-то чушь. И потом тоже. Это было мало похоже на сладкие мечты о любви, куда скорее на кошмары. Они мучили меня так сильно, что мне даже пришлось обратиться с этой проблемой в храм. И хотя там все вышло не совсем так, как мне бы того хотелось, кошмаров я больше не видела.

Сейчас я даже не могла вспомнить, что именно мне снилось.

— Знаешь, что я думаю? Я думаю, это полная ерунда, — сказала я.

— Ну не знаю, — протянула Евжена. — Вот моему дедушке в его первую ночь в академии приснилась бабушка. Я имею в виду, ее буквально затянуло в его сон и выплюнуло посреди его комнаты. Она так испугалась, что отлупила его! Разве это не доказательство?

— О, конечно доказательство, — согласилась я. — Доказательство того, что твой дедушка невероятно хитер.

И я оказалась права.

Это была одна из немногих ночей — совершенно без сновидений.

Женская форма академии для теплого времени года включала в себя бежевые блузку и гольфы, темно-синюю юбку ниже колена, простые черные туфли и синий платок, который полагалось повязывать поверх блузки на манер галстука.

С ним-то я и мучилась, когда дверь нашей комнаты распахнулась, являя недовольную физиономию Платона.

Взгляд Евжены поплыл, словно она увидела нечто прекрасное, и она немедленно принялась трясти головой, отмахиваясь от надоедливых мыслей.

И правильно делала.

Ничего прекрасного в Платоне не было.

Он снова выглядел как бродяга в мятой рубашке, сбившемся, кое-как перекрученном форменном галстуке и с такими мешками под глазами, словно он спрятал в них своих соседей по комнате.

— Причешись! — рявкнула я.

Платон обиженно засопел и прочесал волосы пятерней.

Лучше не стало.

Этот парень просто безнадежен.

Он прошелся взглядом по потолку, стенам, мебели. Затем он невозмутимо прошествовал к свободной кровати и рухнул на нее, подложив руки под голову и согнув одну ногу в колене.

— Я вижу, тут не занято, — сказал он. — Так что, уверен, никто не будет против, если я сюда перееду. Барышня, вы же не против?

Он посмотрел на Евжену умоляющим щенячьим взглядом, которым в детстве выпрашивал у Феклы буквально все что угодно, и Евжена ожидаемо покраснела и глупо заулыбалась, так что я обязана была вмешаться.

— Я против. Пошел вон отсюда. У тебя будут такие проблемы, если кто-нибудь из преподавателей тебя здесь увидит. У нас, — я жестом обозначила себя и Евжену, — будут проблемы. Не говоря уже о том, что у тебя есть своя комната. Что с ней не так?

— Тебе-то хорошо говорить, девочек поселили по трое. А нас — по четыре человека в комнате!

— Нас бы тоже было четверо, но четвертым у нас шкаф Евжены.

— Хе-хе, — заулыбалась Евжена.

Платон не выглядел убежденным.

— И словно мало того, что ногу невозможно вытянуть, чтобы случайно не подставить кому-нибудь подножку…

— Ты это специально делаешь, я уверена.

— Знаешь, кто мои соседи?

— Цесаревич Иларион? — предположила я.

Это было невероятно предсказуемо.

— И?

— И еще какие то достойные молодые люди?

— И Змеев с Хилковым, — поиграл бровями Платон.

Евжена испуганно охнула.

Еще бы.

Какому идиоту пришла в голову эта чудесная идея — поселить вместе двух парней, которые не просто на дух друг друга не переносят, а натурально желают друг другу смерти. Это же элементарная логика, тут даже мозгами особо шевелить не нужно, в каком глухом лесу живет комендант?

И словно одного этого мало — он поселил там же Платона и цесаревича Илариона, которые мало того, что между собой не ладят, так еще и со Змеевым теперь на ножах.

Если к концу дня академия останется цела, это уже можно считать удачей.

— О, — присвистнул Платон с интересом наблюдая за моим шокированным выражением лица, — вижу, теперь ты меня понимаешь. Просто представь, у одной стены кровать Змеева, чуть подальше кровать Хилкова, и посередине — моя. Могу поклясться, что видел, как ночью надо мной пролетел кинжал. А что, если в следующий раз позер не докинет?

— А в этот раз он докинул?! — не сдержалась Евжена. — Неужели княжич Змеев убил князя Хилкова?

Да, ничего не скажешь, отличное начало учебного года.

Платон крутанул головой в ее сторону.

— Что? — нахмурился он. — Нет. С Хилковым все в порядке. Было. Когда я уходил.

— Цесаревич Иларион в отличии от тебя не жалуется.

— Его Ослейшеству-то хорошо, у него кровать под окном, только лежит и морали читает. Я туда не вернусь, — Платон снова повернулся ко мне.

— А придется, — сказала я.

— Почему? Я хочу жить здесь, твоя соседка не против, чтобы я жил здесь.

— Я такого не говорила, — попыталась возразить Евжена, но Платон не дал ей и слова вставить.

— А ты, сестренка, меня любишь и точно не хочешь, чтобы я так бесславно погиб, — самодовольно протянул он. — По-моему, вопрос решен.

— Эта кровать уже занята.

— Кем?

Я пощипала себя за переносицу, чтобы успокоиться. Весь этот разговор с самого начала не имел никакого смысла. Никто не разрешит Платону жить в одной комнате с девушками, какую бы сцену он ни закатил по этому поводу. Куда скорее его просто выкинут из академии.

Он это знает.

Я это знаю.

О чем мы вообще спорим?

— Нашей соседкой. Которая задерживается по семейным обстоятельствам. Но она обязательно приедет. И ей нужно будет где-то жить. Понимаешь?

— Я с радостью уступлю ей свою кровать.

— Ты только что сказал, что находиться в твоей комнате опасно для жизни! Неужели тебе совсем не жалко бедную беззащитную девушку, которую ты хочешь обречь на такие страдания?

Платон задумался.

В романе раскрытию его характера была посвящена значительная часть повествования. Платон редко заботился о себе. Он стойко сносил все удары судьбы, несправедливое отношение и жестокость, но он никогда не мог пройти мимо другого человека, угодившего в беду.

И сейчас я пыталась сыграть на его лучших чувствах. Одна только мысль о том, чтобы поставить кого-то в столь опасное положение должна была глубоко задеть Платона. Его чувство справедливости не могло позволить ему и дальше сидеть сложа руки. Он должен был встать, вернуться в свою комнату и попытаться как-то урезонить своих соседей, пока они не втянули в свое противостояние кого-нибудь еще.

Вот только.

— Да нет, не особо, — наконец сказал он. — Почему мне вообще должно быть ее жаль? Я ее даже не знаю.

Ох, подумала я, это ты сейчас так говоришь, но просто подожди, просто подожди, я мысленно прикинула, сколько времени у нас осталось до завтрака, просто подожди буквально полчаса.

— Почему ты сидишь за нашим столом? — приподняв бровь поинтересовался Платон. — Разве ты не должен сидеть со своими друзьями? Которых у тебя так много.

По дороге в столовую мне удалось причесать его и перевязать ему галстук, так что теперь он выглядел пусть и усталым, но по крайней мере не походил на призрака.

— Именно потому что у меня их так много, — Иларион сердито ткнул в его направлении вилкой, — я не могу сидеть с ними. Чтобы не обидеть никого из них, ясно? Я не жду, что кто-то вроде тебя поймет.

Столовая была достаточно большой, светлой и просторной, с множеством мелких столиков, рассчитанных на пять-шесть человек. За одним из них мы и сидели. Мы пришли одними из последних, так что свободным был только столик возле дверей.

И справедливости ради — когда мы вошли, Иларион уже сидел за ним.

Последним к нам присоединился и Лукьян Хилков.

Подойдя к нашему столу он нерешительно затормозил, должно быть, сомневаясь в том, что мы будем рады его компании, но Платон, едва заметив соседа по комнате, с силой дёрнул его за рукав и усадил рядом.

Наверное, он надеялся на то, что Лукьян не удержит поднос, и каша окажется на голове у цесаревича.

— Куда ты умотал с самого утра? — поинтересовался Платон.

— Я ходил на утреннюю молитву в академическую часовню.

— М, да? Надеюсь, ты молился о том, чтобы от нас отселили психопата и нытика.

— Не совсем, — улыбнулся Лукьян.

— Эй! — до глубины души оскорбился цесаревич.

Это было невероятно тоскливое зрелище.

Я встретилась взглядом с Лукьяном Хилковым, который все это время смотрел на меня.

Мне стало немного неловко, но он только едва заметно приподнял уголки губ в намеке на улыбку.

Евжена хлопнула ладонями по столешнице, привлекая внимание. Ее взгляд остекленел.

— Я влюблена, — пробормотала она.

Я выронила изо рта кусок бекона.

Платон склонил голову набок.

Все это время молчаливо намазывающий на булку масло Лукьян Хилков посмотрел на нее так, словно у нее выросла вторая голова.

— В меня, — без тени сомнения кивнул сам себе Иларион.

Взгляд Евжены прояснился.

— Что?! Нет!

— Как «нет»? — растерялся Иларион. — Я тебе не нравлюсь?

— Да не знаю я, — расстроено отмахнулась она.

И в ответ на наши недоуменные взгляды добавила:

— Потому что это не я. Кто-то в зале влюблен. А меня зацепило. Как обычно. Просто не обращайте внимания.

— Я понял.

— Что ты понял?

— Это Дафна. Ее чувства ко мне так очевидны. Я увере- Лукьян, эй, аккуратнее!

— Прости, — сказал Лукьян, из длинных слабых пальцев которого выскользнул нож для масла.

Он выглядел очень расстроенным тем, что так вышло.

Ну и растяпа.

Я предпочла проигнорировать выпад цесаревича.

Я имею в виду — мне и не нужно было реагировать.

— Это не Дафна, — с отвращением произнес Платон и от души пнул стул Илариона под столом.

Сок, который Иларион поднес ко рту, немедленно выплеснулся из чашки ему на лицо.

— Да хватит пытаться выгнать меня из-за стола! — обиделся тот. — Я все равно никуда не уйду. Сам пересаживайся, если хочешь!

— Размечтался! Это лучший наблюдательный пункт!

— Ты опять пялишься на Змеева? — схватился за голову Иларион. — Тебе еще не надоело?

— Это не я пялюсь! Это он сюда пялится! Да вы сами посмотрите!

Упомянутый Гордей Змеев сидел в дальнем конце зала, возле единственного на всю столовую панорамного окна, в окружении своих многочисленных приятелей из мелких аристократических семей, которые, как полчище тараканов под предводительством гадюки также пялились в сторону нашего стола.

Заметив, что наша компания почти синхронно повернула головы, Гордей Змеев скользко улыбнулся и едва заметно помахал рукой.

Только для того, чтобы в самом конце провести ей по шее.

Это было все равно, что помахать перед быком красной тряпкой, и что-то подсказывало мне, что Гордей Змеев отлично это понимал.

Платон моментально вспыхнул.

— Вы видели?!

— Успокойся, — замахал руками Иларион.

— А я согласен с господином Флорианским, — небрежно обронил Лукьян, чем, судя по всему заработал в глазах Платоши сразу сотню очков симпатии. — Мне кажется, он что-то замышляет.

— Конечно, замышляет, он же в тебя ночью ножом кинул, — покивал Платон, поднимаясь из-за стола в явном намерении что-нибудь сделать.

Иларион с силой усадил его обратно, пытаясь отвлечь внимание на себя: вся эта возня не осталась незамеченной, и за столом преподавателей взгляд ректора Змеева заметно потяжелел.

Гордей Змеев недобро прищурился, и стол возле Лукьяна Хилкова вспыхнул, вынуждая его отшатнуться, только чудом не свалившись со стула.

Платон выругался себе под нос и взмахнул рукой. Из фонтана за окном взметнулся водяной столб и, изогнувшись петлей, пробил окно и промчавшись через весь зал, не забыв зацепить и Гордея Змеева, залил расходящееся пламя.

Лукьяна Хилкова окатило с головы до ног, но он даже не дернулся.

В обычное время гранат в зачарованных браслетах был совершенно обычным, однако сейчас браслеты Гордея и Платона вспыхнули ярко-красным.

— Гордей Змеев! — взревел ректор, поднимаясь из-за стола. — Платон Флорианский! Вы опять за свое?! В мой кабинет! Немедленно!

Именно тогда и появилась Надежда.

Запыхавшись, она вбежала в столовую. Она сильно торопилась, переживая, что уже и без того пропустила приветственную церемонию. Она явно хотела успеть хотя бы на завтрак, и потому неслась не разбирая дороги и не видя ничего перед собой.

Я читала об этом.

В реальности оно мало чем отличалось.

Наш стол находился ближе всего к двери, и, подскакивая Платон толкнул свой стул так, что теперь тот стоял в проходе. За этот самый стул и зацепилась Надежда. Визжа и размахивая руками она полетела прямо на Платона, так что мне и делать ничего для этого не пришлось.

Занятия с капитаном Раскатовым хорошо развили реакцию, Платон просто не мог не заметить Надежду.

Вот только вместо того, чтобы поймать ее, он чуть отклонился в сторону, позволяя ей растянуться на полу, ударившись головой и оцарапав нос все еще валяющимся под ногами ножом для масла.

Иларион хлопнул себя ладонью по лицу.

— Ой, — округлила глаза Евжена.

Действительно.

Ой.