Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 7

— Вы уверены, что должно было получиться именно это? — с сомнением спросила Фекла.

И я полностью разделяла ее настрой, но отступать было поздно. Настенные часы и без того показывали, что у меня осталось в лучшем случае полчаса.

Мы вернулись в поместье все вместе, и глядя в спину удаляющемуся Платону, я запоздало сообразила — если сегодня был день смерти графини, то, значит, и его день рождения. Платону исполнилось двенадцать, но за весь день я не слышала ни единого поздравления. Ни от кого. Казалось, даже Фекла избегала этой темы.

Так не пойдет, решила я, имениннику положен подарок — и он его получит. Даже если для этого мне придется перевернуть тут все вверх дном. А ведь подарок я правда могла собрать только из чего-то в поместье, потому что ехать в город было уже поздно.

Да я и не знала, что могло бы понравиться Платону.

Какой-нибудь кинжал?

Книга?

Запонки или галстук?

Я точно нигде не могла сейчас достать собаку?

В этом смысле было бы куда проще, если бы Платон был девочкой — я бы просто обворовала садовника, обеспечив ему ранний инфаркт. В конце концов занятия с госпожой Майской должны были принести хоть какую-то пользу, не зря же мы постоянно перебирали значения колокольчиков и калл.

Вот только Платон вряд ли бы оценил такой подарок.

Куда скорее букет бы отправился в окно, куда-то на свое изначальное место обитания.

Я обреченно схватилась за голову.

Будь это не конкретно Платон, а просто какой-то парень, что можно подарить?

Что я вообще могу достать?

Это должно быть что-то своими руками.

И праздничное.

Красивое.

Что-то, что можно сделать достаточно быстро.

И что точно понравится любому ребенку.

Что-то вроде… вроде торта!

И я довольно искренне считала себя гением ровно до этого момента, пока торт, который мы с Феклой готовили в точности по кулинарной книге из библиотеки, не предстал перед нами во всем своем великолепии. Великолепие, конечно, в данном случае стоило взять в кавычки, но, по крайней мере, меня утешало то, что коржи не подгорели, крем на вкус был очень даже ничего, а композиция из засахаренных фруктов тонко намекала на то, что в торт вложили душу.

Душу и очень много масла.

В остальном — глядя на это произведение кулинарного искусства хотелось рыдать.

Коржи вышли разного размера и толщины, хотя я могла поклясться, что форму мы с Феклой использовали одну и ту же. К тому же форма была круглая, а коржи вышли устрашающей пародией на многогранники.

С кремом мы явно переборщили.

Получившийся у нас торт походил на динозавра, который от скуки решил сняться в рекламе пены для бритья. Да ещё и запорол последние дубли, узнав, что ему не заплатят.

Но, как я уже говорила, отступать было поздно.

— Думаешь, Платоше не понравится? — с сомнением спросила я у Феклы.

Я ставила ее в сложное положение.

Если она скажет «нет» — я обижусь.

Если она скажет «да», а Платон влепит мне этим тортом в лицо — я снова обижусь, потому что Фекла сказала мне неправду.

Так что она просто протянула на одной ноте «Эээээ», предоставляя интерпретацию подобного ответа мне.

— Платоша будет в восторге! — заключила я.

В таком деле главное — уверенность.

По лицу Феклы было видно — она не хочет дарить этот торт.

Она уже предвидит реакцию.

И ведь она не пошла!

Фекла злодейски бросила меня в самый ответственный момент, сославшись на невероятно важное задание главной горничной и состроив настолько жалостливое выражение лица, что мне пришлось отпустить ее.

По дороге до комнаты Платона я несколько раз едва не свалилась с лестницы, ничего не видя перед собой, несколько раз почти врезалась в стену, и даже опрокинула какие-то латы в одном из коридоров.

На такой грохот по моему мнению должны были сбежаться едва ли не все обитатели дома, но, видимо из-за того, что уронила я доспехи где-то неподалеку от кабинета графа, прислуга решила — себе дороже.

Мне оставалось только гадать, какой грохот доносился отсюда в предыдущие годы, если сейчас все так спокойно отреагировали.

Должно быть это было что-то с чем-то.

Оленьи головы, висевшие на стенах, глядели на меня с молчаливым неодобрением.

Я открыла дверь в комнату Платона ногой, и уже хотела затянуть хорошо известный мотив поздравительной песенки, вот только никакого Платона в комнате не было.

Да вы издеваетесь?

Почти полночь!

Куда он мог деться?

Я поставила торт на удачно стоявший прямо возле двери стол и огляделась. В комнате было очень пусто. Минимум мебели и никакого беспорядка, ни разбросанных вещей, ни смятых бумаг, ни книг, втиснутых на полки как попало, словно человек, который жил здесь, ощущал себя гостем и потому старался ни к чему не прикасаться лишний раз.

Шторы были плотно задернуты, и все же тонкая полоска у самой стены освещала приставленную к лазу лестницу.

Я снова посмотрела на торт.

Это будет трудно.

Сначала на крыше очутился торт, а уже потом я.

Платон сидел неподалеку от лаза, уперевшись носками домашних туфель в черепицу, чтобы не скользить, и выглядел крайне удивленным. Наверное, никому прежде не приходило в голову забираться сюда. Я могла только порадоваться, что не зря рисковала свернуть себе шею.

Я хотела распрямиться в полный рост и толкнуть поздравительную речь, но стоило мне только попытаться осуществить столь простой план, как я опасно покачнулась и только чудом не соскользнула вниз. Платон охнул и дернулся в мою сторону, но остановился, как только стало ясно, что я больше не падаю. Я замерла на четвереньках, одной рукой цепляясь за торт, другой за кусок черепицы, и обеими ногами — за край лаза.

— Что ты здесь делаешь? — прошипел Платон как недовольный кот, яростно сверкая голубыми глазами. — С ума сошла?

Я старалась не смотреть вбок, потому что теперь, когда адреналин, захлестнувший меня в порыве внезапной смелости, спал, я в полной мере ощутила страх высоты. Я едва могла здраво мыслить.

— Я подумала, — пробормотала я, задыхаясь как от быстрого бега, — что у тебя сегодня день рождения. А я так ничего и не подарила. А день уже почти закончился, поэтому мы с Феклой испекли торт.

Я конвульсивно подергала рукой, намертво вцепившейся в ленточки, которыми я обвязала коробку.

— И ради этого ты полезла на крышу? Откуда ты вообще знаешь, что у меня день рождения?

Я наконец подняла взгляд, чтобы посмотреть на его ошарашенное лицо.

— Все знают, — сказала я.

Я никогда не считала себя великим психологом, но это и правда было очень сложное выражение. Мне показалось, что черты лица Платона заострились, скулы напряглись, однако его щеки едва заметно покраснели, если, конечно, это не почудилось мне в темноте.

— Все, — фыркнул он. — А то как же. Спускайся.

— Что?

Он закатил глаза, и я едва не задохнулась от возмущения.

Думаешь, мне так нравится выставлять себя идиоткой? Я, между прочим, ради тебя стараюсь. И это твоя благодарность?

— Спускайся. Хочешь упасть? У тебя уже руки трясутся.

— Нет!

— Почему «нет»?!

— Я пришла поздравить тебя с днем рождения, и я не уйду отсюда, пока не поздравлю!

Платон замер с широко раскрытыми глазами, а потом отвернулся, нервно взлохматив волосы рукой.

— Спускайся, — буркнул он. — Я… Я тоже спущусь.

— Но там темно! И душно! И звезд не видно! Поздравление выйдет ужасное!

Пацан, серьезно, у меня и так совершенно уродский торт. Чудовище кондитерского мира. Если я еще и вручать его буду в твоем антураже заблудившегося фамильного склепа, то это просто полный провал.

— Я открою окно!

— Там сидеть не на чем!

— Подоконник достаточно широкий!

Обиженно фыркнув я попятилась назад и, зацепившись за ступеньку, все же полезла вниз. Аргументов у меня не осталось, а ссориться не хотелось. К тому же я действительно боялась высоты, и, уступи мне Платон, вряд ли мне бы хватило духу довести начатое до конца. Скорее всего, все закончилось бы тем, что я рухнула бы вниз с оглушительным визгом. Хорошенький бы вышел тогда подарочек, просто чудо.

— Эй, — крикнул Платон. — А торт?

— Вот сам и забирай, — сварливо крикнула в ответ я. — Считай, что я его уже вручила.

Я не видела себя со стороны, но интуиция подсказывала, что у Платона управляться с коробкой выходило куда успешнее. Он спокойно спустился по лестнице, не заваливаясь куда-то вбок на каждом шаге. Распахнул шторы, положил коробку на подоконник и наконец толкнул тяжелые створки, распахивая окно и пропуская в комнату прохладный ночной воздух.

В слабом лунном свете его волосы казались серыми, и я наконец обратила внимание на то, что с восстановленным режимом питания Платон стал выглядеть заметно лучше. Все еще так, словно одеваясь он постоянно куда-то спешил, но теперь одежда не висела на нем мешком. Часы, пока что свободные от уроков этикета, Платон тратил на дополнительные занятия с капитаном Раскатовым.

После стольких часов на плацу — не удивительно, что он немного загорел.

Теперь Платон хоть немного походил на нормального человека, и, будь я на месте автора, я бы непременно сделала главным героем именно его.

Только подумав об этом, я немедленно ощутила злость. И эта злость была направлена на Надежду Змееву, главную героиню, у которой, похоже, не было ни вкуса, ни глаз. И почему она не могла обратить внимание на Платона?

Он ничем не хуже цесаревича!

Конечно, я пока не видела того Илариона, но вот если чисто гипотетически судить по тексту романа, то во что там было влюбляться? Как по мне, так он не был ни интересным, ни остроумным.

Да даже большую часть работы по продвижению сюжета сделал Платон!

Ох.

Я немедленно одернула себя.

Какая странная мысль, я что, его мать, какое мне вообще до этого дело?

Платон молчал.

Я молчала.

Я не продумывала свой план так далеко и теперь не знала, что говорить, но все же я нашла в себе силы сказать:

— С днем рождения.

Платон замер возле окна, вцепившись в коробку. Я не умела читать настроения по спинам людей, но он так ничего не ответил. Ну, видимо, он не особенно рад меня видеть. И раз так, то лучше и не надоедать.

— Это все, что я хотела сказать. И я… я пойду.

— Куда?

— А?

Платон наконец повернулся ко мне лицом, оставив ленты на коробке в покое.

— Я должен один есть торт? — обиженно спросил он.

Эх, ты еще того торта не видел.

— Платоша, если хочешь, то я останусь!

Но Платон уже вернулся к разворачиванию торта, видимо, решив, что и так сказал слишком много. Если так подумать, то он сегодня прямо-таки превысил свой лимит.

Я осторожно подошла к Платону как раз в тот момент, когда он наконец расправился с подарочными лентами и развернул коробку.

Торт выглядел еще хуже, чем когда я его запаковывала, крем по бокам смазался, а часть фруктов и вовсе отвалилась, но губы Платона дернулись в намеке на улыбку.

Эта улыбка пронзила мое сердце, и я почувствовала как на глаза наворачиваются слезы умиления.

Я мысленно пообещала — на следующий год, или через год, не сейчас, но однажды я придумаю, как заставить самого графа притащить тебе торт, а пока.

Пока у тебя будет хотя бы этот.