Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 21

Платон Флорианский подозревал, что еще немного, и он — свихнется.

Это было обоснованное подозрение.

Потому что, когда ты удираешь от стаи разъяренных призрачных волков в проклятом лесу с рыжим козлом подмышкой, потеряв весь свой лоск, шарм и остроумие, единственное о чем еще остается волноваться, так это о рассудке.

Еще о жизни, конечно.

Но двинуться, по мнению Платона, было куда худшим вариантом, чем умереть.

Если он умрет — ему не придется больше делить комнату с соседями.

А вот если он просто двинется, то может и забыть, почему вообще мечтал от них съехать.

— Бееее, — подал голос козел.

Вот именно поэтому.

— Захлопнись, — отозвался Платон.

В детстве ему пришлось выучить довольно много иностранных языков, но даже он не был настолько полиглотом, чтобы понимать козлиный.

Да что там, конкретно с этим козлом они с самого начала говорили на разных языках.

Первым делом очутившись в лесу иллюзий Гордей Змеев принялся понтоваться. Он гнул пальцы так, словно они у него были из пластилина. Он сказал, что у него десяток артефактов в рукаве, всемогущие родственники, гениальные способности, по жизни он удачлив как бог, да ему найти кого-то в этом лесу раз плюнуть, просто стой и смотри, как ты мог бы выглядеть, если бы тебе в жизни повезло чуть больше.

— Как идиот, — припечатал Платон.

Гордей Змеев очень обиделся.

И он бы наверняка ушел в туалет.

Плакать.

Если бы у него только была такая возможность.

Из-за того, что насекомые практически заполонили лес, ориентироваться было очень трудно.

Поначалу они надеялись быстро найти проклятое место, а вместе с ним и своих незадачливых сокурсников, но чем дольше они шли, тем яснее становилась одна простая и весьма неприглядная истина — они просто напросто заблудились.

Болотный огонек Змеева начал мелко подрагивать, стоило только вдалеке послышаться душераздирающему вою.

— Ну что, позер, струсил?

Гордей моментально вскинулся.

— Кто? Я? Да ты вообще знаешь, кто я такой? Да я по таким лесам с детства хожу, это у меня вместо утренних пробежек, ясно? Чего тут бояться? О себе лучше побеспокойся, смотри, не посей браслет, — его взгляд скользнув вниз к пустому запястью Платона. — Где твой браслет?!

Платон никак не стал комментировать откровенное вранье в самом начале этого бессмысленного хвастовства.

— Я не собираюсь дважды наступать на одни и те же грабли, — сказал он. — Знаешь, каким именно образом я очутился в академии в прошлый раз? Думаешь, я свалил подальше от опасности, кинув сестру в лесу? Ага, конечно. Лукьян швырнул в нас, то есть в меня, Евжену и эту, как там ее…

— Глинскую, — подсказал Гордей.

Судя по всему ее имя вызывало в нем вполне определенные неприятные воспоминания. Платон не мог припомнить ни одного раза, когда бы Гордей назвал ее по имени.

Была бы воля Змеевых, они бы вообще всем запретили называть девочек Надями.

— … Глинскую, да, световым взрывом.

— Наверняка он что-то задумал!

— Ага, решил облегчить тебе задачу и похоронить себя своими силами. Но интеллект у него на уровне всей нашей комнаты, поэтому Дафнюшку отправить в академию он не додумался.

Попадавшиеся им по пути деревья выглядели высохшими и очень старыми. Под ногами по-прежнему носились полчища муравьев, а луна и звезды смотрелись невероятно тусклыми, как если бы на весь лес кто-то накинул тонкую прозрачную вуаль. Ее было нелегко заметить, если не приглядываться.

— Он не так прост, как кажется, — стоял на своем Змеев.

Платон тяжело вздохнул. Его уже порядком достали эти разговоры. Неважно, где и с кем находился Гордей Змеев, о чем там говорили ранее и куда шел сам разговор, он обязательно влезал сво своими пятью копейками — Лукьян Хилков страшный заговорщик, который что-то замышляет.

Он украл солнце, луну и звезды, угнал лучшую карету Гордея, дал списать неправильные ответы на контрольной (специально!) и плюнул утром в чай.

Гордей при каждом удобном (а для остальных как раз — очень неудобном) случае орал и тыкал в заговорщика пальцем.

Заговорщик в этот момент обычно поскальзывался на ровном месте, ронял стопку учебников или — от катастрофической невнимательности не замечал закрытую дверь и влетал в нее на полном ходу.

— Он притворяется!

Платон очень сильно сомневался, что кому-то и в самом деле захочется притворяться постоянным обитателем медицинского корпуса.

Платон был там лишь однажды, когда Иларион разбил ему лоб деревянным мечом на занятии по ратному делу, и Платон мог с уверенностью сказать — там была отвратная еда, никому бы и в голову не пришло торчать там дольше положенного по доброй воле.

— Это ты тут притворяешься, — покивал сам себе Платон. — Адекватным.

Лукьян Хилков был подозрительным типом?

Да он был святым!

Он на все это практически не обращал внимания!

На его месте Платон бы сутками сидел у ректора под дверью с просьбой поменять ему комнату.

И очень жаль, что Лукьян этого не делал, потому что когда это делал Платон, оно почему-то не работало.

— Взрослые люди умеют договариваться, — многозначительно говорил ректор.

И убегал сверкая пятками.

— Племяннику своему это скажи, — скрипел зубами от досады Платон. — Пусть с башкой своей договорится.

Иногда он пускался в погоню, иногда нет.

В любом случае, ректору всегда удавалось от него оторваться, так что все попытки улучшить свои жилищные условия неизменно терпели фиаско.

— Когда вы все поймете, что я прав будет уже поздно!

Платон только отмахнулся от него.

— Да-да, все мы пожалеем, что не слушали тебя. Сейчас это не главная проблема. Главная проблема — как найти Лукьяна и Дафнюшку. Знаешь какие-нибудь заклинания поиска?

— Для заклинаний поиска нужны какие-то их вещи, гений.

— Сейчас посмотрим, что у нас тут есть.

— Где… Откуда у тебя этот мешок?!

— Откуда-откуда, у дяди твоего стащил, когда тот отвернулся. Что, не узнаешь? А зря. Это карман отрицания, между прочим, и внутри него — все конфискованные у студентов до церемонии артефакты. Кто молодец? Я молодец. И браслеты я туда побросал заодно, вот на них и можно накинуть заклинание поиска попробовать, год с ними все-таки ходили, чем не личная вещь.

— Не получится, браслеты восприимчивы только к магическому контуру академии, работают на ограничение и призыв, в остальном — абсолютно бесполезны.

— Прям как ты.

— Кто бы говорил!

— Кстати, пока я не забыл, бросай свой. Внутри мешка он совсем работать не будет. Я не собираюсь тут в случае чего один со всем разбираться.

— Это глупость полная, снимать браслет! А если мы попадем в засаду?

— Струсил?

— Я?! Да никогда! На, бери, доволен теперь?

— Не особо. Вот если бы еще тебя в мешок удалось скинуть. Там же наверняка и звукоизоляция есть.

— Что сказал?!

Разгорающуюся перепалку прервал долгий протяжный вой из глубины леса. И теперь — он раздавался значительно ближе. Судя по всему, их вопли привлекли каких-то тварей, и теперь те направлялись сюда. И Платон очень сильно сомневался, что эта встреча принесет им хоть что-то хорошее.

Так что не желая больше тратить время попусту он выбрал первую попавшуюся более-менее проходимую тропинку и стремительно зашагал по ней, оставив Гордея Змеева позади.

Впрочем отвязаться от Змеева было также сложно, как убедить Оленьку Ольхову со второго курса, что у нее нет совершенно никаких шансов на взаимность. Это было заранее провальное мероприятие. У Гордея Змеева перед Оленькой было лишь одно неоспоримое преимущество — он не подсовывал под дверь их комнаты слащавые любовные записки, надушенные до такой степени, что им приходилось буквально круглый год жить с распахнутым настежь окном.

Под очень-очень осуждающим взглядом Лукьяна.

Чихающего, кашляющего и — с красным носом.

Но что Платон мог с собой поделать? Его популярность была поистине разрушительна.

Когда вой стал более-менее приглушенным, Платон наконец перестал прислушиваться к каждому шороху и вновь переключил все свое внимание на мешок с артефактами.

— Ну что, есть что-то полезное?

Терпение — это добродетель. Неудивительно, что у пропащего Гордея его не было.

— Так, браслеты, без надобности. Тупой нож, ну, видимо, как и хозяин…

— Это мой нож!

— Да, я знаю. Дальше… Песочные часы, маятник потустороннего призыва, о, ну да, нам так-то проблем не хватает, зеркало, зеркало это тебе, посмотри на себя и устыдись.

— Сам смотри! И вообще, зачем ты… выкидываешь все на обочину?

— А зачем мне с собой бесполезный хлам таскать?

— Это даже не твои вещи!

— Тем более мне не о чем переживать. Не отвлекай меня. Что тут еще есть? Зелья. О, зелья это хорошо, на, подержи.

— Это яд!

— Ну выпей тогда.

Разбитая о ближайший ствол склянка громыхнула. Платон помахал свободной рукой, разгоняя кислотно-зеленые испарения.

— Я смотрю, теперь ты разбрасываешься чужими вещами? О, карта шестого этажа, это для топографических кретинов. А это что такое? Шпоры? Наверное, на них нужно было что-то написать или как?

Последним, что Платон вытащил из мешка оказалась стопка плотных белых бумажных прямоугольников с еле заметной вязью. Их поверхность была холодной и шероховатой. При соприкосновении с кожей создавалось впечатление, будто держишь в руке кусок льда.

Не видя в этом ничего полезного Платон уже собирался отправить свою находку куда-то в темноту, но Гордей в самый последний момент перехватил его руку.

— Это не шпоры, — сказал он. — Это копирка.

— Что?

— Копирка. Артефакт переноса способности. Изготавливается из деревянной слюды. Позволяет использовать чужие низкоуровневые магические приемы. Ну, не только, зависит от того, сколько крови мага нанести на копирку. Если пару капель, то ничего выдающегося не выйдет. Вот, если взять меня, к примеру, то сможешь устроить максимум небольшой пожар.

Горя желанием продемонстрировать артефакт в действии Гордей выхватил одну пластину из стопки и поцарапав один из пальцев передал ее обратно Платону.

— Попробуй.

— И как же?

— Попробуй вкачать в нее немного энергии и швырни, да хоть бы и в то дерево.

Дерево вспыхнуло.

— Ничего себе, — присвистнул Платон.

Пламя пришлось заливать позаимствованной из воздуха влагой.

— Ага, — Гордей поднял с земли пластину и протянул ее обратно Платону. — Одной, как правило, хватает на десять применений. И она стоит огромных денег. А здесь их… штук сорок? У кого ее конфисковали? Даже у меня ничего подобного нет!

Платон попытался вспомнить.

Их компания была в самом хвосте очереди на сдачу артефактов.

Так у кого?

Никак не удавалось вспомнить, чтобы лица экзаменаторов в какой-то момент застыли, глаза округлились, и они принялись трясти какого-нибудь студента с воплями “Кто тебе это дал?!”

Разве что кто-то шел самым последним и сдавал артефакт сменившему старшекурсника-наблюдателя ректору.

Платон усмехнулся про себя.

Нет, это невозможно, ведь по словам Змеева это целое состояние.

До поры до времени он припрятал стопку копирок за пазуху.

— А это еще что? — спросил Гордей.

Вырвавшись из плена раздумий Платон наконец огляделся по сторонам.

Преодолев значительное расстояние они вышли на лесную опушку. На просторной круглой поляне не было ничего, кроме небольшого старого колодца. И возле этого колодца, склонившись над ним так низко, словно что-то звало ее вниз, стояла женщина.

Отреагировав на голос Гордея она медленно распрямилась, по-прежнему сжимая обеими руками тяжелое, наполненное до краев ведро, и обернулась к ним.

Это была старуха.

Лунный свет мягко падал на ее иссохшее лицо, подсвечивал седину в волосах. Ее канареечно-желтое платье было оборванным старым и очень грязным. В воздухе ощутимо пахло гарью. Так сильно, словно трава под их ногами горела. Но, бросив быстрый взгляд вниз, Платон убедился, что это не так.

Немигающий взгляд женщины лениво скользнул по нему, ни за что не зацепившись, и стремительно потемнев вперился в Гордея.

Хлыст в руке Гордея мгновенно вспыхнул пламенем, и женщина оскалила зубы, уловив этот жест.

— Хи-хи-хи.

Ее резкий, невыносимый для слуха голос прорезал ночную тишину, больно ударив по ушам.

— Только не провоцируй ее, — сказал Платон.

Но, когда он бросил взгляд чуть правее, туда, где секунду назад стоял Гордей, его там уже не было. Он стремительно шагал к женщине, размахивая хлыстом. Его удары рассыпали искры во все стороны, и это был только вопрос времени, когда одно из окружавших их сухих деревьев вспыхнет.

— Кто ты такая? Что ты высматриваешь в колодце? Отвечай!

Платону захотелось побиться головой о ближайшее дерево.

Ну что за идиот.

— Гордей, назад! — рявкнул он.

Еще бы тот Гордей его слушал.

— Хи-хи-хи, — вновь рассмеялась женщина, когда очередной удар хлыста только чудом не снес ей голову.

Платон прислушался к ощущениям. Ему точно придется вмешаться, а, значит, ему нужна вода. Много воды. На то, чтобы в достаточной степени испортить погоду уйдет слишком много времени, так что проще всего использовать ближайший водоем.

Его сознание потянулось мимо женщины, к колодцу, нырнуло вниз и…

И Платон закашлялся, чувствуя, как фантомные водяные потоки забивают его горло и нос.

Он немедленно отозвал свою магию и в ужасе уставился на женщину в желтом платье.

Она перевела на него взгляд, улыбнулась и медленно покачала в воздухе тонким белым пальцем.

От шока он не мог ни пошевелиться, ни выдавить из себя хоть слово.

Что за вода была в колодце?

Гордей еще раз ударил хлыстом, целясь в женщину, но вместо того чтобы настигнуть ее, хлыст прошел сквозь ее фигуру, словно она состояла из воздуха.

Это был призрак!

Ее взгляд снова обратился к Змееву.

— Это пламя, — пробормотала она. — Отвратительно. Отвратительно. Мерзкий неблагодарный мальчишка. Отвратительно. Тебя надо проучить. Проучить. Хочешь знать, что я вижу в колодце? Я вижу твое будущее. Смотри, вот же оно.

Ну давай же, двигайся!

Давай!

Если бы Платон был чуть быстрее, то под ударом оказались бы они оба. Так что, наверное, даже хорошо, что его реакция запоздала.

Потому что еще раз сверкнув кошмарной улыбкой старуха с размаху окатила Гордея из ведра.

Его хлыст погас, словно кто-то разом высосал из него всю магию. Сам он отшатнулся и, закашлявшись, принялся отряхиваться от попавшей на него воды, весь мокрый насквозь.

А потом.

А потом вокруг него заклубилась тонкая серая дымка. Она охватила сначала его руки, а затем и все тело, и несколько секунд спустя на месте Гордея Змеева стоял растерянный рыжий козел.

— Бееее!

Старуха наклонилась к нему.

— Ты преследуешь, преследуешь, преследуешь. Хочешь знать, какого это, когда преследуют тебя? Хи-хи-хи.

Темные провалы между деревьями зажглись десятками огней, и на опушку медленно принялись выступать волки. Уроки магической анималистики в случае Платона прошли мимо, но даже его скудных знаний хватало для того, чтобы понять, что к обычным волкам эти твари никакого отношения не имели.

Они были раза в два крупнее, их глаза горели призрачным огнем, а тяжелые железные когти оставляли на земле сочащиеся кровью следы.

И их голодные глаза были прикованы к козлу на поляне.

Это были призрачные волки Медесии, богини мести.

Однажды призванные они преследовали цель до тех пор, пока не разрывали ее в клочья, либо же, пока призыватель не отзывал их сам, либо не отправлялся на тот свет.

Ну и как было разобраться с этой ситуацией, если призыватель судя по всему и без того давно был мертв?

Во всей этой ситуации радовало лишь одно, сам Платон похоже никого не интересовал. Внутри него разыгралась нешуточная моральная битва между той частью его личности, которая убеждала его сделать вид, что козел ему нисколько не знаком и быстренько свалить по своим делам, и та часть личности, которая уговаривала перед этим прихватить с собой хлыст Змеева.

Полезная же штука.

Но в конце-концов победила та, которая выглядела как его отец, который однажды сказал ему:

— Платон, люди должны быть милосердны к животным, потому что они гораздо умнее.

Так что, за неимением лучших вариантов, так как его магия тут сделала ему ручкой, Платон вытянул из-за пазухи уже продемонстрировавшую себя ранее копирку и, по широкой дуге ударив позаимствованным пламенем, в несколько широких шагов преодолел расстояние до колодца, выхватил из-под носа призрачной старухи Гордея и побежал в непроглядную тьму единственного просвета между деревьями, преследуемый сотней лап с железными когтями.

— Беееее!

Оставалось только надеяться, что он не приведет всю эту адскую свору прямо к Дафнюшке.