Балкон был широким и достаточно просторным для того, чтобы на нем уместились не только участники потасовки, но и разномастная толпа зевак, неловко переминающихся с ноги на ногу, не решаясь что-либо предпринять.
— Что случилось?
— Кто-нибудь видел, с чего все началось?
— А это разве не-
— Тихо ты! Лучше пойдем скорее!
Гул то нарастал, то затихал, в любом случае никакой полезной информации из него почерпнуть было невозможно, так что, едва начав, я тут же перестала прислушиваться к этим шепоткам.
Разумеется, по отдельности каждый из присутствующих наверняка был отличным человеком и глубоко осуждал происходящее, но, сбившись в кучу, их производительность, к великому сожалению, упала практически до нуля.
Осталась лишь одна доступная функция — зырить.
Огненные всполохи используемого артефакта из-за криворукости пользователя толком не попадали в цель, зато разлетались в стороны, как бракованное конфетти, осыпая искрами бальные платья излишне любопытных барышень и начищенные до блеска ботинки нерасторопных молодых господ.
Я оттеснила в сторону внучку генерала Котова, и очутилась в первом ряду.
Человек, в которого летели удары хлыста, одного из мощнейших известных в романе артефактов, имел возвышенный и измученный, почти болезненный вид, что наводило на мысль о том, так ли необходимо было за ним гоняться.
Он же и без того вот-вот рухнет замертво.
Несмотря на вечернюю прохладу, ему было явно душно, потому что он сбросил пиджак и расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке, оголив шею.
У него были невероятно светлые, я бы даже сказала белые волосы и ярко-желтые, как вечерние звезды, глаза, которые лихорадочно блестели от плохо скрываемого и так же плохо различаемого чувства.
Это был страх?
Или злость?
Или это была глубоко скрытая насмешка, как у мыши, дергающей кота за усы?
Удары хлыста обрушивались то слева, то справа, но в оппоненты ему попался редкостный мазила, с такого расстояния и не попасть ни разу — это надо умудриться.
Кем был этот болезненный молодой господин я никак не могла припомнить, а вот задиру узнала без труда.
— И как у тебя только наглости хватило сюда сунуться, а?! — зарычал он, ударяя хлыстом об пол.
Разлетевшиеся искры хлынули на платье стоявшей неподалеку барышни, и она испуганно завизжала.
К счастью ее спутник не растерялся и залил едва начавшееся возгорание из пуншем.
— После того, что твоя семья сделала с моей сестрой! — все никак не мог успокоиться обладатель хлыста. — Совсем совести нет?!
Рыжий, в рубашке с золотым шитьем, к месту и не к месту поминающий свою сестру?
О, ты, должно быть, Гордей Змеев.
Это был племянник ректора Императорской академии, наследник одного из старейших родов Мариинской империи, такого богатого и влиятельного, что императорская семья на их фоне была просто кучкой бедных родственников в жалких обносках.
Брат главной героини.
Мало кому хотелось с ним связываться.
Ведь укус ядовитой змеи — это не только невероятно больно, но и смертельно.
За Гордеем Змеевым постоянно увивалась толпа прихлебателей, готовых подпевать своему лидеру.
Даже цесаревич Иларион предпочитал лишний раз не привлекать внимание Гордея. Ведь даже при случайном столкновении из того обязательно сыпались угрозы и обвинения. Отношения у них были, мягко говоря, натянутые, и не последнюю роль в этом деле сыграла Надежда Змеева.
С раннего детства она была обручена с цесаревичем, и именно в один из ее непродолжительных визитов в летнюю императорскую резиденцию она стала жертвой нападения. Иларион постоянно переживал из-за случившегося, а Гордей Змеев не упускал ни единого случая напомнить ему о том, что это его вина.
Это было единственное хорошее в Гордее Змееве — то, что он любил свою сестру.
Но до чего же больно эта любовь жалила окружающих.
— Хватит бегать!
— Какой трус!
— Ничем хорошим это не закончится, кто-нибудь позовите наставников!
Мне не нужны были лишние проблемы, но я просто не могла пройти мимо.
Еще в те времена, когда я читала роман, этот парень бесил меня до дрожи, и я всегда думала, что если бы вдруг случилось чудо, и я бы столкнулась с ним нос к носу, то я бы разбила этот нос!
Меня просто из себя выводили любители поиздеваться над окружающими. Особенно если вся их особенная бравада строилась на том, что им все равно все сойдет с рук.
Позвать наставников? Ха!
Эта драка была такой незаметной, что они сами не видели?
Не думаю.
Очень трудно, знаете ли, не заметить горящие шторы.
Так почему же не вмешался никто из наставников?
Почему ректор буквально несколько минут назад заливающийся соловьем о том, куда все могут закинуть свои титулы и положение на время учебы в академии, ничего не сделал, никак не вмешался, казалось, и вовсе ослеп?
Да потому что это был его племянник!
Конечно же, он предпочтет отвернуться, а не наказать его за неподобающее поведение.
Так что, не давая себе времени передумать, а я бы обязательно передумала, если бы подумала еще буквально секунду, я все-таки не отличалась особенной храбростью, я крикнула:
— Хватит!
Мое вмешательство немедленно сделало меня главной достопримечательностью вечера.
Гордей Змеев замер и с убийственным выражением лица обернулся в мою сторону.
Болезненный господин, пригнувшийся на очередном ударе пламени, просвистевшем над ним, резко вскинул голову, словно по ней всё-таки попали.
В толпе кто-то испуганно охнул.
Кто-то одарил меня молчаливым жестом божественного благословения, судя по всему, заранее похоронив.
Десятки пар глаз сверлили меня с хорошо считываемым посылом — ты что, бессмертная?
И, хотя время для честности было неподходящее, мне хотелось сказать — да, да очень может быть, понятно?
Так что боялась я еще какого-то там малолетнего позера.
— Ты что-то сказала? — безо всякой вежливости надменно поинтересовался Гордей, сделав пару угрожающе медленных шагов в мою сторону.
Он, наверное, подумал, что я побоюсь повторить.
— Я сказала — достаточно.
Я не двинулась с места и даже руки в защитном жесте на груди складывать не стала.
Гордей Змеев человек без чести, у него не заржавеет напасть на женщину, но он очень об этом пожалеет, ведь у меня с собой всегда был своего рода шокер, да еще какой.
Электрические вспышки засверкали между моих пальцев.
Гордей Змеев наконец заметив, что он тут не единственный в прямом и переносном смысле пылающий пламенным гневом, ближе подходить не стал.
— Достаточно? — вместо этого спросил он. — А что я такого делаю?
Я бросила взгляд на Болезненного господина, который, казалось, совершенно растерялся из-за происходящего. Наконец разглядев меня, он так и застыл, быстро моргая потрясенными глазами. Он смотрел так, словно увидел приведение, так что у меня были огромные вопросы к Фекле, которая собирала меня на этот бал.
Эх, а ведь я так и знала, что она переборщила с белилами.
— Вот и мне интересно. Из-за чего нужно так орать, чтобы люстры на потолке качались? Вам в суматохе кто-то хвост отдавил?
Змеев презрительно цокнул.
— Я здесь пытаюсь научить кое-кого правильному поведению и не советую тебе лезть.
Болезненный господин наконец-то отмер.
— Барышня, не нужно, — попытался он остановить меня, — не вмешивайтесь. Это того не стоит.
Лучше бы ты о себе так пекся.
Его щеки раскраснелись от беготни, и с таким румянцем в нем было что-то невероятно очаровательное.
Может, Гордей Змеев просто бьет всех, кто выглядит лучше, чем он?
Подданные империи в опасности, ведь такого человека найти не сложно.
Вместо того чтобы внять советам, я по дуге обошла Змеева и встала так, чтобы загородить собой Болезненного господина.
— Что-то я тебя на преподавательской трибуне не видела, — сказала я.
Болезненный господин подошёл ко мне почти вплотную и легко тронул за руку.
— Барышня, пожалуйста, отойдите.
— Еще чего, — фыркнула я.
— Да ты вообще знаешь, кто я такой? — теряя те крохи терпения, что все еще не позволяли ему кинуться на меня подобно обезумевшей гиене, спросил Гордей.
Хм.
Ты с хлыстом и в кожаных штанишках.
Наверное, ты стриптизер?
Вот так дела, а ты уже достаточно взрослый, чтобы таким заниматься?
Что родители говорят о твоей подработке?
Я прикрыла улыбку веером.
— Ты — труп, — раздался мрачный голос Платона.
Толпа расступилась, пропуская его вперед.
В оригинальном романе Платоша часто закрывал глаза на непростой характер Гордея Змеева, в некотором смысле их даже можно было назвать приятелями. Пусть они временами и подкалывали друг друга, но положение их семей и схожее детство, наполненное одиночеством и тоской, все же помогли им найти общий язык.
Но прямо сейчас шансы на это улетучивались со скоростью света.
Платоша выглядел так, словно прикидывал, сколько времени уйдет на то, чтобы притопить Змеева в расположенном в центре банкетного зала чане в пуншем и успеют ли преподаватели реанимировать его хладный труп.
Болезненный господин, которого я бросилась защищать, незаметными движениями ловко сместил меня себе за спину, так что, когда я опомнилась, он уже полностью закрывал меня от Гордея Змеева.
Ах, какой джентльмен!
Теперь со стороны, а в особенности для припозднившегося Платона ситуация выглядела так, словно изначальной жертвой издевательств стала именно я.
Цесаревич Иларион неловко мялся возле Платона, не глядя на Гордея.
Он словно никак не мог решить, стоит ему вмешаться в назревающую потасовку или нет и чью сторону занять, если вмешается. Он бросил несколько отчего-то виноватых взглядов в сторону Болезненного господина, но так ничего и не сказал. Болезненный господин взгляды проигнорировал, предпочитая смотреть в сторону даже не потенциальной, а вполне себе реальной угрозы.
Мое мнение о цесаревиче падало все ниже и ниже, пробивало земную кору и терялось где-то там в темных глубинах.
И вы мне хотите сказать, что оригинальная Дафна влюбилась вот в это?
Точно ли она была в своем уме?
— Платон Флорианский, — между тем издевательски протянул Гордей Змеев. — А тебе как всегда до всего есть дело. Не можешь пройти мимо барышни в беде?
Он бросил взгляд на меня и снова шагнул ближе.
— Еще шаг в сторону моей сестры сделаешь, и шагать будет нечем, — пообещал Платон.
Толпа ахнула.
— Дафнюшка, иди сюда.
— Ах, твоя сестра Дафнюшка, — покачал головой Гордей. — Ну, теперь-то понятно, почему барышня так отчаянно защищает всякий сброд вроде Лукьяна Хилкова. Ее мать ведь, насколько я помню, тоже гадалка, да? Я как погляжу, у твоего папаши мозгов не хватило не связываться с подобной дрянью. Еще и в дом к себе притащить, ха!
— Что ты сейчас сказал? — рыкнул Платон. — Это ты о матушке Кассандре Асклепьевне сейчас что-то вякнул?! Дуэль!
— В академии запрещены дуэли! — все-таки не выдержал цесаревич, завопив как пожарная сирена.
Мне заложило уши.
Я посмотрела на покрытую грязью и пылью спину человека перед собой.
Как Змеев его назвал?
Лукьян Хилков?
Хилков?
Но ведь это же невозможно.
Всех Хилковых казнили.
Всех до одного.
Хилковы были второй по значимости аристократической семьей империи. В Совете думных бояр и поместных дворян, совещательной палате при императоре, они принадлежали к одной со Змеевыми фракции, противоположной фракции графа Флорианского. И, если император предпочитал полагаться на военных, то императрица явно благоволила Змеевым и Хилковым, ведь именно ей принадлежала идея сделать Надежду Змееву своей невесткой.
Почему же она не выбрала барышню из Хилковых?
Может, потому что там не было подходящего возраста барышни.
А можете потому что Орфей Хилков, глава рода Хилковых, уже был женат на сестре императора, и потому она хотела сбалансировать позиции двух семей при дворе.
Будучи одним из сильнейших оракулов империи Орфей Хилков занимал должность Главного прорицателя, он пользовался безграничным доверием монаршей семьи.
Змеевы и Хилковы ни разу не направляли мечи друг на друга до того дня, когда княжне Змеевой исполнилось восемь лет.
Заглянув в ее будущее Орфей Хилков увидел, что она принесет империи огромные беды и даже станет причиной катастрофы, которая уничтожит семью императора и зальет кровью его трон.
С этим необходимо было что-то сделать!
Это была проблема, которую нужно было решить в кратчайшие сроки.
Но император и слушать об этом ничего не хотел.
Она уже была выбрана в невесты цесаревичу, она принадлежала к столь влиятельной семье, разве трон под ним не зашатается, если он занесет меч над головой этого ребенка?
Но Орфей Хилков был невероятно упрям.
Пользуясь тем, что империя была втянута в затяжную войну, а императору было попросту не уследить за всем сразу, он собрал сторонников и, когда княжна Змеева приехала в Приморский дворец на лето, организовал покушение, в ходе которого она утонула.
Император был вне себя от гнева.
Потому что Чеслав Змеев, чья жена после потери дочери сошла с ума от горя, намеревался сравнять империю с землей, и что император мог ему противопоставить?
Более того — независимо от намерений, Орфей Хилков пошел против его слова, он напал на невесту его сына, практически на члена его семьи.
Разве это допустимо?
Чтобы усмирить все втянутые в конфликт стороны, императору пришлось пойти на отчаянный шаг и публично и невероятно жестоко наказать всю семью Хилковых, так или иначе замешанную в этом заговоре.
Он не пощадил даже собственную сестру.
Ко всеобщему ужасу, оказалось, что предсказание было ошибочным, Надежде Змеевой было суждено спасти империю от великой опасности, а не уничтожить ее, вот только ничего уже было не исправить.
Теперь я начинала припоминать кое-что из того, о чем без особого интереса после летних военных сборов упоминал Платон.
Лукьян бесследно исчез еще до истории с заговором, и, когда он наконец-то нашелся, император не стал припоминать ему грехи его отца. В конечном счете Лукьян был сыном его сестры, он тоже принадлежал к императорской крови и был одного возраста с цесаревичем. Он не нес ответственности за ошибки взрослых.
Император вернул ему титул и имущество его семьи.
Единственное, чего он не мог вернуть ему, так это репутацию.
Для всех он был сыном жестокого безумца.
Бесчеловечный гнев Гордея Змеева был вполне объясним.
Мало кто не слышал о том, что, если ему случалось натолкнуться на лавку прорицателя, он безжалостно громил ее, вымещая свою бесконечную обиду и злость.
Он заходил слишком далеко.
Лукьян не имел к его бедам никакого отношения.
А я — тем более.
— Прекратите! — панический голос цесаревича выдернул меня из глубоких размышлений.
Придя в себя, я обнаружила, что Платон уже успел повалить Гордея Змеева на пол.
Огненный хлыст, бесполезный без вливаемой в него магической силы, валялся где-то в углу.
Платон занес кулак для прицельного удара в перекошенное от злобы лицо Гордея Змеева.
Я попыталась двинуться, чтобы остановить его, но почувствовала, что даже моргаю с трудом, словно кто-то с силой сжал мои руки, ноги и даже голову.
А? Что случилось?
Лукьян Хилков обернулся ко мне с мягким взглядом:
— Барышня, поберегите себя. Не вмешивайтесь.
У меня для тебя офигенные новости, парень, я даже если и захочу вмешаться, пальцем пошевелить не могу!
Вместо меня нанести завершающий удар Платону помешал вцепившейся в него Иларион.
— Не лезь! — Платон попытался стряхнуть его.
— Что, правда глаза колет? — все подначивал Змеев, затем он бросил гневный взгляд на цесаревича. — А ты вообще на чьей стороне?
Сторона Илариона была довольно очевидна.
В конце-концов Лукьян Хилков приходился ему братом, пускай и двоюродным.
— У вас обоих будут огромные проблемы! — не сдавался Иларион, прирожденный миротворец.
— Да плевал я на это, отцепись! А ты, хватит уворачиваться!
— А я разве не должен уворачиваться? Ты же мне в лицо целишься!
— Было бы что спасать!
Я наконец-то смогла справиться с охватившим меня шоком, но обеспокоенно вглядывающийся мне в лицо Лукьян Хилков по-прежнему мешал обойти его.
Мне оставалось только смотреть.
Ладно, волноваться было не о чем.
Платоша пока что был абсолютным победителем в этом противостоянии.
Эта возня длилась бы еще долго, но Гордей Змеев все-таки изловчился и прицельно ударил ногой, целясь в Платона.
Вот только попал в лицо мельтешащему цесаревичу.
Тот отшатнулся прикрывая ладонью подбитый глаз.
— Я передумал, — простонал он, обращаясь к Платону. — Продолжай, что ты там начал.
— Гордей, ты совсем из ума выжил?! — крикнул кто-то верных приспешников позера. — Это же цесаревич!
Платон так и замер во все глаза уставившись на Гордея Змеева.
На лице Платона отобразилась крайняя степень разочарования.
По хорошему — за такой удар можно было и без ноги остаться.
Вот так вот живёшь всю жизнь, хочешь стать пиратом, а потом твоя мечта сбывается у кого-то другого.
В зале повисла оглушительная тишина, нарушаемая только шипением ползущей по полу змеи из пунша. Но ей было не суждено добраться до своей цели.
Потому что уже в следующую секунду по залу понёсся оглушительный многократно усиленный магией голос ректора:
— ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?!
Лежащий на полу Гордей Змеев неприятно рассмеялся, уставившись в потолок.
— Все в порядке, дядя. Просто Его Императорское Высочество, — его яростный взгляд уколол пыхтящего от негодования Илариона, прошёлся по мрачному Платону, а затем метнулся ко мне, но был вынужден остановиться на блокирующем обзор Лукьяне Хилкове, — не умеет выбирать друзей.