Мой бесполезный жених оказался притворщиком

Глава 36

У меня были все основания полагать, что Лулана, богиня любви и брака, имела ко мне какие-то весомые претензии.

Из-за того, что я не уделяла должного времени свиданиям?

Никогда не писала любовных записок?

Слишком громко хрустела попкорном на ромкомах в кинотеатре?

Знала ли богиня о том, что я удалила со смартфона даже единственное предустановленное приложение для знакомств?

Или это из-за того, что ту записку от анонимного отправителя “пятый этаж, после пар” я обнаружила в своей сумке только две недели спустя, когда идти куда-то не было уже никакого смысла?

Я все еще уверена, что это не было признанием.

Кто-то просто собирался расквасить мне нос без лишних свидетелей.

В общем, не знаю, за что именно на меня разгневалась Лулана, но одно можно сказать наверняка — все мои проблемы так или иначе были связаны со свадьбами.

Вне зависимости от места, особенности церемонии и основных участников, торжество бракосочетания неизменно приносило с собой сплошные неприятности.

Кто-то умирал, кого-то пытались убить, и в девяноста процентах из ста — жертвами становились мои нервные клетки.

Прямо как сейчас, когда мы с Лукьяном сидели на самой отдаленной от алтаря лавке, в тени храмовой колонны, и оставалось буквально несколько минут до события, которое впоследствии, говоря без капли преувеличения, станет легендарным.

Я оглушительно чихнула, чем заработала несколько неодобрительных взглядов со всех сторон.

Лукьян невозмутимо вытащил из нагрудного кармана обернувшегося к нам с гневной отповедью господина в пенсне платок и передал мне.

— Благодарю.

Господин в пенсне выглядел так, словно еще чуть-чуть и то пенсне — пойдет трещинами.

В ожидании того, пока невеста накрутится перед зеркалом, жених вдоволь наплачется, а верховный жрец проморгается в достаточной степени для того, чтобы не зевнуть прямо посреди своей церемониальной речи, гости скучали и оттого принялись оживленно шептаться.

— Какая невоспитанность!

— Я не могу смотреть.

— Чьи это родственники?

— Боги и богини, надеюсь, что не мои.

Не желая упускать такую возможность испортить кому-то жизнь, Лукьян помахал причитающему громче всех господину рукой.

— Дядюшка!

— Ну почему всегда я?!

— Потому что ты старый развратник! — немедленно напустилась на него сидящая рядом дама, от души замахиваясь веером. — Чтобы я еще раз наняла молоденькую горничную!

— Дорогая, все это гнусная клевета!

Фокус общественного внимания немедленно сместился.

Ну и отлично.

Использовав платок по назначению (и не вернув!), я наконец-то смогла внимательно рассмотреть убранство храма.

Из-за того, насколько темный оттенок красного преобладал в нарядах присутствующих, в цветовых композициях и общем убранстве, складывалось впечатление, что в этом торжественном зале только пять минут назад кого-то порубили на куски.

Из тихих разговоров тут и там, было известно, что на этом убийственном дизайнерском решении настоял жених, что не могло не наталкивать на мысль о том, что жениться ему не слишком-то хочется. Чего именно он хотел добиться этим жестом? Красный цвет издревле считался свадебным, но говоря о “красном” всегда позразумевали светло-алый цвет полевых цветов и помады, рассветов и закатов, манящий оттенок рубинов, которыми украшали обручальные кольца.

Но это… это был цвет запекшейся крови.

С учётом всего, что мы узнали, хотел ли он сказать…

— И все же, с чьей вы стороны?

Обернувшись на низкий женский голос я увидела женщину, которая судя по приколотой к платью бутоньерке с мальвами была матушкой невесты.

— Со стороны Акулины Андреевны, — бодро оповестил ее Лукьян, из-за чего лицо женщины мгновенно потемнело.

Ее нижняя губа едва заметно задрожала, так сильно, что даже до боли поджав ее она не смогла этого скрыть.

— Вы…, — теряя сознание от негодования процедила она. — Да как вы смеете!

Колокольчики над входной аркой истерично зазвенели.

В помещение ворвался ветер, отдающий морским бризом.

По ворсистой ковровой дорожке тяжело захлюпали чьи-то шаги.

— А вот, собственно, и она сама, — присвистнул Лукьян.

Но началось все, разумеется, не с этого.

Все началось с того, что Платон не способен был понять совершенно элементарные вещи.

Почему мир не вертится вокруг него.

Почему жрать сомнительную рыбу на призрачном корабле плохая идея даже при наличии природной сопротивляемости к ядам.

Или — почему он не может использовать магический круг перемещения во времени Хилковых для того, чтобы вернуться на пару часов назад и сказать себе не делать этого.

Обнимаясь с железным тазиком, который ему любезно выдал Лукьян, Платон очень страдал.

Усугублялась ситуация тем, что страдал он далеко не молча.

— Ты хочешь, чтобы я умер, — мрачно заключил он. — Мстительный мститель. Вот ты кто, понял? Это все ты. Ты, — его палец безошибочно указал на Гордея Змеева. — Это был твой план. Чтобы тебя похитили, мы пошли тебя спасать, и я… Отравился! Как я вообще мог отравиться?

Хотела бы я, чтобы Лукьян мог ему помочь, или скорее помочь всем нам, отмотав время назад, но, к несчастью, с отравления прошло сильно больше пяти минут.

— Конечно. Я же прямо рядом сидел и с ложки тебя кормил, да?

— Ты мог бы меня и отговорить!

Да тебя все отговаривали!

— Я…

— Мог бы, — тем не менее хором согласились мы с Евженой.

Гордей надулся.

Иларион тоже надулся, но уже от едва сдерживаемого смеха.

Платон высказал ещё несколько потрясающих предложений по использованию круга перемещения. Например — мы могли бы посмотреть на то, каким страшненьким в детстве был Гордей.

— Наверняка ты был похож на сморщенную абрикосину.

— И зачем на такое смотреть?

— Я не был похож на сморщенную абрикосину!

— Это правда, я его видел в детстве.

— На чьей ты стороне?

— Он был скорее похож на сморщенную хурму?

— Ладно, ты прощен.

Но все потрясающие идеи Платона довольно быстро обрубались на корню Лукьяном, который не тратил время на лишние движения и слова. Он просто говорил:

— Нет.

— Но почему?

Как выяснилось — не от благих намерений Лукьяна.

Проблема заключалась в том, что пользоваться кругом перемещения во времени могли только Хилковы.

— Так что, увы, — развел руками Лукьян, — в прошлое сможем отправиться только я и…

Так был устроен магический контур круга перемещения во времени, и, если у всех остальных это вызвало лишь кислые сожаления, то у меня — вопросы.

Лукьян ведь не просто так носил с собой один из лунных камней.

Без него круг не смог бы активировать никто. Но, если он и так был подвластен только Хилковым, какой во всем этом был смысл? Камень пропал вместе с Лукьяном, значит, он специально забрал его. И до сих пор не вернул на место. Он не хотел, чтобы кругом смог воспользоваться кто-то из его семьи? Или взял камень случайно?

Уж скорее второе, первое выглядит слишком сложным планом для пятилетнего ребенка, но даже это не отвечает на другой вопрос: почему после своего возвращения, Лукьян продолжал носить камень с собой, оставляя круг сломанным.

Я смотрела на закручивающуюся на полу спираль вещих птиц, и мои мысли, казалось, закручивались с той же интенсивностью.

Почему он так поступил? Потому что, опять же, он не хотел, чтобы кто-то из Хилковых активировал круг без его ведома? Но разве всех их не казнили? Или…

Это была слишком бредовая догадка, к тому же она также ровным счетом ничего не объясняла, но что, если выжил кто-то еще?

А потом Лукьян просто так отдал камень мне? Что-то настолько ценное? Все ли было в порядке с головой у господина Хилкова?

— …и Дафна.

Подождите, что?

Я так глубоко ушла в свои мысли, что упустила большую часть разговора, так что мне оставалось только глупо хлопать глазами, пока Платон, позеленев от негодования (ладно, не от негодования, там была другая причина, но негодование определенно добавило его лицу новых оттенков салатового) мрачно воззрился на Лукьяна:

— А вот теперь я не понял.

— Чего ты не понял?

— Ты сказал, что кругом могут воспользоваться только Хилковы, так?

— Так.

— Члены твоей семьи, так?

— Так.

— Так причем тут Дафна?!

Выпад Платона выглядел бы в несколько раз эффектнее, если бы под конец его в очередной раз не скрючило над тазиком.

Гордей отсел подальше.

Евжена сочувственно похлопала Платона ладонью по спине, что, как по мне, должно было сделать только хуже, но я не врач, ей виднее.

Еще внушительнее выпад Платона выглядел бы при условии, что Лукьяна бы проняло.

Но Лукьян, как невозмутимо копался на книжных полках, разыскивая что-то без сомнения невероятно важное, куда важнее, я хочу сказать, необходимости хоть что-то вразумительное ответить на прямой вопрос, так и продолжил копаться.

— Ммм, да-да, — отмахнулся он.

В то время, как всех остальных, если у него не было настроения, а сейчас его у него без сомнения не было, Лукьян предпочитал игнорировать, мне все же иногда удавалось получить хоть какую-то реакцию.

Так что я решила попытать удачу и в этот раз.

— Я думаю, — глубоко вздохнув и медленно едва ли не по слогам проговорила я, — Платон имел в виду, что круг не сработает на мне, потому что я не из Хилковых. Я же не твоя сестра, понимаешь?

Реакция последовала незамедлительно.

Впрочем, судя по тому, что Лукьян наконец-то выловил с полки какую-то тонкую и невзрачную книжку в красной обложке, возможно, я просто удачно подгадала со временем.

— Конечно, ты не моя сестра, — округлив глаза, хохотнул он. — Вообще-то ты теперь вроде как моя жена, и поскольку все магические контуры так или иначе настроены на взаимодействие с общими магическими потоками, круг без сомнения определит тебя членом семьи. Даже если с церемонии прошло всего ничего.

— Это была фальшивая свадьба, — сказала я. — И для ее подтверждения нужно одобрение храма. Которое мы не получили.

— Строго говоря, Лукьян прав, — вмешалась Евжена. — Одобрение храма выдается заранее в виде наложенного на грамоту заклинания, которое активируется при соблюдении прописанных в ней условий.

— Которые мы не соблюли.

Я отлично помнила, что по крайней мере один пункт точно пролетал мимо. И, если нам удалось обмануть мертвых парсийцев, с магией этот фокус не пройдет. В мире могло быть неисчислимое количество великолепных врунов, но некоторые вещи были неподвластны даже им.

— Вот сейчас и проверим, — сказал Лукьян, нервно обмахиваясь найденной книгой, словно ему внезапно стало невероятно жарко, что было совершенно невозможно, потому что при своих околонулевых навыках гостеприимства он даже не удосужился затопить камин. — Но я почему-то уверен, что все получится.

Мне бы твою уверенность, подумала я, меня бы тогда на рынке каждый раз не обвешивали.

Все — получилось.

У меня были большие вопросы к Лукьяну и гигантские к мирозданию, потому что — как? Но с другой стороны, некоторые трудности у нас все же возникли, так что на сердце у меня стало поспокойнее.

Во-первых, воткнуть камень в положенную ему выемку было делом не из легких. Я долго пыхтела над этим только для того, чтобы заглянувший мне через плечо Лукьян справился с задачей за пару секунд.

Я с сомнением посмотрела на свои руки.

Было ли дело в том, что я просто родилась с кривыми?

Во-вторых, неприятности исходили от столичной моды двухсотлетней давности. Конечно, по словам Лукьяна магия времени была выстроена таким образом, что нарушить ход каких-либо исторических событий мы бы не смогли ни при каких условиях, а все, что мы скажем и сделаем, немедленно забудется и отменится сразу после того, как мы вернемся в свое время, но — это не отменяло того факта, что люди будут нас видеть и воспринимать.

Воспринимать как сумасшедших, если мы заявимся на двести лет назад в школьной форме Императорской академии наших лет.

Нам нужно было что-то более древнее.

Удача — в замке Хилковых было полным-полно древней одежды, которой бы никто не хватился.

Неудача — двести лет назад дамы все еще предпочитали носить такие узкие корсеты, что, попытайся натянуть на себя такой я, мне бы с непривычки наверняка отказало одно из легких, немедленно пришлось бы делать мне искусственное дыхание — и такой возможности обрадовался бы только Лукьян.

Так что я решила, что уж лучше побуду немодной и ужасно толстой дамой.

Пусть окружающие сочувствуют Лукьяну и его кошмарному вкусу.

Хотя сочувствовать тут определенно стоило мне.

Судари двести лет назад носили огромные шляпы-цилиндры, трости и такие высокие сапоги, что я в принципе не понимала, какой смысл надевать под них еще и брюки.

На мой взгляд, мы с Лукьяном выглядели как участники цирковой труппы, которые в обеденный перерыв выскочили в ближайшую кофейню за плюшками.

Во всяком случае мое платье, судя по украшавшему его орнаменту, точно было сделано из обшивки, содранной с кресел в зрительном зале.

И наконец — у нас были все шансы вляпаться в еще большие неприятности, чем уже.

— Хроночары круга настроены таким образом, что у нас с Дафной будет порядка семидесяти двух часов в прошлом, — принялся объяснять Лукьян, — в то время, как здесь пройдет ровно час. По истечении которого круг затянет нас обратно. Но, — он поднял вверх указательный палец и строго оглядел всех присутствующих, — только в том случае, если за это время никто ничего не сдвинет и не сломает. Так что не драться, не кидаться вещами, — сурово проговорил он с типичной интонацией растерявшего последние крохи терпения родителя.

Примерно так выглядел граф Флорианский, когда разговаривал со мной или Платоном после очередных потрясающих новостей о том, что мы опять во что-то вляпались.

— Лучше вообще выйдите из библиотеки на это время, и чтобы никого тут не было, поняли?

Взгляд Лукьяна при этом ненадолго задержался на Иларионе, что показалось мне очень странным.

Еще страннее было то, что Иларион, заметив это, уткнулся взглядом в пол и принялся нервно сцепил в замок спрятанные за спиной руки.

— Гостиную вы видели, в мою спальню все равно не попадете, она заперта.

— Прячешь что-то? — сверкнул глазами Гордей.

— Твой утыканный дротиками портрет. Так, о чем я? Ванная в конце коридора. Чаю можете попить, чайник где-то в гостиной, если подметете, наверное, станет попроще его найти, печенье и всякое такое — в подвале. Туда много откуда можно попасть, но лучше из гостиной, дверь расположена за шкафом с часами, слева…

— Можно помедленнее? — перспектива наконец-то что-то пожевать явно вынудила Гордея сбавить градус враждебности. — Кто-нибудь записывает?

— Я запоминаю, — сказала Евжена.

Ее взгляд метнулся к Платону.

— Аптечка тут есть где-нибудь?

Лукьян задумался.

— Подорожник у колодца растет, — наконец вспомнил он. — Крапива еще была. Можешь попробовать заварить. Колодец от входа налево и топать, пока не увидишь. Вода в нем посеребренная, вроде как тоже, считай, с целебными свойствами.

— Святой источник?

— Нет. Матушка как-то туда уронила столовый сервиз.

По взгляду Евжены было понятно — она это целебными свойствами совершенно не считает, тем не менее никак комментировать подобный обман она не стала.

У Лукьяна имелась совершенно потрясающая способность выворачивать любой разговор в свою пользу, так что из всей нашей компании с ним все еще пытались спорить только Гордей, потому что он был непроходимо тупым и не делал никаких выводов, Платон, которого сам процесс спора привлекал куда больше, чем то, какие результаты по итогу были достигнуты, и я.

Потому что иногда Лукьян вел себя так, словно при должной подготовке мне рано или поздно удастся его подловить и переспорить.

Меня было довольно легко удержать на крючке.

Какое досадное наблюдение.

— Что произойдет, если сдвинуть один из камней? — неожиданно спросил Иларион, в который раз сбив меня с мысли.

Сбить меня с мысли было вообще плевым делом.

— Ничего хорошего, — сказала я.

— Если сдвинуть один из камней, то по истечении часа мы не сможем вернуться, — уточнил Лукьян.

— Останетесь в прошлом?

А не слишком ли ты любопытный? Тебе ведь ясно сказали, выйди из библиотеки и закрой за собой дверь.

— Нет. Нас притянет ближайший рабочий круг. Затем будет запущен новый часовой цикл. Если этот круг по-прежнему не будет работать, то нас швырнет еще куда-то. И так до тех пор, пока исходный круг не восстановится. Хроночары в любом случае будут пытаться все вернуть на свои места. Так что ничего не трогайте.

У меня появилось какие-то нехорошее предчувствие.

Я за свою жизнь посмотрела достаточно фильмов, чтобы знать, когда кто-то объясняет, как именно все может пойти не так, это неспроста. Это явный знак того, что именно не так оно в конечном счёте и пойдет.

Мы встали в центр круга, Лукьян сложил руки в молитвенном жесте.

Не знаю, к кому он там обращался, но, судя по тому, что камни на полу вспыхнули ярким светом, запрос был принят, обработан и одобрен.

Все вокруг заволокло густым туманом, а когда тот рассеялся…

Я обнаружила, что мы стоим посреди крохотного, сырого помещения.

В углу что-то капало с потолка.

По полу с громким писком пробежала крыса.

Большую часть противоположной стены занимала тяжелая решетчатая дверь.

— Оу, — цокнул Лукьян. — А я и забыл, что двести лет назад на этом острове располагалась тюрьма.