— Надо обратно вернуться. — Горчаков в очередной раз огляделся по сторонам и покачал головой. — К тропинке, по которой сюда шли. Может, Астра след и возьмет. Или твой этот, зубастый…
Я молча покачал головой. За последние пару недель наша с Вулканом связь окрепла, однако не настолько, чтобы я мог командовать таежным хищником, как собакой. Он все так же жил где-то там, в лесу. Сам по себе. Не слишком близко, но уже и не так далеко. Поводок аспекта без особых усилий тянул огневолка ко мне, и ему…
Пожалуй, ему это даже нравилось — судя по тому, что именно я «слышал», когда удавалось залезть зверю в голову. Не знаю, сумел ли он таинственным образом подцепиться к магическому контуру, или просто подтягивал ману из нашей связи — энергии Вулкану хватало, и чем ближе друг от друга мы находились, тем легче она текла туда и обратно. Я терял жалкие крохи, почти незаметные — зато он становился быстрее и крепче.
В каком-то смысле это даже можно было назвать симпатией, но заставить дикого волка выслеживать добычу… Если бы Вулкан и отыскал следы медведя с аспектом Смерти, то скорее для того, чтобы держаться от него подальше.
— Уже два часа ходим. — Елена вытерла пот со лба рукавом куртки. — Нет тут никого — иначе Астра давно б уже нашла.
Бобер говорил, что видел половину козьей туши в километре к северу от хутора. Мы облазили все в округе — и действительно, не так давно по лесу здесь болталось что-то крупное… дня этак три назад. Астра даже сумела взять след, но когда он уперся в ручей — потеряла, и снова отыскать так и не смогла.
Медведь то ли нарочно решил пройтись по дну одного из бессчетных притоков Кузьминки, которая разделяла владения Зубовых и Горчаковых, то ли просто охлаждал гигантское тело в воде… если оно вообще в этом нуждалось.
— Ушел, наверное. В сторону лесопилки. — Горчаков вытянул руку, указывая направление. — Там следы свежие.
— Ну… Тогда и мы пойдем. — Я поправил на плече ремень трофейного штуцера. — Если что — завтра вернемся. Не в темноте же по лесу шляться.
Солнце уже понемногу скатывалось к горизонту, и я мог только догадываться, сколько еще часов осталось до заката. По прямой до лесопилки, где Горчаков оставил машину, было километров шесть, не больше, но идти через лес напролом — не лучшая затея.
Значит, сначала обратно на хутор, потом до тропинки — и дальше, в сторону реки. Даже у Одаренных силы отнюдь не бесконечны, а после драки и блужданий по лесу в поисках их осталось куда меньше, чем мне бы хотелось. Рубаха под камуфляжной курткой промокла от пота, ботинки понемногу начинали натирать ноги, и теперь прогулка по горчаковской вотчине больше не казалась развлечением.
И вперед меня гнал уже не охотничий азарт, а разве что любопытство.
— Ольгерд Святославович, — Я развернулся, не сбавляя шага, — а этот медведь вообще большой?
— Ну, судя по следу — тонны на полторы потянет. А то и на две, — хмуро отозвался Горчаков. — В холке как бы не с меня будет.
— Ма-а-ать… — протянул я. — Это что ж за страхолюдина такая?
Воображение тут же нарисовало огромную тварь с полыхающими желтым или алым глазами, которая даже стоя на четырех лапах выше человека. Только похожую не на обычного медведя, а на того, что сдох этак с месяц назад.
— Страхолюдина, — кивнул Горчаков. — И этот еще не из крупных — третий ранг, четвертый от силы.
— А какие еще бывают?
Елена поежилась. Опыта охоты в Тайге у нее наверняка было немногим меньше, чем у отца, однако с по-настоящему злобными и могучими тварями она, похоже, еще ни разу не сталкивалась. Когда-то такие еще водились у самого Пограничья, однако за последние двадцать-тридцать лет княжеские дружины и вольники перестреляли всех…
Ну, или почти всех — один все-такие забрел из леса к Бобру на хутор.
— Какие бывают? Да какие угодно. — Горчаков с усмешкой пожал плечами. — Я и шестого ранга видел. С аспектом зверь долго живет. Бродит себе в Тайге, да ест тех, кто поменьше, силу набирает. Иногда так вымахает, что ему уже никто ничего сделать не может. Если сам с голоду не помрет — с такой тушей охотиться тяжело.
— Это с какой? — уточнил я. — Шестой ранг… Это, наверное, уже с дом размером.
— Поменьше. Хотя — смотря какой дом. В общем, здоровая тварь. И опасная. — Горчаков чуть замедлил шаг, пропуская Елену вперед. — А быки и лоси еще больше вырастают, у них-то корм всегда под ногами. Летом трава, кусты, зимой елками и корой перебиваются. На них и не охотятся, считай — шкуру никакая пуля не берет, если только магией бить. И все равно без толку — такую тушу из леса не вывезешь.
— Быки, лоси, медведи… — начал перечислять я, — волки. Еще оленя видел. Получается, в Тайге самые обычные звери, только с магией?
— Есть и обычные. А есть такие, что один черт ведает, от кого произошли. Какие-то часто попадаются, а каких-то за всю жизнь, может, всего один раз и встретишь. — Горчаков покачал головой. — Помнится, год назад вольник божился, что у Котлина озера видел змею с крыльями. Здоровенную, метров в двадцать, с лапами и когтями. И головы, говорит — три!
— Врет, — поморщилась Елена. — Такого даже в Тайге не бывает. Сказки это все.
— Может, и сказки. — Горчаков не стал спорить. — Так и они ж не с пустого места берутся. Народ местный на выдумку силен, но совсем уж врать не станет. Если говорит, что видел — значит, что-то и правда было такое. Только поменьше.
— И с одной головой, полагаю, — усмехнулся я. — А вы, Ольгерд Святославович? Сами встречали что-нибудь… необычное?
— Да было пару раз. — Горчаков переступил через поваленное дерево. — Лет пять назад решил через Тайгу к Неве прогуляться. Иду, и чувствую, будто тень какая-то лес накрыла — и шум сверху, будто кто-то по соснам стучит. Смотрю — а там чайка сидит.
— Чайка⁈
— Чайка, самая натуральная. Только размером как бы не с корову. Клюв — во! — Горчаков изобразил руками метр с небольшим. — И в нем зубов, как у крокодила.
— А вы чего? — полюбопытствовал я. — Сбили?
Я мог только догадываться, каким именно аспектом обладала та диковинная птица, но скорее всего Ветром… или Льдом. Чайки всегда селятся поближе к воде и охотятся на рыбу. И магия Огня или Земли им уж точно ни к чему.
На месте старика я бы, пожалуй, не упустил возможность добавить пару пунктов к своей родной стихии.
— Да ну, куда там — сбивать. Мимо прошел, — отмахнулся Горчаков. — Нечего без надобности зверье трогать. Тайга такое не любит.
Елена явно хотела что-то сказать — то ли возразить отцу, то ли наоборот — согласиться — но не успела. Откуда-то справа раздался странный шум — будто прямо над лесом мчалось что-то большое и проворное.
Тропинку на мгновение накрыла тень, и я услышал сверху шелест веток елей и негромкий низкий гул. Одновременно похожий на работу мотора — и непохожий. Местные бензиновые двигатели даже с глушителями прерывисто и громко тарахтели, а этот…
Это работало ровно и почти неслышно. Будто огромная птица шла над верхушками деревьев на бреющем полете, понемногу выдыхая воздух из легких.
Сделанных, по-видимому, из металла. С таким звуком работают силовые установки куда более поздней эпохи, до которых местным технологиям предстоит развиваться еще сотни лет — если не тысячи. Запрокинув голову, я попытался разглядеть неведомое чудище, но оно уже скрылось за ветвями елей и улетело дальше — куда-то в сторону Тайги.
— Ну ничего ж себе. — Я только сейчас заметил, что машинально сдернул штуцер с плеча, и повесил его обратно на ремень. — Кажется, вот как раз ваша чайка и пролетела Ольгерд Святославович.
— Ага. Только крылья у нее из железа. — Елена осторожно отлипла от дерева с левой стороны дороги и убрала лук за спину. — Показалось — блеснуло что-то среди веток.
— Может, рыбину в клюве несла? Чешуя на солнце сверкает — далеко видно… — задумчиво отозвался Горчаков, стряхивая с пальцев ледяные искры неиспользованного заклинания. — Хотя — откуда тут большой рыбе взяться?.. До Невы километров семь.
Несколько минут мы шагали молча. Похоже, появление царь-птицы снова настроило всех на охоту, и мы смотрели в оба, следуя за Астрой. Пушистый белый хвост то и дело мелькал в лесу то слева, то справа от тропы, но след наша помощница так и не взяла. И когда вдалеке за деревьями показались крыши Бобриного хутора, меня снова потянуло на вопросы.
— Еще и чайки, — усмехнулся я. — Пусть и огромные, и зубастые, однако вы назвали птицу именно так, верно? Значит, я все-таки не ошибся — все создания Тайги произошли от самых обычных птиц. Или зверей.
— Ну… Кто-то не от обычных. — Горчаков поморщился, будто этот разговор ему почему-то совсем перестал нравиться, но все-таки продолжил: — А кто-то и не от зверей.
Елене повернула голову так резко, что споткнулась. Зацепилась ногой за какую-то корягу и, пожалуй, даже упала бы, не успей я поймать ее за локоть.
— Это… это как? — осторожно спросила она.
— Да вот так. Когда Тайга пришла — за Невой не только ж звери с птицами летали и бегали. Там и люди жили, кто раньше на юг уйти не успел. Вот из них-то, значит, и получилось… всякое. — Горчаков говорил с явной неохотой — вспоминать о подобном старики вроде него, похоже, не любили. — Лешие, кикиморы, водяные, русалки… Думаете, они только в сказках бывают?
— А разве нет? — Я пожал плечами. — Я вот что-то пока ни одного не встречал. И дядя даже не рассказывал.
— Так он сам, наверное, не застал уже. Мало таких тварей было, и их к человеку и жилью сильнее тянет — поэтому и перебили всех уж лет сто как. — Горчаков на мгновение задумался. — Может, где-то в глуши за Котлиным озером еще и попадаются, а у Пограничья давно нету.
— Так ты тоже леших не видел? — Елена чуть замедлила шаг, чтобы поравняться с отцом. — Или еще кого-нибудь?
— Я всякое видел. Такое, что и вспоминать не хочется, — хмуро отозвался Горчаков.
— Да ладно вам, Ольгерд Святославович. Мы же не дети малые. Дочка ваша, вон, уж сколько лет сама по Тайге ходит. — Я кивнул в сторону Елены. — Пожалуй, нам не помешает узнать, с чем еще можно столкнуться на том берегу Невы.
— Да откуда ж я знаю? С чем можно, с чем нельзя… — Горчаков явно уже не раз успел пожалеть, что решил поддержать разговор. — Но то, что магия в Тайге сильная — это точно. И живого человека, меняет, и мертвого.
— Мертвого⁈ — Я приподнял бровь. — Это как?
— Врать не буду — сам не видел. Сейчас уже и не вспоминают про такое почти, но раньше вольники рассказывали, что за Невой случается, что покойникам в земле не лежится.
— Я это тоже слышала, — тихо проговорила Елена. — В Тосне. Что плохая примета — у реки хоронить. А если вдруг на том берегу в Тайге человек умер, то его никак нельзя оставлять. Обязательно вывезти надо, и быстро. А уж если никак не получается, то закопать на два метра. И в голову серебряный гвоздь забить.
— Ну, это уже сказки, конечно, — проворчал Горчаков. — Где ты в Тайге гвоздь возьмешь, да еще и серебряный? Пули из штуцера хватит. Или просто голову отрезать.
Судя по интонации и выражению лицу — пасмурному и суровому, как небо в дождливый день — старик знал, о чем говорил. И, возможно, даже сам проделывал что-то подобное с покойниками.
Впрочем, ничего удивительного. Даже сейчас, когда у Пограничья почти не осталось ни автоматонов, ни древних и могучих тварей, Тайга все равно была опасным местом. И люди наверняка гибли там каждый год. Вольники — или кто-то из княжеских дружин. И если уж это случалось далеко за рекой, и поблизости не оказывалось машины…
— А если не отрезать? — поинтересовался я. — Что тогда?
— А тогда, Игорек, ничего хорошего. Может, конечно, и милует Жива. Но если место поганое, если там аспект Смерти держится… — Горчаков ногой отбросил какую-то палку под ногами и направился к ограде хутора. — Тогда быть беде. Помню, мне лет семь было, его сиятельство Георгий Павлович, который тогда в Сиверске сидел, с сыновьями и дружиной в Тайгу пошел. Далеко, чуть ли не за Котлино озеро. И что-то там с ними нехорошее приключилось. Половина дружины полегла, и старшего сына князь не уберег. Пропал, забрала его Тайга.
— Это из Друцких, получается? — Елена обернулась. — Я и не знала, что у Матвея Георгиевича брат есть… Был, то есть.
— Был, — кивнул Горчаков. — Александром звали. Сгинул парень. Только не насовсем… Через два года вернулся.
— Вернулся⁈ — хором переспросили мы с Еленой.
— Ага. Метра три ростом, голова — что твой котел, а зубы острые, как бы не вот такие — каждый! — Горчаков поднял руку, показывая два пальца, сложенные вместе. — Его только по рыжим волосам и узнали, когда охотники под Сиверском застрелили.
— Под Сиверском? — Я вспомнил карту в отцовском кабинете. — Так это ж от Тайги километров десять, не меньше!
— Двадцать с лишним. Видать, только ночами шел княжич… Будто домой возвращался. — Горчаков мрачно усмехнулся. — Мы потом уже узнали, что и у Зубовых, и у Друцких в вотчине люди пропадали.
— Получается, их Александр, — поморщился я, — того… Скушал?
— А кто еще? Явно не на траве такой здоровый отожрался. Упырь же с обычного человека получается, а если вырос — значит, много народу высосал. Видать, хитрый был, раз раньше не попался. И крепкий — говорят, в него двадцать пуль засадили, чтобы упокоить.
— И ты его видел? — Елена первой подошла к ограде и распахнула калитку. — Тебе дедушка Свят показывал? Семилетнему?
— Да ну что ты такое говоришь? Упыря сразу на месте и сожгли — не хоронить же в семейном склепе такую образину… Даже гроб нигде не пройдет. — Горчаков пропустил меня вперед. — А рассказал-то дед уже потом, когда мне лет было, как Игорю сейчас, если не больше.
Я тут же представил себе картину: распростертое на земле огромное тело, в котором не осталось почти ничего человеческого. Когтистые ручищи в мой рост и непропорционально большая голова с уродливой пастью, полной здоровенных острых зубов. Почерневшая мертвая кожа, покрытая грязью, трупным ядом и засохшими пятнами крови. Чужой, не своей — вряд ли даже вся мощь аспекта Смерти могла заставить биться уже остановившееся сердце упыря.
Недобрая магия Тайги подняла лишь тело, оставив ему крупицу прежнего сознания. Но и ее хватило, чтобы оживший… точнее, не-мертвый княжич Друцкий решил вернуться в отчий дом. И медленно тащился сначала через лес, потом через реку — видимо, прямо по дну пешком — и уже после этого по дорогам, отыскивая путь в родной Сиверск. Днем забивался в какую-нибудь темную щель, а ночью снова шагал на юг. Охотился.
И жрал.
— Знаете, что-то мне после таких разговоров в лес идти не хочется, — поежилась Елена. — Вот вообще.
— Да я тоже думаю… Поздно. — Горчаков указал рукой в сторону горизонта, который понемногу начинал окрашиваться в вечерние цвета. — Через час уже темнеть начнет, а еще ехать.
— Что ж… — Я прикрыл за собой калитку. — Значит — по домам?
— Если торопишься — отвезу тебя, конечно, — вздохнул Горчаков. — Но как по мне — лучше прямо здесь заночевать. Заодно хозяевам поможем порядок навести. А на рассвете еще следы поищем — вдруг повезет. Утро вечера мудренее.
— Поднимайся, — тихо проговорил я, касаясь смятого нагрудника металлической перчаткой. — Твое время еще не пришло… Ваше время еще не пришло!
Мой голос гремел, набирая силу, и преторианцы один за другим вставали, стряхивая с брони изрубленные тела врагов. Отцу не было угодно наделить меня могуществом сестры, способной залечить любые, даже самые тяжелые раны. И я делал для своих бойцов лишь то, что мог: делился текущим по жилам первородным пламенем, способным поднять уже бездыханное и обескровленное тело.
Преторианцы вставали и шли в свой последний бой. Раненые, мертвые — какая разница? Они сами выбрали судьбу, согласившись отправиться со мной на Эринию. Едва ли хоть кто-то сегодня уцелеет. И пусть для всех нас бросок линкора через подпространство стал дорогой в один конец, пусть всего моего могущества не хватит спасти хоть одну жизнь, на штурм цитадели я поведу их сам, лично, как и положено командиру Легиона.
Как и положено Стражу.
Когда я подошел к воротам, все стихло. Преторианцы замедлили шаг, а потом и вовсе остановились за моей спиной. Повторители смолкли, орудия на стенах уже давно превратились в оплавленные куски металла, последняя из темных тварей погибла, смятая ботинком штурмовой брони, и сражаться у стен цитадели было больше некому.
Я сжал свободную руку в кулак и потянул на себя, будто дергая невидимую цепь, и ворота содрогнулись. Механизмы и сторожевые чары держали крепко, но через меня текла сила, перед которой не устоял бы даже самый крепкий металл. Створки со стоном выгнулись, сорвались с петель и, наконец, рухнули, освобождая путь.
— За мной! — Я перехватил Крушитель двумя руками, чтобы было удобнее шагать. — Во имя Отца!
Снова… Впрочем, нет. На этот раз я проснулся сам, по собственной воле. Не вывалился обратно из почти забытого прошлого — точнее, будущего — а просто открыл глаза. Будто посмотрел что-то вроде крутого и запредельного дорогого фильма про кого-то другого и выключил телевизор.
И все. Шкура бывшего бастарда, а ныне сиятельного князя Игоря Даниловича Кострова приросла ко мне так крепко, что я едва ли представлял себя кем-то иным. Семья, вотчина, коровники, стройка, черт бы ее забрал… А теперь еще и охота на не совсем мертвого, но и уж точно не живого медведя-переростка в соседских владениях. И блуждание по лесу со стариком и его красоткой-дочерью.
Тот, кем я был раньше, изрядно удивился бы узнав чем ему придется заниматься, угодив в далекое прошлое и присвоив чужую жизнь. Однако сейчас меня почему-то не покидало ощущения, что все это — не просто так. Что или провидение, или воля всемогущего Отца нарочно сплели в цепочку немыслимые события и сделали так, чтобы я оказался именно здесь и сейчас.
В этом мире. На этом всеми старыми богами и Матерью забытом хуторе у самой границы Тайги. В этом ветхом сарае с дырявой крыше.
На этом сеновале.
Вздохнув, я перевернулся с левого бока на спину и вытянулся — благо, места вокруг было достаточно. Елене Бобер с супругой уступили отдельную комнату с кроватью, а сами улеглись на печи. Нам же с Горчаковым досталась веранда. Промятая узкая кушетка — ровесница самого хутора — меня ничуть не смущала, однако уже минут через пять после отхода ко сну я столкнулся с обстоятельствами, которые оказались сильнее могущества Стража.
Сосед. Даже в бессознательном состоянии его сиятельство Ольгерд Святославович Горчаков оставался собой — могучим таежным богатырем, словно сошедшим со страниц старинной былины о варяжских князьях. И звуки издавал соответствующие: в заросшей седым волосом широкой груди будто перекатывались огромные валуны. От грохота которых дрожали не только стекла в окнах, но и сами стены веранды.
В общем, старик храпел так, что даже после всего пережитого за день заснуть я не смог. И, проворочавшись на кушетке с полчаса, забрал одеяло и убрался в сарай, где хозяева хранили корм для коров. На сеновале было куда прохладнее, чем в доме — зато тихо.
Рухнув в душистое сено, я отключился моментально. Правда, ненадолго — судя по темноте снаружи, сон продлился всего несколько часов. И возвращаться почему-то не спешил. То ли я уже полностью восстановил силы, то ли сработало чутье.
Кажется, все-таки второе: сквозь стрекот цикад послышались шаги. Кто-то неторопливо шел по тропинке к сараю, слегка цепляя ногами давно не кошеную траву. Ночной гость явно даже не пытался скрываться, но рука все равно сама собой метнулась к ножнам с Разлучником…
И вернулась обратно.
— Эй… — тихо прошептала Елена. — Ты не спишь?
На фоне дверного проема я видел только силуэт. Распущенные волосы, голые коленки, ботинки и длинную, почти по колено рубаху — то ли что-то из гардероба хозяйки, то ли с плеча самого Бобра. Елена принесла с собой какой-то здоровенный сверток. Приглядевшись, я все-таки сумел разглядеть одеяло.
Видимо, не одному мне захотелось сбежать из дома.
— Ну… Теперь точно не сплю, — усмехнулся я. — Что-то случилось?
— Нет. То есть… — Елена на мгновение замялась. — Только не смейся, ладно?
— Когда где-то в лесу бродит медведь-упырь? — Я перевернулся на бок. — Не знаю, как остальным — мне уж точно не до смеха.
— Не могу заснуть. После таких разговоров лежу, и ерунда всякая в голову лезет.
Елене не казалась чересчур впечатлительной особой, однако истории Горчакова определенно не были тем, что стоит рассказывать перед сном девушкам. Даже исходившим всю Тайгу до реки с луком вдоль и поперек.
— Кажется, что этот мертвый княжич прямо снаружи бродит? — улыбнулся я. — Или…
— Да ну тебя! — Глаза Елены сердито сверкнули в темноте. — Можно… Можно я тут посплю?
Вот так неожиданность.
— Не имею никаких возражений. — Я пожал плечами. — Места тут хватит и на десятерых. А если вдруг кто-то решит наведаться под утро — у меня здесь штуцер и меч. И он довольно острый.
— Ну хватит уже! — рассмеялась Елена.
И швырнула одеяло на сено. На почтительном расстоянии от моего — но все же куда ближе, чем позволяли размеры сарая. Видимо, в хозяйской спальне было слишком одиноко… Или в моей шутке про мертвого княжича оказалось чуть больше правды, чем я сам мог подумать.
— Твой отец не станет возражать? — на всякий случай поинтересовался я. — Не то чтобы меня так уж волновали приличия…
— Чтобы возразить — нужно для начала проснуться. А он храпит так, что в Тосне слышно. К тому же ты кажешься порядочным человеком.
Когда Елена шагнула вперед и плюхнулась на одеяло, я ожидал услышать сухое похрустывание сена. Но вместо него раздался совсем другой звук — то ли рычание, то ли вой. Не слишком громкий, однако все же куда заметнее любого звука вокруг. И мне понадобилось несколько мгновений понять, что доносится он не от моей новой соседки по сараю, а откуда-то снаружи.
— Эй! — тихо позвал я, снова протянув руку к мечу. — Ты слышишь это?
Звук повторился — и на это прозвучал то ли ближе, то ли громче — раза этак в два. Где-то в километре с небольшим отсюда, на самой границе обычного леса и Тайги раздавался треск деревьев и что-то… ревело.
Что-то очень большое.