Молот Пограничья. Книга II

Глава 18

— По воле Матери, именем Пресветлых Сестер и Благих Дочерей. — Высокая женщина в белом одеянии осторожно подняла меч, лежавший на каменном алтаре. — Благославляю на княжение Игоря, сына Данилы, и да пребудет с ним Свет Небесный.

Я склонил голову. Когда-то давно церемониал требовал вставать перед диаконисой на одно колено, но последние лет пятьдесят к этому относились попроще. Особенно на Пограничье, где даже из аристократов кое-кто еще верил в старых богов.

Местная знать приняла новую веру чуть ли не на полтора века позже столичной, а простой народ и вовсе почитал всех и сразу — на всякий случай. Бабушка рассказывала, что в половине домов в Отрадном в красный угол до сих пор ставили не только образа Светлых, но и чуров — крохотных идолов, вырезанных из дерева.

Велеса, Перуна, Живу, Мокошь… И еще кого-то — имена древних идолов, которым поклонялись еще варяги, я так и не потрудился запомнить.

— Поднимись, сын Игорь! — В отличие от меня, сама диакониса соблюдала правила обряда неукоснительно — хоть я и так уже стоял перед ней во весь рост. — И прими сей священный меч. Сим благословляю тебя отринуть Тьму и открыться Свету. Отныне и впредь судьба твоя — хранить народ и землю, вверенную тебе земным государем и Хозяйкой Небесной. По праву рождения, по закону человеческому, по достоинству души и по воле Матери. Да пребудет с тобой ее благодать, да не иссякнет сила в руке твоей, а отвага — в сердце твоем…

Слова молитвы лились серебряным ручейком, убаюкивая, и чтобы совсем уж не расслабляться, я принялся разглядывать оружие, которое мне предстояло унести из храма. Меч: простая рукоять, оплетенная полосками кожи, и клинок чуть длиннее, чем у Разлучника. Явно новодел, даже без нормальной заточки на лезвии. И вряд ли по-настоящему надежный и прочный — кто в своем уме стал бы переводить толковую сталь на ритуальную игрушку.

Меч был всего лишь частью церемонии — символическим подарком от государя, заодно освященным в храме. Строго говоря, вторая часть присяги вообще не считалась обязательной, но даже Горчаков — при всей его любви к Перуну, Велесу и прочим — не стал спорить, что благословение матушки Серафимы из прихода в Орешке мне уж точно не помешает.

Ее слово немало стоило на Пограничье, и то, что она вообще согласилась провести обряд после моих выкрутасов прошедшей ночью… тоже что-то да значило. Если не молчаливое одобрение церкви, то хотя бы согласие со всем, что я рассказывал в ратуше перед присягой.

В конце концов, у диаконисы была возможность и отказать — и поделать с этим ничего не смогли бы ни дядя с Горчаковым, ни Милютин, ни Орлов, ни даже сам государь император.

— Храни и владей, князь Игорь. И да убережет тебя Матерь.

Принимая меч, я на мгновение коснулся руки диаконисы. Мягкой и ухоженной, с длинными тонкими пальцами. Все сорок с лишним минут церемонии я пытался угадать, сколько ей лет, но так и не смог. Лицо под вышитым золотом капюшоном мантии запросто могло принадлежать и пожилой женщине, и совсем молоденькой, чуть ли моей ровеснице. Дядя рассказывал, что матушка Серафима благословляла на княжение еще отца в его неполные сорок, и с тех пор почти не изменилась.

Ни единой морщинки, безупречная шея, не тронутое загаром лицо, будто высеченное из мрамора. Единственное, что хоть как-то намекало на возраст — волосы. Не светлые, не седые и уж точно не белобрысые, как у всей семейки Зубовых, а воздушно-блестящие, словно сделанные из тонких серебряных нитей.

Матушка Серафима была Одаренной — я еще на пороге храма почувствовал аспект Жизни и еще один — видимо, высший. Но кроме магии ее поддерживала и другая сила, не менее древняя и могучая. В какой-то момент я вдруг понял, что вообще не воспринимаю диаконису, как женщину, пусть и пожилую.

Она куда больше напоминала застывшие образа Светлых на стенах храма, чем создание из плоти и крови.

— Перед земным государем и Хозяйкой Небесной — клянусь хранить и защищать. Отныне и впредь, покуда Матерь не заберет меня в Золотые Чертоги, — произнес я положенные слова. И, опустив меч, добавил: — Спасибо, матушка.

Ничего такого в церемониале не было, но, видимо, некоторые вольности все же допускались. Диакониса вдруг заулыбалась — самой обычной человеческой улыбкой, от которой ее лицо преобразилось, разом вернув все положенные возрасту морщинки.

— Это я запомню, — тихо отозвалась она. — И да хранят тебя Матерь и все старые боги.

От неожиданности я едва не закашлялся. Но никакой ошибки быть не могло — в шутку или нет, диакониса действительно сказала то, что сказала.

— Нет ничего дурного в том, чтобы почитать веру своих предков, — пояснила она, улыбнувшись. — У Тьмы много имен и обликов, но и у Света их не меньше. А теперь ступай, князь Игорь. Тебя уже ждут.

Все мои спутники остались снаружи, за стенами храма. Присяга в ратуше была мероприятием торжественным и публичным, однако за благословением к матушке полагалось идти одному. Ради такого случая местные служительницы закрыли двери от всех прочих прихожан, и дядя с гриднями и Горчаковым ожидали на улице.

Но диакониса, похоже, имела в виду не их. Спускаясь по ступенькам от алтаря вниз, к выходу, я заметил в полумраке невысокую плечистую фигуру, подпиравшую спиной стену. Потом в тусклом свете свечей проступило ненавистное знакомое лицо, и где-то внутри тут же вспыхнуло желание воспользоваться подаренным матушкой клинком не в ритуальных целях, а по прямому назначению — и прямо сейчас.

— Только не делайте глупостей, Игорь Данилович. — Зубов покосился на меч, заметив мое движение. — Не станете же вы размахивать этой железкой в храме?

Не знаю, кто пустил его сюда — и для чего. То ли одна из служительниц оказалась чересчур падкой на хрустящие купюры, то ли распорядилась сама диакониса — еще до того, как мы начали церемонию. В ее обязанности наверняка входило поддержание мира и любви среди прихожан, и наша с Зубовым встреча именно здесь, под сводами храма, вполне могла оказаться вовсе не случайной.

Судя по отсутствию свиты и толпы гридней, на этот раз его сиятельство пришел с миром.

— Размахивать железкой? — усмехнулся я. — Ни в коем случае. Вы приложили немало усилий, чтобы выставить меня перед людьми и государем сумасшедшим мясником — и я не собираюсь в этом помогать.

— Тем лучше. В таком случае, давайте сразу перейдем к делу. — Зубов оттолкнулся лопатками от стены и шагнул мне навстречу. — Думаю, вы уже догадываетесь, для чего я здесь.

— Не имею ни малейшего представления. — Я пожал плечами. — Оба ваших брата в открытую угрожали моей семье или друзьям, а вы пошли еще дальше. И попытались убить меня прямо в городе, под носом у людей государя.

— Весьма… смелое утверждение, — поморщился Зубов. — И если уж вы позволяете себе говорить подобное — я бы хотел услышать доказательства.

— Услышите. От Павла Валентиновича — как только он допросит искателей. И заодно ваших дружинников, которые почему-то оказались в Глухом Конце посреди ночи. Занятное совпадение, не правда ли?

— Мои люди не из болтливых.

Зубов изобразил беззаботную и даже чуть наглую ухмылку. Настолько убедительно, что я сразу понял — запах жареного уже почуял. Может, в тот самый момент, как я сдал Орлову полдюжины горе-убийц, которые пришли в гостиницу по наши с Горчаковым души. Или чуть позже — когда в логове вольников попались его гридни.

— А что касается остальных, — продолжил он, — вряд ли даже ваш друг из столицы настолько глуп, чтобы считать доказательством болтовню каких-то там воров и головорезов.

— Как вам будет угодно. — Я чуть склонил голову и развернулся к двери. — Значит, нам не о чем разговаривать. Во всяком случае, пока мы снова не встретимся в ратуше. А это, полагаю, случится уже очень скоро.

— Постойте! Мы еще не закончили, князь.

Плечистая фигура заступила мне дорогу, и огоньки свечей вокруг дружно дернулись, отбрасывая не стены и потолок уродливые длинные тени. Сначала показалось, что Зубов не сумел сдержать аспект Ветра, но потом почувствовал в его Даре совсем другой оттенок — густой, тяжеловесный. Видимо, присущий тем, кто унаследовал от предков силу Камня.

— Лучше не стойте у меня на пути, — предупредил я.

— В таком случае — будьте любезны не спешить! — Зубов сложил руки на груди. — Знаю, нашу беседу сложно назвать приятной, но мы все еще можем закончить ее так, как подобает двум воспитанным людям. Я пришел сюда договориться, а не угрожать или выслушивать оскорбления.

— Вот как? — Я приподнял бровь. — И о чем же?

Этот Зубов, пожалуй, сумел меня удивить. Хотя бы тем, что ему хватило наглости явиться сюда лично. Сразу после того, как нанятые им вольники вломились в гостиницу, чтобы отправить нас с дядей и Горчаковым на тот свет.

— Мои братья… Александра всегда подводил темперамент. А Константину просто пока еще не хватает опыта. Но я — не они. — В голосе Зубова вдруг появились осторожно-вкрадчивые нотки. — Меня всегда считали человеком дела, который предпочитает обходиться без ненужных глупостей.

— Вроде покушения на наследника княжеского рода? — уточнил я, ухмыляясь. — Что ж, продолжайте, Платон Николаевич. Вы меня заинтересовали.

Зубов шумно выдохнул через нос. И я уже почти поверил, что он вот-вот даст мне повод снести ему голову. Или сломать шею — в том случае, если подаренный диаконисой меч все-таки окажется недостаточно острым.

Матушка такое наверняка не понравится. Но сама виновата — надо было думать перед тем, как изображать из себя великого миротворца.

— Я пообещаю оставить вашу семью в покое. Раз и навсегда, — тихо проговорил Зубов, глядя мне прямо в глаза. — А вы откажетесь от всех обвинений. Моих людей отпустят. Честная сделка, никакого обмана… Что скажете?

— А вольники? — усмехнулся я.

— Делайте, что хотите. Казните, вешайте, отправляйте на каторгу. Или оставьте этому вашему сыскарю — пусть хоть шкуру с них спустит. — Зубов махнул рукой, будто отгоняя назойливое насекомое. — Мне плевать.

— Плевать… В этом-то и заключается вся проблема, Платон Николаевич. — Я неторопливо зашагал к выходу из храма. — У вашего рода нет друзей — только слуги. Или те, кто готов делать за вас грязную работу.

— Друзья? — Зубов вышел за мной на крыльцо. — Думаете, у вас есть?

— Посмотрите сами.

На небольшой площади перед храмом понемногу становилось тесно. Когда я заходил внутрь, там стояли всего три машины — дядин «козлик», трофейный пикап и ржавое доисторическое чудище, на котором приехал Горчаков. Теперь же их стало вдвое больше, и наши скромные авто теснили небольшой грузовик и пара здоровенных внедорожников, рядом с которыми я насчитал почти две дюжины человек.

Его сиятельство Платон Николаевич катался по Пограничью с целым кортежем — как и подобает старшему среди братьев и наследнику родовой вотчины. Не знаю, на что именно он рассчитывал, заявившись вчера ко мне на присягу, однако не поленился притащить с собой… нет, пожалуй, даже не отряд, а маленькое войско.

Впрочем, вчера оно было бы еще вдвое больше. В Орешке всегда хватало всякого рода авантюристов, готовых послужить тому, у кого в карманах водятся хрустящие бумажки с портретом императора, однако сегодня их здесь не было.

Видимо, третий урок все-таки оказался куда убедительнее первых двух. И вольники наконец смекнули, что все попытки заработать на побегушках у моих врагов всегда заканчиваются одинаково — тюрьмой или могилой. Верность головорезов наверняка обошлась Зубовым в сущие гроши.

Вот только стоила даже меньше — и поэтому на левой стороне площади не было никого, кроме гридней с сине-желтыми шевронами на камуфляже.

Так что правая — та, где стояли наши машины — выглядела куда убедительнее. Жихарь уселся на капот «козлика», всем своим видом демонстрируя, что готов хоть сейчас сцепиться со всей зубовской дружиной разом. И на его месте я бы, пожалуй, тоже чувствовал себя в безопасности.

С таким-то тылом. Рамиля, Василия и дядю, в общем, можно было и не считать — боевые возможности Горчакова превосходили силы простых смертных многократно. Я и раньше догадывался, что старик куда круче, чем кажется на первый взгляд, но после того, что мы все видели вчера, никаких сомнений уже не осталось.

И если драка все-таки случится — мы вернемся домой. Может, и не в полном составе, но зубовские останутся лежать перед храмом все до единого, вместе со своим господином.

Судя по кислой физиономии, его сиятельство Платон Николаевич как раз думал о том же самом. Пересчитал стволы, сопоставил силы, вспомнил, на что мы с Горчаковым способны даже по-отдельности, заглянул в собственный резерв маны…

И, похоже, остался очень недоволен.

— Что ж, — процедил он сквозь зубы. — Значит, вы отказываетесь от моего предложения?

— Разумеется. Хотя бы потому, что ни за что не поверю никаким обещаниям. Ваше слово — как и слово вашего отца — не стоит и ломаного гроша. — Я аккуратно, но крепко взял Зубова за пуговицу на плаще. — Вы трус, подлец и убийца. И уже скоро ответите за все, что сделали моему роду.

— Осторожнее, Игорь Данилович, — прошипел тот, бледнея. — За одни только эти слова…

— Так чего же вы ждете, князь? Действуйте! Вызовите меня прямо сейчас, при свидетелях. — Я кивнул в сторону гридней, уже взявших штуцера наизготовку. — И тогда я выберу оружие и отправлю вас следом за вашим ручным бароном. Что скажете?

Зубов оскалился и сжал кулаки. Но, конечно же, не стал лезть на рожон — при таком раскладе и дуэль, и драка прямо здесь и сейчас были бы равносильны самоубийству. А его сиятельство приехал в Орешек уж точно не для того, чтобы вернуться домой в уютном деревянном ящике.

— Я скажу, что мы еще встретимся, Игорь Данилович. — Зубов чуть склонил голову и, развернувшись на каблуках, зашагал к своим. — Доброго вам дня.

— Буду с нетерпением ждать, — проворчал я.

И тоже ушел с поля боя. Если и не победителем, то уж точно не побежденным.

— Молодец. Орел! — Горчаков первым встретил меня и сдавил в медвежьих объятиях так, что кости затрещали. — Здорово ты его, Игорь. Чего б я только не дал, чтобы еще раз такое увидеть. Смотри, как бежит — аж хвост поджал!

— Да нечему тут радоваться, — вздохнул дядя, глядя вслед уезжающим внедорожникам. — И так дело плохо, а после такого Николай Платонович точно удила закусит. А если и правда возьмет и придет с дружиной — что делать?

— Вот и я думаю — что делать? Там человек сто наберется, а то и все двести. — Я с улыбкой покачал головой. — Где ж мы их всех хоронить-то будем?

Сидевший на капоте Жихарь тут же прыснул, а за ним расхохотались и Василий с Рамилем. Потом Горчаков, и даже дядя не сумел сдержать улыбку. Впрочем, лишь на мгновение.

— Хоронить… Ты себя-то видел? Бледный, синячищи на пол-лица, — проворчал он. — Краше в гроб кладут. Как домой приедем — сразу спать ляжешь. Ты меня понял?