Марсианское диво

49.

Таксист, как и просил Батлер, остановил машину за квартал до места назначения.

Алекс огладил пиджак и, пройдя между низкими ограждениями блеклых осенних газонов, оказался на тротуаре, мощенном такой же блеклой плиткой. Солнце нависало над домами, просвечивая сквозь поредевшую листву тополей, улицу у светофора пересекали две редкие встречные шеренги прохожих, и наискосок от Батлера, за сквериком с немощным фонтаном, притулилась к серому брандмауэру церковь в столетней давности стиле модерн, похожая на кубик грязноватого льда из холодильника. В той стороне, куда умчалось такси и куда собирался направляться и Батлер, высоких зданий не было, словно какой-то Гулливер взял ножницы да и состриг все лишние, на его взгляд, этажи.

Где-то там, неподалеку, прятался за деревьями дом, в котором жила мать Флоренс Рок. До назначенного времени визита оставалось совсем ничего, но Батлер, осмотревшись, свернул в скверик, где курила одинокая пожилая негритянка, и сел на длинную низкую скамейку с выпуклой спинкой. Согнулся, расставил ноги и, положив локти на колени, сцепил пальцы в замок. Фонтан слабо шипел в такт шелесту проезжавших автомобилей, и плавали в воде опавшие листья.

Встреча предстояла очень непростая. Не из тех, которых ждешь не дождешься, на которую хочется бежать, сломя голову. Тяжелая предстояла встреча…

Три дня прошло с тех пор, как человек по имени Пол Доусон рассказал ему о таких вещах, которые с трудом укладывались в голове. Батлер не сомневался в том, что все, изложенное Доусоном, – правда. Сидонийский Сфинкс был не просто памятником древней марсианской архитектуры в тамошнем стиле модерн, в нем продолжалась неведомая иная жизнь. Вероятно, именно благодаря присутствию этой жизни он, Алекс Батлер, и остался в живых. А вот другие? Что стало с другими: с Фло, с Торнссоном, с ворчуном Лео? Почему из Сфинкса выбрался только он один? Значит ли это, что их уже нет среди живых, как и командира, в гибели которого никаких сомнений не было?

Сюда, в Чаттанугу, Батлера пригнал вовсе не тот, не дававший покоя, непонятный зуд. Он хотел увидеть дочку Фло, Мэгги, хотел как-то поддержать маму Флоренс, лишившуюся не только дочери, но и зятя. Как узнал Батлер от Стивена Лоу, муж Флоренс, Саймон, скоропостижно скончался от обширного инфаркта четыре месяца назад, в начале лета, едва достигнув возраста Иисуса Христа.

У Алекса не возникало желания общаться с родственниками других «аргонавтов», но это не относилось к маме и дочери Флоренс. Он почему-то отчетливо понял это после встречи с уникальным человеком Полом Доусоном и теперь твердо знал: не обрести ему покоя, если он немедленно не посетит Чаттанугу. И было еще какое-то смутное ощущение, связанное с Чаттанугой, что-то, хранившееся на складах памяти, запертых на прочные замки. Доусон утверждал, что блокировка исчезнет – но пока ничего не вспоминалось…

Прежде чем брать билет на самолет и заказывать номер в отеле, Батлер позвонил Стивену Лоу. Собственно, он не знал ни имени, ни адреса матери Флоренс и рассчитывал получить эти сведения у заместителя руководителя семнадцатой группы Центра управления полетами. И в любом случае он считал необходимым поставить НАСА в известность о своих намерениях – рискованно было бы нарушать собственные обязательства, связанные с программой «Арго». Если за ним действительно следят, то лучше действовать в открытую. Дабы не нарываться на крупные неприятности. Вообще, выбравшись после встречи с Доусоном – вследствие встречи с Доусоном – из унылых пространств апатии, Батлер вновь обрел способность мыслить здраво и достаточно глубоко, и, обдумав ситуацию, понял: за ним непременно должны следить, даже вне всякой связи с поисками Пола Доусона. За ним, конечно же, следят и будут следить, потому что он имеет самое непосредственное отношение к сверхсекретному проекту. Даже несмотря на взятую с него подписку о неразглашении. Не такие это парни, чтобы всецело доверять подписке.

Но он перестал бы себя уважать, если бы вычеркнул Чаттанугу из своих ближайших планов.

Набрав номер Лоу, Батлер коротко сообщил ему о своих намерениях.

– Зачем вам это нужно, Алекс? – после довольно долгого молчания спросил Лоу. – Хотя… Кажется, я вас понимаю.

– Да, – сказал Батлер. – Увидеть ее дочку. Мы с Фло были достаточно близки… Ну, не в том смысле.

– Понимаю, – повторил Лоу.

– Пообщаться с мужем, с мамой.

И тут Лоу сообщил о том, что Саймон Рок умер во сне.

– Мы ведь рассматривали и его кандидатуру, но из-за проблем с сердцем…

– Я знаю, Флоренс говорила, – машинально выдавил из себя Батлер. – Господи, Мэгги теперь сирота… Когда вы ему сказали о?..

– Мы ничего не успели сказать. Он ничего не знал. Так что связи тут нет.

– А что вы придумали для матери? Насчет обстоятельств гибели ее дочки?

– Несчастный случай во время наземной подготовки, – сухо ответил Лоу. – Без подробностей. Но хоронить нечего. Деньги ей уже поступили, так что с этим проблем нет.

– Проблемы есть, – вздохнул Батлер. – Мэгги… Послушайте, мистер Лоу… Может быть, вы поспешили? А что, если третья экспедиция…

– Мне ничего не известно о третьей экспедиции, – прервал его Лоу. – Ситуация изменилась, Алекс. Кажется, владелец руна принял меры, и то, что раньше было доступным, теперь… – Он замолчал.

– Царь Ээт спустил с цепи дракона, – чуть не выпустив из руки трубкy, пробормотал Батлер. – «Золотой лихорадке» конец.

– Похоже, что так. Алекс, надеюсь, вы понимаете, что не в ваших интересах в разговоре с…

– Конечно, мистер Лоу. Ничего такого, абсолютно ничего… Легенда простая: вместе проходили отбор, сблизились. Я даже в команду не попал. А теперь вот узнал и… И выражаю соболезнования…

– Да, Алекс. Именно так. И не более. – Лоу сделал паузу. – Чем намерены заниматься, с таким-то состоянием? Если не секрет?

– Не секрет. Вложу в бизнес, – неожиданно для себя сказал Батлер. – Тайны я из своих миллионов не делаю, вся родня знает, что агентство поощрило за мою очень светлую голову… Сумму, конечно, не сообщаю, это лишнее. И не только родня. Кое-кто из Мемфиса предлагает объединиться и завалить весь «Добровольческий штат»*, а в перспективе и всю страну холодильниками – потепление-то климата не за горами. Пока обдумываю, прикидываю. Впрочем, это детали… * Прозвище штата Теннесси. (Прим. авт.)

– Ну-ну, – сказал Стивен Лоу. – Только науку не бросайте, с вашей очень светлой головой.

Батлер не собирался ставить НАСА в известность о том, что за необычный человек этот «кое-кто из Мемфиса». Пусть знают о нем (вот и объяснение дальнейших встреч с Полом Доусоном!) – но не более. Это была не его тайна. И потом, речь ведь не шла о какой-то угрозе человечеству. Какая угроза?! Марсиане веками сидели в своем Сфинксе и никуда не лезли – так с чего бы им лезть теперь? Судя по только что прозвучавшим словам Лоу, они, наоборот, приняли меры для того, чтобы не лезли к ним… «Владелец руна принял меры»… Тайна Пола Доусона – это тайна Пола Доусона, ему и распоряжаться этой тайной. Другое дело, если у него, Алекса Батлера, когда-нибудь наступит прояснение мозгов, и он вспомнит то, что с ним приключилось внутри Марсианского Сфинкса. Тут уж ему решать, что делать с этой информацией: носить в себе или поделиться с другими. Все зависит от того, какой будет информация. Если она вообще будет…

– Как у вас с памятью, Алекс? – Лоу словно угадал его мысли.

– Пока никак, мистер Лоу. Пока – никак…

Стивен Лоу тоже не знал ни адреса, ни номера телефона матери Флоренс, но обещал узнать. И действительно позвонил вечером, когда Батлер, сидя на полу, вовсю разбирал свои старые бумаги, свалив их из отделений стенного шкафа в кучу прямо посредине комнаты. Немного подумав, Алекс не стал беспокоить Клару Баллард, решив, что сделает это завтра. Нужно было собраться с духом для этого звонка.

Но и наутро Батлер как мог тянул со звонком в Чаттанугу. Вместо того, чтобы набрать продиктованный Стивеном Лоу номер, он, позавтракав, вышел во двор, взял ведро и принялся зачем-то собирать старые желуди – как будто это было так важно.

«Ты мужчина или тряпка?» – прозвучал в его голове раздраженный голос Гедды, и он представил бывшую жену, такой, какой она была, когда говорила ему эти слова – со злыми глазами, с искривившимся ртом. Почему часто бывает так, что один любит, а другой – другая – всего лишь позволяет себя любить? До поры…

Батлер внезапно пнул ведро ногой, так что оно покатилось, рассыпая содержимое, присел на корточки под дубом и вытащил из кармана мобильник.

Не отвечали довольно долго, но вот наконец в трубке прозвучал слегка встревоженный, как ему показалось, женский голос:

– Да? Я вас слушаю…

– Здравствуйте, миссис Баллард, – пересилив себя, произнес он. – Это Алекс Батлер, из Трентона. Я работал вместе с… вашей дочерью… в Национальном агентстве… На днях буду у вас, в Чаттануге…

В трубке молчали.

– Флоренс часто говорила о вас… – после заминки продолжал Батлер. – О Мэгги…

– Мэгги ничего не знает, – сказала Клара Баллард таким сдавленным голосом, словно ее душили. – Приезжайте… Это случилось… при вас?

– Нет, – поспешно ответил он. Слишком поспешно. Словно его подозревали в преступлении. – Меня списали… Раньше… – Он чувствовал, как пылают его щеки. – Я только недавно узнал…

– Господи-и… – с какой-то тоскливой усталостью протянула Клара Баллард. – Ну почему, ну почему и ее тоже не списали?.. Я чувствовала, я давно уже чувствовала, что… Душа болела…

…Шипел, шептал непонятные слова невзрачный фонтан, и казалось – это шелестит ветер, гоняя рыжую пыль по угрюмым просторам Сидонии.

Алекс Батлер взглянул на часы и медленно, будто неся на плечах тяжелый груз, поднялся со скамейки.

Разговор за столом явно не клеился. Алекса не покидало тягостное ощущение, что за стеной гостиной, в соседней комнате, находится гроб с мертвым телом. Впрочем, в некотором роде так оно и было. И не один гроб стоял в этом старом доме, а два. Флоренс Рок… Саймон Рок…

Клара Баллард сидела напротив Алекса, и ее чашка чая оставалась нетронутой, и заброшенно ютились на блюдце из псевдомуранского стекла кружочки рассыпчатого сахарного печенья – такие же блюдца, целых три, когда-то в приступе злости разбила Гедда. Алекс никогда не умел определять возраст женщин, но простой арифметический подсчет показывал, что если младшей дочери было двадцать семь… нет, сейчас уже было бы двадцать девять, то матери – где-то около пятидесяти. Он сразу, как только она появилась на крыльце, заметил, в кого пошла Флоренс. С умело обработанного косметикой довольно моложавого лица смотрели знакомые глаза цвета неба, вот только небо казалось подернутым легкой облачностью. Строгий костюм с оттенком красного дерева гармонировал с аккуратно уложенными, крашенными «под каштан» волосами.

Рядом с матерью Флоренс сгорбилась над чашкой женщина с округлым серьезным лицом, на котором выделялись черные полукружия бровей и чуть тронутые лиловой помадой пухлые губы. Если бы ему не сказали, Алекс ни за что бы не догадался, что это родная сестра Флоренс – видно, тут одержали верх отцовские хромосомы. Отца в своих рассказах Флоренс никогда не упоминала. Сестра, насколько Батлер помнил, была замужем и жила где-то здесь, в Чаттануге.

Третья из собравшихся за столом женщин, надежно устроившая свое полное крепкое тело на стуле по левую руку от Батлера, была не родственницей, а приятельницей или подругой – он не особенно вникал во все это, обмениваясь рукопожатием при знакомстве. Ее пышная грудь рвалась наружу из-под облегающей яркой блузки, а огненные волосы, рассыпавшиеся по округлым плечам, свели бы с ума любого пожарного.

А вот Мэгги за столом не было. Она отказалась чаевничать со взрослыми и ушла к себе, в детскую, – худенькая восьмилетняя девчушка с лицом лесной птицы, обнаружившей свое гнездо разоренным. У Алекса перехватило горло, когда он увидел ее, и, взглянув в серые – не материнские – глаза, он почему-то подумал: этот ребенок чувствует, что мама, как и отец, никогда не вернется… Осторожно пожимая маленькую теплую ладошку, он заставил себя улыбнуться и вынул из кармана специально купленный в аэропорту тройной батончик «Додо» в скользкой радужной упаковке. То, что произнесла Мэгги после «спасибо», заставило его беспомощно взглянуть на Клару Баллард.

– Бабушка сказала, что вы работали вместе с мамой. А почему вы уже вернулись, а мама еще нет?

– Я же тебе объясняла, Мэгги: у мистера Батлера ничего не получалось, и его отправили домой, а у мамы получается. Поэтому ее оставили. Так, мистер Батлер?

– Так, так, – торопливо покивал Алекс. – Твоя мама много рассказывала о тебе. Она тебя помнит и любит.

«Не нужно было мне здесь появляться», – подумал он. Его коробило от собственного фальшивого голоса.

– Мама любит не меня, а свою работу, – серьезно сказала Мэгги. – Когда я вырасту, и у меня будет дочка, я буду брать ее с собой на работу.

– Мама любит тебя, Мэгги, – повторил Батлер. – А детей туда брать не разрешают.

– Почему? – спросила Мэгги.

– Давайте пить чай, – сказала Клара Баллард.

Но чаепитие получалось очень грустным. Батлер чувствовал, не видел, а именно чувствовал, как мать Флоренс раз за разом бросает на него взгляды, надеясь расшевелить, вызвать на разговор о дочери. Но он боялся заводить такой разговор, боялся сказать лишнее. И вообще, на душе у него было отвратительно, потому что он не любил недомолвок и полуправды. Он по горло был сыт полуправдой за последние годы совместной жизни с Геддой.

– Фло часто рассказывала о вас, – все-таки начал он, повторив то, что уже говорил по телефону. – О вас и Мэгги… Какие-то подробности… Вообще, у нее феноменальная память. Стихи читала, массу всяких стихов…

– Это у нее с детства. – Глаза Клары Баллард увлажнились. – У Кейт тоже.

Сестра Флоренс грустно усмехнулась и едва заметно кивнула.

– Да! – встрепенулся. Батлер. – Помню, возле «банки»… – Он замолчал, словно споткнулся, но тут же пояснил: – Это наш сленг. Там у нас такое устройство было, точь-в-точь консервная банка. Свинина с бобами. Она сказала что-то такое… Я, мол, не только перед телевизором сидела, но и книги читала. Тянулась за сестрой. – Батлер взглянул на Кейт. – Она у меня умница. Так она сказала, точно!

Теперь уже слезы заблестели и на глазах у Кейт.

– Она вообще о людях только хорошее говорила, – поспешно вступила в разговор огненноволосая. – И мне всегда, что ни попросишь: «Хорошо, Пен, без проблем».

Однажды в детстве Алекс, стремясь во всем проявлять самостоятельность, попытался починить забарахливший выключатель. Снял крышку, полез пальцем – и получил удар током. Ощущение запомнилось на всю жизнь. Последние слова соседки по столу были похожи на тот давний удар. Только пришелся он не в палец, как тогда, а в голову. Электрический разряд проскочил прямо в мозг – и там вспыхнуло, и осветились дальние темные углы, и кое-где начала осыпаться корка, открывая кусочки изображений на хранившихся в запасниках памяти картинах. Вот чье-то лицо, а вот – часть пейзажа, а вон там, внизу, у самой рамы, проступили надписи…

– Вы Пен, соседка? – еле слышно произнес Алекс, боясь, что в следующее мгновение все опять исчезнет в темноте. – Фло вас подвозила… в больницу…

«Там, в клинике, женщина, – зазвучал в его голове голос Флоренс Рок. Она сидела у светящейся стены в огромном пустом зале и теребила ворот комбинезона, и волосы ее были присыпаны красноватым налетом. – Пожилая… Она не ходит, ее возят… Она что-то знает про меня…»

Неужели Пол Доусон прав, и барьер начал разваливаться?

Пышногрудая огненная женщина всем телом повернулась к Батлеру и часто-часто закивала:

– Да-да-да! Подвозила! К маме, к Святому Марку. У меня там мама, десятый год уже, я бы ее забрала, но там ей лучше, там лечат, а у меня сын… Господи, она и обо мне рассказывала? Да-да, подвозила, подвозила, перед самым отъездом…

«Не нужны мне подземные города, меня Мэгги ждет, – вновь донеслись до него слова Флоренс, донеслись оттуда, из недр Марсианского Сфинкса, из обширного зала, где были только он и она. – Барби – светлая королева в светлом дворце-аквариуме… А другая Барби – темная королева в черном дворце…»

– Ваза, – произнес Батлер, поднимая глаза на Клару Баллард. – Черная ваза… В комнате у Флоренс, в детстве…

– Да-да, ваза! – воскликнула соседка, опережая хозяйку дома. – Так и стоит, если Мэгги не разбила, она у меня умудрилась зеркало разбить. – Пен стремительно, словно делая зарядку, развернулась от Батлера к миссис Баллард: – Не разбила, Клара?

– Ее должна была еще я разбить, – вмешалась Кейт, словно обрадовавшись возможности увести разговор в другое русло. – Попала в нее мячом, она на пол… Только там стенки вот такой толщины. – Она показала Батлеру пальцами, какой именно толщины была ваза.

– Подарок. И принимать не хотелось, и выбросить нельзя, – туманно пояснила Клара Баллард.

Возвращалось, возвращалось забытое. Пусть отдельными штрихами, фрагментами, но – возвращалось.

– Женщина в сером плаще, – сомнамбулически продолжал Батлер, невольно подражая тону, каким эти слова произносила Флоренс. – Отдам тебя серой женщине. Что это за женщина?

Клара Баллард слабо махнула рукой:

– Это давно… Я, наверное, была такой, как Мэгги. Сидела на крыльце, там, – она повела подбородком в сторону двери, – и какая-то странная женщина остановилась у ограды. И смотрит на меня. Лица не помню, и в чем ее странность – тоже не помню. Помню, что здорово напугалась, почему – не знаю. Убежала в дом, и по лестнице – к себе, наверх… Сколько же всего она вам рассказала… Вообще-то, болтуньей ее вряд ли можно назвать, и Кейт тоже…

– Да-да, – вновь закивала Пен. – Это я уж болтунья так болтунья, а Фло больше слушать любит… любила… Господи… – У нее задрожали губы.

Алекс уже не слышал этих слов. Он шел по бесконечному залу, оставив Флоренс сидеть у стены, и впереди, как он думал тогда, был выход из Сфинкса… а на самом деле никакого выхода не оказалось, только еще одна стена – непреодолимая каменная толща, не дававшая никаких шансов… И – Уаджет, Око Гора, символ глаз души, выбитый на стене. А потом – внезапный блеск зеркальной вогнутой поверхности, далекое отражение женской фигурки в оранжевом комбинезоне, багровая вспышка и странный гитарный звук…

И главное, самое главное – исчезновение Фло. Он бросил ее, он забыл о ней, устремившись к предполагаемому выходу, – и проворонил ее. Если бы он не оставил ее – она бы не исчезла. Или же они исчезли бы вместе. И через год вместе вышли навстречу Нарбутису и Миллзу. Или до сих пор бродили бы внутри Сфинкса…

Он, скотина Алекс Батлер, проворонил Флоренс.

Ему стало так плохо, что он обеими руками вцепился в край стола.

– Мистер Батлер? – донесся до нее обеспокоенный голос Клары Баллард.

Он с трудом заставил себя ответить:

– Извините, мне нужно идти…

В глаза матери Флоренс он смотреть не мог.