Марсианское диво

36.

«Бом-м-м…» – донесся откуда-то из глубины сочный звук колокола.

И этим звуком был воссоздан мир. И он, Леопольд Каталински, был воссоздан в мире. Он не сомневался в том, что перенесся в прошлое Марса.

Сквозь зелень листвы над головой виднелось небо с пушистыми клочками облаков – темно-синее, с рыжинкой, небо, почти похожее на земное. Слегка покачивались большие шарообразные белые цветы на длинных стеблях – ни дать ни взять мячи, насаженные на кончики шпаг. На ветке сидела сизая птица и сосредоточенно копалась клювом у себя под крылом. Неведомый колокол больше не напоминал о себе, и вокруг слышался только тихий шелест узорчатых листьев на слабом ветерке, полном незнакомых ароматов.

Мысленно сосчитав до трех, он сел и, подвинувшись чуть в сторону, посмотрел на то, что было его ложем. И тут же оглянулся, вскинув голову, реагируя на новый звук, донесшийся сверху. Проводил взглядом улетевшую птицу и, чуть расслабившись, продолжил осмотр места, в котором очутилась пешка, переставленная рукой шахматиста.

Пространство под невысокими деревьями и цветами было сплошь выложено знакомыми золотыми плитками с черными силуэтами странного зверя – вавилонского дракона с врат богини Иштар. Мушхуш… Сирруш… Нет, совсем не так именовалось это существо, и никогда не водились такие создания в окрестностях Вавилона – теперь Каталински знал это совершенно точно.

Но не важны были сейчас все эти плитки с драконами, и не важно было, что и деревья, и цветы прорастают словно прямо сквозь золотую поверхность… Главное состояло в том, что он только что лежал тут, под деревьями, не на этом золотом покрове, а на желтом полупрозрачном упругом коврике. А значит его, Леопольда Каталински, забрали из Истока и каким-то образом доставили сюда. Перенесли, перевезли, телепортировали, распилили на кусочки и вновь соединили или сделали что-то еще – опять же, не суть важно. Главное – он здесь, и знает, что делать дальше.

Продвигаться с клетки на клетку, минуя, а при необходимости и атакуя вражеские фигуры, – и дойти до конца.

Солнечный свет пробивался сквозь листву, отражаясь от испещренной тенями золотой поверхности, в синеве вновь промелькнула птица. Он не спешил вставать, но и не собирался возвращаться на коврик. Ветерок овевал его обнаженное тело, и это было приятно. Он надеялся, что справится с задачей – Чужие, разумеется, и ведать не ведали о том, что он здесь.

Всем телом развернувшись назад, Каталински увидел именно то, что и ожидал увидеть: вздымающийся над деревьями исполинский белоснежный бок Марсианского Сфинкса… Вернее, никакого не Сфинкса – но первое «я» привыкло называть этот громадный комплекс именно так, а второе «я» против этого не возражало.

Хотя среди деревьев и цветов не видно было ни одной живой души, Каталински каким-то образом постоянно ощущал чье-то присутствие. Ощущение было необычным и немного странным, но отнюдь не раздражало; оно напоминало то состояние, когда бродишь по тихому парку, вокруг никого нет, но ты знаешь, что за деревьями и кустами тянется улица, и там полно авто и людей, и ты рано или поздно вернешься, и никуда они не денутся, эти люди на тротуарах, в автомобилях и за стенами домов.

Он был не один – просто для достижения цели ему необязательно было видеть Других. Все-таки он не являлся одним из них, и даже новое зрение не могло помочь разглядеть то, что разглядеть никак нельзя – ведь не видит же глаз человеческий магнитные поля или инфракрасное излучение…

Да, Других он видеть не мог. Но совершенно точно знал: нечто, относящееся к Чужим, увидит обязательно. Относящееся не к Другим, а именно к Чужим. К тем, что явились сюда из запределья, и если и не могут что-то коренным образом изменить по собственному разумению, то мешать – мешают. Не понимая, и руководствуясь собственными представлениями – подобно тому, как некий гипотетический совершеннейший невежда пытался бы найти копыта у морского конька, пребывая в полной уверенности, что если конек, то непременно должны быть копыта; и даже не найдя никаких копыт, все равно намереваясь подковать несчастного представителя семейства игловых…

Нельзя сказать, что Чужие были именно такими невеждами, но они исходили из своих собственных воззрений на то, как должен быть устроен мир.

Инженер оценивал обстановку и свою готовность. С обстановкой все было в полном порядке, с готовностью – тоже. Помехи отсутствовали, цель находилась рядом – и он знал, где именно.

Поднявшись на ноги и втянув ноздрями ароматный воздух, Каталински осторожными шагами направился в противоположную от белого колосса сторону, переходя от дерева к дереву, словно охотник, выслеживающий зверя.

И, как и подобает хорошему охотнику, сначала почуял цель, и лишь потом, пройдя еще немного вперед, увидел ее.

Деревья со всех сторон обступали просторную площадку, подобную боксерскому рингу с золотым полом, только гораздо большую. Притаившись за стволом с гладкой, чуть шелушащейся светло-коричневой корой, Леопольд внимательно разглядывал угольно-черное сооружение в центре площадки, высотой как минимум с шести-семиэтажный дом.

Черный параллелепипед с безукоризненно ровными гранями. Очень похожий на Каабу – Дом Бога – в священном городе Мекке на Земле, где находится знаменитый Черный камень…

Черный камень Каабы – аль-Хаджар аль-Эсвад – по преданию, упал с небес еще во времена Адама. Это был ангел-хранитель Адама, обращенный Господом в камень после того, как он допустил грехопадение своего подопечного. А разрушители легенд – ученые считают Черный камень Каабы метеоритом…

Марсианский параллелепипед, скорее всего, не имел никакого отношения к Каабе, хотя… Хотя ангел Джибрил, дававший указания Ибрахиму по части строительства, мог явиться на Землю вовсе не из чертогов Господа – а отсюда, с Марса…

Сейчас все это было второстепенным: совпадение или не совпадение – какая разница? Главное – то, что находилось внутри этой марсианской Каабы. Возможно, это «что-то» тоже имело вид Черного камня. Возможно – нет. Каталински не знал, что именно там обнаружит, но был уверен, что обязательно обнаружит. В нужный момент его направят и подскажут – те, кто послал его сюда, в прошлое.

Не стоило сломя голову мчаться прямиком к черному параллелепипеду, который совершенно не отражал свет неяркого здешнего солнца и почему-то не отбрасывал никакой тени на золотое покрытие равнины. Нужно было действовать по-другому, потому что путь к марсианской Каабе преграждали охранники. Один из них расположился в каком-то десятке шагов от Каталински, еще двое виднелись в отдалении; по ту сторону «храма» могли находиться и другие.

«Охранниками, преграждающими путь» называло эти создания первое «я» инженера; на самом же деле они вовсе не были охранниками и не преграждали путь. Они имели прямое отношение к Чужим, они являлись порождением Чужих, и, пожалуй, самым точным их определением могло быть такое: «живые-неживые». Второе «я» не располагало более конкретными представлениями на этот счет; все, что касалось Чужих, было весьма и весьма расплывчатым, неопределенным…

Ближайший к затаившемуся инженеру охранник стоял (сидел? лежал?) совершенно неподвижно. Охранником, сторожем он являлся не в большей мере, чем дверной замок является охранником дома; он не охранял, не сторожил – но был препятствием. Мешал. Выглядел охранник как серая капля величиной с «лендровер» или, к примеру, с ту порцию геля для ног «Мэри Кей», что показывают в телерекламе. Благодаря коротким отросткам, торчавшим где попало, можно было представить его ежом, морской миной времен второй мировой, порцией фруктового желе для Кинг-Конга, украшенной свечами, – все зависело от живости воображения. Возможно, охранник обладал и глазами, и носом, но определить наличие хоть одного из этих органов Каталински не мог. Да и не пытался. Он точно знал, как строить свои отношения с охранником, – и этого было вполне достаточно.

«Поздравляю, урод, – мысленно обратился он к охраннику, невольно подражая киногероям. – Вот идет Зет, сын Борея. Сейчас он подует тебе в ухо…»

Приподнявшись на носках, инженер обеими руками ухватился за ветку и, с усилием подтянувшись, забрался на нее.

«Ты сможешь, – сказал он себе, вновь подражая киногероям. – Ты обязательно сможешь. Это гораздо легче, чем стычка с теми тремя ублюдками у Брюса Мо».

Мо – это было прозвище бармена, так его звали в честь одного из героев бесконечного мультсериала о Симпсонах, а на память о той драке остался у инженера шрам позади левого уха…

Хотя Каталински откуда-то знал, что охранники не реагируют на звуки, но на всякий случай старался производить поменьше шума. Оседлав ветку, он еще раз изучил обстановку: серые капли по-прежнему не шевелились, среди деревьев не было заметно никакого движения, и только в лазурно-рыжеватом небе продолжала кружить одинокая птица.

Ветка была толстой и длинной, и вполне подходила для осуществления задуманного. Лишь бы не подвело тело… Конечно, оно оставалось пока еще достаточно крепким, но уже далеко не таким, как лет пятнадцать назад, когда быстроногий студент Леопольд Каталински запросто мог прорваться, увернуться, убежать от соперников и через все поле занести тачдаун в чужие ворота. Сборная их факультета не имели себе равных в университете, буквально рвала всех в клочья… Что ж, пришло время тряхнуть стариной, показать свою ловкость и напористость.

Взявшись одной рукой за ветку над головой, инженер осторожно, чтобы не потерять равновесие, сначала встал на колени, а потом выпрямился во весь рост и медленно, приставным шагом, принялся перемещаться в сторону серого желеобразного сгустка. Ноги его слегка дрожали от напряжения – не столько физического, сколько эмоционального, – но он продолжал контролировать каждое свое движение. И даже ощущал что-то похожее на азарт, как в детских, но вполне серьезных заварушках, когда нужно было застать врасплох задавак из соседнего квартала.

Он продвигался вперед до тех пор, пока ветка не начала клониться вниз под тяжестью его тела. Отсюда до серой сопли было не так уж далеко. Сделав глубокий вдох и выдох, Каталински, сгибая и разгибая ноги, начал раскачиваться вместе с веткой – вниз-вверх… вниз-вверх… – и, скомандовав себе: «Вперед!», взметнулся в воздух. Расчет его оказался верен – он обрушился прямо на охранника и почувствовал, как содрогнулась под ним серая масса. Руки, оказывается, прекрасно знали, что делать, – они моментально погрузились в вязкое желе в нужном месте, сомкнулись на чем-то тонком, жестком, угловатом; то ли позвоночник это был, то ли стержень, то ли какая-нибудь главная ось… Рванули это жесткое и тонкое в сторону и вверх, словно выдирая из земли корень, – и тут же вынырнули, сделав свое дело. Именно так киногерои одним движением сворачивают шеи всяким зловредным типам…

Серая масса, всхлипнув, начала оседать, растекаться по золоту, как стремительно тающая ледышка, и Каталински, скатившись с нее, бросился к черному параллелепипеду. Бег давался ему труднее, чем предыдущие трюки, таких затяжных рывков не приходилось ему совершать уже давненько. Оставалось уповать только на относительно слабую гравитацию и на то, что ноги вспомнят былые денечки и не разъедутся на гладком золоте, и не подкосятся, и сохранят в целости свои мышцы и связки – и донесут, донесут погрузневшее тело до финиша, до черной стены.

О том, что будет дальше, он не беспокоился, потому что уже знал: черная стена, не отбрасывающая тени, – лишь видимость, что-то наподобие голограммы, и преодолеть ее не составит труда. Все зависело от того, сумеет ли он опередить тех двоих охранников, которые уже, набирая скорость, серыми утюгами скользили ему наперерез. Второе «я» проинформировало кратко и исчерпывающе: столкновение с любым из охранников будет последним, что он ощутит в своей жизни. А с другой стороны площадки, словно что-то почуяв или же получив сигнал, выскользнула из-за «храма» еще парочка серых каракатиц и, вопреки законам физики, сделав поворот без всякого заноса, под прямым углом, тоже устремилась наперехват…

Серые танки мчались навстречу друг другу на всех парах, оглушительно лязгали по бетону гусеницы, зверски рычали моторы, и башенные стрелки, приникнув к смотровым щелям, оскалились, уже готовые нажать на гашетки. Тяжелая броня гнала перед собой волны пропитанного гарью воздуха – вот-вот они сомкнутся и превратят в лепешку оказавшееся между ними голое хрупкое тело… Славная получится лепешка…

– А-а-а! – чувствуя, что ходуном ходящее сердце готово взорваться, заорал Каталински, заорал, как при оргазме, – только был это совсем не оргазм, – и прыгнул вперед, изо всех сил стремясь добраться до спасительной черноты; серые танки ни за что не сунутся в эту черноту!

Уже в полете он успел поджать ноги – теплые волны обрушились с двух сторон, но он успел-таки ускользнуть. Успел! Бронебойным снарядом пронзив черную пустоту, он упал на жесткую поверхность, и, проскользив на животе вперед, врезался плечом во что-то еще более твердое.

Но это были уже пустяки. Он – прорвался!