Марсианское диво

16.

Таяла, исчезала в безбрежной пустоте вереница образов, в невнятные затихающие отзвуки превращались слова, обрывки слов уносило ветром за тридевять земель, и проливались они короткими дождями в тех краях, которых никто не видел и не увидит, – да и не было уже ни дождей, ни краев, а был слабый свет, проникавший под неплотно сомкнутые веки.

Он сделал усилие и открыл глаза – словно, поднатужившись, поднял могильные плиты. Сел и некоторое время тер виски – что-то непрерывно ускользало, просачивалось, просеивалось, не оставляя по себе никакой памяти; быстро сглаживались отпечатки впечатлений, как будто туда-сюда ходил по ним тяжелый утюг, и вот уже вовсе не разобрать: с кем это было? когда? и было ли вообще? Блуждания, картины, сменяющие друг друга, – где это было? что это было?.. Напряжение мышц, сердце, стучащее у самого горла, долгий бег – откуда? куда?..

Сны наяву? Явь во сне?

Он вспомнил наконец, кто он такой и кто эти двое, что лежат рядом с ним на каменном полу в неярком свете, льющемся от стен, – это холодно светились сами камни.

«Господи, что с нами случилось? – смятенно подумал Алекс Батлер. – Где мы? И где мы были?..»

Он вытер рукавом мокрый лоб, несколько раз глубоко вздохнул – ему было душно, и в следующее мгновение осознал, что ни на нем, ни на его неподвижно лежащих на полу спутниках нет шлемов. Баллонов тоже не было, а вот комбинезоны остались; на их плотной ткани проступали какие-то смазанные темные пятна. Алекс торопливо схватился за кобуру – пистолет оказался на месте, хотя ареолога не покидало смутное ощущение, что он вроде бы вынимал оружие и размахивал им – в тех долгих скитаниях неизвестно где… А впрочем, какие скитания? Довольно отчетливо помнилось лишь одно: надвигавшиеся со всех сторон черные стены… Все остальное могло быть не более чем сновидением, бредом, галлюцинациями, наваждением или какими-то другими заморочками из области скорее духа, нежели материи.

Шевельнулся и приподнял голову лежавший ничком Свен Торнссон. Коротко вздохнула и открыла затуманенные глаза Флоренс Рок. Алекс Батлер потер пятно на рукаве своего комбинезона, посмотрел на пальцы – на них ничего не осталось. Понюхал рукав – никаких посторонних запахов. Он обернулся – сзади призрачно светилась стена. А впереди темнел неширокий проход. Вероятно, именно этим путем они и пришли сюда, в небольшое, абсолютно пустое помещение с низким потолком – но когда? зачем? откуда?.. Или они вовсе сюда не пришли, а попали каким-то иным способом?.. Их сюда принесли?..

Торнссон уже сидел, обхватив руками колени, и вид у него был такой, словно он упорно, но безуспешно пытался решить какую-то задачу – или что-то вспомнить. Флоренс тоже сидела и молча осматривалась. Волосы у нее спутались, а лицо было несколько отрешенным; так выглядят люди, только-только очнувшиеся после наркоза.

И никто из астронавтов словно бы не решался нарушить молчание.

Батлер посмотрел на часы: табло было темным, без единой цифры.

– Где мы? – Тревожный полушепот Флоренс наконец нарушил тишину. – Боже, мне столько всякого привиделось…

Ареолог подался к ней:

– Ты что-то помнишь?

Флоренс неуверенно пожала плечами:

– Н-нет… пожалуй… Просто какое-то общее впечатление: что-то было. А вот что?..

– У меня то же самое, – вступил в разговор Торнссон. – Ну, точно как бывает, когда просыпаешься и еще несколько мгновений что-то помнишь из своего сна. Но все тут же выветривается, как на сквозняке. Признаться, я думал – нам крышка.

– Я тоже, – кивнул ареолог. – У меня часы не работают. А у вас?

Свен и Флоренс одновременно приподняли руки. Пилот помотал головой, а нанотехнолог ответила:

– И у меня не работают. И видеокамера пропала…

– Чудесно, – ровным голосом сказал Батлер. – А еще куда-то подевались шлемы и баллоны. Возможно, мы сами их и выбросили. – И, возможно, чем-то здесь надышались… Отсюда и видения.

Торнссон посмотрел на него долгим взглядом и медленно произнес:

– Брось, Алекс. Ты прекрасно знаешь, что никакие это не видения. Тут что-то другое. Лично я склонен считать, что мы до сих пор в ловушке. Подверглись какому-то воздействию… наше сознание подверглось… Может быть, когда-нибудь что-нибудь и вспомним – уже на Земле, под гипнозом.

«Если нам удастся отсюда выбраться», – подумал ареолог и тут же попытался прогнать эту невеселую мысль.

– Древний Лик, – тихо произнесла Флоренс и, поморщившись, провела пальцем по ссадине на лбу. – Мы где-то в недрах этого Древнего Лика. Так он называется…

– Рядом с городом великих жрецов, – добавил пилот.

– Кое-что получается и без гипноза, – заметил Батлер. – Да, на сон или бред не очень похоже: не могли же мы все бредить одинаково!

Струился, струился от стен холодный безжизненный чужой свет, придавая неестественную бледность лицам людей и странный блеск их глазам. Сухой теплый воздух, казалось, искажал звуки, и голоса астронавтов звучали тоже неестественно, словно из-под повязки. Низкий каменный потолок был монолитным, он нависал над головами, он давил, и неизвестно было, каких размеров толща отделяет это маленькое пустое помещение от внешнего мира; может быть, они находились где-то у вершины Марсианского Сфинкса, а может быть – глубоко под поверхностью…

После нескольких попыток связаться с Каталински, они оставили рации в покое… Нужно было действовать, пытаться без всякой нити Ариадны найти выход из глубин инопланетного колосса, – но они продолжали сидеть, озаренные чужим недобрым светом, словно не решаясь встать и сделать первый шаг. Они знали, чем вызвана нерешительность: боязнью обнаружить, что единственный выход из этого помещения оканчивается тупиком…

– И умирало все живое в тот день, когда решил ты покарать нас, о Лучезарный… – внезапно сказала Флоренс. Словно прочитала строку из невидимой книги.

– Да, да, да, – покивал Алекс Батлер. – Что-то такое и у меня… Твой гнев испепелил весь мир… Очень знакомо… Конец света… Вся планета – могила…

– А может быть, и мы тоже умерли, – сказала Флоренс, и глаза ее превратились в льдинки, и погасли в них отблески холодного неяркого света. – Мы уже умерли здесь, а все это, – она вяло обвела рукой вокруг себя, – последнее, что мы видели перед смертью… Мы умерли, и тела наши давно остыли, а это видение – ну, как черная дыра… существует в собственном коллапсе, независимо от нас…

– Наверное, ты прав, Алекс. – Торнссон резко поднялся на ноги. – Наверное, воздух здесь все-таки ядовитый, влияет на мозги. Что ты несешь, Фло? Черная дыра, коллапс! Никаких дыр, кроме вот этой! И вы как хотите, а я намерен из нее выбираться.

– Подожди, Свен, – слабым голосом сказала Флоренс, остановив тем самым и ареолога, который тоже начал было вставать с каменного пола. – Не обращай внимания, это я так, машинально. Я чувствую, что у меня в голове какая-то работа идет, словно я на компьютере в поисковую систему вошла. Чувствую, вот-вот должно что-то вспомниться…

– Ну-ну, – сказал Торнссон, бросив взгляд на Алекса. – Подождем. – Он снова сел и обхватил руками поднятые колени. – Только давай, форсируй, а то к ужину опоздаем, и Лео все наши порции слопает.

– Лео такой, он может, – подхватил ареолог, ощутив прилив сил.

Кто сказал, что они остаток дней своих проведут в этом склепе? Найдется выход, найдется! В крайнем случае, Лео вернется на орбиту, заберет командира – «Арго» повисит и на автоматике, – и вдвоем они что-нибудь придумают. Обязательно придумают… Хотя – почему только вдвоем? Там же целый ЦУП, умник на умнике! Подскажут, как решить проблему…

– Есть… есть… – едва слышно прошептала Флоренс. – Проступает…

Она прислонилась спиной к стене, закрыла глаза и начала медленно, с остановками, говорить, словно впав в транс, – и вновь казалось, что она читает невидимую книгу:

– О Лучезарный! Ну почему, почему именно я стал избранником твоим, почему именно мои глаза ты открыл, чтобы мог я видеть то, что неведомо никому, кроме тебя? Есть ведь другие, более достойные дара твоего… нет!.. не дара – тяжкого бремени, которое возложил ты на слабые плечи мои…

Слова Флоренс камнями падали в тишину, и понятно было, что ее голосом говорит сейчас кто-то другой, говорит из глубины времен.

– О Лучезарный, прости мне дерзкие слова мои, отврати гнев свой от недостойного творения твоего! Смиряюсь, о Лучезарный, покоряюсь воле твоей, ибо кто есть я? Пылинка жалкая, ветром гонимая, песчинка малая на речном берегу, листок увядший в бурном потоке, и не мне, ничтожному, судить о деяниях твоих, о Лучезарный, не мне, чья жизнь – одно мгновение пред ликом твоим, пытаться проникнуть в помыслы твои, разгадать намерения твои…

Смиряюсь и принимаю этот дар твой, о Лучезарный, смиряюсь и принимаю тяжкое бремя умения видеть то, что скрыто ото всех других до поры, что откроется другим лишь в урочный час. Может быть, ты, о Лучезарный, возжелал испытать стойкость мою, проверить крепость веры моей, силу и терпение мои? Не дано простому смертному ведать замыслы твои, о Лучезарный… Но достоин ли я дара твоего?

Одно знаю: я избранник твой, о Лучезарный, и ступил на этот скорбный путь, и идти мне по нему до конца. Я избран тобою, о мой повелитель…

Отвернулись от меня сообщинники мои, и одиноким я стал среди них, но не дрогнула от этого одиночества вера моя, но укрепилась еще более… Одиночество – удел каждого под этими небесами, и каждый одинок в любой толпе, среди радости и среди печали… Одинокими мы приходим в этот мир и одинокими покидаем его, и тает пелена иллюзий, из которых соткана была наша жизнь… Я до самого дна познал эту тяжкую истину…

О Лучезарный, как все-таки ничтожен я, служитель твой! Не смог я сразу распознать, прочувствовать, осмыслить необычный дар твой, отгородивший меня незримой, но непреодолимой стеной от сообщинников моих. Глаза мои уже видели то, что скрыто от других до урочного часа, а жалкий разум мой еще не мог понять открывшееся глазам. Утром видел я Лото-Олу, окруженного бледным пламенем, и словно исходило пламя из головы его; и из рук и ног его, извиваясь, струились змеи огненные, подобные большим лепесткам коварного ночного цветка чари. И стоял могучий Лото-Ола у жилища своего, крепкой рукой сжимая копье, и от губ его змеился бледный огонь, но никто не замечал этого огня, кроме меня, избранника твоего, о Лучезарный! И прислонилась к его плечу стройная Куму-Ру, и не чувствовала огня, и надела на шею ему ожерелье из желтых камней. И ушел Лото-Ола, и другие с ним, за добычей, ибо кончились с этим твоим восходом, о Лучезарный, священные праздники Кадам, и надлежало, согласно канону, изловить быстрого ургуна для заклания.

И видел я это, когда шел к Священному огню, – и задрожали ноги мои, и заполз ужас в душу мою, и гадал я, что значит это странное видение, явившееся мне. И вступил я в храм твой, о Лучезарный, и вознес молитвы тебе, чтобы направил ты разум мой на истинный путь и дал мне понять, что значит странное видение.

И не вернулся с добычей Лото-Ола, а принесли бездыханным тело его сильное, завернутое в листья папаринуса. Упорхнула душа его птицей зен в темные воды Мертвой реки, потому что смертелен был укус ползучей хинтаа, затаившейся на пути охотников.

Рыдала стройная Куму-Ру, рвала в отчаянии черные волосы свои, и рыдали подруги ее, над недвижным телом Лото-Олы склонившись. И рыдала юная Рее-Ену, и охватило ее пламя струящееся, пламя бледное, видимое только моим глазам… Трижды прятал ты свой лик, о Лучезарный, и трижды вновь освещал поднебесный мир – и не встала юная Рее-Ену из постели своей, не вышла из жилища своего. И больше не слышал никто веселого смеха ее. Вздулась шея ее нежная, посинела шея ее от смертельного яда страшного многоногого мохнатого хо – и пробудился наконец ото сна разум мой, о Лучезарный! Понял я, ничтожный, какой печальный дар послал ты мне, и смирился с судьбой своей, и принял участь свою, ибо невозможно и бессмысленно противиться выбору твоему, о Лучезарный…

И печальны и скорбны стали дни мои, ибо нет ничего горше, чем видеть то, что скрыто от других! Чередой тянулись дни и ночи, и облетала листва, и падал снег, и вновь разливались реки, подчиняясь переменам звездных узоров в небесах, – и неизбежно приходил день, когда видел я бледное пламя над кем-нибудь из сообщинников моих. По утрам говорил я об этом с порога храма твоего, о Лучезарный, и улетала вслед за тем еще одна душа птицей зен в темные воды Мертвой реки…

Бесконечно одиноким сделался я, о Лучезарный, среди сообщинников моих, и закрывали они лица свои и отворачивались, лишь завидев меня, и уходили поспешно, чтобы не слышать меня, и несли мне плоды, и мясо, и рыбу, и сок дерева банлу в храм твой, о Лучезарный, и умоляли меня не выходить больше из храма твоего и не печалить их мрачными предсказаниями, что обязательно сбываются в роковой час…

Уединился я в подземелье под жертвенной чашей, но не было мне покоя. Видел я во мраке образы сообщинников моих, проплывающие медленной чередой, и лилось бледное пламя от дряхлой Тава-Гаа, и узнавал я потом, выйдя на свет, что уже предано огню тело ее, и прах развеян над Полем ушедших; и лилось бледное пламя от Долу-Уна – и никто больше не видел знахаря, поутру отправившегося в заречную чащу за травами…

И молчал я, о Лучезарный, никому больше ничего не говорил я о скорбных видениях моих…

Но настал день, о Лучезарный, когда не смог я молчать и воззвал с порога храма твоего к сообщинникам моим, чтобы услышали они меня и покинули эти края, потому что задумал ты обрушить на мир гнев свой и наказать всех живущих за прегрешения прежних поколений, ибо давно уже сказано: «Отцы ели кислые плоды, а у детей оскомина: грехи отцов – на детях их».

Алекс Батлер сделал невольное движение, услышав эти слова, а Флоренс продолжала монотонным голосом, делая паузы после каждой фразы:

– Послал ты мне видение, о Лучезарный, и было ужасно это видение. Бушевали в небе яростные огни, огни гнева твоего, о Лучезарный, и огненные камни сыпались вниз, и горело все вокруг, и в пар превращались воды, и глубокие провалы возникали на месте лесов, и сотрясалась земля, и раздвигалась, и падали в бездну строения. Ярче лика твоего полыхали те безжалостные карающие огни, и умирало все живое в день, когда решил ты покарать нас, о Лучезарный, и великий твой гнев обращал весь мир в мертвый пепел…

И рыдал я, о Лучезарный, в подземелье храма твоего, и оплакивал близкую и неминуемую гибель мира, и оплакивал ныне живущих под небесами, принимающих кару твою за прегрешения отцов и всех тех, кто жил здесь когда-то – и сто, и тысячу, и десять тысяч циклов тому назад, всех – от начала времен. Копились, множились, нарастали грехи, и переполнили наконец чашу терпения твоего, о Лучезарный… «Всякому прощению есть предел», как сказано в древние времена…

Но и в праведном гневе ты не утратил милосердия, о Лучезарный! Тяжкое бремя взвалил ты на плечи мои, – но и вознаградил меня, и дал возможность спастись и мне, и сообщинникам моим!

Вняли сообщинники мои страшному предсказанию моему, и было горе великое и отчаяние. А потом все мы, от мала до велика, принялись рубить деревья и вязать плоты, чтобы к закату уплыть по реке и добраться до города великих жрецов Гор-Пта, что стоит на зеленой равнине у моря. Там, в глубинах Древнего Лика, могли обрести мы спасение свое…

Вижу, знаю, о Лучезарный, что смерть соберет обильную жатву, небывалую жатву, и обратятся в прах леса и поля, и запустение будет царить в нашем мире… И придут другие из небесных высот, и будут забирать сокровища, и вторгаться в святыни…

Вот, вижу, чужие в глубине, и нет у них веры в тебя, о Лучезарный! И вижу, вижу – вновь возгорается бледное пламя…

Флоренс замолчала, вытерла вспотевший лоб и уронила руку – казалось, этот монолог отнял у нее все силы.

– Дьявол, неужели это про нас?.. – растерянно сказал Свен Торнссон и ожесточенно запустил пальцы в свои светлые локоны. – Нострадамус какой-то марсианский…

– Было сказано: «чужие в глубине», – произнес Батлер, расстегивая комбинезон у горла, словно ему стало трудно дышать. – Мало ли здесь могло побывать чужих?

Пилот подался к нему, пистолетом выставил перед собой указательный палец:

– Придут другие с небес, заберут сокровища! С небес, Алекс! Разве это не про нас?

– Возможно, другие давным-давно уже пришли и забрали, – возразил ареолог. – Задолго до нас. Возможно, кто-то и поплатился. Марсиане, пережившие катастрофу внутри Сфинкса, или их потомки могли добраться до Земли. А потом наведаться на родину. До Земли они несомненно добрались – об этом не только плитки с сиррушем говорят. У местного Нострадамуса есть прямо-таки библейские высказывания. Уловил?

– Я не знаток Библии, – признался Торнссон.

Алекс Батлер озабоченно взглянул на Флоренс – она по-прежнему сидела, привалившись к стене, и глаза ее были закрыты.

– Фло, как ты себя чувствуешь?

– Нормально. – Флоренс повела рукой. – Как будто без лифта поднялась на тридцатый этаж. Сейчас отдышусь…

– И какие же это высказывания? – спросил Торнссон.

Ареолог перевел взгляд на пилота:

– Про отцов, которые ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина. И еще: «День гнева превратит мир в пепел»…

– Не помню, чтобы Фло говорила про виноград.

– Она сказала «плоды», а в Библии – «виноград». Суть не меняется. Они переселились на Землю, Свен, сомнений быть не может. Гор-Пта… Пта, так же как и Гор, – один из богов Древнего Египта. Бог-творец. Между прочим, единственный из египетских богов, кого изображали в виде мужчины в плотной облегающей одежде, с посохом в руке. Бог-путник, странник. Пришелец! В марсианском комбинезоне, с лазерным посохом… Город Гор-Пта… Гор – владыка небес, Пта – демиург, создатель. Да тут столько всяких параллелей и аналогий напрашивается! – Алекс Батлер возбужденно заерзал на полу. – Здесь был город Гор-Пта, это были их боги, боги марсиан. Именно марсианское потом стало древнеегипетским… Я не знаю, каким образом уцелела исповедь этого Нострадамуса, и как оказалась в наших головах… Вообще, тут много чего не ясно, но ясно одно: этот Лик – не просто мертвая маска, что-то здесь до сих пор функционирует. Никакой мистики, никаких мифических «стражей пирамид» – просто аппаратура, которая нам и не снилась. Супераппаратура! И она как-то на нас воздействует…

– Убираться нужно отсюда, – подал голос Торнссон. – А то превратимся в каких-нибудь зомби.

– Да уже превратились бы, – ответил Батлер и встал. – Ну что, давайте искать выход, пока нас не сочли без вести пропавшими.

– Может, уже и сочли, – буркнул пилот и тоже поднялся на ноги.

– Господи, подскажи нам верный путь! – вырвалось у Флоренс.

Торнссон подал ей руку и повернулся к ареологу:

– Никакой мистики, говоришь? А как же этот служитель Лучезарного? Он же каким-то образом видел будущее – я не думаю, что он все это просто выдумал со скуки.

– Ясновидение – это не мистика, – сказал Батлер. – Явление хоть пока и не объясненное, но, в принципе, объяснимое, гипотез разных хватает. Если рассматривать наш мир как единый информационный океан, где сосуществуют прошлое, настоящее и будущее, то ясновидящие – это люди, которые умеют ловить рыбу в этом океане… или даже не так: не умеют, а обладают даром ловить рыбу, то бишь информацию. Как та слепая провидица с Балкан. Судя по исповеди, у марсиан этот дар был такой же редкостью, как и у нас…

– Ты, случаем, не был школьным учителем? – поинтересовался Торнссон. – На все-то у тебя есть ответы.

– Если бы на все… – вздохнул ареолог.

– Знал бы ты ответ на вопрос «где выход отсюда?» – тебе бы цены не было, – сказала Флоренс.

Выглядела она уже вполне нормально, только на лбу под челкой вновь выступили капельки пота.

– Сейчас поищем, Фло, – бодро отозвался ареолог, но чувствовалось по его голосу, что бодрость эта наигранная. – И вот что, коллеги… – Он посмотрел на пилота, а потом остановил взгляд на Флоренс. – Что нас ждет впереди – неизвестно, случиться может всякое. Возможно, мы самим своим присутствием как-то влияем на здешнюю технику. Не исключено, что мы можем потерять друг друга… каждый из нас может оказаться в одиночестве… Не впадать в панику, не отчаиваться – и надеяться… До последнего.

– Да ладно тебе, Алекс. – Торнссон положил руку на плечо притихшей Флоренс. – Психологическую подготовку одинаковую проходили, «караул» кричать не будем. Да, Флосси?

– Кричать точно не буду, – негромко ответила нанотехнолог. – Буду молиться…

– Давай надеяться на лучшее, Алекс. – Торнссон оглядел рукав своего комбинезона. – Интересно, где это мы здесь так перепачкались?

– Считай, что это смазка от местных машин, – сказал ареолог. – Ладно, коллеги, жизнь пока не кончилась. Продолжим нашу увлекательную экскурсию. И кстати, знаете, что меня радует?

– Что нет дождя? – предположил пилот.

Батлер отрицательно покачал головой:

– Не угадал. Радует меня то, что мы до сих пор живы. Это значит, что здешние защитные механизмы или не запрограммированы на поражение, или ресурс у них исчерпался. Или мы им вообще не по зубам. Значит, у нас есть хороший шанс продолжать оставаться живыми и дальше.

– Как ты умеешь поднять настроение! – с деланным восхищением воскликнул пилот. – Ну прямо домашний психолог! Да, Флосси? – Он все еще продолжал держать руку на ее плече.

Флоренс с некоторым усилием улыбнулась: – Хвала великому утешителю. Вернемся домой – и я обязательно приглашу тебя в гости, Алекс.

– И меня не забудь пригласить, – сказал Торнссон. – Я умею делать отменные тройные бутерброды, меня мама учила. Берешь обыкновенный гамбургер…

– Вот только о еде не надо, – запротестовал ареолог. – Неизвестно, когда нам удастся поесть. Если только не наткнемся здесь на какой-нибудь продовольственный склад. Хотя там, наверное, все давно засохло. Ну ладно, вперед!

Он машинально поправил кобуру и, сделав несколько шагов, остановился перед проходом. Там было тихо и темно, и в такой ситуации весьма пригодились бы фонари, но фонари исчезли неизвестно где, как и когда, вместе со шлемами.

– Осторожно, – посоветовал подошедший сзади Свен. – Сначала проверяй ногой, а потом уже делай шаг.

– Постараюсь, – ответил ареолог. – Я лицо в некотором роде заинтересованное. А вы заметили, что тут сила тяжести побольше, чем в первом зале? То ли мы провалились бог весть на какую глубину, то ли заработал какой-то источник гравитации.

– Главное, чтобы этот источник нас по полу не размазал, – отозвался Торнссон.

Батлер еще немного постоял, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, а потом шагнул вперед.

– Не торопись, – вновь предупредил пилот.

Медленно, со всеми предосторожностями, Батлер прошел несколько метров, слыша за спиной дыхание спутников и чувствуя, как пот стекает у него между лопатками. Ему было душно и жарко, и меньше всего на свете он хотел бы провалиться в разверзшуюся под ногами глубокую яму или оказаться под обрушившейся сверху многотонной плитой. Он остановился, обернулся – и увидел темные силуэты пилота и Флоренс на фоне казавшегося почему-то уже очень далеким слабого свечения.

«Все-таки хоть какой-то свет», – подумал ареолог, смахивая пальцем капли пота с висков, и в тот же миг свет исчез и окружающее погрузилось в кромешную тьму.

– Ну, все, – удрученно произнес Свен Торнссон. – Пора молиться Лучезар… А, нет, кажется, не все!

Впереди, в темноте, отчетливо проступало несколько вертикальных световых полосок – хотя каждый из астронавтов с уверенностью мог сказать, что буквально несколько мгновений назад этих полосок не было. Создавалось впечатление, что там, впереди, находится дверь, и свет извне проникает в щели между неплотно подогнанными одна к другой досками.

Но это была не дверь. Это были каменные столбы от пола до потолка, с руку толщиной, перегородившие проход. А за ними, у обеих стен, источавших знакомый уже холодный свет, аккуратно лежало пропавшее обмундирование: у правой стены – баллоны, у левой – шлемы; фонари на шлемах не горели.

– А вот и бюро находок, – прокомментировал увиденное Свен. – Получите свои вещички, растеряхи.

– Если пролезем, – заметил Батлер. – В чем я очень сомневаюсь. А перчаток наших там нет…

– Себе забрали, – усмехнулся Торнссон. – Уж очень понравились.

– И видеокамеры тоже нет, – сказала Флоренс.

Пилот покосился на нее:

– Скажи спасибо, что догола не раздели…

– Главное – мозги оставили, – подытожил Батлер.

Коридор за оградой уходил вперед по прямой – освещенный пустой коридор; стоило немного напрячь воображение, и можно было представить, что это обыкновенный подземный переход под какой-нибудь Оук-стрит, сейчас глубокая ночь, и потому безлюдно… но если хорошенько прислушаться – можно уловить тихий гул поливальных машин над головой, и вот-вот донесутся сверху визгливые переливы сирены полицейского патруля…

– А ну-ка, попробуем. – Свен Торнссон шагнул вперед, протянул руку к ограде, намереваясь испытать прочность препятствия, и ладонь его, к всеобщему изумлению, легко погрузилась в столб.

От неожиданности пилот отдернул руку, словно только что прикоснулся к горячему утюгу, и издал какое-то невнятное восклицание.

– Фокус-покус! – объявил Алекс Батлер и повторил манипуляцию Торнссона.

Его пальцы не встретили никакого сопротивления – ограда была иллюзорной.

Торнссон, сообразив, что к чему, сделал шаг – и оказался по ту сторону ограды; не просочившись сквозь нее подобно роботу-терминатору из великолепного старого фильма, а просто пройдя вперед, как если бы там было пустое место. Ареолог тут же последовал его примеру, а за ним псевдопрепятствие без труда преодолела и Флоренс.

– Что-то вроде голограммы? – предположил Батлер, оглядываясь на столбы. – Зачем? Для отвода глаз? Убедить непрошеных гостей в том, что здесь хода нет, заставить уйти не солоно хлебавши? Но куда уйти? Сзади тупик…

– Не расходуй попусту мозговые клетки, – посоветовал пилот, склоняясь над баллонами. – Принимай все как есть, как данность, а плодить гипотезы можно будет и потом. Когда выберемся. Абсолютный ноль, пусто, – сообщил он, завершив осмотр баллонов. – Слава богу, это не смертельно. В прямом смысле.

Алекс как будто не услышал совета Торнссона.

– Допустим, вот они вышли, и впереди увидели преграду, – пробормотал он, словно разговаривая сам с собою. – Значит, придется повозиться, а время, предположим, поджимает… очень поджимает… Например, уже спешит сюда резервная команда охраны…

– Неубедительная какая-то защита, – подала голос нанотехнолог, широкими взмахами руки раз за разом рассекая миражные каменные столбы. – Кто-нибудь да попробует прикоснуться, прежде чем убираться восвояси; проверит – нельзя ли проломить защиту, они же не с голыми руками сюда… Мы ведь проверили, не отступили.

– Нам отступать некуда.

– Эй, уважаемые аналитики, вам фонари нужны? – Торнссон уже успел перейти к противоположной стене и отсоединить фонарь от одного из шлемов.

Ареолог проигнорировал этот вопрос – он стоял с задумчивым видом и потирал лоб, а Флоренс почти тут же отозвалась:

– Не помешают, если работают.

– А почему бы им не работать?

Пилот пальцем толкнул пластинку переключателя на почти плоском четырехгранном корпусе фонаря – и плотный световой поток метнулся вдоль коридора, уткнувшись в каменную преграду вдалеке.

– Там либо поворот, либо… – Пилот не стал заканчивать фразу, все было понятно и так.

Спустя две-три секунды стены внезапно потускнели, словно сработали фотоэлементы, среагировавшие на новый источник света, и Флоренс торопливо попросила:

– Дай и мне, Свен!

Пилот снял фонарь со второго шлема, протянул ей, и нанотехнолог тут же щелкнула переключателем.

– Ресурс как у Солнца, так что на наш век хватит, – сказал Торнссон и наклонился к последнему шлему. – Держи, Алекс.

– Если они шли оттуда, как и мы, – ареолог показал за ограду, – и увидели, что тут якобы не пройти… То или повернули назад, или все-таки выяснили, что препятствие фиктивное – и пошли дальше. В любом случае, у них была возможность вернуться. Но там же нет никакого другого выхода! – Алекс Батлер махнул в сторону пустой камеры. – Тайный ход с кодовым замком? «Рапунцель, Рапунцель, проснись, спусти свои косоньки вниз»? Так, что ли?

– А если они шли с той стороны? – Пилот кивнул на уходивший вдаль коридор. – А комната была полна сокровищ. Дошли, забрали и удалились.

– Полно сокровищ, а ограда фиктивная? – усомнился Алекс. – Что-то я их не пойму, этих местных искусников…

– Да тут себя иногда с трудом понимаешь, не то что других. Тем более, марсиан. – Торнссон повел фонарем по коридору. – Идем, Алекс.

– А снаряжение? – спросила Флоренс.

Ареолог немного подумал и решил:

– Оставим. Лишний груз. Зачем нам пустые баллоны? И зачем шлемы без баллонов? Запасной комплект на борту есть… нам бы только добраться до борта…

– Вот и пошли добираться. – Пилот вытянул из пазов длинную дужку фонаря, повесил его на шею и направился вперед.

Алекс Батлер хотел было напомнить ему, кто тут главный, но не стал. Он одновременно с Флоренс тоже поместил фонарь на груди и бок о бок с нанотехнологом двинулся вслед за Торнссоном.

Серый голый каменный пол стелился им под ноги, не отражая, а словно бы скрадывая свет фонарей; серые голые каменные стены уплывали назад, и не было на этих стенах ни одного знака, ни одной линии; и бог весть какая толща нависала над их головами, и кто знает, что сулил каждый следующий шаг – падение сверху каменной глыбы или провал в глубокий колодец с острыми стальными штырями на дне… Или новое черное облако, неведомым ядом выжигающее сознание… Они шли очень осторожно и медленно – медленно еще и потому, что коридор неумолимо заканчивался. И впереди могло и не быть никакого поворота вправо или влево, а вполне могла быть непреодолимая преграда… И даже если есть там какой-то замок – разве найдешь его, этот замок? Да и где взять ключ?..

Пол этого коридора чем-то отличался от того пола, по которому Батлер совсем, кажется, недавно шел вместе с Флоренс. В переходе, ведущем к Марсианскому Сфинксу. И ареолог наконец понял, в чем отличие: здесь совсем не было пыли, словно только что ушли отсюда уборщики со щетками. Или просто неоткуда было взяться пыли в наглухо закупоренном пространстве?

– Нет, ну надо же! – нарушил тишину пилот, остановившись и оборачиваясь к своим спутникам, которые чуть не налетели на него. – Сколько я этих фильмов пересмотрел, сколько всяких хищников, чужих и джедаев повидал… Сколько подземелий, лабиринтов, заброшенных заводов, астероидов, зловещих планет… И мог ли я хоть на секунду представить, что сам окажусь в таком фильме? Невероятно! Просто невероятно…

– «Невероятный мир», – пробормотал Алекс. – Есть такой рассказ у кого-то из наших старых писателей. Кажется, у Гамильтона. О том, что Марс населяют разные разумные существа, выдуманные земными фантастами. Краснокожие, жукоглазые, со щупальцами и прочими наворотами… Там земляне прилетают на Марс и, между прочим, тоже удивляются, что солнышко ласково светит, и тепло, и ветерок приятный летает; ни тебе мороза, ни тебе углекислого газа… И живут там выдуманные марсиане в выдуманных городах, и каналы на Марсе то появляются, то исчезают, потому что у одних писателей они есть, а у других – нет… Так что, может быть, и этот Сфинкс – тоже выдумка. И мы в эту выдумку вляпались по самые уши…

– Хватит! – В глазах Флоренс заблестели слезы. – Я больше не могу! Я хочу увидеть небо, слышите? Небо, а не эти каменные кишки!.. Сколько можно здесь стоять и молоть языками!

Ареолог осторожно тронул ее за локоть, но Флоренс резким движением убрала свою руку.

– Спокойно, Фло, – мягко сказал Батлер, чувствуя, как волна тревоги окатывает сердце: неужели Флоренс сломалась? – Идем, Свен, – обратился он к пилоту, хмуро сдвинувшему брови, и вновь перевел взгляд на Флоренс: – Не забывай, что есть еще Лео и командир. И целая армия очень смекалистых парней из НАСА…

Нанотехнолог на шаг отступила от него и, заложив руки за спину, прислонилась к стене. Лицо ее было усталым.

– Эти парни из НАСА слишком далеко отсюда, – сказала она, и голос ее звучал сухо и безнадежно. – Идите, а я здесь постою. Если там есть поворот – позовете. А если нет… – Она сглотнула. – А если нет – зачем зря ходить?

Алекс Батлер хотел что-то возразить, но все-таки промолчал. Направил фонарь вперед – до конца коридора оставалось шагов пятьдесят, – кивком показал пилоту: «Пошли».

Свен, тоже не проронив ни слова, с коротким вздохом сделал очередной шаг.

Когда ареолог, на ходу очень медленно досчитав в уме до десяти, развернулся всем телом, освещая пространство позади себя, он не обнаружил там ничего, кроме голых стен, пола и потолка. И ложной ограды, возле которой лежали баллоны и шлемы.

Флоренс Рок исчезла.

– Фло! – отчаянно крикнул Батлер и бросился назад, к тому месту, где только что, буквально полминуты назад, стояла милая белокурая женщина с красивыми глазами цвета бирюзы, женщина, оставившая дома маленькую дочку и пустившаяся в путь по космической дороге из звездного кирпича, за миллионы километров, к Городу на Берегу Красного Гора.

Длинноногий пилот обогнал его и как вкопанный застыл у стены.

У стены, поглотившей Флоренс.

Именно поглотившей – астронавты стояли перед прозрачным прямоугольником, в который превратилась часть стены – словно перед стеклянной дверью, за которой расширившимися от ужаса глазами смотрела на них Флоренс. Оранжевое – на темном… Смотрела – но не видела их. Она застыла, вытянувшись в струнку, руки ее были притиснуты к бокам, погасший фонарь впечатался в ткань комбинезона. Лицо Флоренс было искажено гримасой боли, и создавалось впечатление, что какие-то невидимые тиски сжимают ее тело со всех сторон.

Нет, вовсе не стеклянная дверь была перед ними, а прозрачная стенка саркофага, предназначенного отнюдь не для живых, а для мертвых.

Флоренс, видимо, кричала, застыв в неестественной сдавленной позе, но в туннель не доносилось ни звука.

Пилот, растопырив пальцы, нанес резкий удар напряженной ладонью, но там был материал явно попрочнее стекла.

– Фло! – Ареолог выхватил пистолет и начал с силой бить рукояткой в стенку. Стрелять он не решился.

Прозрачный прямоугольник потускнел, но, прежде чем он вновь превратился в обычную стену, астронавты успели заметить, что Флоренс быстро отдаляется от них, не меняя позы, – словно ее потянули на веревке, как таскали в старину за конями трупы поверженных врагов.

– Господи, что же это такое?.. – выдавил из себя Торнссон.

Батлер не сводил взгляда с серой гладкой поверхности, за которой исчезла Флоренс, – и вдруг что-то сильно толкнуло его в спину. Он, не выпуская пистолета, машинально выставил перед собой руки, пытаясь смягчить удар о стену, но вместо твердой поверхности встретил совсем другое – и начал погружаться во что-то, похожее на густой податливый сироп, на болотную топь, засасывающую его тело.

– Держись! – Пилот, проявив молниеносную реакцию, вцепился в пояс Батлера, не давая ареологу сгинуть в обманке-стене.

Алекс не успел ничего сообразить – последовал новый мощный толчок, и они оба рухнули в темноту.

Еще через несколько мгновений ошеломленный ареолог понял, что уже никуда не летит, а то ли стоит, то ли висит в кромешной мгле, и кости его трещат, и трудно дышать… Те же невидимые тиски, что терзали Флоренс, принялись за него – и он чувствовал, что глаза его вот-вот выскочат из глазниц, как у кролика, которого ударили палкой по затылку. В ушах шумело все сильнее и сильнее, невидимка все крепче сжимал железные объятия – и Алекс Батлер, задыхаясь, беззвучно разевая рот, не в состоянии пошевелиться, с внезапной предельной ясностью понял, что сейчас умрет…