Ловкач

Глава 8 Свита и хор

Я растопил печку, уселся на табурет, упёрся спиной в стенку. Огонь быстро разгорался, но тот холод, что я приволок с собой из Астрала, никак не уходил.

Да, Лигуор был прав. Как всегда.

В этом мире слишком много сильных. Слишком много тех, кто умеет подниматься в Астрал и уже там чувствовать и преследовать, строить и разрушать. А это — угроза. Угроза, могущая воплотиться в том, что великий план Лигуора затормозится, задержится. Такого допустить нельзя.

Здесь действуют маги — чародеи, как их зовут местные. Сильные астралоходцы, менталисты. Их слишком много для одного города. Петербург кишит ими, будто муравейник. Одни слушают Астрал, другие насылают гончих, третьи командуют конструктами-Наблюдателями. А может, всё это проделывает один-единственный человек: сидит, просматривая слои Астрала, словно опытный лекарь, надавливает то там, то тут, норовя уловить меня.

Однако им всё равно не хватает главного.

Они держатся за свои правила. Потому-то меня и заметили, когда я вошёл в Верхний Астрал «по-старому».

А я уже знаю — всё это фикция. Прогресс не в том, чтобы беречь старое, а в том, чтобы ломать и перестраивать.

Вот зачем здесь Лигуор.

Вот почему он развернул такую операцию.

И именно здесь, в Петербурге, надо ударить. Если я справлюсь, если смогу устроить так, чтобы Завязь распустилась — мир изменится.

Да, это будет стоить многого — будет кровь, жертвы, разрушения. Но разве это не плата за очищение?

Я подумал о тех, кого видел в памяти — о городе с башнями, о девушке в рунической тунике, что глядела на меня с бесконечным презрением.

Да, они тоже считали, что защищают «красоту», «жизнь», «традиции».

И что стало с ними? Руины и пепел.

И только я остался.

Я усмехнулся.

Пусть думают, что я пешка. Что я — всего лишь ключ, которому предстоит открыть замок.

Но ключ — если знаешь, какой, и понимаешь, как устроен замок — можно повернуть в любую сторону.

Я сам решу, какой Узел вырастет из Завязи. И кому он будет служить.

В груди билось знакомое эхо. То ли сердце моё, то ли Завязь.

Я уже не различал, где кончаюсь я и где начинается она.

Что ж, я оторвался от погони — на время. Я знаю, как обращаться с силой. Даже на остатках былой мощи я всё равно куда сильнее здешних. Но и этой силы не хватит. Ведь вокруг — сети. Одни тянут ко мне руки из Астрала, другие пускают по улицам шпиков и Наблюдателей.

Победить это можно — не грубой силой, но хитростью.

В памяти всплыли уроки старых времён. Вспомнилось, как нам твердили: «Армия нужна, чтобы прикрыть тыл. Даже мастеру Астрала не обойтись без щита». Тогда я смеялся — какие глупые, грубые методы. Теперь вижу — не зря говорили.

Если в этом мире я хочу остаться охотником, а не дичью — мне нужна своя стая.

Клан. Род. Свита. Люди, что пойдут за мной не за деньги, а потому что я — Ловкач.

Я ещё не знал, кто они будут. Воры? Лихие ребята с окраин? Обычные работяги, привыкшие махать молотком, ничего не знающие про Астрал и заклинания? Неважно. Главное — они станут моими.

Я научу их смотреть и во тьму, и во свет. Научу держать удар. И они будут чувствовать меня, а я — их. Как пальцы одной руки.

И тогда пусть приходят хоть Сергий Леонтьевич со своим зелёным камнем, хоть его псы или даже монахи со странными аппаратами за спиной. Я встречу их не один.

Ловкач был вором-одиночкой, медвежатником, но даже он понимал: один — погибнешь. Воровской закон прост: нужна бригада.

А я должен сколотить не бригаду, а нечто большее. Род. Создать свиту, что будет держаться не на клятвах и присягах, а на общем пути.

И первый шаг лежал прямо передо мной.

Память Ловкача подсказала — в той же приснопамятной Вяземской лавре, возле Сенного, вертелся мальчишка, ловкий, прыткий, прозванный Сапожком.

Мелкий вор, нож за голенищем, глаза настороженные, слишком умные для его лет. Звать Саввою.

Он всегда держался рядом с Ловкачом — и просился в ученики несколько раз. Вскрывать магически запертые сейфы и замки — это ведь тоже не враз освоишь. И, кажется, мелкий и худой Савва был единственным, кто радовался, когда Ловкач появлялся в притоне у Марфы-посадницы.

Да, с него и начну.

Реципиент мой, помнится, ещё в те времена удивлялся Саввиному чутью на опасность. Но он-то только удивлялся, а вот я знаю, в чём дело.

Мальчишка инстинктивно ощущает Астрал. Он найдёт там дорогу, даже если я сам вдруг ослепну — у детей так бывает.

Что ж, торопливость, как говорят в этом мире, хороша только при ловле блох. Сундучок оставлю здесь, в новом логове, благо и тайник подготовлен. Завязь умеет пульсировать, привлекать чужое внимание. Пусть пока дремлет в темноте.

А я — в люди.

На улицы, в городской шум, к Сапожку.

Надо начинать собирать свой клан.

А попутно — использовать всё, о чём проговорился Сергий Леонтьевич, человек с зелёным камнем. Все имена, намёки и загадки.

Группа «Детский хор».

Нестабилизированная рукопись, помеченная литерой «Ш».

Фибриллы низшей астральной спирали. Они же — «ворсовое загрязнение». Встречающееся, как сказано, в моргах и на кафедрах экспериментального богословия. Бездна бы побрала их идиотскую терминологию.

И, наконец, княгиня из рода Ланских, Ванда Герхардовна. Двадцать восемь лет. Волосы цвета старой меди, правый глаз чуть косит. Сергий Леонтьевич ведь не случайно так подробно её описал. Закладочка на тот случай, что я сбегу, а потом попытаюсь на неё выйти, где меня и попытаются взять тепленьким?.. Хрена с два у них что получится, сила моя до сих пор не вернулась, но я и так умнее и хитрее их всех, вместе взятых.

Спокойно, Ловкач. Они тебя потеряли — так бы давно уже колотились в дверь. Выдохни. Ты давно ничего не ел, но тебе и не надо — пока. Сиди. Приходи в себя…

И думай, что ты сделаешь со всеми этими княгинями, «детскими хорами» и прочим.

…Теперь я никуда не торопился. Сидел у горячей печи, дожидаясь, пока прогорят дрова. Сундучок уже в тайнике под полом. Мастер делал, кстати. Не поскупился прежний Ловкач…

Не поскупился, а всё равно провалился.

За его след зацепились ищейки Сергия Леонтьевича. Ловок ты был, Ловкач, да недостаточно. Готовили тебя, готовили, а всё равно — попался. Так на чём же тебя взяли?..

Я вспоминал первые мгновения в этом мире и в этом теле. Погоню через питерские дворы-колодцы, подвалы и чердаки, преследователей, а потом —

«Фибриллы низшей астральной спирали».

Ну конечно!.. Тебя пометили, Ловкач, а ты даже ничего не понял. Ясно, что чиновник Сергий проверял, пойму я или нет.

Не сомневайтесь, Сергий Леонтьевич, я всё понял.

Я поспешно сбросил пиджак. Повёл ладонью над рукавом. «Низшая астральная спираль», надо ж такое придумать!.. Аккуратнее, помни о гончих, ровнее движения, задействуй кольцо —

И оно отозвалось, то самое «загрязнение». Небольшое совсем, затаившееся — метка. Где-то мой реципиент вляпался — скорее всего, возле Узла, там граница миров всегда слабеет. Вляпался — и его взяли на карандаш, как сказал бы он сам.

И сам не заметил, не по его это умению.

Невидимая простому глазу, метка ярко сияла, если глянуть на неё через крошечную астральную призму.

Вот оно что… Вот, значит, почему мне так не сразу удалось сбить погоню со следа!.. Ну ничего, справимся.

…Казалось бы, чего проще — смени одежду, и дело в шляпе; но астральные метки куда хитрее обычных чернильных пятен.

Я снял кольцо с пальца, металл холодил ладонь. Искра там всё ещё жила, и я аккуратно провёл золотистым ободком по грубоватой ткани.

Шипение, дым. Голубоватые струйки извиваются, словно черви в пламени. Экая пакость!..

Провёл ещё раз, медленно. Я выжигаю их, эти «фибриллы». Выжигаю осторожно и неспешно, стараясь не выдать своё местонахождение. Вот теперь ищите, господа хорошие!.. Нюхайте, гончих пускайте, монахов — ничего не вынюхаете.

Перевёл дух, снова надел пиджак.

Лето, июнь, печка жарит, словно в кузне — а мне по-прежнему холодно. И я не отрываю взгляда от пламени. В огне всегда что-то таится.

Пламя вдруг потянуло за собой память.

…Я снова видел тот город. Стёртые в пыль стены, рухнувшие башни из белого камня. И два тела на дороге. Два тела, через которые я перешагнул без колебаний — или мне тогда так казалось. Башни из белого камня рушились, расколотые барельефы с рунами пылали, словно сухая солома. Я застыл на самом верху настоящего холма, на целой горе из обломков, и казалось — победа моя. Моя! Только моя.

Я вскинул руку.

— Да здравствует…

И тут в тумане возникли они.

Фигуры, окутанные плащами, словно сотканными из дыма. Призрачные голоса — ни мужские, ни женские, что зазвучали сразу и отовсюду, исполненные жгучей зависти:

— Это не ты взял город, Ловкач.

— Мы сделали всё. Ты лишь нанёс последний удар.

— Тебе просто повезло.

Я сжал кулаки.

Ложь. Без меня они бы и шага не сделали. А сейчас что же — бунт⁈

Да, это были воины Лигуора. Сражавшиеся за то же, что и я — за прогресс, за движение, против вечной недвижности золотого застоя, за которым только конечная гибель всего. Мои… союзники? Нет! Подручные! Подчинённые! Мои… мои солдаты!

— Приказы здесь отдаю я!

— В самом деле?

Тени медленно придвинулись.

— Я сильнее вас всех, — бросил я презрительно. — Не доходит это до вас, недоумки?

— Сильнее? Тогда почему тебе противостояло всего двое? Одна из которых — девчонка?

— Где остальные защитники? Кто снял их со стены, кто отвлёк, кто проломил щит?

— Ты пришёл на готовое.

— В самом деле? — усмехаюсь я. — Ну, попробуйте сами прийти на готовое. Я жду. Начинайте. Или сильны только обвинениями бросаться?

Они не выдержали. Туман дрогнул, расплылся, а из его глубины проступили их лица.

Жуткие, нечеловеческие подобия людских: кожа содрана, мускулы блестят, сухожилия натянуты, рты разорваны от уха до уха, полные игольчатых зубов. Глаза — как угли, горящие во тьме.

— Экие красавчики, — презрительно бросил я. — Пугалами на полях, пожалуй, работать сможете. Хотя, боюсь, вы и на это не способны.

Голоса ответили в унисон, как хор:

— Ты слишком усердно сражался.

— Ты впустил в себя их ярость.

— Ты стал подобен врагам.

— Кого волнуют ваши скрипы и бульканья?.. — я был готов.

Они хотят драки — они её получат.

Один из монстров шагнул вперёд. Его голос прорезал туман:

— Ты забыл, кто я? Мы начинали вместе… Я был рядом, когда ты впервые коснулся силы. Ты,.. — и он назвал имя. Моё имя. Имя, которое неведомым образом стёрлось из моей памяти.

Звук растворился, я не смог ни разобрать, ни запомнить. Имя скользнуло мимо, будто струя воды, которую тщишься удержать в кулаке.

— Долго я ещё буду ждать? — бросил я.

Мой противник раскинул руки, вокруг него задрожал, заколыхался туман. Я ощущал рождение, оформление астральных конструктов — уродливые изломанные силуэты — отпорные, атакующие, отвлекающие, дозорные… Я видел, как он поднимает их одного за другим, готовя боевые порядки.

Со мной собирались биться по всем правилам.

Я не стал ждать. Не тратил время на построения. Сжал силу в себе, в одно мгновение вытянув её узким, прямым, смертельно острым клинком, словно шпага. Чистая воля, сжатая до невозможной остроты.

Дуэль? Я ударил прежде, чем существо напротив меня закончило свои приготовления.

— Нечестно!..

Чепуха. Главное — это победа.

Лезвие астрального света пронзило его алый глаз. Чудовище завыло, отшатнулось, рухнуло на колени, заваливаясь в туман, погружаясь в него, словно в трясину.

— Получил? — усмехнулся я.

Монстр поднял голову. Из пробитой глазницы стекало жидкое пламя, словно сама ярость обратилась в раскалённую лаву. Он дышал тяжело, но поднялся, шатаясь.

— Мы… этого… не… простим, — прохрипел он.

— Не… простим… — подхватили другие.

И всё обрушилось. Тьма сомкнулась. Остался лишь треск сырых дров и красные пятна перед глазами. Я сидел у печи, и сердце моё билось так, будто я только что вышел из поединка.

Я замер, вцепившись пальцами в колени, лоб и глаза заливал пот. Казалось, ещё миг — и из каждого угла крошечной дворницкой шагнут они, туманные, с содранной кожей и пылающими глазами. Но в тишине лишь гудела печь да слышно было моё собственное дыхание.

Нет. Этого я не допущу.

Я не стану таким, как они. Кем бы они ни оказались. Даже родными моими братьями.

Я провёл ладонью по лицу, стирая липкий пот. Огонь в печи потрескивал, как будто насмехался надо мной. «Ты стал подобен врагам»… нет, это всё пепел прошлого. Я не монстр.

Я… Я — Ловкач, да!

…Обратно к Вяземской лавре я возвращался неспешно, кружным путём. В дворницкой нашлась чистая одежда, аккуратно развешенная — Ловкач-прежний оказался запаслив. Я выбрал лёгкое летнее пальто, светлую шляпу, щёгольские туфли, тяжёлую трость с набалдашником слоновой кости. В кармане — верные отмычки, так и оставшиеся от моего реципиента.

Наблюдающие потратили много сил, гоняясь за мной. Они не Малые Охотники, существуют в этой реальности куда дольше. Так что или их сменили новыми, или, быть может, вывели на улицы обычных шпиков.

День давно перевалил за половину, когда я с самым независимым видом выбрался из своего убежища. Осторожности ради прошёл проходными дворами почти к самому Варшавскому вокзалу, махнул извозчику.

Сменив третьего, я, наконец, сошёл на Сенной.

Павильоны огромного рынка, как обычно, полны народа. В толпе хватает всякого люда, и совсем бедного, и хорошо одетого, как я. Покружив ещё немного, убедившись, что полиции и Наблюдающих поблизости нет, я, подобно рыбе в ручье, скользнул в устье Горсткиной улицы, нырнул в проходную парадную (хотя какие тут «парадные», ничего нарядного отродясь не видали!) — и вот она, родимая, «лавра»!..

Поворот, поворот, проход, где совсем недавно я уложил троих громил, и, наконец, нужная дверь — «чайная» Марфы-посадницы. Низкая, чёрная от копоти, с вечно сбитым косяком. Постучал три раза, потом два и ещё три, как полагалось.

Щеколда скрипнула, я шагнул внутрь.

Полумрак, чадящий самовар. Тут всегда была ночь — окна плотно занавешены. Кому надо — сидят, смотрят, нужда возникнет — предупредят.

За стойкой, как всегда, возвышалась Марфа-посадница. Монументальная, широкая, с подбородком, как у старого идола. Интересно, она вообще спит хоть когда?..

Завидев меня, бандерша всплеснула руками так, что на запястьях зазвенели браслеты:

— Батюшки-светы! Ловкач! Да что ж это делается… Легавые, как ты ушёл, с утра шарили, злые, аки псы голодные. Ты, часом, ничего не натворил?

Я скривил губы в ухмылке, небрежно отмахнувшись:

— Да ну, дельце накануне одно как раз выгорело неплохое. Вот и сорвались с цепи, зубы показывают.

Марфа сузила глаза, всмотрелась. Её взгляд тяжелел с каждым мигом, будто гири на грудь ложились. Не верила.

— Говори-говори… — буркнула она. — А только сердцем вот чую — не всё ты мне сказываешь.

Я пожал плечами, не споря.

А вот и тот, кто мне нужен — вертится у стойки щуплый мальчишка в обносках, лет двенадцати. Глаза — быстрые, цепкие, зоркие, за голенищем сапога — ножичек. Савва Брынзович, «Сапожок» — местный шнырь.

— Давай-ка Марфа, не куксись, а налей-ка мне… чайку. Да калач подай, свежий.

Кажется, слегка оттаяла — видит, что я не напряжён. Теперь к делу.

— Слышь, Савва, — кивнул я пареньку, — ступай-ка, глянь мою старую каморку. Знаешь где?

— Знаю, дядька Ловкач, — отозвался тот, нимало не удивившись. И мигом исчез, как сквозь стену прошёл.

Марфа хмыкнула.

— Ещё и малолетка этого в дело тянешь? Сгинет же, коза, ни за понюх табаку.

— Не сгинет, — отрезал я. — У Сапожка нюх получше, чем у легавых.

И точно. Вернулся Савва быстро, глаза горят, но голос осторожный:

— Был кто-то. Шарили, но всё аккуратно по местам поставили. Всё, да не до конца. Нюхом чую — искали, однако ж не нашли.

Он прикусил губу, будто боялся сказать лишнее.

Я похлопал его по плечу:

— Ладно, малой. В долгу не останусь. Меня держись.

Марфа всё смотрела и качала головой.

Я пил чай, заедая свежим калачом, Савва крутился рядом.

— Дядька Ловкач, а дядька Ловкач! Спросить дозволишь?

— Ну, чего уж там, я сегодня добрый. Спрашивай.

— А чем ты Митяйку так напужал? Тот так и сидит, трясётся, на улицу ни шагу! И не говорит, в чём дело!..

— Митяйку? Какого ещё Митяйку?

— Дык который папиросами вразнос торгует! Я, дык, тоже утром ранешенько вставал, тётке Марфе подмогнуть, туда, сюда, глянь — а ты, дядько, Митяйке чего-то втолковываешь, а потом он с лотком своим шасть к двум фраерам, а ещё потом дёру ка-ак даст!.. Я потом ему говорю, значит, Митяйка, чего сидишь, чего дрожишь, что случилось-то?

— А он?

— А он только трясётся. И ни гу-гу.

— Молодец Митяйка. Обещал мне никому ни полсловечка — и не обманул.

— Дяденька Ловкач… — Савва заглянул мне в глаза. — Вот я учуял… у тебя в каморке… а ты даже проверять не пошёл, доверяешь, значит… значит, могу я, верно?

Я нахмурился погуще.

— Ты к чему это, малой?

— Возьмёте меня, мож, всё-таки в ученики, а, дяденька Ловкач?

О. Как кстати. Мой реципиент, значит, Савву хоть и отмечал, а до себя не допускал. Ну, продолжим.

— Ты же знаешь, не было у меня учеников, малой.

Савва понурился, плечи поникли.

— Досель не было, — договорил я, — а теперь будет. Но смотри! Трудно у меня. Сдюжишь?..

Мальчишка разом просиял.

— Дяденька Ловкач!.. Спасибо!.. Я, я всё сделаю!.. Сапоги ваксить буду!..

— Сапоги и без тебя найдётся кому поваксить, малой. У меня в учениках головой думать надо. Сможешь, докажешь — стану тебя учить. Нет — не взыщи. Пойдёшь со мною?..

Совершенно счастливый Савва так затряс головой, что казалось — сейчас оторвётся.

Друзья! Очень не хватает Ваших комментариев по прочитанному. Дайте обратную связь в комментах! Нам будет крайне полезно прочитать Ваши впечатления. Заранее большое спасибо!