Ловкач

Глава 23 Дождь и псалом

Я кивком отправил Сапожка к шкафу, в котором начинался подземный ход. Мальчишка юркнул внутрь и замер, прикрыв за собой дверцу. Я поставил на пол ведро — так, чтобы при толчке оно с грохотом полетело и Савва понял бы, что надо уходить немедля.

Откинул щеколду.

Мигель вошёл так, будто возвращался к себе домой: снял шляпу, лёгкое летнее пальто, отряхнул дождевые капли, поводил взглядом по углам — быстро, профессионально — и усмехнулся.

— Добрый вечер, господин Ловкач. — Не снимая перчаток, опёрся о спинку стула. — Рад, что вы оказались понятливы, а также вежливы и предусмотрительны. Оба качества редки.

— Чем обязан приятности? — я не предложил присесть.

— Начнём иначе. — Он чуть наклонил голову. Ну чисто светский денди, а не бандит из Вяземской лавры. — Вы догадались, как я нашёл ваше убежище?

— Допустим, догадался. — Я выдержал его взгляд. — Допустим, мне всё равно, как именно. Выйти я могу в любой момент. И спалить вас — тоже.

— Верю, — без тени вызова сказал Мигель. — А всё же отвечу, из тщеславия. Вы приметный человек, господин Ловкач. На вас обращают внимание. И мне достаточно было поспрашивать людей, обретавшихся в районе пересечения Забалканского проспекта с Обводным каналом, чтобы в конце концов наткнуться на тех, кто вас видел. Дальше уже дело техники. Проверка по планам домов, хранящимся в городской управе, разговоры с дворниками — эти всегда всё знают — и voila! Пожалуйте бриться. Я тут.

— Настоящая «мундирная поэзия», — сказал я. — Но это вы своему начальству докладывайте, не мне. Давайте к делу, господин Мигель. Вы меня нашли, прекрасно. Что дальше?

Он сел сам, не дожидаясь приглашения, положил шляпу на колени.

— Что дальше? А вы не поняли? У вас есть что-то, чего не должно быть ни у кого в этой столице. Это раз. Два: вы уже поняли, что решивших поохотиться на вас бояр решили отвлечь — Шуйские, Куракины, пожар, крики, ну, помимо рутинной работы с этими аристо. Три: у охранного отделения с завтрашнего утра план зачисток по адресам, где могут всплыть «документы и предметы особой силы». То есть то, что вам удалось стянуть из архива. В списке — ваша Вяземская лавра и пара мест, с которыми вы уже пересекались.

— Кто списки писал? — спросил я. Пусть он болтает, пусть говорит как можно больше — мне нужна информация.

— Не я, — мягко ответил Мигель. — Но я их видел.

— То есть вам их показали.

— Так тоже можно сказать, господин Ловкач. Но вы должны помнить следующее — один неглупый князь — Аркадий Голицын — надоумил враждующих князей помириться. Куракины поехали к старику Шуйскому, как говорится — «челом бить и крест целовать», что «не будет меж ними никакой вражды». А это значит, что они вернутся к охоте за вами.

— Если им позволит Охранное отделение, — заметил я.

— Охранное отделение постарается, чтобы у сих бояр было бы довольно забот, чтобы очень уж ретиво заниматься поисками господина Ловкача, — всё так же мягко сказал Мигель. — Но, господин Ловкач, услуга за услугу. Вы вернёте похищенное вами — добровольно. И станете добросовестно сотрудничать с…

— С господином советником Меньшиковым.

Мигель улыбнулся.

— Не только и не сколько с господином советником. Есть и другие… возможности.

— А зачем мне это, сударь? — я прищёлкнул пальцами, коснулся тонкой струйки силы, сделал её видимой, словно табачный дым. На шее Мигеля захлестнулась призрачная петля. — Я было пребывал в убеждении, что достал вас — там, у Охтинского узла. Оказалось, вы куда более живучи.

Мигель шутовски развёл руками, склоняя голову — мол, что ж поделать, вот такие мы.

— Зачем это вам, господин Ловкач? Ну, во-первых, мы знаем, что вы — вовсе не тот Ловкач, с кем я водил знакомство.

— Кто это «мы»? — поинтересовался я холодно.

— «Мы» — это «Детский хор». Мы — это те, кто носит разные мундиры, но служит одной великой цели. — Глаза его блеснули.

— «Детский хор»? Эти странные типы во главе с «профессором», если не ошибаюсь? Никанором Никаноровичем?.. Полноте, Мигель. Вы меня обижаете столь явной ложью. Господин советник, если не ошибаюсь, тот самый Сергий Леонтьевич —

— Если бы я верой и правдой служил охранке, господин Ловкач, что помешало бы мне выдать вас в самый первый же вечер? Когда вы только заявились в заведении Марфы-Посадницы? Но я ведь этого не сделал, не так ли?

Он этого не сделал, приходилось признать.

— То есть «Детский хор»…

— Разумеется, — пожал Мигель плечами. — Чем же ещё он может быть?

Хорошая попытка, но нет. Старается вытянуть из меня сведения, что я в реальности знаю о них?

— Я не играю в эти игры, — пожал я плечами. — У меня своя дорога, господин Мигель. И вам лучше с неё убраться. Говорите толком или убирайтесь.

— Как невежливо, господин Ловкач. Впрочем, та сущность, что обитает сейчас в этом теле, не знает наших правил вежливости, не так ли?

Мне это надоело.

Призрачная петля на шее Мигеля затянулась туже. Тот не дрогнул, только повернул камнем вверх перстень на указательном пальце.

— Многие носят тут подобное, — сказал я хладнокровно. — Но не думаю, что на сей раз вам поможет, сударь.

— В самом деле? — в тон мне ответил Мигель. — Быть может. Но тогда вы не узнаете, как именно подчинить себе охтинский Узел. Подчинить до конца, чтобы он отдал бы вам всю силу.

— А вы обладаете подобным знанием, сударь?

Мигель энергично закивал.

— Именно это группа «Детский хор» и хотела вам предложить.

Я ничего не ответил.

Он сидел напротив — спокоен, уверенный в своём праве и в тех, кто стоял за ним.

Пальцы в перчатках аккуратно касались шляпы, снимая невидимые глазу пылинки. Мигель тоже умел держать паузу, словно хороший дирижёр.

— Зря вы на меня сердитесь, — мягко сказал он. — Мы ведь тогда, у Охтинского узла, вам на помощь пришли. Вы справились по большей части сами, но мы вас страховали.

Я усмехнулся:

— Страховали? Забавно. От чего же — от самих себя?

— От ошибки, — Мигель пожал плечами. — От роковой ошибки. Слишком много тогда крутилось всякого-разного. Мы просто постарались, чтобы вы вышли живым.

Он говорил спокойно, почти дружелюбно — и от того ещё менее заслуживал доверия.

— А тогда, в лавре, полагаю, громилы тоже были для страховки? Или — поднимайте выше — сразу во имя спасения? — спросил я. — Очень благородный способ убедить человека в вашей искренности.

Мигель чуть наклонил голову:

— Громилы — для того, чтобы вас разбудить. Чтобы понять, что сидит внутри. И чтобы помочь ему освободиться.

— Тьфу, и вы полезли в эту мистику? — я фыркнул. — Ещё скажите, что всё это был ваш хитрый план с самого начала.

Он не улыбнулся.

— Не с самого, но наш план, да. Мы знали, что Завязь реагирует только на сильный импульс. Без этого она спала бы вечно. А нам нужно было понять — кто именно вышел из сна.

— Вы удивите меня ещё больше и скажете, что всё это — ради моего блага?

— Возможно, — сказал он тихо. — Вы пока ещё не совсем понимаете, в какую игру втянуты. Охранка паникует, бояре точат ножи, а мы — единственные, кто понимает, что вы такое. Остальные — нет. Они вас боятся и могут… наделать глупостей.

Тут просилось что-то гордое типа «меня не так-то просто убить», но я решил за благо не выказывать характер.

— Вот как. Вы единственные, кто понимает, интересно. И кто же я, по-вашему? Очередной мессия, или что-то совсем иное? Навроде… Как там выражался любезнейший Сергий Леонтьевич? Астральное загрязнение? Фибриллы? Морги и кафедры экспериментального богословия?.. Так куда меня запишите, в «фибриллы», нет?

Мигель улыбнулся — почти по-человечески.

— «Фибриллы»… Вам смешно. Это потому, что вы толком так и не поняли, что это такое.

Не совсем — я-то прекрасно помнил, как эти штуки едва не утащили Сапожка на тот свет. Но, опять же, упоминать это я не стал.

— Мы бы назвали вас — очень важной фигурой в великой партии.

Мы не враги вам, Ловкач. Детский хор — не уличная секта, а организация, которая умеет держать слово. Организация, которая… — он понизил голос, — действует не только в этом мире. Так что… Мы защитим вас от охранки. От бояр тоже. Скоро начнётся новая свара — и всем будет не до вас.

Мы только просим — не мешайте нам убедиться, что вы именно тот, кто нужен.

— Какая трогательная забота, — сказал я. — Выходит, всё это время вы меня любовно охраняли, чтобы потом посмотреть, что вылупится из скорлупы?

— Вы ироничны, господин Ловкач. Но иногда за иронией удобно прятать страх.

Мы не просим веры, только памяти. Вспомните, кто вы. И, если вы будете с нами — вас оставят в покое. А теперь позвольте откланяться. Когда же почувствуете, что пора, произнесите слово «Псалом». Так, как можете только вы. С силой. Мы услышим.

Он надел шляпу, шагнул к двери.

Я не стал останавливать.

Створка закрылась.

В тишине стало слышно, как барабанит снаружи беззаботный летний дождь.

Я открыл тайник, взглянул на доставшийся мне сундучок с Завязью — и мне показалось, будто крышка еле-заметно дрогнула.

— … Перепиши, — шепнуло изнутри.

Я усмехнулся:

— Да уж. Псалом, говорите. Посмотрим, кто кого услышит.

Дверь за Мигелем закрылась тихо — будто и не было его.

Я ещё постоял, прислушиваясь, подозревая засаду — но всё оставалось тихо, недвижно

Надо было решать, что дальше.

Убежище жалко — место хорошее, стены толстые, под полом тайник, из шкафа потайной ход прямо к Обводному.

Но оставаться здесь нельзя — знает один, знают все.

Кто именно — Мигель, охранка или кто похуже — неважно.

Когда слишком много глаз глядит в одну точку, точку приходится переносить.

Разбудил Сапожка — тот сидел в проходе за шкафом, съежившись, напружинившись, готовый и бежать, и драться. Глаза блестят, злые, как у хорька.

— Вылезай.

— Можно? — шепнул он.

— Можно. Кончилась наша тишина, засветилось место. Пойдём к бабе Вере, потолкуем.

Он вскочил, встряхнулся, мигом собрав свой хлам.

Я взял сундучок. Как будто легче стало, когда прижал его к боку — всё-таки Завязь тут. Не у Мигеля, не у советника Сергия, а у меня. И пусть весь город гудит или ходуном ходит.

К дому бабы Веры мы добрались без приключений. По дороге молчали. Я напряжённо думал, как же Мигелю удалось так быстро нас вычислить; Сапожок помалкивал, потому что с тревогой глядел на меня.

Над трубой у старой знахарки поднимался лёгкий дымок. Значит, дома.

Я постучал — два подряд, один после паузы, сигнал, которым пользовался ещё сам изначальный Ловкач.

— Кто там шастает? — раздалось ворчливое из-за двери. Баба Вера, скорее всего, отлично знала, кто, но поворчать случая не упускала.

— Свои, баб Вера.

Засов лязгнул, дверь открылась, и просочился запах трав и свежего хлеба…

В горнице меня встретили всё те же — баба Вера в переднике, Гвоздь, опять возившийся с какими-то жаровнями и курительницами; однако на лавке у стола сидела женщина, в сером платке, тонкая, словно ветка.

Марья-Искусница.

Ванда.

Княгиня Ланская, если по бумагам.

Она вздрогнула, завидев меня, но не от радости, нет. Меня пронзил её взгляд — острый, настороженный, словно она никак не могла решить, кто перед ней — тот, кого она знала, или некто совершенно иной.

Сапожок притих, спрятался за мою спину, почувствовав перемену в воздухе.

— Ты жив, — сказала она, и в голосе было не облегчение, а удивление с примесью тревоги.

— Похоже на то, — небрежно ответил я. — Скажи лучше, ты-то как выбралась?

Она прикусила губу, села снова, будто силы кончились.

— Крышами, — сказала просто. — Как же ещё? Ты вниз пошёл, я наверху оставалась. Места те я знаю. Ушла, как видишь. «Похоже на то» — так?

Я кивнул.

— И тебе дали спокойно уйти?

Баба Вера решительно вмешалась.

— Так, господа хорошие, прежде всего, обедать станем. Малец голодный. А ему, после выздоровления, голодать неполезно. Гвоздь! Помогай на стол собирать.

— Я тоже помогу, — Ванда поднялась.

Мы с Сапожком остались сидеть.

— Удумали, тоже мне, — продолжала ворчать меж там баба Вера, ставя на стол тарелки и миски. — Чёрную Библиотеку взять!.. Еле ноги унесли, и хвала силам всем, что унесли!.. Ну, с Марьи-то спроса нет, баба, волос долог, ум короток, но ты-то, Ловкач!.. Ты же знал, что там!..

— Чего это у меня ум короток? — возмутилась Ванда. — Это я его наняла, между прочим!

— Тогда у тебя, милая, ум не просто короток, а совсем его нет, — ядовито ответствовала знахарка. — Умения-то лекарские у тебя есть, а соображения — нету!.. Возомнила о себе невесть что!.. Счастье, что живыми вернулись, вот что я скажу.

— Но ведь вернулись же, баба Вера. И с богатой добычей, верно ведь, Ловкач?

Я кинул.

— Но дорогонько же обошлись мне эти книги…

— Зато теперь они есть. И, кстати, я бы хотела их получить, Ловкач. Или ты наш уговор совсем забыл?.. По списку. Помнишь?

— Я-то всё помню. А ты уже забыла, что я тебя спрашивал.

— Что? — спохватилась она.

— Как ты ушла, он тебя спрашивал, — буркнула баба Вера. — Вот она, память-то девичья!..

— Ты только и сказала, крышами, мол. А преследовали тебя? Если да, то кто, как долго? Как ты от них отбилась?.. И не вздумай сказать, ушла, дескать, как к себе домой.

Она поджала губы.

— Преследовали. Двое.

Интересно как. И меня в самом начале преследовали двое.

— Давай угадаю, — сказал я небрежно. — Один громила, словно вчера в кабаке вышибалой работал, другой в монашеской рясе, за плечами — аппарат странный, с медными трубами? Верно?

Она взглянула на меня с растерянностью.

— Да. Но откуда ты знаешь…

— Неважно. Знаю. И как ты от них избавилась?

— Очень быстро бежала, — буркнула она. — Через три отнорка проскользнула, там только я пройду. Они-то здоровенные, им простор нужен. Ну, а я простора им и не дала.

— И всё? Так просто?

— Ещё стреляла, — призналась она.

— Пули их едва ли возьмут, — неожиданно вмешался Гвоздь.

— Именно, — кивнула баба Вера. — Знаю, Марья, про кого ты речь ведёшь. Их не то, что пули, их и —

— Пули-то у меня не простые были, — нехотя призналась Ванда. — Добавила к ним кое-что. Я ж не лаптем щи хлебаю, вы это знать должны, — и кивком указала на Сапожка.

— И что же, уложила? — живо поинтересовался Гвоздь. — Я вот только издали их и видел, а страху такого натерпелся, что ни в сказке сказать!..

— Уложишь их, как же, — фыркнула Ванда. — Замедлила, чтобы оторваться, чтобы след мой потеряли.

Что-то она явно недоговаривала. Но настаивать я не стал. Пусть говорит сама, да побольше.

— Про себя расскажи лучше, Ловкач, — она попыталась сменить тему. — Ты-то не по крышам бегал, как я, ты в книгохранилище был. Скажи, что видел? Как ушёл?

Я пожал плечами:

— Ушёл как всегда. Не быстро, но живым. Слишком уж много их меня там ждали.

Не уверен, кто именно. Одни жандармы — человеческие. Другие… не очень.

Один даже помянул «Детский хор».

Ванда вздрогнула — не от страха, скорее от раздражения, словно я случайно коснулся не до конца зажившей раны.

— Не называй их так вслух, — сказала она после короткой паузы. — Кто знает, кто слушать может?. — Кто это у меня тут подслушать сможет⁈ — возмутилась баба Вера.

— Не у тебя, баб Вера, — вздохнула Ванда. — Есть такие, кому и стены не помеха.

— Это кто ж такие? — мрачно осведомился Гвоздь, вытаскивая на свет внушительный топор.

— Лучше никому не знать, ни мне, ни тебе, ни остальным, — отрезала Ванда. — Оставим это, ладно?

— Можно и оставить, — я усмехнулся. — Но вы знакомы, значит?

Она вскинула взгляд — и тут же отвела, будто одёргивая себя.

— Доводилось. Думала, понимаю, кто они. Думала, иду туда, где люди пытаются остановить то, что пожирает города. — Она вздохнула, провела пальцем по краю миски. — А потом как-то слишком много совпадений стало. Слишком много «случайностей», которые происходят точно по расписанию.

— К примеру? — Но фраза про «пожирание городов» мне вдруг запала.

— Ну… — Она медленно подбирала слова, и было видно: не хочет показаться ни всезнайкой, ни доносчицей. — То охранка вдруг свалится, как с неба. То надежную явку вдруг провалят. То груз перехватят. Переписчик у нас был, знаток мёртвых языков. Расшифровал для нас несколько рукописей. Мы ничего даже и применить не успели — охранка явилась, увели его. И вот сейчас, с библиотекой этой… я хоть и на крыше сидела, а почувствовала — кто-то очень важный явился. Очень. Меньшиков, не меньше. Верно? Моя очередь угадывать, — она бледно улыбнулась.

— Верно, — я кивнул, внимательно глядя ей в глаза. — Так, значит, «Детский хор» пытается остановить —

— Остановить зло, — шепнула она еле слышно. — Огромное, вселенское зло.

Наступило молчание. Все смотрели на Ванду.

— Простите, — наконец выдохнула она. — Не стоит об этом говорить, честное слово.

Гвоздь, до этого честно внимающий собственным ложкам и мискам, шмыгнул носом:

— Я ж говорил, баб Вера: никогда я этим «певцам» не верил. И что подальше от них надо держаться…

— Ты говорил, — буркнула баба Вера. — А теперь помалкивай и ешь. Разберёмся.

Ванда перевела на меня взгляд:

— Если кто-то помянул «Хор» возле тебя, это значит, что за тобой идёт уже не только охранка. Они любят держаться в тени и говорить чужими словами. Поначалу ласково, потом — как получится.

— Сегодня было ласково, — сказал я. — Слова хорошие, музыка приятная. Про защиту, про понимание и «великую партию». Попросили только — «вспомнить, кто я», и, если можно, — «не мешать». И пароль оставили, как в дешёвом шпионском романе.

— Упаси тебя всё святое вслух его произносить. Впрочем, ты это и сам понимаешь, Ловкач.

— Я-то понимаю, да только не всё. Там чем именно этот «Хор» занимался? Я, ты знаешь, человек дела. Дай мне замок, который взломать надо. Или сейф, что надо открыть. Чего этот «Хор» хочет? Что делает? Только без словоблудий.

Ванда досадливо отвернулась.

— Ловкач, странные ты вопрос задаёшь. Раньше, когда я тебя подряжала в Чёрную библиотеку влезть, ты ни о чём таком не спрашивал.

— А теперь спросил. Интересно стало. Ну так как, ответишь, нет?

— Ты не поймёшь, — прошептала она.

— Он поймёт, — вдруг вылез Сапожок. Я чувствительно толкнул его под лавкой — молчи, мол.

— Ты и сам мне не ответил, — Ванда пошла в атаку. — Как ты оттуда выбрался? С таким количеством охраны? Да ещё каким-то новым путём?

— Через подземелья, — невозмутимо сказал я. — Вышли в коллектор.

— Как⁈ — не отступала она. — Каменный пол голыми руками вскрыл?

— Зачем руками? Ты же меня знаешь, Ловкач с пустыми карманами на дело не ходит.

— Отмалчиваешься?

— Как и ты, дорогая, — я смотрел ей в глаза. — Или ты толком рассказываешь мне, что это за «Хор», почему он именно «Детский», или мы с тобой расходимся, как в море корабли.

Она опустила голову. Говорить ей явно не хотелось.

— «Детский Хор» — я в это верила — те менталисты, которые за свободу и справедливость. Который против… того ужаса, что живёт за гранью тонкого мира.

Баба Вера, Гвоздь и Сапожок поспешно перекрестились. Я — нет.

— Там нет Спасителя, баб Вера, — тихо и очень устало шепнула Ванда. — Там только сила и зло. Зло, которое приходит и… пожирает всё, до чего может дотянуться.

— Знакомо, — сказал я. Голос сделался каким-то чужим.

Да, знакомо. До боли.

— Знакомый мотив, я имею в виду. Сказки это всё, про вселенское зло, которое «где-то за небом живёт». Враки.

— Да что ты об этом знаешь⁈ — вдруг прошипела Ванда разъярённой кошкой. — Ты там бывал⁈ Ты видел? Ты знаешь, что такое Астрал, а, Ловкач⁈

Сапожок аж подпрыгивал, так ему хотелось выпалить что-то вроде «да мы с дядей Ловкачом там сами побывали!». Я вновь толкнул его под столом.

— Что я знаю, чего не знаю — неважно, — парировал я. — Сейчас мне интересно про этот «Хор». Ты рассказываешь сказки. Зло где-то «за небом», а «Хор» этот знаменитый — здесь, в Петербурге, сладко ест, мягко спит. Где их борьба? Чем они заняты?

— Их борьба не тут, — она склонила голову, голос дрогнул, вот-вот, кажется, заплачет. — Она за небом. Но и здесь она тоже есть… хотя её не видно. Но… я не могу об этом говорить… не хочу…

— Значит, ты пока ещё с ними, но уже и как бы не с ними?..

— Я с теми, кто в самом низу, — шепнула она. — Кто верит и борется. Те, кто наверху… кроме разве что Никанора Никаноровича, профессора… вот они заняты невесть чем. Не знаю… и не уверена, что хочу знать. Книги из моего списка… они помогут борьбе. Тебе о ней знать не надо, Ловкач.

И вновь бросила на меня тот странный взгляд, словно сомневаясь, тот ли я, за кого себя выдаю.

— Хорошо, — сказал я. — Книги из списка я тебе отдам, не все, извини. Все вынести не удалось. Я и сам едва спасся. А вот от певцов этих, Мигеля приславших, уходить придётся. Вот только куда?..

— Я знаю, — встрепенулся вдруг Гвоздь. — Старая верфь на Галерном острове. Заброшена, скоро должны снести. Но на какое-то время хватит.

На какое-то время, подумал я. На время, пока я не пойму, что делать.

Девушка по имени Полина стояла в кабинете конторы «Присяжный повѣренный Кацъ».

— Мигель Себастьяныч, я ведь нашла его!.. Нашла для вас!..

— Нашла, нашла, — благодушно ответствовал Мигель. Он, похоже, пребывал в отличнейшем настроении. — Ты молодец, Поля. Я тебе кое-что обещал и слово своё сдержу. Куракины многих слуг рассчитали, боялись, что они старому князю Шуйскому всё доносили. Новых набирают. Так что вот тебе письмишко… — он протянул ей конверт. — Отдашь домоправителю. Скажешь, по объявлению. Здесь рекомендации и всё прочее. Там же инструкции, что и как говорить. Ну, а дальше, моя дорогая… думаю, ты понимаешь, что должна будешь мне рассказывать всё, о чём там услышишь. Это, надеюсь, ясно?

Поля торопливо закивала.

— И помни, — продолжал Мигель, откровенно её разглядывая, — сболтнёшь что — со дна морского тебя достану. И из-за неба, если потребуется.

— Я понимаю, Мигель Себастьяныч… — прошептала она слабым голосом.

— Вот и умница, что понимаешь. А теперь, дорогая, давай-ка, раздевайся. Я сегодня в настроении, — он плотоядно ухмыльнулся.

Поля вздрогнула, втянула голову в плечи, и задрожавшими вдруг пальцами взялась за застёжки платья.

Деваться ей было некуда.