Ловкач

Глава 21 Дева и смута

Александра не ответила, с усилием выпрямилась, прижимая пальцы к вискам.

— Что он делает?..

Аркадий тоже побледнел, под глазами внезапно залегла синева.

— Вот ты мне это и скажешь, — прошипел он, но тоже с явным трудом.

…А князь Иван Михайлович Шуйский медленно спускался меж тем по ступеням. Вышел он, облачившись в полный парад, словно русский боярин времен Ивана Грозного, в высоченной шапке, в распахнутом багряном кунтуше, подпоясанный широкий поясом с золотым шитьём, в алых длинных перчатках, широкие раструбы которых поднимались почти до локтя. В правой руке — длинный посох чёрного дерева, украшенный жемчугом, словно бы вживлённым прямо в дерево или произросшим оттуда.

— Да вы ума лишись, смутьяны! — гремел над толпой его голос. — На погибель идёте, прямой дорогой!.. Обдурили вас Куракины, ляхи окаянные, на природного русского князя натравили!.. Остановитесь, вам говорю!.. А то никому не уцелеть!

Дорогие сафьяновые сапоги, какие только на царский выход в Грановитую палату надевать, спустились ещё на одну ступень. Ещё ближе к оторопевшей толпе.

— Расходитесь! — рык старого князя был слышен, казалось, сейчас над всем Невским, вплоть до Дворцовой площади. — Бегите, глупцы!..

И он ударил посохом о камень.

Аркадия согнуло, словно ему ударили под дых. Александра же, напротив, осталась стоять, хотя из обеих ноздрей у неё побежали две карминовых струйки.

— Невероятно, — прошептала с усилием.

А князь Иван Михайлович меж тем спустился ещё на одну ступеньку, потом ещё.

Незримая сила давила и теснила собравшуюся толпу, кто-то полз на четвереньках прочь, кто-то падал на колени и завывал, обхватив от нестерпимой боли голову руками, самые умные из задних рядов опасливо, но рассудительно давали дёру.

Грянул выстрел, за ним другой. Стреляли из револьверов, но прицел оказался дурён — пули выбивали облачка штукатурки из стен, не более того.

— Князь им глаза отводит, — с трудом проговорила Александра. — Да только не продержаться ему долго. Потому что —

Вновь выстрелы. Теперь со стороны Литейного, куда выходили зады дворца Шуйских.

Князь не обернулся. Только поднял посох, ударил им вновь, да так, что от сильнейшего ментального удара согнуло даже Александру. Люди вокруг падали, кому повезло оказаться подальше, те с воплями разбегались. Другие пытались отползти, кто-то даже сиганул с моста в Фонтанку.

Аркадий Голицын неимоверным усилием заставил себя выпрямиться. На мосту осталось их только двое — он и сестра. Собранная Куракиными рать толпилась возле парадных ворот дворца, она уменьшилась в числе, но не разбежалась полностью — кто-то в ней прикрывал её ядро, не давая ударам Шуйского добить толпу окончательно.

Откуда-то из района Дворцовой в небо вдруг рванулся чёрный султан дыма, пронёсся тяжкий удар.

— Ха! — каркнул Шуйский. — Говорю же вам — бегите, олухи!

Но за его спиной выстрелы звучали всё чаще и всё ближе.

Князь не оборачивался. Ещё ступенька. Вот он уже совсем спустился, вот он идёт грудью на толпу, и наряд его — парадное облачение русского боярина — не кажется ни смешным, ни нелепым, достойным лишь театральных подмостков.

Пули летели мимо. По щекам князя стекал пот, пока ещё пот, не кровь — но шаги его сделались неувереннее, словно даже этот колосс терял силы.

— Вперёд! — хрипло выкрикнул кто-то из толпы, и Иван Михайлович вскинул голову.

— Куракин! Владимир, ты ли это⁈ Выходи на честный бой, грудь на грудь, один на один!.. Одолеешь меня — всё твоё будет!

Выстрел. Оголовье парадного посоха разлетелось вдребезги, словно стеклянное. Губы Шуйского сложились в презрительную усмешку:

— Видите⁈ Я один на вас иду, холопы несчастные, а тот, кто вас сюда потянул — против меня, старика, выйти боится!.. Трусит, за спины ваши прячется!.. Не позорь род свой, Куракин, многие из ваших верно России служили, честно за неё пали!.. За ратников да солдат не прятались!..

Ему никто не ответил. Точнее, ответили без слов, молчаливо, беззвучной контратакой, волной ужаса и боли, посланной через Астрал.

Князь дёрнулся, из-под шапки по шее вниз побежали алые капли.

— Врёшь, не возьмёшь!..

Александра Голицына решительно утёрла сочившуюся из носа кровь. Столь же решительно, быстро, почти бегом, кинулась к ограде дворца.

— Куда⁈ — завопил Аркадий.

Бросился было следом, но тут князь послал ещё одну ментальную волну, от которой у Голицына подкосились ноги в начищенных ботинках. Сестра его вздрогнула, пошатнулась, как от удара, но назад не повернула.

— Стойте! Стойте! — она проталкивалась через толпу, и люди в растерянности расступались перед ней, такой ощущался сейчас в ней бешеный напор. — Стойте, люди русские! Стойте, народ православный!.. Что удумали, зачем смуту начинаем⁈ Чего делим⁈ Зачем друг другу рёбра ломаем?..

— Голицына! — раздалось сдавленное откуда-то из людской гущи. — Не доводи до греха, уходи!..

— Верно, дева, уходи, — тяжело прохрипел и Шуйский. Сглотнул, утёр стекавшую кровь. — Уходи, нечего тебе тут…

— Вот именно, нечего тебе тут, — Аркадий Голицын встал рядом с сестрой. — Князь, я…

— Голицын!.. Ты вообще за кого⁈ — раздалось гневное из толпы.

— Князь Владимир Александрович, я спасаю сестру! — Аркадий побледнел, но не отступил.

— Непохоже, чтобы её спасать надо было, — Куракин-старший оставался в самой гуще своих наёмников.

За спиной, где-то в недрах дворца, тяжело ахнуло, из окон фасада вылетели рамы, повалил густой дым.

И почти тотчас громыхнуло в отдалении, там, где Мойка делала изгиб подле Дворцовой площади. За спиной Шуйского быстро разгорался пожар.

Князь иван Михайлович обернулся — и в этот миг пуля-таки настигла его. Старый князь пошатнулся, попытался удержаться, не смог, тяжело оперся на посох, с которого сыпались мелкие щепки, и начал заваливаться.

В толпе кто-то взвыл торжествующе, кто-то снова завопил «Вперёд!», но тут Александра вскинула обе руки, так, словно пыталась удержать падающее небо.

— Назад!.. Вы его не тронете!..

Из горящего дворца уже бежали слуги. Где-то рядом раздавался колокольный звон, били в набат. Люди Куракиных двинулись было вперёд, и —

— Назад, — Александра проговорила это негромко, но так, что услыхали все.

И резко уронила руки.

Новая волна прокатилась от ступеней горящего дворца до самой набережной. И она, эта волна, разом погнала всю собранную Куракиными толпу прочь, да так, что люди с воплями один за одним попрыгали в реку, бросая оружие. Не осталось никого, даже самого Владимира Куракина. Князь благоразумно решил не отделяться от собственного воинства.

— Что ты делаешь⁈ — зашипел на сестру бледный Аркадий.

— То, что велит мне совесть, брат. Ты привёл меня сюда, и я защищала старого князя Ивана Михайловича. Окажись мы около особняка Куракиных, я помогала бы им. — Александра была бледна, её пошатывало. — Княже Иван Михайлович!.. Сейчас помогу…

Она склонилась над старым князем. К ним уже бежала челядь, а впереди всех человек в чёрном сюртуке и пенсне, с докторским саквояжем.

— Сударыня!.. Позвольте, я врач!..

— Сейчас… сейчас… — Александра, словно сомнабула, надавила ладонями Шуйскому на грудь. Князь не стонал, только моргал редко. Увидев Александру, он попытался поднять руку — получилось едва заметно:

— Благодарствую… дева… — хрипло произнёс он. — Я… не важно… Делом займитесь… архив… не дайте волкам…

— Сударыня!..

— Тихо ты… трубка клистирная… — прохрипел князь. — Дева знает, что делает… пулю извлекает… закрывает там всё… сейчас весь твой сделаюсь…

Аркадий наклонился, прикрыл сестру плечом:

— Князь, ещё чуть-чуть. Держитесь.

Тот слабо кивнул, только борода дёрнулась.

Александра выдохнула, отняла руки. Кивнула доктору, дрожащими пальцами протягивая тому револьверную пулю.

— Вот… достала…

— Благодарствую, сударыня, позвольте, теперь я займусь непосредственно раной!..

— Да-да… конечно.

Она отступила на шаг, а Аркадий тут же поймал её локоть.

— Вечная благодарность моя тебе, дева Александра… — губы старого князя едва шевелились, однако он не сдавался. — Вишь, зря на вас, Голицыных, наговаривал-то я…

— Князь, вы в надёжных руках. Позвольте мне теперь позаботиться о сестре. Она отдала слишком много сил.

— Пожар… тушить надо… — вяло упиралась Александра.

— Ничего тебе не надо. Домой нам надо. Тебе — выпить горячего вина и лечь.

Аркадий, больше не глядя на Шуйского, решительно повлёк её прочь.

— Я… мне… — слабо сопротивлялась она.

— Идём, — Аркадий уже почти нёс сестру на руках.

Над дворцом Шуйских меж тем по-прежнему поднимался дым. Со всех сторон подъезжали пожарные бочки, тяжёлые, запряженные четверками лошадей. Городовые, до того державшиеся на почтительном расстоянии, наконец-то строем двинулись к воротам; молоденький офицер пытался распоряжаться хриплым голосом:

— Зевак оттеснить! Проход открывайте!.. Воду — сюда! Лестницу — к правому флигелю!..

Слуги Шуйского вытаскивали из парадной залы ковры, сундуки и, главное, — кипы архивных папок. В самом здании пожарные взялись за дело всерьёз — огонь больше не распространялся.

— Его… тушат?..

— Тушат, тушат, Саша, не волнуйся.

С набережной доносились плеск и ругань — подоспевшие городовые вытаскивали из Фонтанки куракинских людей, мокрых и злых. Несколько из них, сквозь зубы что-то шипя, пытались сбежать по набережной, но жандармы здесь оказались неожиданно ловкими; хватали за воротники, валили на мостовую. Оружие собирали в отдельную кучу — берданки, кинжалы, пару пистолетов.

— Записывай! — рявкнул молодой офицер писарю. — Каждого по имени, и кто из чьих!

У ворот, откуда ни возьмись, появился сухощавый господин в узком сюртуке с портфелем. Он не стал представляться, просто показал какую-то бумагу молодому жандармскому офицеру да кивнул:

— Опись. Как только потушат пожар. С этой минуты сюда без моего разрешения никто не входит. — И тише, уже к Аркадию: — Ваша светлость, прошу не задерживаться.

— Не дерзи, Платонов, — отозвался Голицын, не меняя тона. — Здесь моя сестра помогла предотвратить бойню. Хоть раз отметьте это в своих рапортах.

— В рапортах — только факты, — сухо ответил юркий господин и, несмотря на ещё валивший из окон дым, прошёл внутрь.

За ним следом — четверо странно-широкоплечих типов, даже на вид таких здоровенных, что, казалось, каждый способен поднять по десятисаженному бревну.

Люди потянулись в стороны от дворца: кто-то крестился, кто-то ругался, кто-то поминал «барскую войну», кто-то шептал про «адову политику». Несколько газетчиков, как грибы после дождя, возникли из-за угла, будто из ниоткуда, и лихорадочно принялись строчить в блокнотах — что-то про «небывалое дерзновение» и «осаду дворца».

Из толпы, мокрый до нитки, с рассечённой бровью, вынырнул Владимир Куракин. Оглядел лестницы, дым, людей на коленях у ступеней — и встретился взглядом с Голицыным.

— Запомню, — отчеканил он глухо. — Этого я тебе не забуду, Голицын.

— Чего же вы мне не забудете, князь? Моя сестра вмешалась из человеколюбия, а не из преданности роду Шуйских. Да и я сам представить себе не мог, что вы решите устроить этакое побоище!..

Куракин дернул щекой, отвернулся. Махнул командовавшему городовыми офицеру:

— Отпустите моих людей. Они выполняли приказ. Объяснения я дам лично самому государю. Вы меня знаете.

— Приказ… преступный… — офицерик побледнел, но старался держаться.

— Об этом, — прорычал Куракин, — я буду говорить с государем. Я сам за всё отвечу. А люди мои ни при чём. Отпустите их. Слово князя Гедиминовича, я предам себя на суд его императорского величества.

Офицер поколебался ещё немного.

— Благодарность моя вам будет безмерна, — Куракин понизил голос. — Не за себя прошу — за других. Взятку вам не предлагаю — не оскорблю вас этим. Предлагаю лишь справедливость.

Аркадий Голицын, слыша всё это, закатил глаза.

— С вашего позволения, я откланяюсь, князь Владимир Александрович. Когда схлынет горячка, вы сами согласитесь, что мы с сестрой не могли поступить иначе. Извозчик! Эй, каналья, сюда!.. Не видишь — барышне плохо⁈ Гони давай!.. Особняк князей Голицыных — знаешь?.. Фонтанка, двадцать — живо!..

Вести мне принёс Сапожок — примчался, как с пожара, весь запыхавшийся. Впрочем, именно что с пожара — даже здесь, на Обводном, слышны были колокола огнеборных тревог.

— Совсем, дядя Ловкач, бояре с ума спрыгнули — друг на дружку полезли, да с оружием!.. Куракинские на дворец Шуйского наскочили, а Шуйского дворня — на куракинский особняк, что на Мойке!.. Пожгли-побили, людей покалечили!

— А полиция что же?

Сапожок пренебрежительно свистнул.

— А их никто спервоначалу и не видел. Уже к разбору шапочному подтянулись.

Я усмехнулся.

— Бояре счёты сводят. А те, кто ещё выше — смотрят да посмеиваются. Потому, дружок, и городовые с околоточными сидели тихо, команды не было. Впрочем, нас с тобой да бабы Веры с Гвоздём это не касается. Пусть себе дерутся.

Сапожок задумался.

— А вдруг, дядя Ловкач, нам с того какой бы хабар отвалился?

— Какой тут хабар, приятель? Нам тихо сидеть пока надо, — я указал на книги, — покуда не разберусь.

— А потом что, дядя Ловкач? — жадно спросил Сапожок.

Я поднял на него глаза. Соблазн велик, что и говорить. Принципиально иные конструкты, «на живой основе», такие конструкты, что смогут противостоять ратям Лигуора…

Стоп!.. зачем мне это надо, кому-то «противостоять»? Что мне с того будет?..

«Ну, очень многое, — всплыло вдруг в голове. — Этот мир с древними узлами, что успешно противостоит силе Лигуора невесть сколько веков — разве не стоит того, чтобы за него сразиться?.. Взять здесь власть, в этом туманном городе, где бродит загадочная лошадь, словно заблудившееся астральное существо; посадить Завязь, вырастить мой, только мой Узел, замкнуть его на себя; подчинить остальные, один за другим, и тогда —»

А что тогда?

Не сомневайся, Ловкач, и не давай пустым мыслям тебя отвлечь. За тобой по-прежнему гонятся конструкты милейшего Сергия Леонтьевича; князья, чей контроль над Узлом ты собираешься оспорить, тебя покамест потеряли, но только на время.

Тебе нужно настоящее убежище. Твоя крепость. Дворницкая эта с подземным ходом хороша, спору нет, но многого и многих тут не накопишь.

Я вновь склонился над диаграммами.

Заманчиво. Очень сложно в исполнении, но крайне заманчиво. Уж больно результат красив.

Воин действует, воин не предаётся слишком долгим размышлениям.

Соблазн, всё более сильный, овладевал мной.

Бросить вызов — не кому-то одному, вообще всем в этом мире. Всем силам до единого. Выйти с ними на бой и победить. Воссесть на престол — не одной какой-то страны или даже империи, но на троне всего мира. Что они смогут мне противопоставить? Зелёный перстень Сергия Леонтьевича? Его собственные конструкты, плюющиеся алым? Ха! Если я реализую схемы из этой книги, монстры здешних менталистов просто должны будут разбежаться перед моей армией — если, конечно, ещё способны будут бегать.

И лучше всего будет начать с Сапожка. Он мне доверяет. К тому же, судя по диаграммам, некоторые конструкты требуют живого материала, пребывающего в «юном возрасте».

Да и сам мальчишка, думаю, возражать не станет. Что это для него — ещё одно восхитительное приключение!..

Но что-то мне не давало покоя, что-то настойчиво стучалось в сознание. Из совсем недавнего.

Я хоть и ушёл глубоко в изучение схем, а что вокруг творится, тоже замечал. И подряд несколько мощных астральных толчков сразу уловил. Где-то неподалёку работала группа сильных менталистов, но это было явно не по мою душу, и я не то что не придал этому значения, но просто не стал реагировать раньше времени. «Не суетись под клиентом», как сказала бы, наверное, девушка Поля…

Но было в них что-то не отпускавшее. И не только их мощь. Не только изощрённость, нет.

Было в них нечто странное, вдруг мне напомнившее ту безымянную девушку у ворот павшего города. Города, взятого моей силой и моим искусством — но не для меня.

Что-то общее. Что-то неуловимое. Притягательное и непонятное.

И это осознание заставило меня отложить книгу и даже остановить Сапожка, продолжавшего с упоением пересказывать всё увиденное.

Я прислушался к силе и вдруг понял, что вот это — настоящий противник.

От автора:

Возродившийся в теле бастарда древний воин наследует усадьбу у Пограничья. Хитрые соседи, магия, древние механизмы и немного строительства: https://author.today/reader/471130