Ловкач

Глава 2 Уют и хозяин

Сознание возвращалось неохотно — как замерзший и негнущийся палец в неразношенную перчатку. В ушах гудело, в недрах черепа что-то постукивало, и я первым делом понял, что одно веко у меня приоткрыто больше, чем другое. Деталь мелкая, но… сразу не моя. Не я. Не так должно быть. Значит, тело осталось то же… этого, как его — Ловкача.

Я лежал на чём-то мягком, но не утопая в нём, не как в пуховой перине. Ощутив это, я открыл глаза полностью.

Потолок был высокий, белый, в штукатурных розетках. У стены стояла ширма с витражными вставками — геометрические узоры, красные, синие, золотые, не то чтобы церковные, не совсем светские. Толстое стекло, за ним горел явно искусственный свет, что-то холодное, не свечи и не лампы, неизвестно что. Рядом тикали часы, и каждый тихий звук отдавался, будто в пустой церкви. И тишина эта была не успокаивающей, а напряжённой, словно накануне выстрела.

Что ж, может, я и окажусь этим выстрелом.

Враг достаточно беспечно предоставил мне и время, и возможность восстановиться. Не бросил в ледяной и сырой каземат, не приковал пудовыми цепями. Кровать, одеяло, тепло — что может быть лучше?

Лучше, конечно, ещё добрый обед, но желать этого было б уже чересчур.

Я мысленно перебирал доступные этому телу средства и ресурсы, готовясь к контратаке.

С доступными средствами не очень. Если не считать кольца с искрой силы… кстати, а где оно, отобрали? — нет, вот же, где всегда, на безымянном пальце; если не считать его, то в наличии разве что хитрость с ловкостью. Что ж, попробуем что-нибудь из арсенала меня прежнего. Это будет хорошей проверкой — возвращается что-то или нет.

Надо мной жужжала пара мух. Из тех отвратительных, жирных зеленоватых тварей, что нагло лезут в глаза и рот. Я вскинул руку — одна из мух оказалась у меня в кулаке, вторая гадина ловким маневром уклонилась.

Так. Кое-что вернулось. Пусть не всё. Однако динамика положительная.

Я аккуратно сел.

И только теперь обнаружил, что сломанная лодыжка плотно перебинтована. Не гипс, а бинт, да и отека не видно, словно и не было там никогда никакого перелома. Рука тоже работает, словно и не случилось разрыва связок. Хм. Не знаю, куда я вляпался… да и знать пока что не хочу. Для начала надо понять, что происходит.

Никто мне не мешал. Никто не озаботился даже связать мне руки. Но я чувствовал — за мной пристально наблюдают…

Смотрите, смотрите. За погляд денег не берут.

На глаза мне попалось зеркало в резной роговой оправе. Из него на меня мрачно уставился подтянутый человек, молодой, судя по абрису. Широкие плечи, плоский живот. Хотя насколько всё же молодо это моё тело, судить не берусь. В отражении нет лица, в прямом смысле этого слова. Вместо него — размытое пятно, только два глаза поблескивают тёмными огоньками.

Я невольно вздрогнул. Неприятная картина.

— Очнулись, сударь, — сказал голос.

Из-за витражной ширмы вышел человек в наглухо застёгнутом сюртуке цвета свинца, с высоким стоячим воротником. Лицо — гладкое, ухоженное, с глазками стряпчего или помощника присяжного поверенного. А вот пальцы явно не бумажного человека — нет, это ловкие пальцы часовщика. На лацкане — эмблема в виде перекрещенных перьев и длинного тонкого бура, над ними — всевидящее око в три четверти оборота.

На пальце правой руки у этого типа поблескивал перстень: чёрный металл и овальный камень насыщенного изумрудного цвета. Изумруд, хотя это был явно не изумруд, играл и переливался, только не светом, а силой.

Силы было много. Свою я почти утратил, но в других — и в людях, и в вещах, ощущал её сейчас особо остро.

Может, именно потому, что силы мне сейчас так не хватало.

— Надеюсь, сон ваш был достаточно приятным, — добавил новоприбывший. — Хотя сейчас на приятности любого рода я бы не сильно рассчитывал.

— Где я? — спросил я.

Голос — хриплый, не мой, ощущение, будто в глотке сидит что-то чуждое, жестяное.

— В безопасном месте, — с улыбкой сказал мой пленитель. — Для нас, во всяком случае.

Он присел на край стола; извлёк из кармана нечто вроде записной книжки, но страницы её были из металлизированной фольги, и когда он их перелистывал, раздавался мягкий звук, как шелест флагов на параде. В пальцах правой руки у него возникло что-то вроде стального стилуса, наверное, на фольге и впрямь легче не писать, а выдавливать буквы со знаками.

— Позвольте мне задать вам несколько вопросов, господин… Ловкач. Не против, если я буду обращаться к вам так? Заметьте, я даже не спрашиваю, каково ваше подлинное имя.

Я промолчал.

— Во-первых, — продолжал он, делая вид, что не замечает молчания, — контактировали ли вы за последние семь дней с кем-либо из группы, известной под кодовым названием «Детский Хор»?

Я неосознанно вскинул бровь, но всё ещё молчал.

— Нет? — Голос его не менялся, но я понял, что это было уже вторым вопросом. — Хорошо. Тогда: участвовали ли вы в передаче нестабилизированной рукописи, помеченной литерой «Ш», некоему господину с титулом профессора?

Что? Какой «хор»? Какая «литера 'Ш»«⁈ Какой 'титул профессора»?

Кажется, внутри меня изумился даже Ловкач.

Чиновник — я не знал, кто он такой, на сюртуке никаких знаков отличия, кроме того странного значка, так что решил называть его так — отложил книжицу из фольги, спрятал стилус в передний карман сюртука, туда, где франты носят обычно платок паше, соединил пальцы домиком, склонился чуть ближе:

— Я не враг вам, Ловкач. Мне просто нужно знать — сознаёте ли вы, с кем — или с чем — связались. Или, точнее… кто связался с вами.

Всё внутри меня сжалось. Тело Ловкача хотело бежать. Ужасно хотело. И это было плохо. Я не знал, куда и к кому попал, но Ловкач, похоже, знал отлично. Честно скажу — я едва удержал себя в руках. Еле-еле.

— Понимаете, — продолжил человек в сюртуке, откинувшись к стене, — мы ведь не случайно вас вытащили. Точнее… не совсем случайно. Имелась заложенная вероятность, что появится некто вроде вас. Кто заложил эту вероятность и на каком уровне — уже другой вопрос.

Он вновь взялся за свою книжицу, перелистнул очередную металлическую страницу.

— Уточним: сегодня вечером, в восемь часов двадцать три минуты, вы повернули с Большого проспекта Петербургской стороны на Лахтинскую улицу. Там вы оставили первый след. Ваш собственный, вполне нормальный. Нам пришлось немало постараться, чтобы заполучить его, этот след. А через девять минут вы оставили второй… уже не след, но оттиск, назовём его так, соответствующий обнулённой сигнатуре. И это уже редкость. Очень большая редкость — и столь же большая опасность.

Он поднял глаза, поймал мой взгляд.

— И что же случилось за эти девять минут, милостивый государь?

Я молчал — просто потому что не знал. Потому что не я был тем, кто туда вошёл. И не совсем я — тем, кто вышел. Но, если бы и знал, мне совсем не хотелось отвечать на вопросы этого странного типа.

— Хорошо. Идём дальше. Вы можете объяснить, откуда на вашей одежде фибриллы низшей астральной спирали? Простым языком — ворсовое загрязнение третьего порядка. Фибриллы эти обычно находят либо в моргах, либо на кафедре экспериментального богословия.

Будь я проклят, если хоть в малейшей степени понимал, о чём он вообще.

Он улыбнулся, но не как человек — как сапёр, который знает, где спрятан заряд, и его одолевает любопытство, а не рванёт ли заряд этот прямо под вами?

Мило, очень мило.

— То есть, — произнёс я медленно, — меня обвиняют в том, что я пролез на эту вашу кафедру… экспериментального богословия, так? И что-то там на меня налипло?

— Мы никого не обвиняем. Мы вникаем.

Мой визави снова заглянул в блокнот.

— Следующий вопрос. Вам знакома женщина по имени Ванда Герхардовна? Княгиня из рода Ланских. Двадцати восьми лет. Волосы цвета старой меди, правый глаз чуть косит. Обычно носит перчатки, даже в помещении. Мы предполагаем, что она — сильный менталист.

Я покачал головой. Княгиня? Менталист? Вот так по крупицам я собирал знания о новом мире. Выходит, здесь действовала иерархия аристократов и при этом использовалась магия. Нечто подобное мне уже приходилось встречать в иных мирах, так что общее понимание о законах этого общества у меня присутствовало…

— Странно, — он откровенно наблюдал за мной, словно за блохой через лупу. — Не можете припомнить? А вот княгиня, судя по всему, знает вас. Очень даже неплохо знает.

Он встал. Прошёлся по комнате, как учитель, дающий ученику передышку перед самым трудным вопросом.

Я смотрел ему вслед, невольно прикидывая, кто он, и пытаясь угадать по походке; не чеканит шаг, не выпячивает грудь, как любой служака, не стелется, мягко скользя по паркету, — скорее всего, всё-таки не чиновник. Походка была уверенной, полной достоинства, но при этом… мне показалось, что он сам, будь его воля, ходил бы совсем не так, ничего своей походкой и осанкой не показывая и ничего не утверждая. Забавно, что он вообще счел возможным повернуться ко мне спиной и открыться. Мне, конечно, вчера изрядно досталось, но тело это они подлечили. Весьма неосторожно с его стороны, должен сказать — ничего же не стоит сейчас дотянуться до него одним броском. Хотя нет, это явно проверка. С его кольцом мне не совладать, пока что я ничего не смогу ему противопоставить. А сил задушить его у меня попросту нет.

От перстня его, подобно туману, расползалась сила, способная стереть меня в порошок, и было это совсем не похоже на моё скромное кольцо…

Но все, что надо, я разглядел. Из переднего кармана его сюртука по-прежнему торчал всё тот же стилус. Прочный, металлический, с заостренным концом.

Он ещё несколько секунд стоял ко мне спиной, словно давая последний шанс. Потом медленно повернулся.

— Последнее. Вы когда-нибудь чувствовали… нечто чужое внутри себя? Как будто вы идёте — а кто-то уже решил, куда вы свернёте? Как будто вы говорите — а слова как бы и ваши, но слегка сбились с привычной вам интонации?

Я хотел сказать «нет». Хотел. Но — задержался на долю секунды, и он это заметил.

— Я понимаю. Вы пока ещё… в пути. Но имейте в виду, некоторые двери открываются только изнутри.

Он подошёл ближе. Опустился на корточки напротив меня, заглянул в лицо — не грубо, не дерзко, а, скорее, с деловитым вниманием, как хирург, осматривающий рану, на которую только что наложил повязку.

— Мы можем работать вместе, господин Ловкач. Вы нам подходите. Почти.

И вот тогда я понял главное.

Меня не допрашивали, меня оценивали.

Словно инструмент, отвёртку или гаечный ключ.

И, кажется, размер подходил. Вот только не получится ничего, как бы этому господину ни хотелось обратного.

Визави мой поднялся, отступил. Слегка улыбнулся.

— Прошу прощения, любезный Ловкач, я ведь не представился. По чину — коллежский советник, звать можете Сергием Леонтьевичем.

— Что же до вас, сударь, до вашей личности… я не знаю, кто вы вообще, но знаю, кем вы являетесь сейчас, — советник несколько мгновений глядел на меня изучающе. Потом опустился на стул и продолжил с ленивым интересом, будто вспоминая детали из старого анекдота: — Ловкач… Широко известен в узких кругах. Были слухи, мол, некто с таким прозвищем разгуливал некогда по хранилищам ювелиров с коллекционерами, как по Невскому. Сейфы, ловушки, часовые механизмы — всё словно само рассыпалось при его приближении. Многие выдают себя за Ловкача, но… это ведь вы, верно?

Я пожал плечами — как бы небрежно. Мол, не пристало хвастаться.

Советник улыбнулся. Губами, не глазами.

— А вот был ещё и такой случай… Несколько месяцев назад, кажется. На Большом Сампсониевском. Эталонный замок Кольмара, три ступени, четыре сигила, шестикратно резервированная защита. Открыт за одиннадцать минут. Без следов… Так что… всё-таки, кто вы сейчас? Уголовник? Беглец? Или, может, что-то совсем иное?

И он скосил глаза, глядя на моё кольцо.

Я прищурился.

— Может, и что-то иное, — хрипло произнес я.

Поманил пальцем советника к себе, касаясь пальцами горла, показывая, что мне пока что тяжело говорить и я хочу, чтобы он приблизился.

Он встал, приблизился, нагнулся.

— Сейчас?.. Сейчас я сижу на койке, и в глаза мне светят лампой, — зашептал я, глядя Сергию Леонтьевичу прямо в глаза.

Мгновение.

И я резко выпрямился, одной рукой хватая советника за грудки, а второй вжимая острый кончик его стилуса в его же сонную артерию.

Тот дернулся, и я почувствовал, как вспыхнул силой его перстень. Но я всё равно бы успел.

— Тише… у тебя ровно пять секунд на ответ, или я тебя продырявлю, и даже с твоими силами рану ты закрыть не успеешь. Вопрос таков: где я нахожусь? И какого демона тебе от меня надо⁈

Советник не дёрнулся, не попытался кричать или звать на помощь. Только неотрывно глядел на меня, и глаза его вспыхнули восторгом, словно у ребёнка, у которого исполнилось заветное желание.

— Вы и о демонах слыхали, голубчик…

И в тот же миг стилус в моих руках начал нагреваться. Настолько сильно, что ещё через мгновение его пришлось бросить на пол. Задымился ворс ковра, запахло паленым, стилус начал терять форму, оплавляясь. Вот же гад! Похоже, магия здесь еще сильнее, чем показалось на первый взгляд.

Кольцо на пальце советника вдруг тоже вспыхнуло, и я почувствовал запах жженой кожи. Он попятился, поднимая руки.

Я бросился к нему, но тотчас отшатнулся, едва не впечатавшись в барьер чистой силы. Преграда попыталась отбросить меня, опрокинуть даже; остановить смогла, но не опрокинуть, я устоял.

И что-то дрогнуло внутри, поползло, словно ослабли тесёмочки, удерживающие маску. Что-то лопалось, рвалось, разъезжалось, это было болезненно, но и странно приятно, как бывает, когда вскрывают застарелый нарыв или с зажившей раны спадает засохший струп. Что-то странное творилось с моим лицом, оно менялось, я повёл плечами и челюстью, язык коснулся неожиданно острого клыка. Взор затянуло алым, словно глаза наполнились кровью, но в тот же момент я и видеть стал куда лучше.

Что такое? Что происходит?

Советник отшатнулся, лицо его исказилось. Он вскинул руку, выставляя сжатый кулак с надетым на палец перстнем; зелёный камень быстро пульсировал.

У меня вырвалось глухое рычание. Ничтожество, он смеет идти против меня!.. Проклятый перстень, если б не он, я бы уже прикончил этого вырядившегося хама, осмелившегося меня допрашивать!..

Сергий Леонтьевич осторожно отступал, пятился по направлению к дверям, по-прежнему держа перед собой перстень с зелёным камнем. Незримая преграда перед мной сделалась совершенно непробиваемой.

— Спокойно, сударь, спокойно! Зла вам никто не желает, совсем напротив! И насильно вас здесь никто не держит, — торопливо проговорил он.

Его собственное спокойствие дало трещину.

Ага, отступает!.. И при этом косится на своё кольцо, во взгляде явное удивление. Видать, понял, что долго барьер такой мощи ему не удержать. Я понимал это не хуже него. Он продолжил уже тише:

— Превосходно, я в вас не ошибся, — у него хватило характера улыбаться, сохраняя лицо и не расписываясь в поражении. — Мы с вами ещё потолкуем, сударь; невредно будет помнить, что в первую очередь это нужно даже не мне, а вам. Отдыхайте, приходите в себя, ни о чём не думайте. До встречи, милостивый государь Ловкач.

И он, весь покрывшись испариной, выскочил из комнаты как угорелый.

Хлопнула дверь, щелкнул замок.

Тоже мне, «отдыхайте, приходите в себя»! А еда где? Стол накрытый? Тут, пожалуй, отдохнёшь!..

Мне всё это, конечно же, донельзя не нравилось. Не пойму, что здесь вообще происходит и чего от меня хотят. Но надо уходить. Надо было раньше и надо было сразу.

Я остался один. Или, может, они хотели, чтобы я так думал.

Первым делом — окно. Поднялся, подошёл. Рама тяжёлая, деревянная, вся в старинных бронзовых скобах на углах, но — забита наглухо. Шпингалеты опущены и словно бы даже оплавлены.

Стекло матовое, узорчатое — «витражное», кажется, называется. Сквозь него не видно ни улицы, ни домов напротив, только свет, а откуда он там идёт — сверху, сбоку, сзади? Всё размыто, как будто смотришь на мир изнутри бутылки. А за толстенным стеклом смутно виднеются прутья решётки.

Не похоже, что «насильно вас здесь никто не держит».

Так выйти не получится.

Начнёшь разбивать, ломать — шуму не оберёшься, а толку никакого. Значит, не вариант.

Следующий шаг — дверь. Массивная, но без украшений. Я подошёл, проверил ручку. Ясно. Не сдвинулась ни на миллиметр. Ни щёлочки не оставлено, и запереть не забыли — всё чётко. Охрана тут, похоже, любит порядок.

Я вполголоса выругался себе под нос.

Ладно. Что там брякало у меня в кармане пальто? Кстати, удивительно, что эту штуковину у меня никто не стал забирать….

Пальцы нащупали знакомый тонкий стальной футляр — на ощупь как портсигар, только в нём не папиросы, а маленькие пружинные отмычки, «стрелочки», «крючки», «два креста», «турецкая борода»… знакомо. Родное. Руки сами знают, что с этим делать. Осталось только…

Стоп.

Что-то ещё там было. Я не помню, что, но знаю — было. Что-то металлическое, чуть более тяжёлое, чем этот футляр, с характерной гранью. И оно исчезло, пока я был без сознания.

Все-таки гостеприимные хозяева меня обыскивали.

То ли изъяли эту штуку, то ли проверяют, хватится ли «объект». И отмычки оставили, скорее всего, как приманку; это ведь приглашение к ошибке, к действию.

Меня опять проверяют, может, хотят узнать, нарушу ли я правила.

Да пусть хотят что угодно! И к демонам осторожность, пусть слышат!.. Придётся и разбивать, и ломать.

Оставаться я здесь не собираюсь. Потому просто подошел к столу, смел с него все, что было, и проломил окно вместе с решеткой.

М-да… в удар пришлось вложить последние крохи энергии, остатки моей былой силы… Но, наверное, мне бы всё равно не удалось, если б вдруг не помогло кольцо. Подбросило ту самую соломинку, что и сломала спину верблюду.

Зато теперь в стене зиял целый проход.