Ловкач

Глава 18 Знаки и символы

Внутри древлехранилища царила кромешная тьма. Такая, про какую говорится: хоть глаз коли. Хорошо, что мне никакого света не требовалось — помещение полнили эманации запертых книг. Невидимое глазом обычного человека, но вполне осязаемое для меня астральное сияние, в котором я прекрасно различал детали обстановки.

Да, их писали настоящие мастера.

Шкафы выстроились рядами, ровными, как солдаты на разводе. Таблички над каждой секцией. «А-секции», «К-секции»… и вот они, «Ш». На корешках толстая нитка, на переплётах — двойные треугольники, наложенные друг на друга. Я узнал этот знак. Те самые «нестабилизированные рукописи». Теперь я понимал, что это такое — книги, где на страницах живые символы связи с Астралом. То есть внутри то, что ещё не обуздано, что может вырваться, как дикий зверь из плохо запертой клетки.

Я остановился, провёл рукой по чугунной решётке. Она чуть дрожала, будто книги то и дело пытались вырваться на свободу.

Я взглянул на переданный Вандой список. Савве я говорил, что это приманка, чтобы у меня разгорелся аппетит, чтобы не вздумал повернуть назад. Сейчас же я подумал — а почему пол в этой сокровищнице не защищало ни одной печати? Или никто не мог даже представить, что некий менталист сумеет бесшумно пробиться сквозь каменную кладку?

Я погладил кольцо, доставшееся мне от прежнего Ловкача. Из него я медленно, по капле цедил силу, которой как раз хватило, чтобы разобрать свод коллектора.

Савва задерживался, но я пока не беспокоился, пилить решётки — дело нелёгкое. Ванда там, на крыше, уже, конечно, пришла в себя. Вскоре начнёт подавать сигналы.

Так что лучше-ка я начну с того, чего в списке нет. Выбрал шкаф с меткой «Ш-7». В нём, похоже, книги эманировали сильнее всего. Шкаф заперт. Замок — сейфовая магомеханика.

Я остановился, присел, разглядывая устройство особым взором. На первый взгляд — обычная сейфовая механика: три диска, собачки, пружины. Но поверх, почти незаметно, лежала тонкая плёнка сургуча с вплавленной в него крошечной стеклянной ампулкой. Ампула залита под самым краем, и в ней ждёт своего часа красная жидкость. Стоит потревожить печать — ампула лопнет, краска растечётся по ладоням непрошенного гостя; по ней и вычислят взломщика. Несложно, но действенно.

Снизу, в корпусе замка, я приметил ещё тонкую проволочку, спрятанную в особом канале: она замыкала цепь между парой крошечных кристаллов. Тоже знакомо: при неосторожном вскрытии контакт нарушается, кристаллы дают импульс — и у охраны поднимается тревога.

Не ново. И, само собой, диски с выгравированными сигилами. Мало подобрать правильную комбинацию оборотов — десять влево, сорок вправо и так далее — надо ещё знать и верную последовательность астральных «толчков», как я это называю. Вот искусство взломщика и состоит в том, чтобы подобрать всё необходимое, ещё и не вызвав при этом разрушения самого замка — а зачастую ведь так можно потерять и все содержимое, за ним укрытое.

Я достал инструменты. Верные, как смерть, отмычки, что так и не забрал у меня милейший Сергий Леонтьевич (в отличие от чего-то ещё, что остатки памяти моей упрямо пытались поименовать «печатью»). Сперва — диски. Простой металл. Начертанные на нём сигилы должны блокировать усилия не шибко смекалистого взломщика сдвинуть их сразу в нужное положение. Именно здесь и начинается основная работа: сначала — слушать, потом — щупать. Не ломать астральную защиту, а хорошенько прощупать, подружиться и только потом обманывать.

Я послал слабый, едва ощутимый импульс. Сложные замки имеют защиту от сканирования, но мой сигнал искусно притворялся «хозяйским».

Пять дисков на общей оси. Предохранители. Я натянул тонкие шёлковые перчатки и взялся за поворотную ручку.

Сейчас символы, поддерживающие связь с эманациями Астрала, сами подсказывали мне правильную комбинацию. Право же, у того ювелира на Сампсониевском замки посложнее имелись…

Ампулу с краской я удерживал незримой перемычкой. Проволоку между кристаллами заставил вытягиваться, утончаться, но не разрываться.

Сигилы внутри замка отзывались. Я повёл рукой, не касаясь металла, чуть подтянул диск, почувствовал, как собачка села в паз. Первый есть.

Со вторым и остальными пришлось повозиться, дважды я менял импульсы прощупывания, когда защита замка — хотя мне так и хочется назвать ее оборонявшим его духом — начинала упрямиться и подозревать, что открывает запоры человек, не имеющий на то никакого права. Второй диск, третий, четвёртый… одни упирались, другие грозили вот-вот поднять тревогу — и так до самого последнего. Наконец, мягко встали в пазы последние выступы. Готово.

Я не спешил открывать. На задней стороне створки наверняка тоже поставлена «тревожка», натянутая нить; я глянул поглубже — так и оказалось. Пришлось бережно отсоединять, работая, словно хирург.

И, когда дверь, наконец, отворилась, и я протянул руку, будучи уверен, что не нарвусь ни на какой сюрприз — я понял, почему книги эти держали запертыми.

Первый попавшийся том выглядел безобидно: потрёпанный переплёт, крашеная кожа, неровная надпись: «Опыты тонкого мира». Но воздух вокруг него был холоден, и, стоило протянуть руку, пальцы начинало остро покалывать. Книжка словно предупреждала — печати мои ещё живы, не трогай меня, если не знаешь, как!

— Шальные вы, книжки, — пробормотал я тихо. — И правильно, что вас тут под замком держат.

Но кто-то всё равно ведь намерен их утащить. И если это сделаю не я — сделает другой.

А вот тут, пожалуй, я не готов был никому уступать.

Да, вот они, «нестабилизированные рукописи с литерой „Ш“». Том за томом, иные тщательно переплетённые, иные кое-как прошиты суровой ниткой. На корешках символ — два наложенных друг на друга треугольника, в иные вписан круг, иные вписаны в круг сами. Тоже какой-то код; кто-то, значит, разбирал всё это, и он обязан был обладать поистине огромной силой. Но не только — он должен был знать Астрал лучше, чем собственную пятерню. И всё сильнее тянуло холодком, словно из раскрытой двери склепа.

Я понимал, почему их заперли. Эти книги были не просто опасны — они жили своей собственной, абсолютно нечеловеческой жизнью. Неопытные менталисты, сваливая в кучу всё, что им удалось вынести из Астрала, создали… скажем, «нестабильности». Каждая книга, каждая из «чёрных тетрадей» тянула в свою сторону, каждая по-своему резонировала с тонким миром. Целый шкаф гудел, как рассогласованный орган. Неподготовленный человек, решившийся сюда залезть, рисковал лишиться рассудка — очень быстро и бесповоротно.

Что ж, понятно, почему тут нет особо мощных охранных печатей. Новички, угодившие сюда каким-нибудь чудом, тут и останутся. А знатоки… знатоки, похоже, сюда особо и не стремились.

Я встряхнулся, принялся за работу. Начал быстро и деловито — просматривал, отмечал то, что пригодится мне, а не Ванде. Списки у неё пусть будут свои, а у меня своя добыча. Княгиня перебьётся. Тем более, что настоящие ценности, скорее всего, запрятаны тут ещё глубже.

Лёгкий шорох из вентиляции. Ага! Сапожок!..

Решетку крепили лишь четыре винта по углам. Я отвернул их мгновенно, хотя они и приржавели. Появилась перемазанная физиономия Саввы; миг — и мальчишка мягко спрыгнул на пол.

— Молодец, — шепнул я ему на ухо.

Савва кивнул, ухмыляясь от уха до уха. Ну да — для него это восхитительное приключение, не более.

Впрочем, ухмылка с его лица тотчас и сбежала.

— Ой, дядя…

Он тоже почувствовал. Может, не так остро, как я, но ощутил. Из него получится настоящий менталист.

— Перчатки надевай — и за дело, — шёпотом приказал я. — Всё, как задумали.

Сапожок быстро кивнул.

Он действительно мастерски сортировал книги. Даже лучше, чем я рассчитывал. Я наугад перепроверил несколько им отобранных и отброшенных — отобрано написанное глубоко и о вещах действительно опасных; забракованы живописательные восторги неофитов, впервые угодивших в Астрал. Нет, из них тоже можно что-то извлечь, но это займёт слишком много времени.

Несколько томов я упаковал сам. Рано ещё мальчишке их касаться, даже и через перчатки.

А вот что происходило помимо моих манипуляций — я ощущал, как сила моя растёт. Я словно пробуждался от тяжкого и долгого похмелья, когда ни рукой не пошевелить, ни ногой.

И понимал, почему. Здесь, в запертом, наглухо запечатанном хранилще, эманациям Астрала некуда было деться. Часть рассеивалась, уходила, но только часть.

Соседний шкаф, под литерой «Щ», я открывал чуть дольше — замок оказался с лишним контуром защиты, линия сигилов отвела первую мою попытку; я обернулся, заметил, что Сапожок оторвался от сортировки и внимательно глядит на поворотный диск замка.

— Дядя Ловкач… а вот что это там светится? Мерцает словно. Прямо под… под замком?

Точно, малой. Хорошо углядел.

— Молодец, — кивнул я.

— Ты, что ли, снова меня проверяешь, дядя?

Я кивнул. Нечего Сапожку пока знать больше.

Дверцы шкафа распахнулись, и я тотчас ощутил, как будто меня кто-то невидимый потянул за руку. Зацепил за рукав одним пальцем, незримым, но цепким.

Я опустил взгляд.

Полка внизу. Обычная на вид книга, но переплёт странный — вроде, кожа, а вроде, нет. Материал под пальцами вообще не походил на обложку — был скользким, словно влажный камень. Книга прямо звенела — я слышал тонкий звон, будто в ней оказались заперты десятки, сотни астральных сущностей. Символы на корешке не были начертаны недвижно, раз и навсегда, они переливались и спорили между собой: один знак отменял другой, третий угасал, червёртый вспыхивал, и от этого вся книга вибрировала, словно перегруженный механизм.

Символы были мне незнакомы. Но что связь с Астралом у них была сильнейшей — сомневаться не приходилось.

Ни названия. Ни автора. Ничего. Только переплёт со странными знаками и этот звон.

Я открыл — и обнаружил внутри акккуратно подклеенный карман, и внутри, на манер библиотечного формуляра, вложена была пожелтевшая карточка. Аккуратно вписано:

'Авторъ: неизвѣстенъ.

Языкъ: не установленъ.

Расшифровкѣ не поддается.'

Хм-м. Уж больно напоминает это мне байки о «манускрипте Войнича», что ходили по среде коллекционеров и собирателей редкостей. Всё, вроде, на месте, обширный текст, рисунки к нему, а прочесть невозможно.

И всё же… я перевернул страницу.

И застыл.

На листе — знакомый почерк. Ровный, резкий, будто вырезанный ножом. Мой почерк. Но не нынешний — тот, каким я писал, когда ещё был не человеком, а воином Лигуора.

Знаки шли по спирали, и читать их надлежало то по ходу, то против него, то выстроившимися друг подле друга по прямой. Правила сами всплыли в моей голове, я понимал каждую черту. Язык, которого здесь никто и никогда не знал, язык из других времён и пространств.

Вся спиральная надпись была приказом. Коротким, как команда на рассвете перед штурмом.

Я сжал переплёт. Книга гудела в руках, гул передавался в костяшки и дальше, и от этого гула в висках заныло, будто изнутри меня кто-то звал.

И тогда я впервые за долгое время ощутил, что не я выбираю добычу — а добыча выбирает меня.

«Если читаешь ты это — знай: возвращение удалось, но Узел нестабилен. Не задерживайся в Астрале без расчёта. Там пошла трещина; те, кто с тобой был — не вернулись. Трансформировались в первичное. Если почувствуешь, что язык чужд и память рвётся, отступи и зафиксируй следы. Главное: не оставляй Завязи без кода. Я».

Под этим не то посланием, не то приказом действительно стояло имя, которое, однако, мне ничего не говорило. Оно было моим?.. Но звуки его сейчас резали слух, словно железо заскрежетало по стеклу.

И всё-таки сомнений не было. Это послание написал именно я. И отправил его — тоже я сам себе. Будучи в полной уверенности, что рано или поздно окажусь в этом подземелье, рядом с запретными книгами. И тогда мною начертанное воззовёт ко мне, не придётся даже ничего искать.

— Дяденька Ловкач?..

Савва. Дёргает за рукав, глядит испуганно.

— Ладно всё с тобой, дяденька?

Я кивнул.

— Тут это… Ванда… сигналы подаёт, — выдавил он.

И точно — спущенная в шахту верёвка ритмично подёргивалась.

Три раза, два, один — и снова три.

Княгиня нетерпеливо требовала ответа.

— Отвечай ей. Два, пауза и ещё два.

Это означало — «работаем, всё в порядке».

— И поторопимся, Сапожок. Охрана скоро двери снова откроет. Нам до этого убраться отсюда надо. Через пролом, — я указал на вскрытый пол.

Сапожок в точности исполнил порученное, но в тот же миг верёвка снова затряслась, затанцевала.

Один! Один! Два! Один! Один!

Тревога.

И тут я их услыхал. Еле слышимый — но не для меня — шорох ключей в хорошо смазанном замке. Я напрягся — да, там, за дверью, столпилось сейчас множество людей. Стражники всех мастей и калибров, небось там и менталистов хватает.

Верёвка дрогнула, по ней прокатилась ледяная волна силы.

Сапожок побледнел.

— Дядя… они со всех сторон.

Я и сам это чувствовал: тяжёлые шаги, сапоги ступали по камням, и даже воздух звенел, выдавая появление охотников. Я резко шагнул к разобранным плитам пола, пыль скрипнула под ногами — но мигом ощутил чужое присутствие и там, в коллекторе. Охрана была везде. Нас зажимали.

— Назад ходу нет, — выдохнул я.

Мы с Саввой сгребли в мешок всё, что отобрали: все самые значимые тома с литерой «Ш», дюжину особо хищно гудевших рукописных тетрадей. На самое дно я спрятал заветную книгу со спиральной надписью, оставленной моею рукой. Переплёт словно прирос к моей руке.

Одним движением я сместил сухарики в замке на дверях хранилища. Ключ, который пытались провернуть, негодующе заскрежетал.

Это их ненадолго задержит.

В створки ударили чем-то тяжёлым, посыпались крошки ржавчины. Сапожок всхлипнул. Я поймал его за плечо, заставил взглянуть в глаза.

— Держись за меня. Что бы ни увидел — не отпускай.

Он кивнул, едва сдерживая слёзы.

Здесь слишком много того, что вызовет мгновенную инсинерацию, пусти я тут в ход силу Астрала.

И тогда я сделал то, что виделось мне единственным выходом. Собрал всё — дыхание, остатки силы, саму боль в висках, зов книги — и шагнул, крепко прижимая к себе мальчишку.

Мир перевернулся. Каменные своды растаяли, как дым. В ушах звенело, я ощущал, как собранная в древлехранилище мощь, пытаясь спасти самое себя, разом оттолкнула нас, отправляя в совершенно иное пространство.

В то, что принято именовать «тонким миром».

И уже там, в шевельнувшемся навстречу жемчужном сиянии, я понял: добыча теперь окончательно выбрала меня.

…и мы шагнули — или рухнули — в Астрал.

Сначала — тишина. Та самая, от которой кровь в висках начинает биться оглушающе громко и резко. Перед глазами — переливы, линии, формы, что никак не могли удержаться: они двигались, гнулись, изменялись, точно споря друг с другом.

Сначала — тишина. Та самая, от которой кровь в висках начинает биться оглушающе громко и резко. Перед глазами — переливы, линии, формы, что никак не могли удержаться: они сдвигались, гнулись, переменялись, точно спорили друг с другом.

Я даже ощутил облегчение: здесь всё было так же, как прежде. Спокойный ток воздуха, мягкая дрожь силы, зыбкие дорожки, уходящие вглубь.

Верхний Астрал, внешний слой. Почти не опасный.

Здесь плыли существа Верхнего Астрала — те, кого всегда считали безобидными, светлыми.

Первым я заметил хоровод шаров-светляков. Похожи они на прозрачных медуз, только вместо щупалец — длинные лучи, цепочки хрустальных огоньков. Они кружились, сливались и снова расходились, оставляя за собой тонкие тающие следы, точно иней на стекле. Савва открыл рот от чистого и удивительно детского для уличного пацана изумления.

— Дядь Ловкач, гляди! Это ж прямо звёзды играют!

Я кивнул. Савва уже всё забыл. Для мальца это праздник. Как мы отсюда выберемся — неважно.

Мы были в верхнем слое. Там, где существа не трогают пришельцев, а только наблюдают.

Дальше — стая «птиц». Нет, не птиц, а их теней: контуры крыльев, сотканные из света и пустоты, сверкающие, точно капельки росы. Они летели над нами, и их крики были похожи на перезвон колокольчиков. Савва даже помахал им рукой. Птицы отозвались — снизились, на миг окружили нас сияющей стаей и снова унеслись ввысь.

А ещё — я увидел старого знакомого, «стража-жука». Огромный, величиной с лошадь, но совершенно невесомый, он медленно полз по одному ему видимой черте, мерцая сегментами панциря. В былые времена такие существа охраняли глубинные переходы и были грозны даже и на вид, но этот был спокоен, словно дремал на ходу.

Савва потянул меня за рукав:

— Ну вот скажи, разве это не чудо? Разве тут страшно?

Я взглянул на него — глаза сияют, дыхание перехватывает от восторга. Сказка, исполнение детской мечты.

— Чудо, — согласился я. — Только, Сапожок, не забывай: даже чудо может лопнуть, как пузырь, если под ним пустота. Если нету опоры.

И точно — светящиеся медузы на миг дрогнули, один из лучей их оборвался, а из глубины донёсся лёгкий треск — не громкий, но явный.

Не гром, не раскат — а именно треск, как если бы в бездонной темноте лопалась невидимая кора. Миг — и передо мной уже зиял разлом. Заполненный серой туманной субстанцией, где тонуло всё. И тянуло оттуда тянуло хищным холодом, как из пустоты между звёздами.