Ледяное сердце

Глава 4. Латиф и Гелена

Мужчина, одетый в кожаную куртку и темные джинсы, с черными волосами до плеч, медленно шел вдоль притихшего Обводного канала, над которым висели облака выхлопных газов и строительной пыли. Не первый год Латиф жил в этом городе — впрочем, подсчет календарных листов давно не имел для него значения, — успел приноровиться к его духу, атмосфере и органике, но постоянно нуждался в новой подпитке. Хотя здесь даже питание, казалось, не шло впрок: жители упорно не желали делиться своими жизненными соками. Видно, этот сумрачный мир выделял своим отпрыскам так мало сил, что они судорожно в них вцеплялись и с трудом велись на уловки. Может быть, в каждом из них жила частица нечисти, той самой, которая все еще говорила на диалекте вымерших племен. Или его собственная энергетика стала давать сбой…

Эта пробудившаяся склонность к самокопанию даже немного пугала его: неужели она означает закат жизни, которого не миновать и могущественному демону? А он был еще не готов к нему, особенно с тех пор как встретил Гелену — простую девушку, которая смогла выдержать его взгляд и яростную сексуальную энергию. У нее нашлись и другие таланты, но всякая медаль имела обратную сторону.

По вечерам почему-то всплывало в памяти раскаленное небо, замшелые скалы, бескрайний океан, пестрота и многоголосье базаров — родной, но уже бесконечно далекий Танжер, плавильный котел между Европой и Африкой, земля разных народов, вероисповеданий и исторических событий. При всем равнодушии Латифа к людям и среде их обитания, берберы были единственным народом, с которым он ощущал что-то похожее на родство и никогда их не трогал, если не считать детства.

Духи не появляются на свет сразу взрослыми, но Латиф не знал своих родителей и не любил вспоминать детство. Он рос в сиротском приюте — его подкинули прямо на ступени, и помнил в основном запах подгоревших пшеничных лепешек и сухофруктов, которыми воспитанников потчевали по особым дням. Там он и получил от кого-то из служителей имя Абдуллатиф Кахинни, которое совсем не подходило к его природе*, и тем не менее он представлялся им всегда и везде. Менялись эпохи, страны, традиции, женщины, испытания, несомненно что-то ломалось и в нем самом, но имя он никогда не менял — возможно, из желания любого разумного существа иметь хоть что-то свое.

Конечно, няньки и кормилицы в приюте быстро заметили, что крупный красивый младенец не просит грудь, не хворает, хотя другие дети постоянно хватают инфекции, а главное, не пачкает пеленки даже после принудительного кормления. Но в то время люди охотно верили в чудеса и промысел Аллаха, поэтому ребенка сочли даром небес. Не сразу они поняли, что все, в кого он долго всматривался черными глазенками, мучились головной болью, упадком сил, бессонницей и апатией. Зато сам мальчик от этого будто расцветал, наливался силой и румянцем. Поначалу Латиф, как и человеческие дети, не умел контролировать свои аппетиты, но затем научился скрываться. Первое время он даже сам подрезал растущие когти, пока не встретился со старшими духами — те научили его напускать иллюзию и открыли, что он пришел совсем из иного мира, нежели полагали служители. Остался лишь вопрос, зачем его забросили к людям, и тут никто не мог или не желал подсказать ответ.

А теперь чужой холодный край удерживал его в своих влажных щупальцах. Латиф продолжал носиться по миру — только за минувший год жизни с Геленой они повидали все части света, и в это время он был почти спокоен. Однако приблизилась зловещая осенняя дата, и ему пришлось вернуться в город их знакомства. Теперь Латиф надеялся только, что Гелена будет знать свое место и не задаст лишних вопросов. А то в последнее время у нее прорезалась эта тревожная наклонность, как, вероятно, у любой женщины, которая начала привыкать к статусу супруги.

Латиф поставил ей условие: они поселятся не в центре города, а ближе к природе, без толпы зевак и нагромождений инфраструктуры. Конечно, Гелена немного капризничала, но вскоре сдалась и привыкла к их жилищу — старому деревянному дому в два этажа, с башенкой и цветными стеклами. Прежде его облюбовали местные бродяги, но Латиф быстро с ними разобрался, хотя их души успели утратить всякие вкусовые качества.

При желании он добрался бы до дома за пару мгновений, но сейчас решил поехать на машине, чтобы немного продлить уединение. Как назло, в пути начался дождь, и не тот, что нравился Латифу — быстрый, сопровождающийся громом и сиянием в небесах, как летом, а по-осеннему боязливый, монотонный и изнурительно долгий.

Когда он приехал, уже совсем стемнело, благо сегодня Гелена никуда не отлучалась и ее не надо было подвозить. Даром переноситься с места на место Латиф не мог ее наделить, а если по-честному, то и не хотел бы. Он все же рос на Востоке и считал, что избыток воли только развращает, особенно женщин. А еще ему действительно хотелось возвращаться в прибранный дом к приготовленному ею сытному ужину, хоть физически он и не зависел от температурных колебаний и еды. Это было необходимо на каком-то ином уровне, ставшем опасной чертой между наслаждением и гибелью, но Гелене он этого предусмотрительно не показывал.

Латиф сам отпер дверь, оставил куртку и берцы в тесном коридоре и прошел на кухню, такую же старую и непрезентабельную, как фасад дома. Впрочем, интерьер его и не интересовал — все равно пристанище временное, а вот отсутствие ужина сразу насторожило, и он отправился в комнату, чтобы объясниться с благоверной.

Гелена сидела на кровати, с распущенными волосами, в теплом узорном халате, и неторопливо жевала дольки апельсина. Кожура сиротливо валялась на туалетном столике. При виде мужа она не встала, а лишь туманно улыбнулась и промолвила:

— Ты опять пропадал неизвестно где, Латиф. Заметь, я ведь тебе не мешаю, но мне начинает казаться, что я попросту тебе надоела. Не слишком ли это предсказуемо? С таким же успехом я могла выйти и за своего бывшего парня.

— Это про того послушного песика, который бегал за тобой в надежде, что его когда-нибудь допустят до тела? — усмехнулся Латиф. — Ты кого угодно можешь пытаться обмануть, Гели, но не меня, — за него ты никогда бы и не вышла, я только слегка ускорил процесс.

— Ладно, забыли о нем, — вздохнула Гелена. — Хотя ты перенял от него манеру называть меня на свой вкус, а не так, как я хочу. Видимо, это болезнь всех мужиков, в том числе и демонов.

— А ты переняла от других женщин манеру выносить мозг? Впрочем, это я еще готов простить, проблема в другом — ты ленива, Гели. Я тебе все это время предлагал очень легкие дела, но ты даже с ними стала справляться спустя рукава, да еще взяла моду выпивать. Так что смотри, рано или поздно я могу и задуматься о твоей ликвидности.

— Понятно, — произнесла девушка, нервно прикусив губу, и поднялась с мятого покрывала, от которого шел сильный запах парфюмерии. — Только я подозреваю, что дело не в лени и не в пьянстве! Знаешь, как у нас говорят? Мужчины стареют как вино, а женщины — как творог, а я тем более состарюсь гораздо раньше тебя! Но вы всегда найдете, как бы покрасивее вывернуться!

— Не говори глупостей, тебе слишком далеко до старости. И какой еще творог? Ты пахлава из меда, затягивающая своим сладким ядом так, что становится нечем дышать и вместо крови по венам течет золотистый клей…

Латиф подошел к Гелене так близко, что она ощутила пропитавшие его запахи мокрого асфальта и бензина, которые волновали ее не меньше, чем привычный аромат специй и морской соли. Но для виду она сморщилась и уперлась ладонью в его грудь.

— Фу, смой это с себя, — капризно протянула девушка. — И вообще, Латиф, ты слишком напряжен, тебе пора расслабиться. Ванну я уже приготовила, а потом мы можем снова перебраться сюда — ты же знаешь, как я люблю влажные простыни!

— Подожди, я только печь затоплю, — отозвался Латиф с напускной небрежностью: желание уже одолевало его, но дом было необходимо заранее прогреть. Затем Гелена скинула халат, крепкое смуглое тело предстало во всей красе — от белья она предусмотрительно избавилась заранее. Ловкие пальцы взялись за воротник его свитера, ремень на джинсах. Она тоже залюбовалась его широкими плечами, стройным мускулистым торсом, лоснящейся светлой кожей. Редкие черные волоски на его груди приятно щекотали ее тело. Латиф протянул руку, крепко сжал ее тонкие пальцы и повел в ванную комнатку, где поджидала старомодная чугунная чаша, наполненная водой с запахом мяты и лимонного цветка. Пока вода была холодной, но Латиф легко и быстро нагревал ее с помощью своей энергии.

Однако до постели он, разумеется, не дотерпел. Он еле смог вытащить Гелену из воды и уложить на пушистый коврик около ванны, и то лишь потому, что прямо в ней предаваться утехам было технически неудобно. Почти придавил девушку собой и, не тратя времени на прелюдии, толкнулся так, словно хотел выбить воздух из ее легких. С каким-то животным остервенением демон целовал ее лицо и шею, оставляя алые хозяйские метки, до синяков сжимал грудь и бедра. Он знал, что щепотка грубости была именно тем компонентом, который довершал гармонию и сладость единения для Гелены, а для него — спасал от хронического чувства безысходности, напоминал, что он еще живет, а не доживает. Их страсть не могла привести к продолжению рода, но когда Латиф очередной раз обводил ее своей стальной хваткой, ему казалось, что все это не просто так.

Наконец Гелена почувствовала, что он слегка утомился, и подалась вперед. Латиф без возражений лег на спину: ему нравилось, когда она в нужный момент забирала инициативу, давая мужчине просто наслаждаться. Струйки воды стекали из-под ее темных волос, змейками опутавших плечи, она двигалась плавно, размеренно, без лишних эмоций, что очень ему нравилось. Она никогда не разыгрывала перед ним шумную страсть, обоим хватало тех огненных импульсов, которые они чувствовали губами, пальцами, беззащитной кожей.

Вскоре она бессильно опустилась ему на грудь, поцеловала в щеку и шепнула:

— Ну что, ты больше не сердишься?

— Да, ты знаешь, как меня умаслить, — усмехнулся Латиф. — Остался лишь финальный штрих, и я буду готов к примирению.

— А ты все-все знаешь о женских привычках?

— Может, и не все, Гели, у меня есть дела поинтереснее. Но сейчас я сосредоточен только на тебе, так что пользуйся.

Гелена снова покорно вытянулась перед ним. В этот момент она напомнила Латифу плотоядный цветок, с заманчиво яркими бархатными лепестками и смертоносным нутром. Но для него она всегда оставалась усладой, прирученным хищником, точно выверенной дозой опасного дурмана.

Наконец они перевели дыхание и все же решили ополоснуться. Гелена сидела спереди, расслабленно положив голову на его плечо и водя рукой по воде.

— Я надеюсь, настроение у тебя улучшилось? А то в последнее время твоя аура мне не нравится. Ходишь вечно как в воду опущенный и хоть бы раз объяснился…

— Ладно, — хмуро сказал Латиф. — Раз для тебя это так важно, то я провалил одно дело. Но смаковать подробности мне не хочется, к тому же рано или поздно я доведу его до конца.

— Ты потерял деньги?

— Да на деньги было бы плевать, Гели, я лицо потерял. Когда такое в последний раз случалось? Разве что в юности, но это же другое дело: в арабской стране демону-инкубу особо не развернуться! Кого там соблазнять? Женщин, которые в то время и не ведали, что секс может быть приятным? Когда я вырос, то скитался по разным городам и общинам, и кое-где им для надежности и обрезание делали — якобы так мужу приятнее, и рожать будет легче. Вот и посуди, что после этого думать о людях?

— Я все-таки тоже человек, — напомнила Гелена.

— Ты особенная, потому я тебя и выбрал. А если не растеряешь свой дар по-глупому и перестанешь пить — вообще станешь обольстительнее иных демониц. Ладно, давай по делу: я дал осечку и еще не разобрался почему, так что мне понадобится время и нервы. А также спокойная обстановка дома и своевременная вкусная еда. В городе мне пока светиться не стоит. И поэтому сейчас все твои фокусы с этим мужиком с мебельной фабрики совсем не к месту. Теперь ты понимаешь?

Гелена недовольно поджала губы, вылезла из воды и обмоталась широким полотенцем.

— Ужин будет готов через полчаса, — промолвила она и в таком виде отправилась на кухню, ловя драгоценные минуты тепла. Девушка быстро поджарила пару стейков форели, обложила их золотистым рисом и полила лимоном. Латиф бросил в бокалы лед и налил своего любимого виноградного шербета.

— Так что тебя рассердило? С мужиком я все устрою, просто он уж очень вялым хомячком оказался. Таких всегда сложно раскрутить, — вяло оправдывалась Гелена, предчувствуя что-то нехорошее.

— А с чего он сознание потерял? Это должно было в номере случиться, а он до него и не дошел! И что с ним в ресторане стряслось?

— Насколько я поняла, он увидел кого-то из своих знакомых. Но он так быстро меня утащил, что я и осмотреться не успела…

— «Утащил», «не успела»! Ну что за детские разговоры, Гели? Во-первых, прежде мужики рядом с тобой не то что знакомых, а мать родную не помнили и не замечали. И уж тем более не стали бы из-за них отказываться от секса. А этот валенок две недели вокруг тебя круги нарезал и вдруг вспомнил про порядочность? Во-вторых, я говорил тебе не соваться в левые места, а поехать в хороший отель, где у меня толковые знакомые! А тебя куда понесло?

Гелена поморщилась: этот разговор Латиф действительно заводил уже не в первый раз. Но что она могла поделать, если не переваривала тот круг общения, который он ей навязывал? Муж считал, что призвание духов состоит в красивой игре на чувствах и инстинктах, вдохновении художников, дизайнеров, музыкантов и артистов, за которое те щедро делились своей энергией, а порой и награждали материально. Гелене приходилось сопровождать Латифа на выставках, закрытых показах, богемных раутах и вечеринках, и она неизменно начинала скучать уже через полчаса. Все эти галереи, камерные театры и «арт-кластеры» даже будто пахли одинаково — какой-то безжизненной синтетикой, а не масляными красками и не шампанским с изысканными закусками, которые подавали на фуршетах. Бессюжетные «перфомансы» под звуковую какофонию, подмалевки и почеркушки, выдаваемые за живопись и графику, наряды, которые невозможно носить, и стихотворения, похожие на бред наркомана, — все это казалось глупым и пошлым девушке, у которой за плечами была художественная школа и образование модельера, пусть и незавершенное.

Однако подобно даме на балу из минувшей эпохи, Гелена была вынуждена улыбаться и подставлять для поцелуев изящную ручку в черной перчатке. Она сознавала, что Латиф искренне желает баловать жену, делать ее жизнь яркой и насыщенной, только не допускает, что у нее может быть иное мнение и вкус на этот счет.

И ей гораздо легче дышалось в таких местах, как эта полусельская гостиница с финским колоритом. С местными духами, которые ее содержали, Гелена не общалась, но частенько наблюдала за ними как гостья, чудаковатая горожанка, ищущая архаичной экзотики. Иногда она тайком проникала в их корпус и наблюдала, как белокурые крепкие парни состязаются в количестве выпитых кружек пива и армрестлинге, как девчонки усаживаются к ним на колени, как они парами отплясывают самые отчаянные танцы. Часто они пели для гостей какие-то диковинные древние песни.

Однажды она даже перенесла досадное огорчение, о котором, разумеется, муж не знал. Гелена приехала в тот ресторан с парой девушек из «креативного круга» — дружбы она ни с кем не водила, но для удобства держала при себе подобных статистов, — и приметила очень красивого парня, который торговал в гостиничной лавочке молоком, маслом и творогом. Он походил на героя северных эпосов, с могучим телом, ярко-голубыми глазами и доброй душой, и от него даже пахло не то смолой, не то пчелиным медом. Несколько раз Гелена приезжала снова, что-то у него покупала и чувствовала себя как в школьные годы, когда затаив дыхание следила за каждым взглядом или словом понравившегося мальчишки.

Увы, этот флер оказался недолговечным: она увидела его смачно целующимся с одной рыжей девицей из персонала, которая внаглую тискала парня за бедра. И не то чтобы Гелена так уж хотела оказаться на ее месте — ей было хорошо с Латифом, он знал толк и в утонченном восточном разврате, и в звериной страсти, так что жалела она не об этом. Просто на зарождающемся в ней чувстве робкой увлеченности будто поставили жирную кляксу. Вдруг Гелена поняла, что не успела распробовать сладость неизведанного, кинувшись в омут связи с Латифом, и впервые усомнилась в верности этого шага.

Первое время после их знакомства она была как оглушенная, не интересовалась ничем, кроме скульптурного тела Латифа и его внутреннего пламени. Хотя «знакомство» явно было слишком скромным определением для того, что случилось у них с первого взгляда, в парке на городском гулянии в честь Самайна. Там Гелена без сожаления оставила свою девственность, которую планировала сохранить до свадьбы, но отнюдь не из романтических побуждений. Напротив, девушка рано сделала вывод, что секс — единственное, что мужчины ценят в отношениях, и чем дольше дразнить их аппетит, тем крепче удастся привязать к себе. Отчасти такие взгляды внушила ей мать, которая искала нового спутника жизни сколько Гелена себя помнила, и ни о чем другом особо не заботилась.

Дочери же удалось найти такого кандидата довольно легко — это был умный, правильный, работящий юноша, смотревший на нее искренними влюбленными глазами. Одна беда: никакого телесного трепета он в ней не пробуждал. Но она убеждала себя, что комфорт и взаимопонимание важнее всего, а к остальному можно привыкнуть.

И только при встрече со странным черноглазым мужчиной в осеннем парке Гелена поняла, что бывает иначе — когда хмельной аромат умирающей листвы, слившись с тяжелым запахом ее крови и его семени, прошибает соленой волной, смывает все мысли, убеждения и привязанности. Все ее аппетиты и порывы сосредоточились и сплавились в безумном сексуальном притяжении. И хотя он сразу признался ей, что был демоном-соблазнителем, она не переставала удивляться тому, как эта страсть захватила ее, перевернула привычный мир, отвратила от старого круга общения и планов на жизнь. А больше всего — тому, что Латиф так глубоко впустил ее в свой мир.

— Кто вы вообще такие? — спросила она в одну из ночей, когда никак не могла уснуть от жара его тела.

— Мы — дикари, — усмехнулся Латиф, — ну, это я так говорю. А если по правде, то все мы, духи смерти или хранители, — низшие боги, заброшенные в этот мир, посредники между вами и хозяевами неба и земли. Наши создатели, архонты, вложили в нас немного человечьего, немного звериного, немного воды, пламени или смолы, и распорядились так, что мы, как и люди, рождаемся из утробы и проживаем отпущенный срок. А между этим блуждаем в вашем мире как можем. Вот представь, сколько народов и племен уже бесследно исчезли, а их духи-покровители остались, с людьми, которые их не знают и тем более не верят! В этом городе таких много: они до сих пор говорят по-фински и повинуются Северному старцу.

— А можно с ними познакомиться?

— Ни к чему, Гели: они слишком подстраиваются под людей, и мне с ними не по пути. Хоть я и сознаю, что порой это вынужденная мера, когда человек ставит себя в центр мироздания. Просто знай все это на случай, если когда-то не сможешь меня понять.

— Выходит, я живу с богом? — улыбнулась Гелена.

— Я все же предпочитаю «демона», — заявил муж, — а для людей являюсь успешным марокканским агентом на арт-рынке по имени Латиф Кахинни, 1987 года рождения. Что-либо иное знает считанное число тех, кого я сам выбрал. Ты хорошо меня поняла?

— О да, мой господин! — проворковала девушка, поцеловав его в плечо.

Свадьба у нее была странная: их венчал жрец по древнему обычаю арабов-язычников, и после жертвоприношения они выпили какого-то очень старого и крепкого вина, произнесли клятву. Латиф подарил Гелене свой медальон в виде синего глаза, который на Востоке называли «Назар», и объяснил, что эту вещицу хранил с детских годов в приюте. Кольцо с черным камнем он еще раньше преподнес ей в парке, а от нее принял в дар самое простое, но носил его всегда, и именно по местным традициям.

Зато потом Латиф устроил шикарный медовый месяц в Калифорнии и Нью-Йорке, о которых Гелена давно мечтала. Мысли о доме, прежних знакомых и даже матери почти не тяготили девушку и никто не пытался ее искать.

Но оказалось, что и у демонов праздники сменяются буднями. Латиф наделил молодую супругу некоторыми способностями, в первую очередь — магнетическим воздействием на мужчин, а также умением наводить чары, влияющие на здоровье и психику. И объяснил, уже без всякой игривости, что ей предстоит применять их только по его поручению и только с теми, на кого он сам укажет.

— Запомни, Гели, что нас интересуют два сорта мужчин: те, на ком можно заработать деньги и прочие материальные удовольствия, и те, кто дает жизненные соки, — буднично пояснил Латиф. — С первыми мы работаем по заказу — от жен, любовниц, конкурентов и всех, кто может хорошо заплатить. Вторые нам необходимы как топливо для механизма: ты забираешь у них энергию, а потребляем мы ее вместе. Но для этого нужны сдержанные и непривередливые мужики, не привыкшие к красивой жизни и удовольствиям. В них дремлет нерастраченный энергетический запас, который всегда подавлялся, и если подарить им хоть каплю иллюзии вседозволенности — перед нами распахнутся безразмерные шлюзы…

Тут демон даже прищелкнул языком, явно испытывая эстетическое наслаждение от мысли о живом «топливе».

— Ты хочешь сказать, что мне придется спать с этими мужчинами? — сказала Гелена, на миг похолодев.

— Еще чего захотела! — усмехнулся Латиф. — Я ведь уже говорил, что до этого тела не допущу ни одного мужика: оно только мое.

— А может быть, все-таки мое?

Пропустив это мимо ушей, муж спокойно промолвил:

— Словом, твоя задача, сокровище мое, в том, чтобы доводить мужиков до нервного предела, чтобы они кожу с себя живьем были готовы содрать и преподнести тебе на шубку. Дарили вещи, которые сами получили в подарок от родных, строчили стихи в блокнотах, укрывали в плохую погоду своими пуховиками, купленными на распродажах. Это куда ценнее для нас, чем то, что могут дать миллионеры, Гели! Поймешь, когда станешь чуть старше. Но если ты им действительно дашь, они очень быстро перестанут стараться: даже люди такого сорта легко привыкают к благам. Такова уж ваша природа! Поэтому в койку ты их можешь заманивать только затем, чтобы сладко усыпить.

Он философски развел руками, но уже тогда у Гелены закралось подозрение, что муж беспокоится совсем о другом. Однако она больше ни о чем не спрашивала. Также Латиф объяснил, что энергетический ресурс у них общий и прямо пропорциональный количеству «съеденных» душ, поэтому расслабляться ей не стоит.

Гелена не собиралась возражать: ей нравились игры и тайны, забавляла наивность мужчин, пребывающих в семейном и возрастном кризисе, и сочувствия они уж точно не вызывали. Вспомнить хотя бы первого, которого Латиф подогнал ей сразу после медового месяца, для «тренировки», — это был отец ребенка, пропавшего в парке в день ее знакомства с демоном. Он оказался до смешного легкой добычей, быстро забыл про жену и родителей и за несколько месяцев общения вконец обезумел и опустился. Когда же Латиф дал Гелене отмашку, она просто перестала выходить с ним на связь, и тогда мужик спьяну разбился на машине. Нет, он выжил, но обиженная супруга не пожелала брать переломанного инвалида на попечение, и пришлось ему идти с повинной к своим старикам.

После него было еще несколько не особо интересных заданий в разных странах, но ровно через год муж представил ей «клиента» с удивительно похожей историей — этого несчастного Цыплакова с мебельной фабрики, у которого сын также исчез во время городского Хэллоуина. Латиф объяснял, что мужчины со свежей травмой для них особенно сочная пища, и все же столь точное совпадение насторожило Гелену. К тому же, в это время ее стали напрягать и другие вещи, в частности то, что он на своей «работе» совсем не гнушался физических контактов с другими женщинами. Она мучительно ревновала и одновременно возбуждалась от мысли, что ее избранник так притягателен и скверен, поэтому новость, что он провалил какое-то дело, неожиданно ее ранила. И эта ядерная смесь эмоций уже не грела, а обжигала.

Алкоголь больше не помогал расслабиться, и днем, во время опостылевшей вахты в кафе, Гелена совсем сходила с ума. Тут-то эта мелкая дрянь, дочь Цыплакова, и попала под горячую руку. Не стоило, конечно, напускать на нее чары, Латиф не любил самодеятельности, и Гелена пока решила умолчать про эту выходку. Но в провале с отцом девчонки пришлось признаться.

Мужик и впрямь повел себя неадекватно: помчался во весь дух из ресторана, а на улице и вовсе отрубился. Но самое главное — Гелена больше не чувствовала потоков исходящего от него желания, не улавливала аромата и ритма его растревоженной ауры. Будто кто-то их перекрыл, как газовый вентиль. Неужели он оказался ей не по зубам? Или дело в атмосфере этой чертовой гостиницы? Видимо, Латиф прав и от нее стоит держаться подальше.

Устав от тяжелых раздумий, Гелена поднялась и поставила на плиту старую закопченную турку — Латиф признавал только сваренный в ней кофе. Он принял ее молчание за согласие с последними доводами и удовлетворенно прищурился. «Но в следующий раз, пожалуй, стоит быть поласковей, — заключил он. — Ей ведь совсем немного надо для счастья, а тогда она быстро становится покладистой».

Латиф примирительно погладил жену по бедру. Она обернулась и после паузы осторожно промолвила:

— А могу я кое-что спросить?

— Я тебе никогда этого и не запрещал, — сказал Латиф, слегка напрягшись. — Но не обещаю, что отвечу на любой вопрос. Есть вещи, которыми просто ни к чему загружать такую очаровательную голову.

Она снова села напротив него и, решившись поднять глаза, спросила:

— Латиф… Эти две истории с детьми… они же как-то связаны? Что с ними произошло? Куда они деваются?

По лицу мужа Гелена сразу поняла, что вопрос относился именно к подобным вещам, — он нахмурился и прикусил нижнюю губу, как делал всегда, чтобы ответить без лишнего запала. Но ей хватило выдержки не отвести взгляд, и Латиф произнес:

— Гели, займись лучше своей работой. Эта тайна в нашем доме обсуждаться не будет — она не только моя, а кроме того, мне самому хотелось бы о ней забыть.

*"Абдуллатиф" в переводе на русский язык означает "слуга Доброго" или "слуга Божий"