Ледяное сердце

Глава 28. Теплые дома

Запахнувшись в тяжелую дубленку, мужчина лет сорока крался по лесу к тропинке, которая вела к дачному поселку. Порой снег предательски скрипел под сапогами и он озирался, хотя никто не мог его видеть, кроме оседлых птиц да зайцев-беляков. Какие безумцы сейчас станут гулять в лесу вместо того, чтобы тихо дожидаться боя курантов в отапливаемой квартире?

Сам он сунулся сюда не для прогулки: в том поселке, рядом с пустующими избушками, было несколько новых и прекрасно обустроенных домов. Имея неплохой воровской стаж, мужчина выведал, что в одном из них жила весьма обеспеченная семья и хозяин на время мороза отправил жену с детьми в утепленный дом, а сам из-за работы остался в городе. Здесь наверняка было чем поживиться, а в заплечном мешке у вора имелся неплохой кусок арматуры. Пожилой охранник, хозяйка и двое ребят не казались серьезным препятствием, хотя он не очень любил «мокрые» дела и прибегал к ним только в крайнем случае.

Холод злобно кусал неприкрытое лицо, порой мужчина жалел, что вышел на дело, не дождавшись оттепели, но азарт подгонял вперед. Ветер подул сильнее, и вор решил, что тропинка уже близко.

Вдруг посреди мертвой тишины раздался треск, словно кто-то крался позади. Мужчина списал это на ветер или иллюзию, однако под ложечкой тревожно засосало. Через несколько секунд ему в спину прилетел плотно слепленный снежок — брызги угодили за шиворот, растеклись холодными ручейками и он брезгливо содрогнулся.

— Кто здесь? Что еще за шутки? — громко проговорил он, но услышал только жутко разнесшееся эхо.

Немного постояв и цепенея от стужи, мужчина пошел дальше, но за спиной снова захрустел снег и уже явственно послышались шаги. Оглянувшись, он увидел лишь вымершую лесную чащу и колени затряслись, как если бы за ним кралась голодная бродячая псина. Тем временем звуки набирали оборот, объединяясь в какую-то огромную вибрацию, — трещали сухие ветки, сосновые шишки падали к его ногам, в небе свистели, визжали, хрипели и каркали невидимые птицы.

Мужчина беззвучно пролепетал какое-то ругательство, во рту и горле пересохло до боли. Вдобавок начало стремительно темнеть, хотя не было еще и трех часов, а меж деревьев замелькали какие-то непонятные огоньки.

— Кто здесь?! — крикнул он, с усилием напрягая горло. Но помимо эха до него донесся переливчатый девичий смех.

Шепотом выругавшись, мужчина пошел быстрее и вскоре понял, что сбился с пути. Порывы ветра, рев мотора и даже человеческие голоса доносились то с одной, то с другой стороны, и он уже не мог понять, где поселок, а где шоссе. Да еще послышался гул поезда, хотя они не ходили из-за тумана и снежных завалов.

Вор бросил мешок и побежал наугад, но сил хватило ненадолго из-за сбитого дыхания. За спиной запахло гарью, в глазах защипало, он поскользнулся и, беспомощно замахав руками, рухнул на снег. Сил кричать уже не осталось, и на несколько секунд он забылся, но вскоре пришел в себя от сильной боли в ноге, будто его укусил невидимый зверь. Затем какая-то сила потащила его вперед, словно воздушная волна, он пытался ухватиться за пеньки и кустарники и лишь исцарапал руки.

— А-а! — выкрикнул он из последних усилий, боясь, что порвет легкие, и тут к девичьему смеху присоединился раскатистый мужской.

Наконец вор очутился на какой-то поляне, распластанный на спине, в мокрой от снега одежде. Повернув голову, он увидел неподалеку громадное раскидистое дерево, похожее на черного паука. На стволе выделялась выпуклость, которая показалась мужчине похожей на человеческое лицо с грубо вырубленными чертами, обезображенное гримасой то ли гнева, то ли болезненной агонии. Несмотря на ужас, оно чем-то завораживало вора и он всматривался в черные прорехи глаз и искаженный рот, пока из глаз не потекли струйки янтаря, а изо рта — густые темные капли крови. Они превращались в потоки и скоро снег под деревом окрасился в вишневый цвет, а затем и дерево стало меняться, набухать, подобно огромному красно-черному пузырю.

— Помогите… — пролепетал мужчина в пустоту, отчаянно пытаясь опереться на руки. В следующий раз он открыл глаза уже на обочине у шоссе, и очередной автомобиль обдал незадачливого вора снежными брызгами. Темнота исчезла, осталась лишь привычная пелена серого тумана, и он не мог понять, сколько времени так провалялся. С трудом поднявшись на колени, морщась от рези в горле, мужчина почувствовал, что из него выкачали все силы, выкрутили как половую тряпку. Но инстинкт выживания подстегивал, и со стариковским кряхтением вор выполз к дороге в надежде, что кто-то остановится. В глазах темнело и он понимал, что лишние минуты могут стоить ему жизни, однако телефон вместе с мешком остался где-то далеко.

Тем временем на противоположной окраине леса, у тропинки, ведущей к заливу, поднялось облако сухой снежной пыли и через пару мгновений обратилось крепкой мужской фигурой. Лесовик осмотрелся и удовлетворенно погладил косматую русую бороду, затем рядом с ним появилась женщина с лихо заколотыми на затылке желтыми волосами и глазами песочного цвета. Эти двое вожаков были уже немолоды и знали все леса в окрестностях до последней веточки и звериной норки, а кроме того, сохраняли задор и прекрасно следили за дисциплиной на охоте.

Мужчина одобрительно махнул рукой и вскоре рядом с ними материализовались молодые лесовики — пять парней в грубых полотняных рубахах и три девушки в длинных платьях. Все разрумянились после удачной охоты, глаза блестели, с лиц не сходили довольные улыбки.

— Славно мы под конец года порезвились! — сказал один из парней. — Пусть Тапио останется доволен и наконец отогреет лес.

— И дело хорошее сделали, беду от дома отвели, — напомнила старшая лесовица.

— Да, ребята, сегодня все молодцы, — промолвил вожак, хлопая по плечу то одного, то другого. — Умница, Орви, хитро его подманила! И ты, Аарто, отменно сработал, не зря тебя в прошлый раз пожурить пришлось! Нам тут не положено по сторонам зевать.

Круглолицый парень со светлой бородкой и усами, по виду чуть старше других ребят, довольно ухмыльнулся.

— Ну, теперь-то можно и медовухи навернуть! — заметил Юха. — Домой сразу отправимся или по заливу, Рикхард?

— А давайте напоследок погуляем, — озорно отозвался Рикхард. — Людей пока нет, метель еще на пару часов задержится, так что успеем пошутить!

Все воодушевленно кивнули. Молодежь бросилась через сугробы, полазать по белым торосам, а вожаки степенно шли вдоль берега к виднеющимся в тумане зданиям гостиницы и воображали, как удивятся те, кто выберется на пляж до метели и увидит на снегу отчетливые следы босых ступней.

Новый год становился все ближе, но в городе его дыхание не чувствовалось так, как в прошлые зимы. Исторический центр приукрасили, но большую часть дня гирлянды и прочая мишура смотрелись цветными пятнами за дымкой, — правда, автомобилисты шутили, что теперь появились дополнительные указатели. О ярмарках и концертах речи, разумеется, не шло: ни генераторы, ни горячие напитки не могли перебить невыносимый холод. Отменились и корпоративы, и школьные утренники, и горожане, привыкшие к приятным хлопотам в конце декабря, пребывали в растерянной праздности. Кроме того, многим вообще было не до веселья из-за траура в семьях — погибали не только бродяги, но и люди, которых под открытым небом настиг сердечный приступ, инсульт, припадок, падение сахара в крови, и никто не успел помочь. Даже телевизионные программы, всегда нацеленные на «поднятие духа», стали более сдержанными.

Однако Илья немного приободрился, узнав, что духи Туонелы оставили им послание, и надеялся, что праздничная ночь действительно станет началом новой жизни, пусть и не для всех. Старик то и дело предостерегал его: «Перестанешь думать о будущем — потеряешь его».

Пока метель не успела вновь разыграться, Илья вышел во двор, — только что он был у Юхи, которого навещал дважды в день, отпаивал едким зельем, чтобы уничтожить кровавый вкус во рту, и читал заклинания, призванные усилить разумную ипостась оборотня.

— Твоего волка придется долго успокаивать, раз он глотнул человеческой крови, — объяснял Илья, ободряюще касаясь его плеча. — Без этого он начнет рваться наружу, и в следующий раз тебе будет гораздо труднее себя контролировать.

Парень покорно все терпел, явно радуясь, что проводник не отлучил его от постояльцев, и про себя Илья уже не сомневался в его выдержке.

Прохаживаясь по двору, чтобы размять мышцы, Илья увидел там Олега, который безучастно курил и глядел в сторону черно-белого леса.

— Будешь? — вяло спросил тот, обернувшись, и протянул Илье сигарету.

— Ты что, неожиданно полюбил прогулки на морозе? — спросил Илья, затянувшись.

— Да не особо, просто там я вообще как в вакууме себя чувствую, — поморщился Олег. — Ты не подумай, гостиница-то замечательная, но все равно тошно, когда некуда податься. На Новый год мы, похоже, тут остаемся — домой ехать смысла нет, там ничем не лучше, а здесь хоть как-то спокойнее…

— А в прошлый раз вы как отмечали?

— Да никак по сути, слушали куранты, включали потом музыку, для Никиты мультики, а Милка в последнее время уже старалась в какую-нибудь компанию податься. Подарки вручать смысла нет, я все равно Ларе давал карту и она уж покупала что нужно. А что еще-то?

— Не знаю, мы с Яном всегда стараемся придумать что-нибудь новое, — заметил Илья. — Дети-то быстро растут, надо ловить момент!

Олег лишь как-то неопределенно поджал губы, но тут из пристройки вышел старый домовой Халти, неся большой ящик. Заметив друзей, он весело промолвил:

— Что заскучали, парни?

— Я вообще-то на «парня» давно не откликаюсь, — удивленно заметил Олег, а Илья лишь лукаво улыбнулся.

— А вот это зря, я тут всех так зову, — невозмутимо отозвался Халти. — Давай-ка покажи руки.

— Что? — окончательно оторопел мужчина.

— Что-что, руки покажи, говорю! Вы же вместе работаете, стало быть, с деревом оба дело имеете?

— Ну да, — нерешительно кивнул Олег и стянул перчатки. Едва глянув, Халти прищурился и сказал:

— Ага, вижу, что дерево тебя слушается: и рука ловкая, и глаз хороший. Вот и славно, поможете мне — всяко лучше, чем по каморкам сидеть, как сычи.

Олег пожал плечами, но из любопытства отправился с Халти и Ильей в другую пристройку, попросторнее и с красивой резьбой на стенах. Там домовой выгрузил инструменты и показал им несколько больших деревянных чурбаков, которые он успел очистить от коры.

— Что это будет, Халти? — спросил Илья.

— Это образы высших богов: Укко, Тапио и Вэден-Эмя. Мы к каждому завершению года вырезаем новых идолов, чтобы попросить их о милости на будущее в ту ночь, когда миры соприкасаются…

От столь витиеватой речи Олег изумленно поднял брови, но Илья заранее ткнул его в бок.

— У нас только семейные мужчины, отцы, допускаются к такой задаче, — продолжал Халти. — В следующем году Хейкки уже сможет мне помогать, когда я дедом стану. А вам, ребята, и теперь можно, не так ли?

— Да, конечно, у меня дочь и сын, — промолвил Олег, чуть помедлив. — Я уже когда-то вырезал всяких языческих божков, но это так, по молодости баловался…

— С этим нельзя баловаться, — строго возразил Халти. — Если с низшими божествами еще можно договориться, то хозяева неба и земли обычно дают шанс лишь однажды. И его нужно заслужить.

Олег растерянно кивнул, не решаясь спорить, и домовой стал раскладывать инструменты. Илья заметил, как у приятеля загорелись глаза, и даже знакомый древесный запах, похоже, подействовал на него целительно. Обтесав и отполировав заготовки, они принялись обрабатывать ножом и стамеской лица и узоры, напоминающие о природных стихиях. Так пронеслось несколько часов, за которые компания сплотилась и увлеклась веселым разговором. У Халти было три дочери — среди духов такая многодетность слыла большой диковинкой, — но здесь с ним жили только вторая Сату и младшая Элиса, а старшая Ирика обзавелась семьей в другом краю. И сейчас он был окрылен ожиданием внука, несмотря на природные тяготы.

Только когда работа близилась к концу, Олег с Ильей почувствовали, что мышцы стали слегка ныть.

— Похоже, руки еще все помнят, — улыбнулся Олег. Илья заметил, что он раскраснелся и временами даже забывал утереть пот, но впервые за долгое время выглядел по-настоящему воодушевленным. Затем они отшлифовали скульптуры, обработали их маслом и морилкой, придавшей дереву красивый оттенок гречишного меда.

— А в них на самом деле что-то есть, — вдруг задумчиво проговорил Олег, вглядываясь в скупо вырезанные, но удивительно живые лики идолов. — Будто они на тебя в упор смотрят, даже не по себе становится.

— Вот бояться их не надо, а почитать стоит, — мягко промолвил Халти. — В последние дни года духи-создатели могут бродить среди людей и наблюдать, как те живут. Но конечно, мешки с подарками они на себе не таскают, это уж люди придумали из большой любви к себе.

— А духов разве не люди придумали? — усмехнулся Олег.

— Ну, в той или иной степени, — благодушно кивнул домовой, почесывая бороду, затем прищурился и свет в пристройке вдруг стал меркнуть. Олег вздрогнул и только теперь догадался осмотреться в поисках лампы. Так и не обнаружив источник света, мужчина вытаращился на Илью и домового, и тут неведомое сияние начало мигать резкими бликами, а затем на несколько мгновений стало темно.

— Илья, какого хрена тут происходит? — возмущенно крикнул Олег. — Что у вас там за девайсы? Так вообще-то и до кондратия довести можно!

— А ты не прибедняйся! Ты же у нас большой любитель приключений, — не удержался Илья. Тут половицы и стены заскрипели, завибрировали, загудели, словно ветер в трубах, устойчивый пол превратился в зыбкую гладь болота. У Олега вырвалось непечатное слово и он в темноте нащупал и схватил рукав Ильи.

Через секунду вокруг прояснилось и мужчина кое-как перевел дыхание. Илья потрепал его по плечу и сказал:

— Да не дрейфь, Олег! Ну любят здесь черный юмор, не обижайся. Зато ты хоть встряхнулся, а то как засохший студень был все эти дни.

— Ничего себе юмор! — поморщился Олег. — Куда вообще этот мужик делся? Дверь-то закрыта!

— Я-то с вами, ребята, — весело произнес Халти, очутившись у него за спиной. — А вы что шумите? Просто вьюга поднимается, вот и тряхнуло нас немного, подумаешь! Давайте-ка я вас в награду за славную работу нашим сахти угощу, это не бодяга со станции.

Олег, все еще недоверчиво озираясь, тем не менее пошел вслед за домовым и Ильей в корпус, где жили духи, и понемногу освоился. Ради предстоящего праздника Илья тоже позволил себе попробовать пива, благо здесь оно и впрямь было отменным. Халти разлил его в красивые узорные кружки, а на закуску угостил друзей рыбой, которую водяные не так давно поймали и засолили.

— С ума сойти как вкусно! Просто во рту тает, — заявил Олег. — Слушай, Халти, а можно мне потом еще у тебя поработать? Там неплохие куски дерева остались, вполне сгодятся на то, чтоб какую-нибудь мелочь вырезать. Хочу жене и детям к празднику сам подарки сделать.

— Конечно, приходи когда захочешь. Пусть радость вернется в ваш дом, — улыбнулся дух-хранитель. Илья тоже просиял, увидев друга словно выздоровевшим после тяжкого недуга.

Когда Олег вышел, молодой колдун с восхищением посмотрел на Халти.

— И как только ты сообразил, чем его встряхнуть?

— Так я разбираюсь в людях-то, поди, — добродушно усмехнулся домовой. — К тому же, у вас не принято в чужие дела лезть — боитесь лишний раз добро причинить, чтоб боком не вышло, а нам опасаться нечего. Домашнему духу иначе не прожить, Велхо! Мы, конечно, можем питаться и дурной энергией, как в жилище пьяниц, буянов или угрюмцев, но на вкус… вот представь себе холодную слипшуюся кашу, в которую ни соли, ни сахара не догадались добавить, да еще и пригоревшую. Вроде не отрава, и с голодухи ее можно есть, но долго ли продержишься? Иногда мы уже бессильны помочь и покидаем дома, когда невмоготу становится. Но поверь, с твоим другом все не так печально.

— А вы еще живете в простых домах, Халти?

— В больших, тех, что ближе к природе, живем — там и подружиться с людьми легче, и родичи наши в лесах и водоемах рядом. А в городе труднее, там и люди за свой очаг не держатся. Эти квартиры похожи на клетки, в которых они сами себе и пленники, и надсмотрщики. Выдумывают, как расставить мебель и разрисовать стены, и верят, что в этом состоит их свобода выбора. Мы, конечно, совсем их не бросаем, за каждым домом кто-то присматривает и договаривается с сердечными и боевыми жильцами, водит незримую дружбу. Но прежде-то домовые были для семьи почти родные, знали про все радости, горести и тайные грешки! Я думал, что Сату потом подастся на вольные хлеба, ей когда-то мечталось самой выбрать себе дом и быть не просто мужней женой, а главным духом-хранителем для семьи. Но Хейкки хочет остаться здесь — ясное дело, рядом с колдуном скорее ввяжешься в приключения, — а без него она никуда… Вот так бывает, Велхо: растишь всю жизнь девчонку-бунтарку, с характером как твердое дерево, а потом встречает она крепкого парня и смолой растекается.

Халти философски улыбнулся.

— Тебя это печалит?

— Да толку-то печалиться? Она его ребенка носит, это ли не счастье? Если парень славный и дочь не обижает, то отцу и желать больше нечего! Так уж мироздание распорядилось.

— Порой и нам не мешало бы на это положиться, — вздохнул Илья.

Предпоследний день года так и не принес долгожданного солнца. Краски оставались только на открытках, которые по традиции продавались в киосках, и даже витрины бутиков на Невском поблекли, будто стесняясь напускной парадности, которая вряд ли могла поднять горожанам настроение.

В родных стенах люди подбадривали себя как могли, но о будущем боялись говорить: гибель подстерегала в каждый миг, в обличье вьюги, тумана или обострившегося недуга. Следя за сводками происшествий, Илья порой ненавидел проклятую ведьму до потери пульса, но вынужден был держаться и говорить с духами Туонелы достойно, без лишнего пыла, который мог обесценить все доводы.

Поэтому же в гостинице все своевременно подготовили к новогодней ночи. Многим постояльцам впервые предстояло провести ее вне дома, и Антти с Ильей постарались обеспечить им уют и спокойствие. Лесовики срубили пышную ель — разумеется, при благодарственном заклинании Ильи к хозяину Тапио, — дали ей оттаять после лютого мороза, и теперь она возвышалась в обеденном зале для гостей, гордо раскинув голубоватые ветви. Также повсюду блестели гирлянды и рождественские венки, которые смастерили шустрые домовята.

Вечером Накки пришла к Илье и спросила:

— Слушай, Велхо, как ты думаешь завтрашний день провести?

— Да это уж как погода распорядится. Если метель не разыграется, можем погулять с тобой в городе — до центра в тумане гнать не обещаю, но чуть-чуть на народ поглядим. А что?

— Да тут такое дело: наш молодняк тоже хочет на прогулку, но им самим страшновато, — улыбнулась Накки, — надеются, что ты их с собой возьмешь.

— Ты про домовых? Да я не против, только без меня они бы куда легче добрались, — удивленно заметил Илья.

— Да кто бы спорил! Но робеют они, для них огромный город все равно что для тебя джунгли или песчаная пустыня. Домовые, к тому же почти дети, хоть и сами уже ребенка заделали!

— Что же, я только рад, — улыбнулся Илья. — Но у меня к ним тоже есть просьба — пусть навестят моих друзей с семьями, передадут подарки, а главное, принесут светлую ауру. Это им по силам, а людям надо помочь.

— А знаешь, это ты здорово придумал! Каждому времени свои чудеса, — промолвила Накки.

Хейкки и Сату, услышав о его согласии, и впрямь обрадовались по-детски. Просьбу они охотно выполнили — в гостинице имелись запасники с потрясающе красивыми игрушками, и дети друзей Ильи пришли от них в восторг. Также они получили в подарок расписное рождественское печенье и конфеты из лакрицы.

— У них удивительно теплые дома, Велхо, — сказала Сату, когда они вернулись. — Знаешь, иногда сразу видно, что в семье сплошная ложь, равнодушие и уныние, и в воздухе висит, как этот туман, и по стенам плесенью ползет. И люди сами этой чернотой пропитываются, хотя снаружи улыбаются и за руки держатся. Жаль их, да помочь мы уже не можем. А друзья у тебя замечательные мужики, и жен берегут, и детей холят. Такие должны пережить этот холод.

— Холод уйдет, Сату, — заверил Илья. — И каждый, кто останется жив, вынесет из него что-то свое, причитающееся по заслугам.

Не удержавшись, он показал ребятам подарок от Яна, — накануне перед сном мальчик с таинственным видом протянул отцу акварельный рисунок, на котором был изображен змей с синей и серебристой чешуей, плывущий по черной полынье среди заледеневшего водоема, словно анаконда в джунглях. Рисунок выдавал не слишком уверенную руку, зато перламутровые краски расплывались на бумаге подобно таящему снегу и сияли как настоящая змеиная кожа.