Изувеченный Барон

Глава 20. Сломанный клинок

— Ты осёл тупомордый, баран с винтажной нарезкой рогов! Тебя при рождении об пол не роняли? Хотя какое «об пол», твоим медным лбом можно крепостные ворота сносить аки тараном, поди, именно им и служил, пока по какой-то ошибке не приняли за человека? Так если по-другому башкой работать не хочешь и не умеешь, может, других будешь слушать, служивый?

Женское причитание, пусть и слегка экспрессивное, сильно смущало откровенной заботой, к которой Айр не привык. Киса, сидя между его ног, любовно оглядела ярко-зелёные травяные заплатки, прибинтованные к ранам на его обеих ляжках. Потом отвесила щелбан, запустив маятник, и, поднявшись, скептически уставилась на покрасневшего парня.

— Чё молчим? Впрочем, пока лучше молчи. Ща тебе дам эти, «врачебные рекомендации», — Киса кашлянула и продолжила суровым контральто: — Твоя сегодня сидеть здесь! Стена не ходить! Твоя стена ходить — твоя голова моя стрела получать. Понял, а, дракон недотраханный? Я тебя реально шлёпну из жалости, иначе гангрена тебя всё равно доконает, это если свежеватели такого болвана живым со стены не утащат. Ты на ногах еле стоишь!

— Ну, ну. Зачем сразу так лихо? Уверен, можно найти альтернативы без стрел, давай его для начала просто к кровати привяжем? — с улыбкой доброжелательного садиста поинтересовался Ланнард.

— О! Сэр рыцарь знает толк в извращениях! — весело воскликнула Киса и, наткнувшись на чистый и по-детски невинный взгляд Белого Барона, хлопнула себя по лбу и прошептала под нос: — Поверить не могу, что вляпалась в компашку скучных благородных девственников… Господин барон, нельзя его к кровати привязывать, он либо верёвки порвёт, либо деревяшки сломает, вон бугай какой, руки — что твои ноги!

Айр, в принципе, понимал причины их недовольства. Шёл пятый день с начала осады, каждый из которых он проводил на стене. Сразу после пробуждения Ланн бесстрастно выслушал новости и, возглавив отряд, начал заниматься самыми проблемными участками обороны. Всё это время Айр прикрывал его спину, сражался как проклятый, не жалея себя, но даже поистине богатырское здоровье дало трещину.

Царапины и усталость накапливались, к тому же глубокие раны, оставленные Люгером, он запустил, отчего те воспалились и стали гнить. На этот раз ему грозило не какое-то жуткое потустороннее проклятие — получившая сонную трёпку аметистовая тень к нему не возвращалась. Но и вполне понятная человеческая гангрена могла доконать не хуже чародейской хрени. Лекари делали пугающие прогнозы, но, к счастью, он вспомнил про волшебные травки Чащи, о которых упоминала Киса. Стоило ему только попросить о помощи, как девушка бойко принялась за лечение, и всего за одну ночь ему стало значительно лучше.

Кисе и Малышу посчастливилось пережить бойню первого дня, но они потеряли в ней почти половину всей банды. И, несмотря на внешнюю весёлость, конопатая бандитка всё ещё не опомнилась от произошедшего — она, словно гневная фурия, взыскивала кровавую дань в каждом бою, пытаясь забрать несколько десятков врагов за каждого из павших парней, но по ночам частенько плакала, когда считала, что её никто не слышит. Однако у Айра был отличный слух, да и Шейл проявлял нетипичную для него мягкость по отношению к бывшей бандитке.

Вторая стена, окружающая цитадель, была вдвое выше и втрое меньшей длины, чем первая, предоставляя куда лучшие возможности для обороны. На ней защитники встали насмерть, осматривая друг друга после каждого боя на наличие меток, но жуткого влияния владыки тварей из Лангарда пока больше не проявлялось. Нападения чередовались с рваными интервалами, иногда свежачкам приходила в голову отличная идея попытаться захватить стену в полночь, когда тучи закрывали луну, а ночное зрение давало им преимущество. Так что спали защитники урывками, прямо тут, у основания укрепления, в спальных мешках и палатках. Даже благородные — так как шагать до замка сил ни у кого не оставалось.

Когда вечером прошлого дня у Айра началась лихорадка, и он едва смог доковылять до палатки, Ланн первым забил тревогу, практически силком утащив друга в цитадель на попечение лекарей. Гвардеец понимал, что поступил очень глупо, озаботившись лишь тем, что остановил кровь и перевязал раны ног, но он просто не мог себя заставить выйти из боя, оставив это другим. Люди и так держались из последних сил — с времени падения первой стены они потеряли ещё почти пятьдесят человек, и сейчас численность гарнизона составляла лишь половину от того числа, что было на начало осады. Каждый приступ уносил сначала по десять — пятнадцать жизней защитников, но постепенно люди учились, адаптировались и сражались всё лучше.

Сейчас на стенах уже не осталось новобранцев — суровый закон выживания забраковал всех, кто проявлял слабость. Вторую стену обороняли полторы сотни ветеранов, у каждого из которых на счету уже была парочка чудовищ Лангарда. Они сражались слаженно, держали строй и почти не допускали ошибок. А потому и потери значительно сократились — в последнем ночном бою они недосчитались лишь троих. Но все понимали, что это начало конца, начало агонии. Ещё два — три десятка убитых — и вторую стену придётся сдавать и отступать в цитадель. Айр боялся того, что это произойдёт, пока он валяется в кровати. Отупляющее отчаяние медленной удавкой ложилось на горло, ведь замок продержится ещё меньше.

Когда Киса вышла из его комнаты, он натянул портки с рубашкой и выглянул из небольшого оконца. По внутренней площади цитадели за толстыми, наглыми гусями бегали дети, женщины стирали бельё, а из пекарни доносился запах свежего хлеба. Словно последние пять кровавых дней ему просто приснились. Ланн подошёл ближе и успокаивающе положил руку ему на плечо:

— Отдохни один день, мы удержим стену, даю слово.

— А что дальше, милорд? Сколько мы ещё продержимся? Неделю? Две? Наша цель — удержать крепость до прибытия союзных сил. Но где армия Её Величества? Где баронские дружины? Я ежедневно лгу солдатам, что они спешат нам на помощь, но мы ведь сами этого не знаем наверняка. С учётом того, что на Хардебальда и вашего отца были устроены покушения, вполне возможно, форт Равен никто и не собирается спасать. Я — солдат. Буду сражаться до самого конца, что бы ни произошло. Но обычных людей жалко. — Айр крепко сжал в руках деревянные створки, заметив испуганное лицо какой-то кухарки, проходящей мимо, и поспешил их захлопнуть, повернувшись к Ланну лицом.

— Если бы была возможность спасти из крепости всех и остаться вдвоём, тебе бы стало спокойней? — поинтересовался Ланнард.

Айр насторожился, в глазах друга промелькнула та самая искра, с которой он предлагал совершенно все свои самоубийственные планы. Так что гвардеец поспешил сложить руки в отрицательном жесте:

— Из крепости уже не выбраться, это во-первых. А во-вторых, свежеватели перехватят любых беглецов ещё до переправы. Ну и последнее, оно же главное — мне умирать как-то не хочется, даже вместе с тобой.

Ланн весело рассмеялся. Айр выдохнул, похоже, это была всего лишь очередная несмешная шутка. Стоило гвардейцу присесть на край кровати и вытянуть ноги, как издалека послышался рёв тревожного рога, возвещающего о начале очередного штурма. Ланн сразу же подобрался и бросился к двери, напоследок воскликнув:

— На стену не суйся, а то наша дикая кошка, чего доброго, тебя и впрямь подстрелит!

Оставшись один, Айр уставился на свои кулаки, сжатые до побелевших костяшек. Последний месяц его жизни всё перевернул с ног на голову. Он никогда не любил драться, несмотря на свои габариты, прибегая к этому аргументу лишь тогда, когда других вариантов не оставалось. Но сейчас близился час сечи, безжалостной и смертельной. И ему бы радоваться, что хоть на день есть возможность этого избежать. Но нет, его мелко трясёт от звуков рога, инстинкт зовёт в бой, а тревога за товарищей не даёт сомкнуть глаза, а всё вокруг кажется пустым, безжизненным и даже пресным. Похоже, он, как и Ланнард, уже искажен этой войной. Образом жизни “на острие”. Этот день рискует стать для него почти бесконечным. Надеясь, что это принесёт хоть какое-то облегчение, Айр неспешно принялся снаряжаться в броню, просто так, на всякий случай.

— Ветер лови! Запад, три пальца! Жди команды! — рёв Малыша прокатился по выстроившимся на стене лучникам.

Всего шесть десятков стрелков, из которых только дюжина были достаточно опытными, чтобы бить на максимальную дистанцию. Остальные — крестьянами, что раньше в руках лук держали лишь для охоты, и то куда более слабосильный, чем длинные луки, что выдали им в оружейной. Их и натянуть-то на полную требовалась недюжинная сила.

Время опытный атаман подобрал верное, до подхода свежачков на рубеж первых вешек оставалось десяток вдохов. Достаточно времени, чтобы успеть прицелиться, но руки устать не успеют. Первый залп — всегда самый результативный, впечатляющий дебют любого сражения. И разыграть его правильно — это задача, возложенная на командира стрелков.

— Рви тетиву! — он рявкнул команду, когда ноги первого врага пересекли незримый рубеж в пятьдесят метров до стены.

Довольно значимое расстояние для прямого выстрела. Помогало то, что они били с возвышенности, по заранее пристрелянным зонам. Целиться было особо не нужно, твари катились волной, пока что в полном молчании. Скитальцы, как всегда, держались далеко позади, они пойдут в бой только, когда обычные бойцы смогут отбить небольшие плацдармы на стенах. Оперенная смерть рухнула вниз, начисто выкосив первый ряд нападающих. Свежевателей это, разумеется, не остановило, они либо подхватывали трупы и прикрывались ими, словно щитами, либо попросту затаптывали в кровавую кашу, стремясь скорей добраться до стен.

Мгновение спустя воздух с гудением разорвало изумрудной вспышкой. Окружённая зелёной аурой стрела была выпущена с вершины надвратной башни. Обгоняя сам звук, она молнией пронеслась над рядами нападающих и со смертоносной точностью пробила навылет середину груди Скитальца, показавшегося из-за линии первой стены. Мерзкую тварь от следовавшей ударной волны почти разорвало на пару частей — этот выстрел у Граденса удался особенно хорошо. Если бы все его ребята могли стрелять, как его Светлость граф, они бы первую стену не потеряли — вряд ли хоть кто-то из тварей вообще смог бы до неё добежать.

— Второй залп и в укрытие! — рубанул Малыш рукой воздух.

Свежеватели снизу потянулись за луками, пытаясь на бегу выцелить кого-нибудь из защитников. Они били снизу вверх, люди были в надёжном укрытии каменных зубцов, а луки северных тварей были не в пример хуже. Но всё же свою дань собирали — несколько человек осело на камни, пропитавшиеся кровью за последние дни. Вверх полетели канаты, свитые из толстого и крепкого волоса — их почти невозможно было перерубить. Малыш выглянул из укрытия, оценил обстановку и отдал команду:

— Третий и отходим!

Вновь вниз полетели стрелы, в это утро они были ещё точнее, чем вчера. Шесть десятков тварей отправились в бездну, так и не добравшись до укреплений. А затем лучники побежали во внутренний двор, а их место заняли ополченцы в тяжёлой броне. Обычно так снаряжают лишь королевских гвардейцев, но Филиш Брасс решился выдать воинам всё, что находилось в оружейной Хранителя Севера, который за долгую жизнь собрал богатую коллекцию брони и оружия. Все эти сокровища сверкали в руках вчерашних крестьян, а сейчас — славных воинов, гордых защитников форта Равен.

Стоя в плотном строю, бойцы коротко разили, едва голова врага показывалась над кромкой стены. Для них это уже стало привычным, а счастливое мирное прошлое — воспринималось как покрытая туманами грёза о мире, что был, но ушёл и, возможно, никогда не вернётся. А потому у них не осталось сомнений и жалости. Даже иссушающий душу страх куда-то исчез — если постоянно чего-то сильно бояться, со временем ты к этому привыкаешь. Так, избавляясь от примесей в пламени горна, железо превращается в сталь.

Второй ряд прикрывал бойцов сверху щитами от стрел, а позади, из внутреннего двора, над их головами навесом продолжили стрельбу лучники Малыша. Сейчас они били вслепую, но на той стороне стены набилось столько мерзких уродов, что промахнуться было почти невозможно. Первые пару минут это было скорее похоже на скотобойню. Свежеватели не могли занять даже небольшой пятачок на вершине — их рубили на части, накалывали на копья и скидывали вниз по стене.

С той стороны раздался странный вопль, похожий на исполненный муки стон. Бойцы первого ряда сразу быстро попятились. Пусть наверх чудовище забраться и не могло, но центральную секцию стены, у основания которой оно находилось, тварь погрузила в мучительную агонию, от которой судорогой сводило тело, а оружие выпадало из рук. Горбатые, омерзительного вида уродцы были довольно слабы физически и малочисленны, но могли перевернуть ход битвы. Два дня назад из-за одной такой твари разом погибли два десятка бойцов на центральной части стены — когда они рухнули, содрогаясь от боли, свежеватели попросту перерезали их беззащитных.

Но сейчас они были готовы. Едва чудовище заголосило, Шейл на слух выявил его из толпы, и налившаяся Волей стрела взорвала монстру горб, оборвав муки находящейся там безвинной жертвы, которая делилась своими страданиями с окружающими. Каждый такой выстрел оставлял графа почти беззащитным — он вкладывал в смертельный полёт всю решимость поразить цель, фокусируя на наконечнике стрелы свою ауру. Свежевателям это было известно, они давно уже охотились за этим раздражающим снайпером, но осторожный и чуткий Крестник сразу после выстрела быстро менял позицию.

Граф Граденс закинул лук за спину и, схватившись за подготовленный канат, заскользил по стене вниз. Свою охоту он начал с вершины надвратной башни, второй выстрел совершил из дальней секции стены, а сейчас спешил к Кисе и Малышу, чтобы до подхода Скитальцев смешаться с обыкновенными стрелками. Его основными врагами были певуньи, которые со скоростью коршуна могли обрушиться с небес и разорвать цель когтями. Недавно промедление ему едва не стоило жизни, но чуткая Киса успела подстрелить скорбную пикирующую убийцу ещё на подлёте.

Ланнард ожидал в одиночестве, стоя поодаль от всех остальных. Командир он был ужасный, так что, в отличие от Айра, даже и не пытался. А его “отряд” выполнял задачу и без приказов: обычно Киса и Крестник охотились за самыми опасными целями, в то время как сам Белый Барон под прикрытием Айра врубался в гущу сражения — там, где оборона была готова порваться. Но вот впервые за всё это время он отправлялся в бой без надёжной поддержки товарища.

Белый Барон усмехнулся, осознав, что без его крепкого щита за спиной он чувствует себя почти уязвимым, и сразу же прогнал подобные мысли. Пришла пора действовать, а значит, размышлять уже не пристало. Та секция, где ополченцы отступили, чтобы не попасть под вой горбатого монстра, сейчас стала местом жаркой схватки. Она находилась в нескольких метрах от башни, венчающей единственные ворота. Там находился элитный десяток гвардейцев Кривого, в котором к этому времени, к сожалению, осталось лишь шесть человек. Но за исключением рыцарей, это были их лучшие воины, способные без чужой помощи выиграть бой со Скитальцем, так что их стоило поберечь.

В правой руке у него был зажат отцовский клинок, найденный Айром. В левой не было ничего — щит был слишком громоздким и неудобным для его стиля боя. Воля разливалась по телу лазурной волной, но ещё со времён Чащи он чувствовал в ней что-то потустороннее. Некие несвойственные ему побуждения, что накрыли его с головой во время боя во сне Айра. Но Сэра сказала, что всё в порядке. Что у него нет причин для тревоги. Она была уверена, что эта древняя сила, что он получил от незримого духа, оберегающего Дикую Чащу, была благой. Девочка сказала много наивных вещей, пытаясь больше успокоить себя, нежели брата.

Ланнарду на это было в целом плевать. Какой бы краской ни наполнили его Волю, она была лишь его и никого кроме. Он не верил в некие всеобщие зло или добро. Эти понятия всегда были частностями. А любая полученная сила — просто оружие, клинок, которым он пронзит сердце врага. Белый Барон был убеждён, что безумие, сломившее Вигмара, его не коснётся. Взбегая вверх по каменной лестнице, он привычно погрузил себя в боевой транс.

«Я был ради этого сломан и перекован множество раз. Моя слабость разрушена и перестроена. Обращена в силу. Неведущий жизни, незнающий смерти. Я не человек, но меч в объятиях хрупкой плоти. Основа всего лишь одна — пустота.» — мысли, вплавленные в саму его суть, растекались по телу осколками стылой стали. Промораживали до костей, заставляли аметистовую мглу трепетать. Ток крови в его жилах замедлился, почти прекратился, скорость реакции возросла многократно, а разум стал спокойным и отрешённым, уступив место инстинктам и интуиции.

Он влетел в битву, едва в строю ополченцев возникла прореха. В эту брешь, на месте падшего воина, сразу устремились два бойца свежевателей — и мгновенно остались без голов. Синий короткий клинок оставил на месте их шей гладкие срезы, из которых хлынул фонтан крови, забрызгав всё вокруг. Отпихнув трупы, Ланн шагнул на их место, парировал удар копьём в живот, выпад кинжала в грудь оставил без внимания, отразив аурой, и, сжав старенькую рукоять двумя руками, обрушил напитанный Волей горизонтальный удар в ответ. Правый глаз забрызгало чем-то мерзким и вязким — не зря всё-таки Айр советует ему надевать шлем. Да и волосы после каждого боя приходится мыть по целому часу.

Ланнард, словно механизм, переступил через следующие три трупа и оказался в окружении — ополченцы за ним не поспевали, барон никогда не умел сражаться в строю. Однако его это не волновало — оставшись без союзников, он почувствовал себя лишь свободнее и закружился в смертельном танце, отводя чужие мечи и экономными, плавными движениями разрубая мягкую и податливую плоть.

Люди или свежеватели — всё едино, им много не надо. Один укол в печень, точный выпад в незащищённое горло или режущий удар по артериям на руках или ногах — и всё, свеженький труп готов, можно переходить к следующей цели. Его к этому готовили с самого детства. Он ради этого жил. Злости или ненависти к северным монстрам он не испытывал. Барон знал, что это бездушные инструменты, куклы, ведомые чужой волей. Или, куда ещё хуже, невольные жертвы — души, запертые в искажённых телах. Его клинок оставался чистым, а убивать было легко, пока чёрное было кровью, а красное — только вином.

Безумный барон рассёк строй свежевателей как горячий нож — масло. Но добраться до воющего Скитальца он не успел — едва тварь показалась на стене, в её голову сразу же прилетела стрела. На этот раз не Крестника — тот ещё восстанавливал свою ауру, — но Киса стреляла из длинного лука едва ли не столь же метко, как он, даром что была женщиной. Ланн не уставал ей поражаться. Отец презирал слабый пол, считая их слабыми, жалкими предательницами, не способными ни на что, заслуживающее уважения. Интересно, если бы он был жив, то поменял своё мнение после встречи с этой воительницей? Впрочем… вряд ли.

Упав вниз и пропустив поверх рвущий воздух рубящий удар палаша, он пронзил последнему свежевателю бедро и, быстро выхватив свободной рукой кинжал, добил цель милосердным выпадом в горло. На то, чтобы закрыть прорыв, не ушло и минуты — его вмешательство позволило ополченцам восстановить строй. А барону это сражение стоило лишь глубокой царапины на левой руке и стрелы, застрявшей в нагруднике напротив сердца. Как след чужой заботы и напоминание, что даже он не бессмертен, и без защиты Айра любая ошибка будет стоить ему жизни. Пора было переходить к следующему участку, но, вглядываясь вниз со стены, на море врагов, Ланнард ощущал непонятное беспокойство.

Это нападение не отличалось от прочих — свежеватели старались взять их измором, чередуя дневные и ночные атаки и не считаясь с потерями. Даже им было нужно есть, чтобы восстанавливать силы, а их выносливость, хоть и превосходила людскую, всё же не была бесконечной. А потому, спустя полтора-два часа боя, им всё же придётся отступить на перегруппировку, чтобы подвести свежие силы и продолжить штурм уже вечером. Люди взамен выставят полсотни резерва — и так всё продолжится до темна. Как и всегда за последние пять дней. Но что-то было не так. До зубовного скрежета древняя Воля, сжатая в холодные тиски его эго, билась и вопила о приближении смерти.

Вспрыгнув на верх стены и став отличной мишенью для стрелков снизу, Ланнард играючи отразил две стрелы и ловким кульбитом перепрыгнул на следующий зубец ограды. Мерзких горбачей было не видно, Скитальцы — в обычном количестве, разве что рядом с воротами их было аж четверо. Они уже пятый день бились неряшливо сделанным тараном из простого бревна об окованные серебристой сталью ворота из обожжённого дочерна дуба из Чащи. Без видимого результата — створки были способны выдержать удар из стенобитных орудий, и их пока даже не повело. К тому же с внутренней стороны они были укреплены опущенной стальной решёткой.

Барон уже собирался спрыгнуть вниз, под защиту прочного камня, но его взгляд внезапно привлекла прошедшая сквозь распахнутые первые ворота фигура. Ей пришлось немного пригнуться, чтобы не задеть головой камни арки, находящиеся над землёй на высоте трёх метров. А обычные Свежеватели вокруг этого великана мерцали и искажались, обрастая костяными панцирями, когтями и клыками, полностью теряя всё человеческое. Однажды Ланн уже видел вдалеке этого ублюдка. А потом ещё один раз — во сне Айра. Обсидианово-чёрный гигант, неспешной походкой хозяина положения, отправлялся к воротам.

— Дарел! Людей к воротам, укрепите их всем, что есть, — ловким сальто соскочив с зубцов, прокричал Ланн, — и готовь людей к отступлению! Эту стену мы потеряем.

Наблюдавший за сражением из бойницы надвратной башни рыцарь нахмурился, а потом посмотрел в сторону, куда указывал Ланн. И заледенел — как и все ополченцы — при виде великана, сплетённого из чистой ненависти и нечеловеческой злобы. Его лица было не разглядеть за забралом диковинного шлема, украшенного сверху рогами, но ярко пылающие фиолетовые зрачки прожигали смотрящего в них до самой души. Властелин Тьмы пришёл лично, потому что ему наскучило их представление. Он шёл сюда не развлекаться, а уничтожить всех подчистую — чтобы отплатить за нанесённое оскорбление.

На мгновение прикрыв аметистовый отблеск в собственном взгляде рукой, Ланн натянуто улыбнулся и поспешил к гудящим от удара тарана воротам. Скорее всего, им недолго осталось стоять — и скоро всё разрешится.