Изувеченный Барон

Глава 18. Ланн из Грез

Горло сдавило так, что трудно было дышать, а пульс в стальном шлеме лязгал эхом ударов. Боевое безумие, вырвавшись на свободу, в этот раз не спешило уходить прочь. Ожесточённая схватка оказалась слишком короткой, мышцы ныли и требовали насилия, едкая слюна заполнила рот. С трудом сдерживаясь от того, чтобы не наброситься на что-то говорившего ему коменданта, Айр зло огляделся. Нужен был кто-то сильный, кто-то, кто сможет утолить его жажду, потушить вулкан, горящий в груди. Филишер? Слишком слаб, к тому же он его уже раз одолел. Шевалье, что ему служат? Когда-то он мог на них только взирать, как на вершину, которой вовек не достичь. А сейчас эти аристократишки вызывали только злое презрение.

Он собственными руками завоевал эту силу. Что бы ни лепетал младшенький из рода Брасс. Не унаследовал от папочки, а вырвал у жизни в жестоком бою. А значит… Мысли сами собой, подчиняясь тёмному эго, сложились в слова.

— «Значит, я должен встать выше них. Я не смогу их уравнять с простолюдинами. Но в моих силах будет их покорить, поставить на колени, обозначить, что даже над благородными есть абсолютная сила. Для этого я должен обозначить её. Да, так же, как поступил он!» — стало смешно, Айр толчком в плечо убрал с дороги пошатнувшегося коменданта, прошёл мимо и, выкинув вперёд правую руку, ткнул пальцем в наблюдавшего за боем из окна башни Шейла Крестника.

— Граф, я выбираю вас! Как победитель турнира, чтобы доказать свою доблесть, я имею право бросить вызов чести любому из благородных. За вами — правила боя и время! — оглушительно проревел гвардеец.

Ловко выскочив из окна, Шейл приземлился на ноги, перекатился через плечо и вскочил. Он не любил людские сборища и находил социальные взаимодействия куда более жестокими законами, чем принцип «выживает сильнейший», что властвовал во всём остальном мире. Раздражённо вздохнув, он зашагал к ожидающему его ответа гвардейцу. Не было никакой причины тянуть с этой досадной формальностью.

— Принимаю ваш вызов! Именем дома Граденс подтверждаю, что своим клинком вынесу суждение, достоин ли этот юноша войти в ряды благородных, — с шелестом осенней листвы в голосе произнёс граф. — Сражаться будем прямо сейчас, используя любое оружие ближнего боя, до первой крови или сдачи одного из оппонентов. Сэр Филиш, думаю, вы соизволите стать наблюдателем за этим представ… поединком?

— Разумеется, ваше Сиятельство. Но вы не обязаны принимать вызов этого наглеца, так как не изъявили желания участвовать в мероприятии, — бросив на Айра раздражённый взгляд, ответил Филиш.

— Парень пожелал получить одобрение самого высокородного из аристократов, присутствующих в крепости, — это весьма разумный поступок. Прошение к Её Величеству о даровании титула, скреплённое моей печатью, вряд ли осудят, — Граденс развёл руками и потянул из ножен свой меч.

Гвардеец молчал, крепко сжав зубы, только руки, сжимающие бастард, немного подрагивали. Он едва мог разобрать, о чём они говорят — череп сжимал голову раскалённым обручем, латы стали домной, в которой плавилось его тело. Но хуже всего была злоба — глубокая, нечеловеческая, обжигающая, подобной которой он не испытывал никогда. Даже когда провожал бессильным взглядом избежавшего наказания благородного упыря, который замучал пятерых юных селянок, приехавших в столицу продавать урожай. Нет, сейчас это было что-то иное, пришедшее из глубин самой его сути — незамутнённая ненависть, не имеющая адресата, словно он ненавидел весь мир.

Вигмар Брасс наблюдал лихорадочным взглядом за тем, как меняется выражение лица бывшего друга. Он выполнил свою задачу, и теперь ему, возможно, даже позволят поспать — впервые за несколько дней. Опытный лекарь уже перебинтовал голову — череп у бастарда оказался достаточно прочным, чтобы выдержать полученный удар, хотя тошнота и гул в ушах всё ещё никуда не исчезли. Но они не слишком мешали молодому аристократу. В сравнении с жутким, изматывающим шёпотом, который он слышал уже больше недели, вкупе с нечеловечески мучительными кошмарами, что приходили, стоило ему лишь сомкнуть глаза, разбитая голова была сущей мелочью.

Он не мог об этом сказать даже отцу — стоило завести тему, как чудовищное присутствие чего-то запредельного обрушивалось на него, словно саван, заглушая все мысли и звуки. Сначала бастард думал, что это влияние Разрушителя, которого они зрели воочию в Чаще. Но ошибался — чем бы “это” не являлось, оно никак не могло быть людским, пусть и злым, богом. Ведь в глубоком, как пучины кошмара, разуме, что касался трепещущей души Вигмара, внушая тому чуждые желания, не было ничего человеческого. Все его собственные чувства и мысли уже почти испарились под этим давлением. Осталось лишь лёгкое удовлетворение тем, что Айру тоже предстоит познакомиться с этим страхом поближе. Он ведь грезит о справедливости? Это и есть — справедливость.

Когда граф вышел на арену, Айр заставил себя медленно вскинуть меч и отсалютовать ему. Он понятия не имел, насколько Граденс хорош в ближнем бою, но это не имело значения. Главное — что он был подонок, по косвенной вине которого погибли десятки крестьян в его владениях. Он был ничем не лучше столичных ублюдков. Он был достоин смерти. Слишком долго гнев тлел, слишком много сожрал, подпитываемый сожалениями. Наконец-то он сейчас найдёт выход и обрушится на святотатцев!

Шейл, немного помедлив, вернул ему знак приветствия. А затем произошло то, чего не ожидал никто — а в первую очередь, разумеется, сам бывший гвардеец. Граф холодно бросил свой меч к его ногам, как только Брасс-старший огласил начало поединка. Повисла растерянная тишина, никто не понимал, что значит этот жест. Подрагивая от ненависти, Айр, сжав волю в кулак, заставил себя проскрипеть:

— Как это понимать? Неужели вы струсили, граф?

— Не хочу тратить понапрасну ваше и своё время, а бесчестие меня не страшит. Несмотря на отсутствие манер, рыцарский титул — ваш по праву, а у меня нет намерения мешать его получению. Посему — поздравляю с победой, вы своей цели добились, шевалье.

В голосе графа послышалась неприкрытая издёвка. Шейл Крестник наслаждался тем, что лишил Айра возможности его сразить в поединке законным путём. Бесстыдное ничтожество! Он был всё ещё уверен, что ранг, правила и статус могут его защитить. Ощущение, что он допускает ошибку, возникло лишь на долю секунды. Граф уже повернулся к нему спиной и направился к краю арены. Рука сама собой вскинула клинок из лунного серебра, но разящему удару не было суждено произойти.

Вцепившись в кисть его руки, удерживая её в знаке победы с воздетым клинком к небесам, рядом с Айром встал Белый Барон, даже ещё более бледный, чем обычно. Он посмел его остановить. Первый вопрос, который пришёл в голову гвардейца, был — «Почему?», а затем уже — «Как?». Рослый парень был во много раз сильнее физически, но сейчас Ланнард застыл, словно камень, не позволяя ему пошевелить рукой, переливаясь вплавленной в плоть синей Волей. Готовая выплеснуться на Граденса злоба тут же нашла себе новую цель. Зеленоглазый сжал левый кулак, прикидывая, как бы половчее оглушить хрупкого наглеца. И растерялся — наконец-то осознав, что творит какую-то хрень. Лютую и даже для себя самого непонятную.

— Вспомни про свой якорь, — прошипел Ланн. — И иди за мной.

«Ты не должен доверять этому аристократу!» — твердили ему инстинкты.

«Он всегда меня поддерживал. И никогда не обманывал», — попытался им возразить разум.

«Я не стану бить единственного друга!» — рявкнула и загнала поглубже агрессию его душа.

Айр потеряно наконец-то опустил руку, загнал бастард в ножны и позволил Ланну себя увести подальше от графа и толпы — к основанию второй стены, куда едва доставали радостные выкрики солдат, приветствующих возвышение нового аристократа. Его история ещё долго будет гулять по умам, будоража молодых парней вступать в гвардию, теша себя надеждой повторить этот путь. Разумеется, только в случае, если в этой крепости хоть кто-то переживёт грядущее, чтобы передать эту легенду другим.

Грейсер толкнул его в грудь, усадив на завалинку, и навис сверху, буравя встревоженным взглядом. Это непривычно — видеть тревогу у этого человека. Засосало под ложечкой от ощущения, что он что-то сделал не так. Свернул не туда и, кажется, чуть не шлёпнул ненужного человека.

— Ланн, я… Чёрт, нужно нажраться, — наконец прохрипел он.

— Вряд ли это поможет. Лучше попробуй объяснить, что происходит. В твоей ауре такие же оттенки мрака, что и у Вигмара. Крайне сомнительно, что вы оба внезапно пробудили Волю Убийцы. Это не может быть совпадением, — требовательно произнёс Белый Барон.

— Я не знаю, демон тебя побери! — прогрохотал Айр, затем скривился, почувствовав себя виноватым, и до треска металла сжал между собой латные руковицы, будто пытаясь задушить в них собственную злость. Кровь ещё клокотала, но постепенно ярость начала отступать.

— Не понимаю… В тот момент, когда мы разменялись ударами, у меня словно наитие какое-то произошло. То, что я считал совершенно немыслимым, стало попросту нежелательным… но возможным. Словно все решения и мысли — не только мои, но и чьи-то ещё, — уже тише, стараясь держать себя в руках, пробормотал зеленоглазый.

— Снимай броню и дай осмотреть рану, — придвинулся Ланн и потянул его за ремень, удерживающий левый наплечник.

— Да какая рана? Там царапина пустяковая, — пожал плечами бывший гвардеец и принялся стягивать с себя нагрудник с кольчугой.

Находящийся под ними поддоспешник оказался окровавлен, впрочем, чёрное пятно было совсем небольшим. А вот цвет самой крови им не понравился — она была чёрная, словно сажа, и, свернувшись, осыпалась песчинками камня. Айр вздрогнул, задрал плотную шерстяную ткань и уставился на центр своей груди, на которой был странный символ, словно выжженный прямо на коже, вокруг раны, оставшейся от меча Вигмара. Похожая на закрученный лабиринт спираль, что вела к расколотому надвое сердцу. Это не было символом ни одного из известных Ланнарду богов, но ему этот знак все же встречался. В почти позабытом видении, похожем на сон, о котором он старался не вспоминать и не думать.

— Какого хрена? — прошептал Айр..

— Боюсь, что в бане отпарить и оттереть это тоже вряд ли получится. И без якоря я один тут не справлюсь… — прошептал Ланн. Он словно призрака увидел — бледные губы едва шевелились. — Придётся просить о помощи Сэру.

— Ланн, а по-человечачьи можно? Я эти ваши колдовские штуки не разумею. Насколько всё плохо? — встревожился Айр.

— Эта рана — словно канал для чьей-то Воли, лишённой плоти. Я… думаю, её когда-то встречал, но понятия не имею, что сейчас делать. Возможно, если мы свяжем наши сознания, то сможем её изгнать, — наконец, сделав глубокий вдох и привычно опустошив мысли, твёрдо произнёс Ланнард.

— И как нам в этом поможет твоя сестра? — отстранившись и поднявшись на ноги, Айр быстро огляделся по сторонам и поправил поддоспешник, скрыв рану.

— Сэра — мой якорь. Я обязан её защищать, а потому смогу вернуться в реальность, если она позовёт, — пожал плечами и выразил очевидную мысль Ланн.

— Проще говоря, вы собираетесь мне залезть в голову, а Сэра вас спасет, если что-то пойдёт не так. А что будет со мной в таком случае? — нахмурился гвардеец, заканчивая напяливать на себя железо — в нём он себя чувствовал комфортнее, пусть от колдовства оно и не спасало.

— Я же говорил, что никого больше не хочу оставлять позади? Так что вытащу, не беспокойся, — как всегда уверенно ответил Белый Барон и указал рукой в сторону крепости. — Пойдём, нужно успеть до темноты. Не хочу оставлять стены без надзора.

Девушка с пепельными волосами внимательно разглядывала спиральную печать на груди Айра. Ему пришлось раздеться по пояс, так что парень, стыдливо мялся у двери опочивальни. Предстать пред юной баронессой в таком виде — сильно смущало, и даже воющее подсознание не могло этого смыть. Да, её род построил свою власть на крови невинных и наверняка совершил множество несправедливостей, но сама Сэра к этому точно не была причастна. Он это понимал. Пока понимал.

Выслушав осторожные объяснения Ланнарда и взглянув на страшную метку, вплавленную в плоть их общего друга, девушка вздрогнула от ужаса, попятилась назад, словно увидев призрака, а затем замерла, опустив голову. Когда, пару секунд спустя, она вскинула лик, то полностью преобразилась — холодная, собранная и уверенная, Сэра тоненьким пальцем повелительно указала на своё ложе:

— Айр, ложись туда, прямо напротив окна. Скоро полдень — это лучшее время. Ланн, шире отвори ставни и передай остатки джема, что мы ели вчера.

Что-то в том, как она держалась, как говорила, вызывало лёгкую оторопь и желание следовать указаниям. Пока Айр осторожно сворачивал в сторону постельные принадлежности, прежде чем растянуться во всю длину на немилосердно скрипнувшем ложе, пепельноволосая невозмутимо пояснила:

— То, что вы придумали, милый брат — это самоубийство и не сработает. Хоть ваша решимость рискнуть жизнью ради друга — похвальна, даже у безрассудства должны быть пределы. Зная, как в том кошмаре умер Азат, ваш товарищ, вы всё равно готовы бросить вызов сущности, что выше разумения и понимания. То, что гнетёт и грозит поглотить сего юношу… — девушка неторопливо обмакнула указательный палец в блюдце с ягодным джемом, попробовала его на вкус, а затем ткнула в грудь Айра:

— Не какой-то жалкий злой дух, не лишённый тела пришелец с изнанки и даже не низший из демонов. Это древнее чудовище, пришедшее из места, что породил сон человеческого разума.

— Сэра, ты… — удивлённо начал говорить Ланн, но девушка его сразу же перебила, продолжая что-то чертить на могучей груди гвардейца:

— Сейчас нет времени. А после я всё равно ничего и не вспомню, потому и в словах нет смысла. Внимайте же! Помочь можно. Подобное изгоняется только подобным. И на нашу удачу в лесах Дикой Чащи спит столь же древняя и могучая сила. Мы призовём её на сей бой, а ты, дорогой “брат”, станешь проводником. Но знайте! Времени у вас будет лишь час. Сущность Чащи непостоянна, как сама страсть, непокорна и не терпит законов. Но именно в полдень она безусловно блага и поможет. Но если задержитесь — её непостоянство может выйти нам боком. Всё ясно? Тогда рубаху снимай и изволь лечь рядом!

Ясно было ровным счётом нихрена. Айр понял только, что младшенькая Грейсер предложила выбить клин клином, но по её безапелляционному выражению лица было совершенно понятно, что объяснять что-то более подробно она вряд ли станет. А значит, выбора было ровно два: либо сверкая пятками попытаться бежать, отдавшись на милость проклятия, что превращало его в кровожадного монстра. Либо смириться, доверившись девушке, даже более таинственной, чем её старший брат. Такой вот выбор без выбора, как в пошлой солдатской шутке про два стула. Ланн рассудил так же, оголив ужасающие шрамы на торсе, но медлил.

— Есть ещё один парень, поражённый тем же проклятием, мы можем его тоже… — нерешительно попытался он задать вопрос.

— Нет, — качнулись пепельного цвета волосы, а глубокие, серые глаза девушки потускнели от чужой боли, — нет, всегда приходится выбирать. А это не тот риск, на который можно пойти дважды. Сей друг для тебя важен — так думай же пока лишь о нём и борись!

Ланн молча кивнул, обошёл кровать и лёг рядом, коснувшись Айра плечом. Сэра закончила рисовать липкий след на поражённой плоти гвардейца и направилась к своему брату, негромко и собранно объясняя, с интонациями учителя, проводящего давно выученный наизусть и успевший надоесть урок:

— После того как я закончу, вы погрузитесь в подобие сна. Айр, это будет отражение твоего Эго, и ты будешь властен там над некоторыми из законов, но без нужды не рискуй менять себя слишком сильно. Знай главное: в этом пространстве ты будешь бессмертен, какие бы страшные раны ты ни получил — коли не иссякнет твоё желание сражаться, ты не падёшь. Посему защищай Ланна — он там рискует не только жизнью, но и душой.

— Сэра, а чем рискуешь ты? — спросил Ланнард, взволнованно вглядываясь в непроницаемые, глубокие глаза девушки.

— Ничем. В моих силах пока лишь вас проводить в путь и молиться судьбе, ожидая возвращения. Но в этот раз… всё точно получится. А сейчас — спите!

Звенели цепи. Оковы протянулись над жаркой бездной, способной расплавить даже камень. Её жар возносился вверх, к бесконечному переплетению сотен и тысяч сверкающих звеньев, каждое из которых было десятки метров в обхвате. Их переплетения на немыслимой высоте закрывали от яростного жара весь мир, принимая его на себя. Но нерушимый металл даже не нагревался, лишь мелодичный звон от ударяющихся друг о друга цепей заполнял собой это место. Восходящие потоки воздуха делали всю эту конструкцию очень шаткой, а бесконечно долгое падение вниз грозило неминуемой смертью. Откуда шёл жар, было не видно, лишь блеск алых углей иногда проглядывал сквозь густой, потусторонний мрак. Глубочайший котёл скованных грёз и пылающей ненависти не могли пронзить лучи далёкого солнца.

Жарко было, словно в печи. Айр собственной шкурой чувствовал испепеляющий сухой жар, от которого кожа начала пузыриться и плавиться. Каждый вдох был невыносимым страданием, раскалённый воздух опалял легкие. Его глазные яблоки ссохлись и впали внутрь черепа, но он всё равно видел. Собственные обожжённые руки и чёрную фигуру вдали. Он заметил этот силуэт, и боль сразу перестала сводить с ума. Она не исчезла, всё так же ощущалась по всему телу, просто внутренние приоритеты сместились. Он чувствовал, что сгорает от собственной ненависти, но тот силуэт — был здесь лишним. Айр закричал и потянулся к нему, разом преодолев сотни метров пространства, но наткнулся лишь на холодную, нерушимую стену высокомерного отрицания.

Один быстрый жест нечестивого фантома — и его скрутило и разорвало, забросав окрестные цепи кусками живой, агонизирующей плоти, тем не менее способной воспринимать, чувствовать, осознавать. Но вторженцу не было до Айра никакого дела — он просто отмахнулся от владельца тела, словно от назойливого насекомого. На его матово-чёрной, обсидиановой шкуре мерцали и переливались далёкие звёзды, а фиолетовые, горящие глаза раздражённо метались, что-то пытаясь найти в переплетении внутренних запретов гвардейца.

«Боль. Страдание. Унижение. Бессилие. Слабость. Я через всё это прошёл, всё выпил сполна. Но эта высокомерная мразь даже меня не замечает. Не знаю, из какой бездны выползла эта тварь, но она — настоящий, истинный аристократ!» — апофеозом ненависти взвыл внутренний голос, и пламя глубин ринулось вверх, заставляя цепи трястись в унисон.

— Под пологом сна все мысли реальны. Вспомни себя на прошлой заре. Тело и разум верни себе те, что были тогда, бренное оставь в забытом и потерянном прошлом! — мысль обрела голос, что слился в заклятие, подслушанное у ларийца. Теперь Айр понимал его смысл, за мгновение собрав себя воедино и сделав шаг по направлению к супостату.

Аметистовые зрачки лишь на мгновение скучающе сфокусировались на наглом и жалком смертном. Не защищённом никакими высшими силами, но дерзнувшем воспротивиться Его Воле. Он был жалок, нелеп и совершенно бессилен. Хохот, тёмный и нечестивый, полоснул по разуму Айра просоленными волокнами розг. А затем прогремел голос, исполненный крушащей зубы уверенности:

— Ты здесь, шлюха. Я чувствую. Неужели ты решилась покинуть домен и действовать напрямую? Напрасно. В этот раз твои пешки ещё слабее, чем прежние. Я открою им истину мира! А затем наконец мы снова встретимся. Ты проведёшь со мной целую вечность, до завершения этого цикла, точно так же, как в первый раз.

Это были даже не слова, а воплощённые тёмные, низменные желания, обретшие их форму. Унизительные, пахнущие чужими страданиями, похотью и насилием. Всем тем, что гвардеец так ненавидел. Его вспышка слилась с горячей адской баней снаружи.

— Эй, уёбок. Ты с кем разговариваешь? Я с тобой ещё не закончил, — прохрипел Айр и крепко сжал кулак правой руки.

Ему не раз приходилось останавливать злобу в зародыше. Обычную, человеческую, но разрывающую изнутри. Чтобы не натворить дел и банально остаться в живых. Он хорошо знал, как душить ненависть. Свою или чужую — неважно. Лязгнула сталь, и нерушимые оковы самоконтроля обвились вокруг обсидианового гиганта. Тот рванулся, стремясь их сбросить, но то, что ковал гвардеец с самого детства, смогло выдержать немыслимую силу на долю мгновений. Достаточно для того, чтобы гигантским прыжком в сотню метров Айр сблизился с чёрно-звёздной рожей и от всей души отвесил в холёную, высокомерную харю могучий удар кулаком.

Человеческая плоть не выдержала силы удара — его собственная рука сломалась об обсидиан, заставив немыслимо прочный камень лишь треснуть. В нечеловеческих глазах мелькнула досада, но Айр хорошо знал главное правило любой драки: если ударил — бей до победного, не давай врагу опомниться, не жалей его или себя. И плевать, что он собирается отхреначить какого-то бога. Перед этим законом все едины. Скрипнув зубами, он восстановил руку и ударил опять, высекая осколками собственных костей искры. И ещё раз — уже второй рукой, снизу вверх, точно в квадратную челюсть чёрного ублюдка.

Пламя внизу грохотало с каждым ударом, а всё вокруг гнулось и грозило вспениться прибоем всесжигающей лавы. То, что пришелец поначалу принял за плотно закрытый, кипящий котёл — оказалось вулканом. Разумеется, подобного унижения от простого человека он стерпеть не мог. Вспышка, и аметистовый мрак разорвал серебристые цепи и сбросил несчастного смертного в пылающую бездну, что он породил. Даже подобная минорная трата сил была чрезмерной и раздражающей — наверняка древняя интригантка сейчас хохочет, наблюдая за ним. Создав в руке обсидиановый шип, вторженец метнул его вслед падающему людскому силуэту, чтобы избавиться от проблемы. Пусть душу и нельзя было убить окончательно — зато вполне можно было истязать, сломить и заточить.

— Где ты, сука! Я знаю, ты здесь. Вновь пытаешься мне помешать, но я уже почти на свободе! Я сломаю твой жалкий обман, — прогремел обсидиановый бог.

А затем все цепи лопнули, небеса разверзлись и зашлись плачем. Холодный северный ветер ударил в жерло вулкана и подхватил тонущего в собственной ненависти зеленоглазого парня. Ланнард Грейсер здесь был ещё меньше похож на человека, чем в реальности. Его черты лица стали такими, что их и красивыми-то назвать было трудно — словно из стекла выточен. Ни одного изъяна, но и ни грамма жизни. Но глаза были сияющей бездной — полной противоположностью холодному высокомерию вторженца, но тоже горели аметистовым пламенем. Одной рукой он выхватил из воздуха обсидиановый шип, а второй — схватил за предплечье падающего друга, зависнув в воздухе на крыльях, сплетённых из предутренней дремы.

Удивляться времени не было, да и, чего греха таить, Айр рассчитывал на эту подмогу. Мысли нехотя и тягуче, но очень быстро сложились в инстинктивную догадку, высеченную страданием у него на костях:

— Он воплощение ненависти, верно?

Ланнард медленно кивнул, на мгновение прикрыв взгляд.

— Значит, чтобы его победить, мне нужно сначала победить собственную злобу на мир? — выдал совершенно логичную тактику Айр.

— Нахрена? Преврати её в силу и просто поруби мразь на куски. Подстраиваться ещё под каждого. Твоя ненависть и злоба — только твои! Не позволяй никому ими распоряжаться, — серебряные колокольчики искреннего, весёлого смеха омыли его душу прохладой.

Всё стало проще. А чёрный силуэт уже не так сильно пугал. Тем более обсидиановый титан и сам выглядел сейчас почти растерянным, взирая на Белого Барона со смесью узнавания и глухой ярости. Первое правило драки Ланнард знал не хуже, чем Айр. Говорить им стало не о чем, а действия пришли сами собой, сливаясь в один боевой механизм. Одним быстрым движением тонкой руки, вспыхнув фиолетовой Волей, Ланн запустил Айра в полёт — точно до цели — и ринулся следом, как тень сразу у него за спиной.

— Ты… обрубок! Как смеешь… — начал грохотать обсидиановый властелин, но его бесцеремонно перебили.

Вспомнив о Воле, Айр наполнил ею свои зажатые в замок пальцы и впечатал их точно в чёрную глотку — ему было сейчас не до вежливости. В руках Ланнарда тускло блеснул короткий меч и, пронзив каменную шкуру, глубоко вошёл в печень. Ещё один клинок — полуторный бастард — он подкинул вверх, Айр ловко его перехватил в полёте и, вложив всю свою бурлящую и готовую излиться на мир ненависть, обрушил жестокий удар.

Всё перемешалось: все цвета радуги, пламя и нечестивые крики. Тень, рассечённая почти надвое, истаивала на глазах. А за спиной Айр ощущал присутствие. Но он не оборачивался. Не хотел смущать себя и друга лишними взглядами — уж слишком чарующе-женственно выглядел Белый Барон в этом зыбком сне, что шёл к своему завершению.

Ланнард, окрылённый грёзами, аметистовоокий, здесь похож не столько на человека, сколько на древнюю, прекрасную фею, сотканную из тьмы и первозданной воли. Возможно именно так бы выглядел Белый Барон, если бы не вмешательство магов из Ларии. Она парила рядом — и таяла, точно призрак, не от мира сего. Ей ещё не пришло время, но что-то в этой воплощенной мечте — в изгибе губ, в крыльях за спиной, в отблеске пылающих глаз — звало и манило, тревожа душу. Страсть не была плотской, но была — жгущей, почти любовной. Тайной, искренней и неизбежной.