Изувеченный Барон

Пролог

Наш сержант, ветеран десятка сражений и полсотни стычек поменьше, был немногословным, мрачным и абсолютно безжалостным сукиным сыном. Папаша даровал ему имя — “Грузд”, но все остальные его звали иначе — “Кулак”. Проклятый старик служил в королевской гвардии больше тридцати лет, в составе латной линейной пехоты, что принимала на себя самый страшный удар в центре построения. И лучше всего мужика характеризовало именно то, что он всё ещё был жив.

— Стройсь! Колыбель вам три на два, да на полтора, там выспитесь всласть. А пока двигайтесь живее, сопляки морёные! Солнце уже встало, петухи разорались, а вы зенки свои щурите, аки полудохлые жабы… — его хриплый, прокуренный голос отражался от стен казармы, проникая внутрь моего гудящего черепа.

Тело, подчиняясь приказу, кувыркнулось из кровати на холодный каменный пол и, натянув портки, вытянулось по стойке "смирно". Из узких решётчатых окон, помимо лучей раннего солнца, доносился сладковатый аромат выпечки и гул людских голосов, напоминающих, что мы наконец-то добрались до обжитых земель. Ближе к полуночи прошлого дня, смертельно усталый после долгого перехода, наш десяток наконец-то строем вошёл во врата форта Равен.

Долгий патруль торговых путей наконец завершился, и я очень рассчитывал хорошо выспаться на твёрдом солдатском матрасе, набитом прелой соломой. Наличие крыши и кровати выгодно отличало ночёвку в переполненной казарме от всей прошлой недели, когда, шугая бандитов у Дикой Чащи, мы были вынуждены спать по очереди, да мёрзнуть на страже до самого утра.

По возвращении у меня сил хватило только на то, чтобы скинуть доспехи и упасть на кровать, словно труп. А распахнуть налившиеся свинцом веки удалось уже, покачиваясь на своих двоих, поднятым по тревоге, аки нежить. В забившихся молочной кислотой мышцах, помимо напоминающей, что я ещё жив, боли пробежала волна гнева на утырка-сержанта. После всего пережитого старик дал нам на отдых лишь пять часов.

— Слушать сюда, доходяги! Получен срочный приказ выйти в рейд. Свежеватели высунули рыла из Лангарда, чтобы пощупать селянок за вымя. Наша задача — обеспечить безопасность смердам с хуторов, пока они с бабами и скарбом валят за стены форта. — Каждое слово сержант вбивал, словно гвоздь, в и без того раскалывающийся череп.

Кулак никогда не кричал. Хриплый голос сержанта обладал уникальной особенностью проникать, словно стилет, как сквозь грохот битвы, так и через любые другие громкие звуки на фоне. Нас он огорошил едва войдя в казарму, но весь десяток уже секунду спустя был на ногах, несмотря на крепкий от усталости сон. Окинув угрожающим взглядом, Грузд сплюнул за двери и ощерился половиной оставшихся, жёлтых от жевательного табака зубов.

Затем в его руках сами собой возникли кремень и лучина. Это был очевидный сигнал, вбитый уже в костный мозг. Пока она горит, нужно было убрать кровать и снарядиться. Опоздавшие получат строгий выговор с занесением в грудную клетку от старого, высохшего, но всё ещё сильного, словно медведь, сержанта. Хорошо, что высечь искру и зажечь сухой гриб-трутовик у него редко удавалось с первого раза, что давало небольшую фору по времени, избавляя наши затылки и рёбра от новых затрещин. Так и живём последние полгода.

Сколько бы я ни стирал портянки, после парочки долгих переходов к ним всё равно навсегда пристает неприятный, пряный запах. “Аромат странствий” — как шутят более опытные солдаты моего десятка. Серый, толстый поддоспешник, вязанный из овечьей шерсти, воняет немногим лучше. Как и портянки, он абсолютно незаменим в долгом пути. Страшно представить, во что без него тяжёлая кольчуга тройного плетения превратила бы мои плечи за двенадцать часов марш-броска на пределе моральных и физических сил. Затем я затянул кожанные лямки блестящего нагрудника из кованой стали и напялил шлем-салад, оставляющий открытыми только нижнюю часть лица и бледные от усталости губы. Обзор в нём был ужасный, но, главное, дышать не мешал, в отличие от закрытых шлемов, в которых нас гоняли в столице.

Я успел снарядится первым, как и всегда в последнее время. Сказывалось сильное тело, доставшееся от отца. Несмотря на юный возраст — мне было ещё только восемнадцать — я уже был ростом выше всех из десятка и шире в плечах. А в королевскую гвардию попадали либо бастарды благородных родов, либо весьма и весьма крупные парни, вроде меня. Лучина не успела опалить пальцы сержанта, как наш небольшой отряд уже был закован в латы и бросал отсветы солнца на унылые серые стены казармы. Умение быстро облачаться в броню, как и всё остальное, мы усвоили потом и кровью за год учебки в столице нашего королевства — Тарсфоле.

Пять минут спустя мы уже бодро скакали на север. Комендант форта расщедрился выдать нам реквизированных из окрестных деревень коней. Крестьяне Хардебальда жили неплохо, раз могли себе позволить пахать с помощью лошадей, но это были не рыцарские боевые скакуны, привычные нести в седле всадника в полной броне. Мою тушу худощавая кобылка едва тащила, всё медленнее переставляя дрожащие ноги. Впрочем, у товарищей дела шли немногим лучше.

Парочка деревень, ютящихся поближе к форту, уже была покинута. Местных лишь недавно оповестили о вторжении охотничьих отрядов Свежевателей, но здесь, на фронтире цивилизованного мира, так близко к проклятому Лангардy, селился лишь ушлый народ, которому не нашлось места не то что в Срединных землях Тарсфола, но и в Вольных Баронствах. Половина жителей уже наверняка спряталась в схронах, выкопанных на границе Дикой Чащи, а оставшиеся надеялись пересидеть напасть под защитой стен и сейчас тащили немногочисленные пожитки в сторону высокого холма, где находилась крепость. Мы с товарищами ненадолго задержались, провожая отстающих отстающих, а затем двинулись дальше на север, чтобы проверить отдаленные хутора. Мне оставалось только надеяться не нарваться на основные силы врага.

Лошадок, в отличие от человеков, Грузд любил. Сказывалось детство, проведённое в южных землях — родине лучших рыцарских скакунов, — о котором он начинал вещать после пятой кружки пенного. Так что вторую половину пути до северной границы баронства мы уже чеканили шагом, ведя коней позади. Слева был скалистый берег Лайрийского взморья, слишком опасный для мореходства. Справа — издалека виднелись переплетения древних стволов Дикой Чащи, в которую опасались соваться даже безумные мясники-Свежеватели. А у нас под латными сапогами была земля, покрытая тонкой красной паутинкой песчаника. Вокруг — холмистая местность, поросшая редким кустарником. И никого — ни единой души мы не встретили. Не то что крестьян, даже на Свежевателей не наткнулись.

Я о них только слышал, как и любой из отряда, помимо, разумеется, Кулака, который кажется уже везде побывал и все повидал. Хреновые про них были пересуды у лагерного костра. Поговаривали, что эти твари вовсе не люди, а порождения забытых богов, пришедшие покарать нас за грехи. Или бывшие жители Лангарда, изменённые проклятой магией, вышедшей из-под контроля. А то и вовсе бессмертные души, заключённые в изувеченных телах, полные ненависти и негодования ко всему живому вокруг.

Все рассказчики сходились в одном: договориться с этими монстрами было невозможно, а в полон они тащили только женщин, мужчин, стариков, детей и даже скот — страшно пытали и, разумеется, употребляли в пищу.

Даже если половина этих жутких историй окажется правдой, я, возможно, ещё пожалею, что решил пойти служить в гвардию, а не стал вышибалой в мамином борделе, с возможностью повышения до сутенёра. У меня с детства были отличные перспективы и великолепные связи. Однако вместо бесславной смерти от сифилиса, или пропущенного в пьяной драке удара кинжалом, я загорелся мечтой подохнуть от заражения крови или сложить голову на ратном поле. Поэтому решил, по следам папани, стать воином.

Мечты и надежды на крепкое дружеское плечо и боевое братство из меня вытравили ещё до получения доспехов. Жизнь — это не сказка, а унылая проза. Парочка жёстких подстав во время увольнительной и насмешки, связанные с происхождением, стали причиной того, что остальные быстро начали считать меня несколько жестоким, вспыльчивым и опасным человеком.

Разумеется, незаслуженно. Я ведь даже никого не убил. Парочка свернутых челюстей, десяток сломанных рёбер и откушенное ухо — были лишь скромным предупреждением для остальных желающих намекнуть на профессию моей матери. Но остальные верили шлюхам и слухам, а потому я оказался в отряде, посланном на убой, в самый опасный край нашего великого королевства.

И сейчас неутомимо месил ботфортами грязь, в которую превратилась тропа под холодным, весенним дождём. На Севере оказалось даже ещё неуютней, чем в столице, но зато не так шумно и душно. Да и изводившие меня бастарды из благородных семей, встречались значительно реже.

Эхо ударов стали о сталь тонуло в обрушившемся на холмы ливне и глушилось лопнувшими от вспышек молний небесами. Но шагающий впереди Скит, бывший в нашем десятке на должности заместителя и имевший какой-никакой боевой опыт, всё же его услышал и вскинул вверх руку, предупреждая остальных.

Я снял с луки седла окованный стальными пластинами щит и короткое копьё, подходящее для строевого боя. Весящий на поясе меч в кожаных ножнах тупить не хотелось. Во-первых, он не входил в стандартную гвардейскую экипировку и был куплен на свои кровные, заработанные в кузнице за время столичной муштры. А во-вторых, если дело дойдёт до ближней рубки, значит, всё — труба, строй прорвали, мы все умрем.

— Айр, Скит, на фланги! Я в центре. Тварей бить в пузо, прикрывайте щитами товарищей! — прокуренный шелест сержанта не смог заглушить даже раскат грома.

Мы построились, оставили коней позади и потопали к вершине холма, за которым раздавались звуки сражения. Я привычно занял место на правом фланге ощетинившегося копьями строя латной пехоты. Что бы там ни говорили горделивые аристократы, но войны выигрываем именно мы. Да и оплачиваем их щедро — своей кровью.

Лязг стали с каждым шагом становился всё звонче, ему вторил многоголосый, яростный вой. Так кричать могли лишь раненые звери или обдолбанные наркотиками гладиаторы Капюшонов. Но мы были далеко от столицы и её дивных подпольных забав.

Когда латный строй достиг вершины холма, нам открылся чудесный вид на происходящую у его подножия схватку. Дождь, словно повинуясь жесту неведомого колдуна, внезапно прекратился — его последние капли упали в лужи чёрной крови. Её вонь я отчётливо чувствовал даже отсюда. Человеческая пахнет иначе.

В пятидесяти метрах внизу одинокий мечник укрывал за спиной испуганную девочку лет пятнадцати, а на него с жуткими, пронзительными воплями неслись покрытые уродливыми шрамами дикари, вооружённые костяными клинками и копьями. Пятеро таких же уже распростёрлись на красноватой, мокрой от дождя земле у ног бойца, но сейчас почти два десятка Свежевателей грозили попросту завалить его телами. Мгновенно оценив обстановку, Кулак отдал приказ, и наш строй с дружным боевым кличем бросился вниз по холму на подмогу.

Было ясно, что мы не успеем. Почва стала скользкой от грязи, к тому же нам приходилось сохранять построение. Максимум, что было в наших силах, — это отомстить чудовищам в смертельной сече один против двоих. Но мы были гвардейцы. Мы давали присягу стоять до конца ради защиты границ и подданных короны. А потому Кулак даже не колебался. Пришла пора отрабатывать жалованье.

А затем северный воздух застыл ещё больше — от холодного смеха. Неизвестный воин неспешно двинулся навстречу неминуемой смерти, выставив перед собой наливающийся синевой клинок.

И тогда до меня наконец дошло. Одинокий боец, проходящий неподалёку от земель Свежевателей с ребёнком за спиной, либо наглухо долбанутый, либо смертельно опасный. А скорее всего, сочетает в себе оба этих критерия.

Догадка вскоре подтвердилась ослепительной лазурной вспышкой — следом за взмахом длинного меча.

Кулак скрипнул зубами и коротким жестом приказал перейти с опасного бега на быстрый шаг. Глядя, как сразу трое подставившихся Свежевателей разом лишились голов, я зачарованно следил за немыслимым боем, не забывая переставлять ноги.

Окружённый сиянием воин двигался с чудовищной скоростью, отклоняя удары вражеских копий с помощью своей ауры и разрубая древки вместе с уродливыми руками, что их держали. Каждый его взмах — штрих в заученной долгими тренировками симфонии разрушения. Каждый шаг — смертельный танец. Он не сомневался, не колебался и, казалось, давно забыл, что значит страх. Одиночка, бросивший вызов двум десяткам врагов, — он просто резал их, как стадо свиней.

Используя любую брешь в обороне, неизвестный воин двигался, словно лев посреди стаи шакалов, не забывая при этом защищать юную девчушку. Она выглядела на пару лет младше меня, но вместо того чтобы убежать с воплями, старалась держаться у него за спиной, как можно ближе.

Когда наш отряд наконец скатился с холма и врезался во врагов с фланга, их оставалось меньше десятка. Я принял выпад короткого костяного меча на щит. Удар получился сильным — меня немного тряхнуло. Несмотря на уродливый вид, прущая вперёд тварь превосходила взрослого мужчину по силе. Я заученным движением выбросил руку вперёд, загоняя копьё во врага, пронзив его печень. А затем, не позволяя наконечнику увязнуть, рванул копьё назад, разрывая края жуткой раны.

Тварь не свалилась, не взвыла от жуткой боли. Она зло заревела и прыгнула на меня, с перекошенной мордой. Несмотря на общую схожесть с человеческой, назвать это покрытое струпьями и волдырями уродство — лицом было решительно невозможно. Я не эстет, но от пасти, полной игольных клыков, меня чуть не стошнило.

Умбон щита впечатался в уродливую рожу, заставив зубы разлететься вместе с остатками мозга. А затем мы с товарищами синхронно шагнули вперёд, потеснив оставшуюся четвёрку тварей.

Свежеватели либо не догадались бежать, либо попросту не успели. Схватка закончилась рубящей крест-накрест синей вспышкой, оставленной взмахом длинного меча незнакомца. Его сияющий клинок проходил сквозь древки копий и искажённую плоть, не встречая сопротивления, рассекая тела на жуткие, агонизирующие куски мяса. Окинув поле боя долгим взглядом, я безмолвно признался самому себе: это было нечеловечески прекрасно.

Флегматично добив извивавшихся в грязи выживших, мы повернулись к хранившему безмолвие рыцарю и с лязгом ударили латными перчатками в центр нагрудника, напротив сердца. В его статусе никто не сомневался. Только мужчины благородного происхождения могли владеть Волей — той самой сияющей силой, что позволила незнакомцу так лихо нарезать монстров в мелкий салат.

Обычные люди испытывали перед аристократами панический трепет, но мы, гвардейцы, учились быть готовыми ко всему. Но несмотря на это, вскользь брошенный на нас взгляд подавлял.

Холодный, высокомерный, бездушный. Глаза цвета глубокого, синего моря, в которых не осталось ничего человеческого. Только бесконечная, безликая пустота. Как ночное небо без единой звезды. Я едва заставил себя опустить голову и сделать шаг назад, чтобы освободить дорогу сержанту. Руки дрожали, а в сердце нарастала жгучая зависть и злоба.

— Ваше благородие! Десятник гвардии Грузд, служу короне! — бодро, но без особого подобострастия представился сержант. — Как к вам обращаться?

— Грузд… Я тебя помню. Ты гостил у отца. Вы много пили, вспоминая сечу у крепости Красной Лиры. — Голос аристократа был мелодичным, но бесцветным. Без эмоций. Ни слишком высоким, ни низким — похожим на звон бронзовых кубков во время пира.

— Я барон Ланнард Грейсер. А это моя младшая сестра Сэра.

Он повернулся и изысканным жестом указал на свою спутницу — девочку, что дрожала, вцепившись в край его плащ.

— У меня скорбная весть для Хардебальда. Прошу проводить меня в Равен. — Ровно, чётко, без тени сомнения продолжил барон. Затем он откинул капюшон, и длинные серебристые волосы рассыпались по плечам.

"Просит? Не требует?" — мысленно офигел я.

Этот парень был слишком вежлив для аристократа, слишком красив для мужчины и слишком спокоен для того, кто только что едва не погиб. Мне он сразу не понравился. Я знал таких. Видел их среди клиентов борделей, где прошло моё детство.

Все эти ублюдки были конченными садистами и извращенцами. Без исключений.

— Лорд Хардебальд, к сожалению, отбыл в столицу, но скоро должен вернуться. — Кулак выпрямился, цепким взглядом окинул аристократа и его спутницу, а затем осторожно поинтересовался: — Не сочтите за дерзость, должен заметить, что ваша сестра сильно изменилась с момента моего последнего визита, мой лорд. Как, впрочем, и вы сами. Я едва узнал вас обоих. Как здоровье вашего славного отца, барона Байрна Грейсера?

— Наш особняк сгорел. Отец погиб во время пожара. А нас, сержант, вы не видели более десяти лет. Это долгий срок. Неудивительно, что не признали. — Барон ответил безучастно, словно заученный текст повторял.

Затем склонился и поправил длинный, серый от налипшей грязи дорожный плащ на своей спутнице. Под ним виднелось только порванное крестьянское платье со следами алой крови.

— Сопроводите нас к форту Равен. Я подожду Освальда там.

— Поймайте лошадей, остолопы! — рявкнул Кулак, указывая на разбрёдшихся по холмам испуганных лошадок. — Айр! Ты самый здоровый! Уступи свою кабылу господину барону и его сестре. Обратный путь проделаешь на своих двоих!

Кивнув в знак подтверждения, я бросился исполнять приказ. Мне "повезло" с самого начала оказаться у сержанта в "любимчиках" — по неизвестной мне причине. И старый ветеран тиранил меня изо всех сил на протяжении уже полугода. Так что забег в доспехах вслед за лошадьми был для меня просто очередным вторником.

Обратный путь барон проделал на удивление тихо. Не жаловался на усталость ног, не ныл про отбитую о седло задницу, не задал ни единого вопроса. Не хамил. Ну то есть вел себя совершенно неблагородно, чем возбуждал у меня еще большие подозрения. Последним тревожным звоночком стало то, что со своей “сестрой” по пути он вообще не разговаривал. Девочка была абсолютно седой. И совершенно не походила на изнеженную аристократку. Скорее уж — на запуганного зверька, которому недавно крепко досталось.

Её ветхое платьице с чужого плеча едва скрывало синяки, расползшиеся по всему телу, и следы оков на шее и запястьях. Но цеплялась она за "брата" так, словно он был её единственным спасением. Свет в окошке. Соломинка в бушующем море. От постоянных пыток люди быстро ломаются. И начинают считать своим спасителем палача. Особенно дети. Особенно женщины. Я видел это слишком часто. И больше не собирался спускать подобное с рук.

Но вот справиться с благородным в бою? Ха. Даже мечтать не стоило. Поэтому я решил внимательно понаблюдать за этим голубокровым упырём. В конце концов, были и другие способы решить проблему. Окромя честной схватки клинок против клинка. Ну и кроме того… вдруг боги прозрели? Вдруг злодеяния этого аристократа раскроет да осудит наш господин-барон Хардебальд? Я едва удержался от ехидной ухмылки. Ворон ворону глаз не выклюет.

На середине обратного пути нам пришлось сделать привал в оставленной деревушке, чтобы дать передохнуть лошадям. Подхватив девочку на руки, барон ловко выпрыгнул из седла и кинул мне поводья.

— Поводи лошадь, дай отдышаться, лишь затем напои, — требовательно произнёс он и кивнул на колодец в центре поселения. — Благодарю, что позволил воспользоваться своим скакуном и отдохнуть. Остаток дороги мы изволим пройти пешком.

Я покорно кивнул и погладил усталую кобылку по гриве повел ее неспешным шагом. Причин оспаривать приказ барончика у меня не было. Желает пройтись — дык кто я такой, чтобы спорить? А вот девчушку было жалко. Испуганно озираясь, она мелко дрожала и затравленно смотрела на парней из нашего десятка, что сейчас набирали воду в колодце, выставив двоих на охранение.

— Как прикажете, ваше благородие. Госпожа поедет со мной? — решил на всякий случай уточнить я.

— Это Сэра. Моя сестра. Я её понесу, она боится мужчин, — опустив глаза, барон изогнул губы в намёке на улыбку и погладил её пепельные волосы, а потом зачем-то повторил: — Её зовут Сэра. Это моя сестра. Я в силах её нести и защищать.

Лишь сейчас в его звонком голосе послышался намёк на эмоции. Приглушённые, едва ощутимые. Возвращаясь от колодца, я внимательно оглядел эту парочку. Будто сломанные механические куклы, они сидели рядышком на скамейке и безмолвно глядели в разведённый парнями костёр. Едва дышали, практически не шевелились. Зрачки, устремлённые в пламя, были недвижимы, словно омут.

Мне стало страшно, и я поспешил отвести взгляд, приняв решение подпоить сегодня вечером сержанта и вызнать всё, что ему известно об этом благородном семействе. Слишком уж мрачными выглядели перспективы, если они окажутся кровососами из легенд, а Свежеватели в это время возьмут в осаду наш уютный, окружённый двумя рядами стен форт. Мама мне часто говорила, что я умненький парень с очень богатым воображением. Но тогда его всё же не хватило, чтобы представить, какой кошмар нас всех в ближайшем будущем ожидает.