Громов. Хозяин теней. 6 [СИ]

Глава 27

— Весьма… любопытно, — Карп Евстратович захватил по прянику и для нас. И чаю налил из этого вот самовара. От стаканов, а может, от самого чаю отчётливо попахивало какой-то химией, но жандарма подобная мелочь не смущала.

И я не стал носом крутить.

Есть хотелось. Нет, кормили в школе изрядно, но обед-то был давно, на ужин мы с этими разъездами точно опоздаем. А ещё, то ли в силу возраста, то ли из-за наличия дара, есть хотелось постоянно.

Почти.

И потому пряники я одобрил.

— То есть, выходить он никуда не выходит. Звонить не звонит. И в целом не показывает, что с кем-то знаком ближе, чем с прочими? — уточнил Карп Евстратович.

— Да, — я сел на стопку чёрных солидного вида томов, перевязанную простой бечёвкой. — Но времени прошло маловато. Поначалу он точно проявлял бы осторожность, если вообще знает того второго.

— Согласен. Могут и не быть знакомы. В последнее время они сделались весьма осторожны, — Карп Евстратович сидел прямо на подоконнике, поверх которого кинули шерстяное одеяло. А вот Метельке достался табурет, правда, трёхногий, но если приткнуться и опереть на книги, то вполне себе устойчиво.

— Удалось что-нибудь узнать?

— Нет. К сожалению. Напротив, сейчас как-то и попритихло всё, но…

— Вы не верите?

— Люди гибнут, — Карп Евстратович налил ещё чаю. — В Петербурге трое из тех, кто на нас работал. В Москве ещё двое. В Новгороде. В Твери… в Саратове вот. Но там хотя бы понятно. Там явно казнили. А вот с прочими…

— Не понятно?

Карп Евстратович глянул искоса и кивнул.

— Смерти странные такие. Шёл человек, упал и умер. Вроде как сердце отказало. Или вот мозговой удар приключился. Ещё кто-то под машину угодил. Дело-то житейское, если так…

— Ваши люди?

— Мои, — не стал отнекиваться Карп Евстратович и поморщился. — Из тех, которые давно… сотрудничают.

— Думаете, не случайность?

Я бы вот тоже подумал. Когда много всяких случайностей случается, то прямо само собой напрашивается, что оно всё, глобально, не случайность.

— Да какая тут случайность… последний вон позвонил. Домой. Мне. Прямо о встрече попросил, что совсем уж выходит. На неё собирался, да не дошёл. В подворотне на лихих людишек наткнулся. Голову кистенём пробили.

— Интересно…

— А то…

— Думаете, их кто-то сдал?

— Почти уверен. И этот человек… — Карп Евстратович поднял ближайшую книгу, покрутил и на место вернул. — Он многое выяснил, только не понятно, почему сейчас их убирать стали. Если про них знали, что они на нас работают, было проще держать где-нибудь так, в отдалении. Прошли времена, когда казнили всех и без разбору, что у нас, что у них.

Метелька жевал пряник, отламывая по кусочку. Пряники, к слову, были хороши. Мягкие. Ароматные. Сладкие до приторности, но если с чаем, то самое оно.

— Теперь поняли, что проще уйти. Сменить квартиру там или место для встреч, или и вовсе использовать ненадёжного человека, но втёмную, скидывая всякую-разную мелочь.

— Как это делаете вы?

Он снова поморщился, но кивнул.

— Я эти игрища не люблю, но наверху отчего-то считают, что полезных людей там надо поддерживать.

Это Карп Евстратович почти выплюнул.

— Вот и получается, что порой не понятно, кто и на кого работает. Они на нас, или мы на них…[44] Но это всё не то… Алексей Михайлович создал новое управление, куда набирает и новых людей. И вот он аккурат против подобных игр. Ревизию планирует провести.[45]

— Что это были за люди?

— Так… аптекарь. Ещё вдова одного поэта. Весьма своеобразная дама, к слову. И с нами работала довольно плотно. Не подумайте дурного, она не раз и не два прилюдно заявляла о неприятии террора, потому скорее делилась слухами. Кто приезжает в город, кто отъезжает, где и что происходит. Эти ж партии то появляются, то исчезают, то переименовываются. Помогала держать в курсе. Опять же на её вечерах и сочувствующим место находилось, что тоже весьма полезно в нашей работе. Впрочем, мы в свою очередь порой подсобляли… с документами там, с разрешениями на выезд. Не важно. Главное, что ничего этакого, действительно важного она знать не могла.

— Может, и вправду сердце?

Случайности никто не отменял.

— Яд. Крысиный. Выпила вроде бы сама, разочаровавшись в жизни, но… — Карп Евстратович головой мотнул. — Это вот только-только сообщили. Скорее всего, на самоубийство спишут.

— Но вы не верите?

— Виделись мы не так давно. Не походила она на самоубийцу. Скорее уж напротив, была весела, бодра… я бы даже сказал, расцвела, как женщина… не суть.

Я понял.

Как женщина, которая влюбилась. Любовь их и вправду меняет.

— Главное, что остальные тоже… зачем их убивать? Что они такого могли знать? Или узнать, потому как аптекарь десять лет уж с нами сотрудничал.

— Крысу ищите[46], — посоветовал я.

— Ищем… есть у меня кое-какие мысли, но проверка требует времени. Всё требует времени. А потому, Савелий, будьте аккуратны. Не спешите. И если вдруг что, то не лезьте сами. Я знаю, что вы способны себя защитить, однако, как знать, на что способны они? А против любой силы своя найдётся.

И тут я с ним всецело согласен.

— Что же касается мальчиков, то… да, пожалуй… с Елизаром вряд ли возникнут сложности. С батюшкой его я знаком. Прислушается. А вот другой ваш приятель.

— Алексей Михайлович будет против? — предположил я.

— Не знаю. Сложно. Порой я его совершенно не понимаю, хотя… да… Пажеский корпус — заведение весьма… — Карп Евстратович чуть поморщился. — Своеобразное. Пусть и пребывание в нём полезно для карьеры, однако далеко не все молодые люди имеют склонности к военному пути. Или придворной жизни. А там и одно, и другое. И в этом случае учёба станет мучением. А это плохо… думаю, Алексей Михайлович понимает. Потому и не стал хлопотать о пасынке, хотя многие и сочли это проявлением нелюбви.

Он снова замолчал, подбирая слова.

— Это ведь неплохой вариант вывести Серегу из-под удара, так? — озвучил я мысль. — Зачем его вообще в этой гимназии оставили? Вы ведь знали, что Сергей меня узнает. Более того, даже не сочли возможным предупредить его… и в целом… но свою роль он уже отыграл. И не говорите, что я не прав и всё не так понял.

— Прав. Безусловно. И да… но… снова же, всё несколько… сложнее.

И глядит этак, презадумчиво. Вздохнул и продолжил.

— То, что случилось с Алексеем Михайловичем, чудесное его выздоровление и прочие… перемены не остались без внимания. С одной стороны, это усилило его позиции при дворе, с другой создало немало сложностей.

— Крылья спать мешают?

— Не уточнял, но могу поинтересоваться, — не остался в долгу Карп Евстратович. — Слухи имеют обыкновение расходиться. И чем дальше, тем они… причудливей. С самого начала к Алексею Михайловичу потянулись болящие, надеясь, что он каким-то чудесным способом исцелит и их. Сперва это были отдельные люди, потом… потом их становилось больше. Порой у дома настоящие толпы собирались.

— Не знал, — я поглядел на Метельку. А тот пожал плечами.

— Да… баили, что если прикоснуться, то враз от золотухи исцелишься. Или от падучей. Не помню точно.

— Это они с британскими королями попутали[47], — Карп Евстратович дёрнул головой. — Но да, слухи таковы. И даже будто бы появились действительно исцелившиеся. Или объявившие себя таковыми. И ладно бы только толпы, в Зимний им сложно пробраться. Но и там не обходится без происшествий. Сколько уж раз нижнее бельё Алексея Михайловича пропадало в прачечных. Вороют, ироды. И пытаются продать, как и простыни, и тарелки, а позавчера близ дома его принялись выламывать камни из мостовой. На рынке, сказывают, появился чудодейственный порошок из тёртых булыжников. Это в дополнение к щепкам из его кровати или якобы ангельским перьям прямо из крыльев. Кстати, используют обычно лебяжьи, реже — гусиные.

Ну да, сам Алексей Михайлович вряд ли с пониманием отнесётся к попыткам отковырнуть одно-другое пёрышко.

— Сочувствую. Но при чём тут Серега?

— При том, что Синоду происходящее категорически не нравится. Им видится некое покушение на их власть. И дабы разрешить конфликт, Алексею Михайловичу требуется принять постриг и удалиться в какой-нибудь монастырь.

— Куда и потянутся толпы страждущих. А пускать их будут за малую плату. Так? Заодно станут торговать иконками, цепочками и в целом наладят производство святых вещей святого угодника?

— Цинично.

— Скажите, что неправда.

— Не совсем. Очевидно, что запереть Алексея Михайловича в каком-либо монастыре государь не позволит. Да и сам Алексей Михайлович не согласится. А при его способностях действовать без согласия чревато.

Ну да. Тут можно и огненным мечом по макушке схлопотать, ежели слишком уж переборщить с давлением.

— Так же остаётся открытым вопрос с браком… и с тем, унаследуют ли будущие дети сей дар.

— Это только практическим путём проверить можно.

— Поверьте, желающие нашлись… многие не отказались бы усилить свой род, если не появлением чудесного младенца, то всяко браком со…

— Взрослым ангелом?

— Именно.

— А опасений, что эта ангельская рать в оппозицию с Государем вступит, нет?

— Вот ты, Савелий, вроде бы умный, а всё одно ребенок. Кто ж такие вещи вслух произносит? — Карп Евстратович глянул с укоризной. Но я не усовестился, а он это осознал. — Не вступит. Напротив, Государь заявил, что в присутствии Алексея Михайловича его дар лишь усилился.

И это вроде бы хорошо, но не для тех, кому Слышнев мешает. А мешает он, как понимаю, очень многим. А те, кому не мешает, думают, как бы им попользоваться.

Хотя… при чём тут Серега с его школой я всё ещё не понимаю.

— Поскольку очевидно, что отказываться от своей новой семьи и заводить новую Алексей Михайлович не собирается, то… многие находят в этой его привязанности возможность.

— Влиять?

— Именно. В лучшем случае всё ограничивается попытками завязать знакомство, которое попытаются перевести в дружбу. Тут и приглашения в салоны, на вечера, ещё куда-то там… — он махнул рукой. — Чуть серьёзней — всякого рода совместные проекты, планы… проектов присылают столько, что три секретаря не справляются. А их постоянно норовят подкупить. И понимаете, что дети в этой игре тоже становятся своего рода… разменной монетой.

— Поэтому Анну и пристроили в свиту?

— Именно. Она, безусловно, женщина достойная, но не слишком искушённая в дворцовых играх. И Алексей Михайлович очень за неё опасается.

— Что в чай плюнут?

— Что используют втёмную. Скомпрометируют. Поставят в ситуацию, когда ему придётся выбирать между службой и женщиной, причём, женщиной сомнительной репутации.

— Да всё у неё нормально с репутацией!

— Это пока. Как я сказал выше, сейчас хватает желающих, как и занять её место, так и просто устроить развод.

— А они не боятся схлопотать? Ангелы, они только в сказках милосердные. Поверьте, я точно знаю!

Карп Евстратович криво усмехнулся.

— Беда многих людей в том, что они отчего-то полагают себя умнее прочих. Или сильнее. Или вот родовитей, что тоже важно. Поэтому надеяться на чужое благоразумие в данной ситуации не след.

— А я всегда знал, что политика — ещё то дерьмо.

— Для ребенка ты слишком умён. Некоторые и до старости этого не понимают.

— То есть, за нею приглядывает Великая княгиня?

— Княжна. Сестра государя — весьма благоразумна. И отлично знает двор. Она не позволит, чтобы кто-то причинил вред Анне.

— Сиси?

— Будет воспитываться вместе с особами княжеской крови, благо, во дворце детей хватает.

Хорошо, если так.

Я ведь как-то и не думал про них и про остальное вот. А теперь… даже не в политиках дело. Политики — люди большей частью рациональные. Худо-бедно, но последствия вмешательства они просчитывают. А вот всякого рода фанатики, которые непременно появятся, если вдруг…

— Никиту в Пажеский корпус убрали.

— Не совсем верно, — поправил меня Карп Евстратович. — Его устроили ещё когда Алексея Михайловича заметили. Скажем так, он не слишком горел желанием идти в министры… что понятно, с учётом судьбы его предшественников[48]. Но Государь оказал милость…

— И отказать после этого было не с руки.

Ну да, это было бы весьма и весьма невежливо. И неблагоразумно. Алексей же Михайлович показал себя человеком весьма благоразумным.

— Именно. Но да, всё получилось весьма кстати. Пажеский корпус — организация закрытая. Безусловно, какое-то влияние оказать попытаются, но… там есть, кому проследить, чтобы всё оставалось в рамках.

Верю.

Но…

— Это место не для Сереги. Если хотите куда отправить, то хоть в монастырь, но…

— Сергея определили в гимназию ещё до того, как с Алексеем Михайловичем случилось несчастье. Как и всё прочее… и потом даже я рекомендовал убрать мальчика. Или хотя бы развести вас по разным школам.

— Но?

— Алексей Михайлович отказал.

— Почему?

— Порой… порой он просто говорит, что так надо.

Ясно. Играет не он, а высшие силы, двигая фигурки по клеточкам. Вот же ж… значит, мы точно вляпались. Ну, теперь я и не про себя.

Про всех.

Совокупно.

— Тогда пусть уж насовсем отдаёт, раз такое дело. Не то, чтобы это ультиматум. Или что-то конкретное. Понимаете, у меня ощущение, что им даже не я интересен, а Серега. Ворону этому… главное, он ведь действует так, что прямо и придраться не к чему. Учить учит. И хорошо учит. Внимательный. Но не навязчивый. Спокойный. Готов всегда выслушать, подсказать. Но так вот тоже, что обязанным себя не чувствуешь. Прям… жалко убивать будет.

— Вот от этого я просил бы воздержаться, — это Карп Евстратович произнёс совершенно серьёзно. — Подобный субъект может знать много полезного.

— Да я и не собирался. Так… к слову пришлось. Я о другом вообще… если им действительно нужен Серега, то… то это многое объяснит.

— Мне вот ничего не объясняет, — буркнул Метелька, облизав пальцы.

Карп Евстратович молча протянул ещё один пряник. А Метелька отказываться не стал, только разломал пополам и половину мне протянул. Я же заговорил.

— Вся операция по подмене требует и сил, и времени. И думаю, что она началась или ещё до госпиталя, или сразу после. Это ж не просто так, взять и подменить человека. Тем паче, учителя. Хуже только если целителя. Ладно, внешность Ворон как-то на себя натянул, но этого мало! Он ведь и с самой ролью неплохо справляется. Вот возьмём вас, Карп Евстратович. Запихни вас в школу, много вы там наработаете?

— Пожалуй… соглашусь, — он аж вздрогнул от такой перспективы.

— Вот… стало быть, этот Ворон или уже работал учителем, а значит, повезло и совпало. Или в краткие сроки научился учить. Он — холера харизматичная, но и на одной харизме всё не вытянешь. Особенно, когда речь о старших классах. Ворон и в них подменял. И никто ничего не заметил. Вот.

Я выдохнул.

И продолжил.

— В то, что свезло, не верю… даже если он работал учителем, то не в последние годы. Как-то тяжко одно с другим совмещать. И учительство, и революционную деятельность.

— Не поверите, но совмещают, — возразил Карп Евстратович.

— Не этот случай. Вот он на Урале побывал. У госпиталя отметился. Где-то там ещё. Кто ж позволит учителю этакие отлучки? Я думаю, что он подготовился. Он не глуп. И точно получил образование. А стало быть, мог повторить школьную программу. Или даже университетскую, чтоб в формулах не плавать. Но даже это требует времени.

— А вариант, когда он в процессе так сказать?

— Ненадёжно, — пресёк я. — Вдруг бы директор пожелал провести собеседование по приезду? Нет. Он должен был быть готов. И да… вы побеседуйте с Каравайцевым. Не случалось ли у него перед отъездом каких-нибудь знакомств? Там, чтоб с интересным человеком, который вдруг стал бы другом…

— Думаете…

— Почти уверен. Самый простой способ перенять привычки человека — с этим человеком познакомиться. А если сойтись на почве учительства… учительствования? Как правильно? Короче, если проявить профессиональный интерес, то Каравайцев мог пригласить коллегу в класс. Обменяться опытом. На первое время Ворону хватило бы…

— Имеет смысл.

— Вот! — я нервно повернулся и смахнул с края стола пухлый томик багряной обложке. Благо, успел подхватить. — Возможно, и из города Ворон отбыл прямо сразу после госпиталя? Или чуть позже? Но не сильно. Главное, что он как минимум знал, куда ехать. И к кому. За месяц такое с нуля провернуть… сложно. Поэтому как минимум к школе они приглядывались.

— Это слишком уж… — Карп Евстратович явно сомневался.

Может, и слишком. Но…

— Этот второй. Он ведь в школе давно сидит. Когда попал? Как? Без него вся операция не имела бы смысла. А они потратились. Рискнули. Кучу народу положили, чтоб в эту школу попасть. И не из-за меня точно. Из-за Сереги? Кого-то другого? Там ведь действительно много и родовитых, и одарённых. И старшие классы мало чем от студентов отличаются. А за студентами приглядывают плотно.

— С этой точки зрения, пожалуй, ты прав, — произнёс это Карп Евстратович презадумчиво.

А то. Я просто задницей чувствую, что прав. И что в школу они бы всё равно полезли.

— Сергей в этой школе с прошлого года учился. И устроили его уже после женитьбы Алексея Михайловича. Так?

— Пожалуй…

— А он и без крыльев интерес представлял. Его ведь против ожиданий не наказали за свадьбу эту. И в целом он был интересною фигурой. Которую могли попытаться зацепить через пасынка… точнее через мать его, раз уж Алексей Михайлович настолько к ней привязан.

— Зыбко… — чуть поморщился Карп Евстратович. — И недоказуемо.

— А нам доказывать надо?

— Пожалуй, что нет… я понимаю. Ты полагаешь, что в этом случае, куда бы ни убрали Сергея, его в покое не оставят.

— Да. Как знать? Вдруг он настолько им нужен, что школу бросят? Что вы его уберете, а с ним и Ворон упорхнёт, в этот ваш Пажеский корпус.

— Офицера отыграть сложнее, чем школьного учителя.

— Ну я бы не сказал, но… даже не офицера. Денщика там. Лакея. Дворника. Библиотекаря. Какого-нибудь провинциального студентика, которому свезло получить место. Он ведь реально личины меняет и так, что хрен отличишь.

— Не ругайся.

— Я не ругаюсь. Я эмоционально выражаю своё отношение к происходящему. Поэтому, если и хотели Серегу убирать, то поздно уже. Наоборот, скажите, чтоб оставался. Я пригляжу. И Метелька. И за Серегой, и за Елизаром… и за прочими.

И ведь пригляжу, никуда не денусь.