Громов. Хозяин теней. 6 [СИ]

Глава 17

— И-извините, — просипел Николя, останавливаясь. — Я… понимаю… извините… просто…

Его лицо покраснело, и дышал он сипло, натужно.

— Вы… идите… дальше… а я…

Голос его утонул в раскате далёкого грома. Порыв ветра поднял мелкую труху, закружил, завьюжил и бросил в лицо.

— Никто никуда не пойдёт, — жёстко произнёс Шувалов-старший. — Переведите дыхание. Касается всех.

— Я… задерживаю. Сейчас… я попробую… силу внутрь… простимулировать… никогда не делал раньше, но… сугубо теоретически это не сложно. И… всплеска силы не будет. Не должно, — Николя опёрся на белое дерево и одёрнул руку. — Жжётся…

— Точно жжётся! — Орлов немедленно повторил опыт и повернул ко мне растопыренную ладонь. — Что за оно?

— А мне откуда знать? — я вот трогать непонятные деревья не стал. — Тут чего только не растёт, а я и близко не ботаник.

— Это мертвородник, — Татьяна явно с трудом сдерживалась, чтобы не подхватить жениха под руку. И на Шувалова глядела мрачно, словно он был виноват, что Николя не тренировался. Нет, оно так-то целителю и не очень надо, но вот с другой стороны, как показывает нынешняя ситуация, порой всё-таки надо. — Довольно редкое… создание.

— Растение? — я тоже перевожу дыхание.

И оглядываюсь.

Небо чёрное. И белесые стволы в этой черноте кажутся не просто белыми, они словно изнутри светятся. Вблизи видны тонкие тяжи-нити, протянувшиеся от земли к ветвям, сплетающиеся тяжами и косами. Видна и гладкая, будто глазированная, поверхность стволов.

Ни трещинки.

Ни разлома.

Словно покрыты они не корой, а блестящею кожей.

— Создание, — повторила Татьяна. — И нам не стоит задерживаться.

— Да, да… сейчас. Уже… уже много лучше… — Николя густо покраснел. И кажется, отнюдь не от того, что давление повысилось. — Я… иду…

— Мертвородник? — а вот Шувалов поглядел на деревца с немалым интересом. — Надо же… в естественном виде он выглядит совершенно… иначе. Весьма ценный ресурс.

— Да? — Орлов прищурился, окидывая ближайшее дерево оценивающим взглядом.

— Не трогать! — рявкнула Татьяна и так, что Орлов поспешно отскочил от мертвородника. — Во-первых, он ядовит.

— Чтоб… — Никита принялся судорожно тереть ладонь о штаны. — Занемела…

— Яд довольно слабый…

— Да. Конечно. Отвар мертвородника используют при операциях чтобы обезболить. Отличнейшее средство, но очень дорогое. Не всем доступно, — Николя успокоил дыхание и сам сделал шаг ко мне. — Идём. В другой ситуации эта роща…

— Принесла бы состояние, — завершил за него Шувалов. — Соглашусь… а можно будет как-то пометить?

Это он мне?

— Табличку поставлю, — мрачно огрызнулся я. Мы тут вообще-то спасаемся, а не на экскурсии. — Или вон, на коре можно вырезать. Здесь был Шувалов.

Орлов хихикнул. А вот некромант покачал головой и произнёс:

— Это варварство.

— К сожалению, — Татьяна поглядела на меня строго. — У Савелия есть некоторы… пробелы в воспитании. Но мы над этим работаем. Однако всё же я бы не стала сейчас трогать мертвородник. Это не дерево. Это животное…

— Да? — я всё-таки ткнул пальцем в ближайший белесый ствол. Ну да, листьев нет, но на животное это не похоже. Правда, и в прикосновении кора на кору не похожа.

Скорее уж кожа, плотная такая.

— Яд, выделяемый корой, смертелен для мелких существ, кроме того он тяжелее воздуха и потому накапливается у самых корней. И концентрация его порой весьма высока. Настолько, что наш далёкий предок, имевший неосторожность расположиться на отдых, писал о том, что начал ощущать серьёзную слабость, которая держалась весьма долго. Его тень настолько ослабела, что ему пришлось её спрятать. А ещё он писал о корнях, которые выбирались из-под земли…

Вот спокойный этот рассказ заставил нас всех прибавить шагу. И Николя больше не задыхался.

— … они добирались до добычи и выпускали тончайшие волокна, которые окутывали её плотным коконом. Волокна выделяли тот же яд, который не позволял проснуться, а ещё что-то вроде желудочного сока. Жертва постепенно растворялась, а корни мертвородника поглощали этот… бульон.

Орлов икнул.

А Демидов пробормотал:

— Не люблю бульоны.

— В дальнейшем тётушка… я рассказывала тебе о ней, изучала мертвородник и именно она пришла к выводу, что это животный организм, похожий на… забыла.

— Актинию? Коралловый полип! — радостно подсказал Николя. — Конечно… он тоже обладает визуальным сходством с растениями. Имеет неподвижное окаменевшее тело, представляющее по сути внешний скелет. Этакий дом, который создают…

Раз-два-три-четыре.

Идём.

Заодно и просвещаемся.

— … полипы. Это такие животные… из каменного тела торчат их щупальца, которые готовы захватить мельчайшие частицы пищи. А некоторые и жалят то, до чего дотянутся… безусловно! Это… это очень интересно! Я хотел бы сюда вернуться, если получится…

— Нам бы сначала туда вернуться, — не удержался я. — Если получится.

Вот же…

Снова громыхнуло, но как-то даже дальше. И я почти поверил, что гроза эта или не состоится, или пройдёт стороной.

— … никто и никогда не занимался всерьёз научными изысканиями… — голос Николя теперь звучал бодро, да и сам он держался неплохо. И не скажешь, что пару минут тому задыхался.

Цвет лица почти нормальный. И дышит вон ровно. И в целом держится неплохо.

Целительские штучки? Ну да, если он может воздействовать на других, то почему не может на себя?

— Всем интересны ресурсы, но не сам мир, как таковой. А мы ведь имеем уникальнейшую…

Ветер ударил в спину, резко, наотмашь, будто всё это время гроза ждала подходящего момента. И тяжело загудели, застонали столпы мертвородника. Захрустели ветки, выгибаясь, поддаваясь этому ветру. И всё-таки оказались недостаточно гибкими.

Раздался протяжный хруст.

И какой-то долгий заунывный стон. Белая ветка впереди качнулась влево. Вправо. И начала заваливаться. На мгновенье она повисла на белёсой длинной нити, не желая расставаться с деревом, а потом всё-таки кувыркнулась и, сорванная другим порывом, ухнула под ноги.

— Это… простите… я должен… я не имею права… — Николя бросился к этакому подарку стихии, явно не зная, как поступить. Ветка была немаленькой. Я бы сказал, приличной такой. Гладкая, завитая штопором, она смахивала на рог огромного единорога.

— Погодите, — Шувалов тоже остановился. — Согласен. Бросать нельзя. Дмитрий, ремень. И вы, молодые люди. В одиночку это не унести, но два ремня…

Ветер снова взвыл, заглушая слова. И примерившись, ударил. Наотмашь, раздражённо, заставляя покачиваться уже не ветки, но сами стволы. Я же услышал обиженный и, пожалуй, испуганный крик Призрака, который кувыркнулся и теперь пытался удержаться в небесах.

— Назад, — кинул я ему. — Ко мне.

Погода ныне нелётная. Надеюсь, что не только для него. Я попытался разглядеть в небе других тварей, но там закипали тучи. Чёрно-лиловые, они перекатывались огромными клубами, сталкиваясь и высекая белесые искры. И где-то там, внутри этой черноты, зрела первая молния.

Она сорвалась именно в тот момент, когда Шувалов с Николя поднимали треклятую ветку, а Орлов рассовывал по карманам обломки то ли коры, то ли скелета твари. Демидов, обхватив платком, поднял длинный обломок.

Охотники, мать вашу, за сокровищами. Не соображают совсем?

— Идти… надо… — я попытался переорать ветер, указывая наверх. И вовремя.

Молния ударила отвесно вниз. Ослепительно-белый столп распорол небеса, вошёл в землю, что меч карающий. И уже тогда выплюнул в стороны ветви электрических разрядов.

— Чтоб… твою ж… — Орлов спешно сунул очередной обломок в карман. — Охренеть!

— Что за выражения, молодые люди… но да, поспешить следует. Здешние грозы — не самая приятная вещь.

— Отец, а вы видели? — осмелился спросить Дмитрий.

— Случалось. Но смотреть из крепости — это совсем иное. Полагаю, если не поторопимся, мы все рискуем получить новый уникальный жизненный опыт.

Нет, всё-таки чувство юмора у Шувалова имеется. Но всё равно бесит.

И мы поторопились.

Дождь ударил, когда мы вышли к холму. И Шувалов, опустившись на корточки, коснулся каменных ступеней. Он явно хотел что-то сказать, но ветер теперь выл не замолкая. Он то стихал на мгновенье, то бил наотмашь, то толкал в спину и порой так, что с трудом получалось удержаться на ногах. Татьяна пару раз едва и не упала, а потому, наплевав на все приличия, сама вцепилась одной рукой в Николя, а другой — в Метельку.

И подозреваю, не только затем, чтобы чувство равновесия сохранить.

Первые тяжелые капли оставили на белом камне тёмные пятна.

— Ух, — Тимоха открыл рот и высунул язык, пытаясь поймать такую. И Буча, радостно взвизгнув, поспешно сунула в этот рот что-то, по её представлению вкусное.

Или полезное.

И Тимоха проглотил.

— Ну! — возмутился он и, подхватив Бучу за шкирку, слегка встряхнул. — Не!

И клянусь, сделано это было вполне осмысленно.

— Р-ря! — ответила та, улыбаясь во всю пасть. И ни грамма раскаяния на морде. Шувалов хмыкнул и, окинув взглядом подъем, произнёс:

— Ступени узкие. И… — он осёкся, явно передумав говорить вслух, что появились эти ступени не сами собой. — Савелий, нам наверх, верно?

— Да. Я вперёд. Тань, вас прикроет Призрак.

А Тьма ждёт уже у разлома.

— Тут недалеко, но всё время наверх. Сможешь?

На меня глянули и мрачно.

— Тимоха, а дай руку, — я протянул свою. — Пойдём. Наверх. Там ждут…

— Тря! — Буча вывернулась из рук и поскакала по камням. — Р-ру!

— Та! — Тимоха тотчас ломанул за ней.

Так, хорошо. Направление верное, а в остальном как-нибудь справимся.

— Смотри за Бучей и братом, — я дотянулся до Тьмы. — Мы… поднимаемся…

Капли стучали быстрее и быстрее. Тяжёлые, ледяные, и удары их были весьма даже ощутимы. Гимнастёрка промокла во мгновенье ока.

— Татьяна Ивановна, не спорьте! Два пиджака лучше, чем один…

Шувалов не отставал.

Да и не только он. Но при этом они продолжали тащить ветку мертвородника. И в окружающем сумраке она источала тусклый мертвенно-белый свет.

С каждой ступенькой подъём становился круче. И отдельные капли сплелись в полотнище ледяного дождя. Он упал с тихим шорохом, влажною завесой, живою водой, которая, казалось, была везде. И ноги скользили по мокрому камню.

Ещё немного.

Ветвистая молния осветила холм, заставив остро ощутить свою ничтожность и беспомощность. И тут же снова наотмашь ударил ветер. Кто-то там, за спиной, охнул.

— Держись! — рык Демидова перекрыл и грохот дождя, и раскаты грома. — Давай… руку. Держимся все… Димка не дури…

И я, обернувшись, вцепился в кого-то.

Кажется, в Шувалова-младшего. А Призрак, вынырнув из темноты, тоже взъерошенный и сам на себя не похожий, рявкнул, но тут же нырнул под руку.

— Держись.

— Я… — Димка что-то сказал, но я не услышал.

Он был мокр и грязен. Как и я. И Метелька, выбравшийся следом. Он шёл молча, стиснув зубы. И только лицо в сумраке казалось размытым белесым пятном.

— Вперёд… там… Призрак, веди…

Я отступил и подтолкнул Шувалова выше. И Метельке махнул, чтобы не отставал. А вот Демидов с Орловым упрямо волокут добычу. С другой стороны ветку поддерживает Николя.

Татьяна укрылась под парой пиджаков, и Птаха, прижавшись к ней, дрожит, но крутит головой, вглядывается в окружающую тьму.

Ей неспокойно.

И мне.

— Далеко? — я скорее улавливаю суть вопроса, чем понимаю его. Ветер крепчает. Да и молнии уже бьют почти без передышки, но куда-то туда, в сторону.

— Нет… тут…

Я слышу ворчание Тьмы. И вижу Тимоху её глазами. И он видит, не только Тьму, но оконце полыньи.

— Тут… по ступеням… дальше.

Вот вроде и жара стояла, но дождь ледяной. И холод пробирает до самых костей. На этот холод зубы отзываются дробным стуком. И самого трясёт.

Наверх.

Туда, где лестница вдруг прерывается. Камни-ступени исчезают, сменяясь мелкой галькой, сквозь которую вырастают зеленоватые тускло светящиеся шары чего-то, несомненно интересного и, возможно, дорогого, но даже Николай Степанович промок и замёрз настолько, что лишь немного замедлил шаг.

— Брать? — Тьма уловила мой интерес.

А вот ей дождь будто и не мешал, как и ветер. Плоское скатообразное тело её скользило в потоках воздуха, то выгибаясь парусом, то вытягиваясь тонкой нитью. Более того, я ощущал, что ей это нравится.

— Охота, — согласилась Тьма. — Хорошо… тут. Есть? Можно?

Перед глазами возникли чёрные провалы нор, в которых кто-то прятался, но, по мнению Тьмы, недостаточно хорошо.

— Если… б-быстро, — я отряхнулся от дождя, что было совершенно лишено смысла. — И ш-шарик этот… т-тоже п-прихвати. Пожалуйста.

Тимоха сидел на корточках у полыньи и, не обращая внимания ни на дождь, ни на ветер, перекатывал от ладони к ладони этот самый шарик. При прикосновении на поверхности шара появлялись зеленоватые пятна. Да и пальцы Тимохи окрасились этой тускловатой зеленью. Но Буча, усевшаяся рядом, следила за игрой, не делая попыток вмешаться. Из пасти её свисали половинки то ли крупного червяка, то ли мелкой змеи. А взгляд был устремлен не столько на шар, сколько на рот Тимохи. И сдаётся, у неё был план.

Рядом, вытянувшись в струнку, застыл Шувалов-младший. Метелька скукожился, обняв себя.

— Всё, — я указал на полынью. — Вот… если повезет, то это выход.

Надеюсь, что повезет.

Где-то поблизости раздался истошный писк, и я уловил волну удовольствия. Что бы там ни пряталось в норах, оно было сытным.

Я бы, честно говоря, тоже поел.

— Вопрос, кто пойдёт первым…

— Дмитрий.

— Отец?

— Если эта полынья выведет в другую часть этого мира, ты…

— Та! — Тимоха поднялся и погрозил пальцем Буче, которая, возмущённо пискнув, одним движением всосала своего червяка и вскарабкалась по штанине, чтобы залезть братцу под рубашку. А Тимоха, придержав её ладонью, просто взял и шагнул в полынью.

— Так, вперёд… — я ощутил, как та начинает дрожать. — Быстро, быстро… все! Раз-два!

И толкнул Метельку к выходу.

— Вперед! — Шувалов тоже что-то этакое сообразил, если схватил Никиту за шиворот. — Быстрее! Татьяна… извините…

Она просто пролетела мимо, чтобы исчезнуть в окне, как и Николя, и Орлов с Яром и веткой.

Края полыньи вспыхнули чёрным пламенем. Шувалов и меня толкнул, треклятой тростью, ударив как-то так, хитро, что я не удержался и кубарем рухнул в дыру.

Чтоб вас…

Я говорил, что ненавижу некромантов?