Громов. Хозяин теней. 6 [СИ]

Глава 24

— Савелий, я бы хотел попросить твоего совета, — Елизар держался рядом с нами. Записка, которую Орлов передал Геннадию Константиновичу, своё сыграла. И Сереге, и Елизару нашлось место за столом.

Вообще за этими столами было довольно-таки пустовато.

Как там сказал Шувалов? Полсотни? Здесь самое большее — человек тридцать. И держатся они наособицу, кучками. В дальнем углу устроились совсем мелкие, верно, из подготовишки. Их легко можно было узнать по бритым макушкам. Сквозь коротенькую поросль волос проглядывала розовая кожа. И то ли из-за причёски, то ли по какой другой причине, но уши у всех казались одинаково огромными и оттопыренными.

Мальчишкам было неуютно. И ели они торопливо, жадно, будто опасаясь, что еду отберут.

Чуть дальше устроились гимназисты постарше. Кажется, я и кого-то из наших увидел. Точно. Хотел было помахать, но паренек спешно отвернулся, делая вид, что с нами не знаком, и желание налаживать социальные контакты само собой отпало.

— Без проблем, — ответил я Елизару, зачёрпывая борщ.

Борщ был, к слову, хорош. Густой, наваристый. И сметану подавали к нему в отдельных плошках. Ещё были плетеные корзины с крохотными булочками, которые поверху посыпали чесноком и травами. И теперь запах этот, пряный, дурманил.

— Попозже, — Елизар покосился на Орлова и прочих.

Учителя тоже обедали в столовой, но за отдельным столом. Он выделялся белоснежною скатертью и фарфоровой посудой.

Геннадий Константинович, прежде чем занять своё место, прошёлся по столовой. И убедившись, что все-то едят, вытащил часы.

Поглядел на них.

На другие, что висели над дверями. И снова на свои. Нахмурился.

— Не меня ждёте? — громко поинтересовался Ворон, заходя в класс. — Прошу простить, дела задержали… помогал молодым людям постигать тонкости грамматики. Сами понимаете, тем, кто только приходит к нам, порой приходится тяжко.

И улыбнулся.

То есть, это мы его задержали? Интересно. Георгий Константинович ограничился кивком.

— Ничего страшного, — произнёс он сухо. — Я понимаю, что далеко не все способны придерживаться установленного распорядка.

— Увы, есть такое дело. Грешен…

А вот мне категорически не понятно, зачем он уходил. Главное, что недалеко ведь. Из школы вышел, прошёлся к забору и вдоль него. Честно, я подумал было, что он с кем-то встретиться хочет. Но нет. Просто гулял. Туда и обратно. Пять минут постоял, глядя куда-то вдаль. Тьма высунулась на всякий случай, вдруг да кто-то в этой дали стоит. Но нет. Улица была пуста. А Ворон, нагулявшись, взял да и вернулся.

За стол сел.

Ложку взял. Чтоб его…

— Савка, не пялься, — Орлов пнул меня под столом. — Чего не так?

Тут даже и не знаешь, с чего начать, объясняя, чего не так.

— Не понимаю, зачем он уходил, — ответил я шёпотом же. — К ограде прогулялся и потом. Воздухом подышал, а теперь вот… сидит и ест.

— Эразм Иннокентьевич снова увлёкся, — Геннадий Константинович заговорил лишь, когда подали второе.

А вот за раздачу и порядок в столовой отвечали сами гимназисты. На рукавах гимнастёрок их появились широкие белые полосы с надписью «Дежурный». И были парни явно из старших классов.

— Да. Я уже успел понять, что он весьма… увлечённый человек. Только вот проникнуть в суть его экспериментов не удалось…

На второе подали крупные котлеты с картошкой и к ним — квашеную капусту.

Орлов сморщил нос.

— Это…

— Ешь, — Демидов глянул на него с насмешкою. — Или недостаточно изысканно?

— Непривычно.

А вот Димка спокойно принялся разделывать котлету.

— Я предпочитаю рыбу, — Орлов потыкал в котлету вилкой. — И выглядит как-то…

— Обыкновенно выглядит. Жуй.

— Перепелов опять же. Жаркое…

Тьма пробралась к стене, а потому разговор за преподавательским столом был мне отлично слышен.

— … развить дар. Как из искры пламя. Идея, безусловно, прелюбопытнейшая, однако при всём том опасная.

— Чем же? Дарников мало, особенно сильных, а в условиях стремительно меняющегося мира…

— Пахнет мясом, — Орлов поднёс кусочек к носу.

— Может, тебе по лбу треснуть? — поинтересовался Демидов.

— … просто-напросто необходимы! Чем больше дарников, тем сильнее держава.

Политика.

И высокие мысли. Но слушаю, потому что эти вот эксперименты как-то очень уж созвучны с иными.

— С одной стороны вы, Егор Мстиславович, безусловно правы, — Георгий Константинович говорил спокойно, с лёгкой толикой снисходительности. — Но с другой подумайте вот о чём. Дар — это сила. И сила немалая. Дарников обучают с детства обращаться с этой вот силой. Сдерживать её. Применять лишь во благо. И то, вам ли не знать, что случается всякое. И каждый это «благо» применяет по-своему. Да, мир, как вы сказали, меняется. Но к лучшему ли перемены? Дворянская честь, достоинство, кодекс… всё это превращается в пустые слова.

А ведь он прежде не отличался этакой болтливостью.

Дар Ворона влияет?

Кстати…

А если он уходил просто восстановиться? Я, конечно, ничего такого не заметил, но это я… или вот сил набраться? Если странный его дар тоже требует передышки? Всё-таки носить шкуру другого человека непросто.

Или непросто лишь в нашем присутствии?

Точнее в присутствии Демидова?

— … и вот вы предлагаете дать каждому желающему не просто оружие, но оружие невиданной силы. Уравнять, так сказать, не по рождению, но по силе. Однако, как будет использована эта сила? Оглянитесь. Вооружённая камнями чернь то и дело устраивает погромы, бунты, стачки… а дайте им не камни, но дар? Что будет тогда?

А на третье был компот и булки, пышные, круглые, с глянцевыми спинками и чёрными бусинами изюма, что проглядывали сквозь сдобу.

От булок пахло ванилью и летом. И двигаться не хотелось совершенно.

— Полагаете, что только дворянству свойственны понятия чести? — поинтересовался Ворон, тихо так, явно не желая, чтобы разговор их был слышен за пределами преподавательского стола.

— Нет. Я не дурак, Егор Константинович. Я знаю, что меня полагают ретроградом, тем, кто не способен оценить величие задумок и идей, — Георгий Константинович попробовал компот. — Я больше кисель люблю, особенно, когда вишнёвый. Но тут пора яблок, так что ждут нас одни компоты… так вот. Я понимаю. Всё понимаю. И что это крайне несправедливо, когда одни получают всё по праву рождения, а возможности других крайне ограничены. И что мир меняется и этих перемен не избежать. Однако их можно замедлить.

— Зачем?

— Чтобы позволить меняться не только миру, но и людям. Дать им время привыкнуть. Осознать. Не только возможности, но и ответственность, которую налагает сила. И да, дарники нужны империи. Но это значит лишь, что государство должно создать механизм выявления одарённых детей, которых оно могло бы взять под свою руку. Разработать программы, которые оценивали бы и склонности, и потенциал развития, ибо с малым даром возиться явно не след. Обеспечить, чтобы это развитие происходило, но вместе с ним — и воспитание. Должное воспитание.

— Сав? — дёрнул меня за рукав Орлов. — Ты чего?

— Я? — я моргнул, возвращаясь в реальность. — Да так. Ничего.

И сунул остаток булки в рот.

— Идём, — пробурчал, пытаясь прожевать. — Елизар?

Он спешно поднялся, одёргивая гимнастёрку.

— Да доешь ты.

— Благодарю. Я не голоден.

Метелька хмыкнул и булку, к которой Елизар не притронулся, со стола прибрал.

— Потом пригодится, — пояснил он. — Булка в жизни лишней не будет.

Уже в коридоре Елизар выдохнул, вдохнул и тихо произнёс:

— Я прошу простить, если в своих предположениях окажусь неверен или они каким-то образом заденут вашу… твою честь или достоинство…

— Проще. Тебя тоже в Пажеский корпус отправляют?

— Меня? — он удивился, выдохнул и слегка расслабился. — Нет. Он не для целителей. Но я хотел бы попросить помощи у твоего… знакомого… того… с кем мы встречались.

— Ясно. Идём, — я подхватил Елизара под руку и потянул за собой. Он, к такому обхождению явно непривычный, слегка растерялся, но хотя бы спорить и вырываться не стал. И уже на улице я его отпустил. Так, далеко отходить не будем, чтобы Тьма и дальше слушала душевную беседу о реформах и преобразовании мира.

— Ты про того человека, который передал вас отцу? — осторожно уточнил я.

— Да, — Елизар не стал мяться и отнекиваться. — Ты ведь имеешь возможность обратиться к нему?

— Имею.

И даже собираюсь, потому что информацию, от Демидова полученную, надо бы передать. Может, подскажет, чего столичным революционерам на Урале понадобилось.

— Что случилось?

— Я… — Елизар замялся. — Дело такое… право слово, я не уверен, что…

— Говори уже.

— Я бы хотел учиться здесь.

— Ты ж вроде учишься. Или забирают?

— Нет. Извини. Я неясно выражаюсь. Я хотел бы перейти на полный пансион. Как вы. Или Сергей. Я… дело в том, что… отец почти всё время пропадает на службе. Матушку он отправил на воды, поправлять здоровье. Как раз вчера они отбыли.

— И брат твой с ней?

Елизар кивнул.

— А ты один?

— Если бы один, я бы не возражал. Одиночество меня не тяготит. Однако отец полагает, что одному мне быть небезопасно. Поэтому он планирует передать меня под опеку своей супруги.

Вот тут даже я слегка растерялся. Как-то слишком уж высокие отношения, чтоб в голове уложить.

— Серьёзно?

— Он… наличие у меня дара и его особое положение позволяют ему принять меня в род. А следовательно, я… я буду частью семьи.

— Но семья этому не слишком рада.

— Да.

— И ты опасаешься…

— Нет. Я знаком с супругой моего отца. Она достойная женщина, которая, как мне кажется, не опустится до того, чтобы каким-либо образом…

— Елизар, — я прервал этот поток слов. — Ты — сын её мужа. А твоя мать — его постоянная любовница. Он ведь не особо скрывал её наличие, так?

Елизар растерянно пожал плечами.

— И вот ты сам на её месте как бы отнёсся к такому подарочку? И в целом-то к ситуации?

Он вздохнул.

Понимает. Всё прекрасно понимает, поэтому и решился заговорить со мной. Мне только странно, что его отец не видит проблемы. Точнее не считает эту ситуацию проблемой.

Ну да, подсунуть законной жене незаконнорожденного сына, который в перспективе станет наследником. Что ж тут может пойти не так.

— А с отцом ты говорил? — поинтересовался я.

— Он… он не склонен менять принятые решения. Но… как я понял, твой знакомый сумел повлиять на него, если вместо домашнего обучения, как это планировалось изначально, мне было позволено пойти сюда. И я надеюсь, что, возможно, отец не станет возражать, если просьба будет исходить не от меня. Я осознаю, что мне нечего предложить взамен, но…

— Погоди, — я задумался и, оглядевшись, сказал. — Елизар… я не хочу пугать, но здесь может быть как бы не совсем безопасно…

— Как я понял, мне нигде в достаточной мере не безопасно. Жена моего отца… она хорошая женщина. Действительно хорошая, — поспешил заверить он. — Она очень добра и ко мне, и к брату, и к матушке… и за последние несколько дней ни разу не позволила себе как-то… выразить своё недовольство.

Это не значит, что его вовсе нет.

— Однако мне кажется, что… дело точно не в ней. У отца есть младшие братья, которые… имели определённые надежды возглавить род. Потом… когда-нибудь, — Елизар обнял себя, словно закрываясь. — У них свои семьи. И тоже есть дети. Законные. Одарённые. И в целом… всё очень сложно. Позавчера отослали моего наставника. Сказали, что он слишком стар. До того заменили слугу, который приходился матушке родичем. Он был со мной с детства, приглядывал…

— И не позволял обижать?

— Пока меня никто не пытается обижать.

— Пока, — согласился я.

И если так, то ситуация и вправду дерьмоватая. Одно дело, когда человек сразу выказывает, что у него на душе. И эмоции свои не пытается скрыть. С такими всё ясно. А вот с теми, кто в глаза мил и улыбчив, надо быть крайне осторожным.

Это как минимум люди сдержанные и умеющие просчитывать результат своих действий.

— Ты думаешь, тебя захотят убить? — я задал прямой вопрос.

— Подобное обвинение требует доказательств. А их у меня нет. Я… просто ощущаю. Внутри. Как… там… — он коснулся груди. — Неспокойствие. И будто что-то очень плохое случится. А ещё… я много думал. Потом. После возвращения.

Елизар успокоился и заговорил тише.

— Никто не знал, куда мы отправляемся, кроме батюшки. И письмо, которое привёз тот человек… мама клялась, что там стояла печать рода. Что она бы не отдала детей просто вот так человеку, которого не знала. Не мне говорила, отцу.

А Елизар подслушал. И вряд ли случайно.

Умный мальчишка.

— И ещё, пока мы ехали, тот человек сперва был вежлив. Шутил. Говорил. И у меня сомнений не возникло, что он знает нас или отца…

— Думаешь, вас заказал кто-то близкий?

— Да. Мне так кажется. Но это исключительно предположения. Отец не станет слушать. Более того, я рискую навлечь на себя его неудовольствие, если озвучу подобную мысль.

А вот Карп Евстратович выслушает. Он у нас вообще любит слушать всякие истории. Особенно такие вот, занимательные, потому что в словах Елизара есть здравый смысл.

— Елизар, а почему сейчас? Ты неделю в школе. Почему не сразу?

— Я… — он смутился и покраснел. — Мне… одному… здесь. Я опасался, что не справлюсь. Я… признаться, я испытываю некоторые сложности в общении. Матушка не одобряла отношений с… соседями… то есть, не со всеми… просто…

— Дай угадаю, дети кухарки не годились в друзья, потому что дети кухарки. А вот дворяне сами не хотели с вами знаться.

— Именно, — Елизар неловко пожал плечами. — Мы привыкли. И до недавнего времени подобное положение дел казалось мне вполне естественным. Я не испытывал неудобств. Напротив, я мог посвятить время учёбе и развитию дара, и ещё чтению, и занятиям механикой…

Но с живыми людьми своего возраста он дела не имел.

— А здесь сперва показалось очень… шумно. Суетно. Странно. И ещё были сомнения относительно того, примет ли меня местное общество. Я ведь всё-таки рождён вне брака. И многие сочтут знакомство со мной позором, однако…

— Плюнь, — сказал я.

— Куда?

— На тех, кто сочтёт знакомство с тобой позором. В общем, одному тебе было стрёмно, а раз мы тут, то уже не так стрёмно. Дома же неспокойно. И потенциально вообще опасно. Я понял. Я поговорю. Хотя ничего не обещаю.

— Я буду благодарен, хотя не представляю, как могу выразить свою благодарность…

— Выразишь. Потом. И вообще… будь проще, Зар. И люди к тебе потянутся.