Мир рухнул, но так тихо, что никто не услышал грохота.
Только я.
— Виталия Арфорд, — голос Гессена, глубокий, как земля под снегом, прозвучал над залом, — согласитесь ли вы стать моей женой?
Он стоял на колене.
Алый мундир — как кровь на белоснежном саване зимнего украшения зала.
Ордена на груди — будто звёзды, павшие с неба ради одного мгновения: её мгновения.
Витта замерла. Её пальцы сжали букет так, что белые розы застонали лепестками.
И тогда она улыбнулась. Не улыбкой будущей герцогини. А улыбкой девочки, которая только что получила солнце в подарок.
— Да, — прошептала она. — Да, Гессен… Я согласна…
И в этот миг я улыбнулась тоже.
Широко. Безупречно.
Так, как требовала роль: сестры-подружки, радующаяся за счастье родной крови.
Но внутри…
Внутри всё сгорало. Сгорало от невидимых слез, оглохло от беззвучного крика боли, ослепло от пелены, которая затянула мои глаза.
Каждое слово, каждое дыхание, каждый взгляд — превратилось в ад. Я чувствовала, как пепел заполняет лёгкие, как душа падает в пропасть. И я ждала, когда она разобьется. Выдержу ли я эту боль? Сумею ли я стоять и дальше улыбаться? Или упаду на пол без чувств на потеху голодных до сплетен аристократов.
Гессен протянул руку с кольцом. Не просто бриллиант. Нет. Это был драконий глаз, вделанный в золото, с изумрудом в зрачке — цвета чешуи на его скулах, цвета моего платья, которое он выбрал для меня. Витта робко подняла свою маленькую ручку и доверчиво протянула ему навстречу.
Когда кольцо скользнуло по пальцу Витты, у меня в груди разорвалось что-то тёплое и живое. Я почувствовала, как горло сжимает спазм — не от слёз, а от того, что дышать стало физически невозможно. Пальцы онемели, ногти впились в ладонь, но не от холода. От попытки не закричать. Не упасть. Не вырвать это кольцо и не швырнуть его в огонь камина — вместе с моей совестью.
Между рёбрами будто врос осколок льда. Каждый вдох — режет. А сердце… сердце уже не бьётся. Оно пульсирует внизу живота, где остался его запах, его прикосновение, его шёпот.
Но сжала зубы.
И улыбнулась шире. Боже мой, сколько будет продолжаться эта пытка? Сколько еще жизнь будет измываться надо мной? Сколько я выдержу? Минуту? Две? Час?
Тут дверь распахнулась — и слуги внесли коробку. Не просто подарок. Настоящее чудо в бархате.
Гости зашептались, оживились, зашуршали в предвкушении чего-то грандиозного: «О, наверное, тиара!», «Может, ожерелье?», «Герцог не поскупился!».
Крышка торжественно поднялась, кто-то из дам ахнул.
Из-под бриллиантов, сверкающих, как ледяные искры, выглянул рыжий котёнок. Маленький. Пушистый. С глазами, полными доверчивого удивления: «Эй, а куда это вы меня принесли?».
— О, боги! — выдохнула Витта, и её лицо коснулась такая нежность, что я сама удивилась. — Какая прелесть! Это так мило! Это… это лучший подарок! Правда!
Гости зааплодировали — сначала от возмущения, потом от смущения, а потом — от растерянности.
— Бриллианты… конечно… великолепны… — пробормотала какая-то леди, явно обескураженная подарком.
— Но… животное было явно лишним! — подхватила другая. — На помолвке! Какая нелепость!
— Нелепость, если бы это был бы не подарок генерала. А так это очень милая нелепость!
Но Витта не слышала всех замечаний и колкостей.
Она наклонилась, и котёнок, словно зная, что его ждали, вцепился коготками в её голубое платье — то самое, что должно было кричать миру: «Я — невеста! Я — будущая герцогиня!».
А она… она целовала его между ушками. Нежно. Без остатка. Без расчета. Без страха быть осуждённой. Я никогда не видела ее такой счастливой. Словно для счастья ей не хватало именно этого котёнка.
— Он такой тёплый… — прошептала она, прижимая его к щеке. — Такой живой… Только напуган. Я слышу, как бьётся его сердечко…
И вдруг — обернулась к Гессену.
— Ты все-таки решил сделать мне самый лучший подарок? — спросила она, глаза — полные света.