— Я тебе писала в письме, — вздохнула сестра. — Но, видимо, ты его не получила.
И она рассказала мне, как нашла во время бала птичку с перебитым крылом, как генерал оказался единственным, кто позвал слуг и магов, чтобы те починили крыло. А потом он подошел к бабушке и долго с ней разговаривал. После этого последовало предложение.
— Интересно, — вздохнула Витта, глядя в окно, за которым валил снег. — Как себя чувствует сейчас эта птичка? Счастлива ли она? Или уже забыла?
— Не знаю, — вздохнула я, тоже глядя в окно. — Но мне кажется, она благодарна. А что это хоть за птичка была?
— Она не представилась! — вздохнула Витта. — Но она была почти белой. У нее на крылышках были такие серенькие перышки и красная точка на груди. Я сначала подумала, что это — кровь…
Я понимала. Это была моя обязанность, как старшей сестры, первой вышедшей замуж, вытащить Витту из дома бабушки. Но тащить ее в дом, где что ни вечер, то пьянка и разврат, было кощунственным.
Я вспомнила, как в самом начале брака, когда судьба создала иллюзию, что все хорошо, я часто думала об этом. Но потом поняла, что тащить ее в этот ад нельзя. Самой бы выбраться!
— Мисс, — раздался стук.
На пороге стоял Хорас. Безупречный. Холодный. Как будто вырезан из льда, а не рождён женщиной.
Лицо Витты мгновенно изменилось — не в страхе, нет. В нём вспыхнула привычная, почти автоматическая маска: покорность поверх бунта.
— Вы нужны для украшения зала, — произнес дворецкий, глядя на нас холодным взглядом. — Нужно утвердить украшения. Господин генерал хочет знать ваше мнение.
Я снова бросила взгляд на лицо Витты, потом на дворецкого. И тут я заметила, как он сжимает левую руку в кулак так, что даже белая перчатка натянулась, что вот-вот лопнет.
— Вас требуют для украшения зала, — произнёс он, не глядя на меня. — Нужно утвердить декорации. Господин генерал желает услышать ваше мнение.
Моё сердце замерло. Господин генерал.
Я снова бросила взгляд на Витту, потом — на дворецкого. И в этот миг заметила: его левая рука сжата в кулак так, что белая перчатка натянулась до предела — будто кожа вот-вот лопнет, обнажив кость. Уголки губ сестры на мгновенье приподнялись в едва заметной улыбке, словно она не могла ее сдержать.
Мы молча вышли в коридор.
Зал уже пах снегом и магией. Голубой и серебро сплелись в единый сон — хрупкий, ледяной, безмолвный. Как будто Снежная Королева лично выбрала каждую деталь. В вазах — розы, окрашенные заклинанием: лепестки — нежно-голубые, края — окутаны мерцающей серебряной пылью. Служанки смеялись, завязывая банты на бокалах, скалывая их серебряными брошками в форме снежинок.
Красиво. Невыносимо красиво.
Но это был не мой мир. Это был мир Витты — светлый, чистый, целый. А у меня… У меня был только пепел и поцелуй, который я не имела права помнить.
— Что скажете? — спросил Хорас, и в этот миг я увидела его.
Генерала.
Он стоял у камина, плечи широкие, как стена, которую невозможно обойти. Мундир — алый, как кровь на снегу. Взгляд — прикован к сестре.
Но я чувствовала, как его внимание тянется ко мне. Как невидимая нить — леска, обмотанная вокруг сердца, натягивается, сжимая сердце до крови и заставляя дышать чаще.
— Сойдёт, — усмехнулась Витта, и Хорас сжал зубы так, что я слышала хруст.
— Вот только у меня совсем нет вкуса. Так что в плане украшений… Я бы положилась на мнение господина генерала и сестры.
Хорас вздохнул, а я смотрела на ленты, на всю эту нежность и понимала, что она не для меня.
Хорас ушел, пока мы расхаживали по залу, рассматривая убранство.
— Мне очень нравится, — прошептала она, касаясь лепестка розы.
— Тогда почему ты не сказала, что это красиво? — спросила я, нарочно отворачиваясь, будто ленты на бокалах внезапно стали жизненно важны.
— Не заслужил похвалы, — отрезала она. — Бабушкин прихвостень. Глаза — как у коршуна. Всё видит. Всё доносит.
Я кивнула. Да, Хорас был не просто дворецкий. Он — шпион. Охранник. Страж порядка, выкованный из льда и тщеславия бабушки.
— Мисс Витта, — снова раздался его голос. — Вас просит к себе госпожа. Для важного разговора.