— До свадьбы моей младшей внучки… Вилена исполняет обязанности подружки невесты. Это уже решено. И я не могу… не должна… отвлекать её от этой обязанности. Так что… — она замолчала, будто давая себе время подумать, — вопрос о её возвращении… откладывается. До окончания церемонии.
Слово «откладывается» ударило в сердце, как лезвие. Не «никогда». Не «никогда больше». Только… откладывается. Но в этом была победа. Маленькая, хрупкая, но настоящая.
Меня не втолкнули в карету барона. Меня не отдали тому, кто считает меня своей собственностью. Я осталась в безопасности.
Барон побледнел. Потом вспыхнул. Он скрипнул зубами, но не стал спорить. Только кивнул, сжал кулаки.
Он вышел. Шаги его эхом отдавались в коридоре — как шаги палача, который ушёл… но ненадолго.
А я? Я стояла. Дрожащая, обнажённая под тонкой рубашкой, с пальцами, впившимися в ткань. И с душой, разорванной на две половины.
С одной стороны — благодарность. Такая глубокая, что хотелось упасть на колени и прижаться лбом к его сапогам. Он встал на мою защиту. Встал открыто. Не из жалости — из чести. И это значило больше, чем все слова утешения на свете.
С другой — виноватое, грязное, живое желание. Я поймала себя на том, что мечтаю. Что его руки не только защищают, но и обнимают. Что его голос не только гремит, как гром, но и шепчет мне в темноте: «Ты моя».
И от этого мне стало стыдно. Глубоко, по-настоящему. Потому что рядом была Витта. Потому что он — её. Потому что я не имею права.
Но… я жива. И впервые за долгое время не просто дышу, а чувствую.
Бабушка нервно пила чай маленькими глотками, думая о чем-то своем. Служанка принесла еще чайник, бережно поставив на столик и опасливо отходя от госпожи, которая пребывала явно не в духе.
Меня снова одели. Сначала рубашку, потом корсет, потом платье. Я не помню, как вышла из комнаты, чувствуя, как в коридоре все еще витает едва ощутимый запах парфюма моего мужа. Хвойный с приторно сладкой нотой.
Когда дверь за мной закрылась, я выдохнула.
Генерал стоял в коридоре. Не смотрел. Просто стоял — как стена, как опора, как обет.
Я прошла мимо, не поднимая глаз. Но его запах — дым, полынь, сталь — ворвался в лёгкие, и всё внутри сжалось. Колени дрогнули. Спина напряглась. Живот сжался — не от страха, а от того самого, что я не имела права чувствовать.
Я не сказала «спасибо». Не могла. В горле стоял ком из слёз и грязных мыслей. Я прошла дальше.
Шаг. Второй. Третий.
И только у поворота, когда тень его фигуры уже не касалась моей спины, я резко обернулась.
Он всё ещё смотрел.
Я пытаясь сдержать слезы благодарности... и выдохнула одно слово:
— С-с-спасибо…